низы оглушил.  Зиновьеву и  Каменеву
опубликование испортило комбинационную игру. По поводу опубликованной беседы
Политбюро заседало  . .. три дня. Окончательно разругались.  Фракция Сталина
решила на ближайшем пленуме вывести из П. Б. -- Бухарина, Томского и Рыкова.
Правые ведут подготовку к пассивному сопротивлению. Сталинцы торжествуют: на
их долю выпала полная  и легкая победа. Наша листовка переиздана ЦК, ибо все
говорили: мы о  положении вещей знаем из  листовок оппозиции,  а  не от  ЦК.
Политическое  значение листовки и популярность  ее  в  массах  огромные. Все
говорят:  да,  партию ведут  с  завязанными  глазами.  В результате  П. Б. и
президиум  ЦКК  устроили  форменный  суд над  "тройкой". Сообщаем  некоторые
подробности.
     В декабре --  январе у Каменева были некоторые  встречи  с  Бухариным у
Пятакова.  Бухарин  рассказывал  о  подготовке  к  VI   пленуму   следующее:
Расстановка наших сил перед пленумом была такова, что я, сидя в Кисловодске,
писал  статьи  для  "Правды",  Рыков должен  был следить  за  хозяйством,  а
Угланову, который был настроен очень драчливо, велено  было сидеть спокойно,
чтоб  не  давать повода Сталину  вмешаться в  дела  московской  организации.
Угланов  не  вытерпел --  сделал вылазку на  IX пленуме  МК, за что был бит,
растерявшись,  наговорил глупостей о мнимых  ошибках своих и т. д.  Я узнал,
что Рыков закончил тезисы о  контрольных цифрах, для VI пленума.  Решил, что
Сталин на П. Б.  обведет Рыкова вокруг пальца  и  ухудшит и  без того, может
быть, не совсем удачные те-


     лисы.  К очередному заседанию  П.  Б.  я  не мог уже  попасть  поездом,
полетел на аэроплане. В Ростове снизились. Местное начальство встретило меня
подозрительными разговорами с.  вреде для меня продолжать полет и проч. и т.
д.  Послал их  к черту. Полетели  дальше.  В Артемовске снова  снизились. Не
успел  выйти из  кабины,  подают пакет  с сургучными печатями,  оказывается,
шифровка  П.  Б. с  категорическим  предписанием  прекратить полет --  ввиду
болезни  сердца. Не успел опомниться,  агенты ГПУ  увели куда-то летчика,  а
передо  мной появилась делегация рабочих с просьбой сделать доклад. Спросил,
когда поезд. Оказалось, через сутки. Пришлось делать доклад".
     Каменев: "Так это ты писал резолюцию  о борьбе против правого уклона?".
-- Бухарин: "Конечно, я. Должен же я был оповестить партию, что я не правый.
В Москву приехал в пятницу,  а заседание П. Б. было в четверг. Ознакомился с
тезисами  --  явно неудовлетворительны. Потребовал созыва П. Б.  Молотов  не
согласился,  ругался, кричал,  что  я  мешаю дружной  работе, что  мне  надо
лечиться и т,  д. и тому подобное.  П.  Б. было созвано.  Мне удалось внести
значительные изменения, хотя и  после  этих изменений резолюция не перестала
быть  каучуковой.  Подвели  итоги:  Москву  разгромили,  решили  форсировать
наступление,  составили одиннадцать  пунктов  требований  снятия  сталинских
людей.  Когда  показали  Сталину  эти  требования, он заявил:  нет ни одного
пункта, который нельзя было бы выполнить. Выделили комиссию (Рыков, Бухарин,
Сталин, Молотов, Орджоникидзе). Прошел день, другой, третий. Сталин комиссию
не созывает. Открылся пленум ЦК. Обсужден первый  доклад, на носу второй. Мы
в  ультимативной  форме  потребовали  созыва  комиссии.  Сталин  на комиссии
кричал, что он не допустит, чтобы один  человек мешал работе целого пленума,
"что это за  ультиматумы,  почему Крумин должен быть снят?"* и т. д.  и тому
подобное. Я  разозлился,  наговорил  ему резкостей, выбежал  из  комнаты.  В
коридоре встретил Товстуху, которому вручил заготовленную заранее бумажку об
отставке моей и Томского. Следом шел Сталин. Товстуха передал ему заявление.
Он пробежал его и  вернулся. Рыков  рассказал, что руки у него тряслись, был
он бледен и выражал желание пойти  на уступки. Требовал уничтожить заявление
об  отставке. Там они договорились снять Кострова, Крумина и кого-то еще, но
я на пленум больше не ходил".
     После этого Бухарин  показал  Каменеву  написанный  им  документ на  16
страницах,  в котором дана была оценка хозяйственного  положения.  По словам
Каменева, документ этот правее  апрельских 1925 г. тезисов Бухарина. Каменев
спросил:

     * Крумин был назначен фактическим редактором "Правды".


     "Что ты  думаешь  делать  с  этим  документом?".  --  Бухарин  ответил:
"Дополню  главой  о  международном  положении  и  закон  чу  внутрипартийным
вопросом". --  "Но ведь  это будет платформа?" -- спросил Каменев --  "Может
быть,  но разве ты  не писал платформ?"  -- Тут в разговор вмешался Пятаков,
который заявил: "Мой  горячий  совет --  не  выступать  против  Сталина,  за
которым идет большинство (большинство чиновников типа Пятакова и еще хуже?).
Опыт  прошлого учит  нас,  что  подобное  выступление  оканчивается  плохо".
(Замечательный  по цинизму довод!).  Бухарин на это  ответил: "Это, конечно,
верно, но что же  делать?" (бедный  Бухарин!). После  ухода Бухарина Каменев
спросил Пятакова:  зачем он  дает  такие советы, только  мешает развязыванию
борьбы. Пятаков сказал, что  он со вершенно серьезно считает, что  выступать
против  Сталина нельзя.  "Сталин единственный человек,  которого  можно  еще
слушаться. (Перлы, поистине, перлы: вопрос  не  в том, какой путь верен, а в
том, кого "слушаться", чтобы не было "плохих" последствий).  Бухарин и Рыков
делают ошибку, когда предполагают, что вместо  Сталина управлять  будут они.
Управлять  будут  Кагановичи, а Кагановичей я слушаться не  хочу и не буду".
(Неверно: будет слушаться и Кагановича). -- "Что ж ты предполагаешь делать?"
--  "Вот  мне  Госбанк  поручили,  я и  буду заботиться,  чтоб  в банке были
деньги". -- "Ну, а я не хочу заботиться, чтобы в НТУ* входили ученые, -- это
не политика", -- сказал Каменев. На этом они расстались. Зиновьев  и Каменев
к  концу декабря положение формулировали так: "Нужно схватиться за руль. Это
можно сделать, только поддержав  Сталина, поэтому  не останавливаться, чтобы
платить ему полной ценой". (Бедняги: сколько уж платили,  а до  руля все еще
далеко). Один из них (кажется, Каменев) пошел к Орджоникидзе. Много говорили
о  том,  что  политика  ЦК   в  настоящий  момент  правильная.  Орджоникидзе
поддакивал.  На  заявление  Каменева,  что  им  непонятно  их  пребывание  в
Центросоюзе, Орджоникидзе ответил, что "пока рано  --  надо расчистить путь.
Правые будут возражать". (А ведь по резолюции правые -- главный враг).
     Каменев говорил, что необязательно нужен высокий пост, что  легче всего
было б  дать ему Ленинский Институт  (да ведь это же главный очаг сталинской
фальсификации!),  что  им  нужно  разрешить  выступление  в печати и  т.  д.
Орджоникидзе поддакивал и обещал  поставить вопрос на П.  Б. Через  три  дня
Каменев  пошел к Ворошилову,  два  часа  распинался  перед ним,  расхваливая
политику  ЦК, на  что Ворошилов не ответил ни единым словом (за это хвалим).
Еще через два дня к Зиновьеву

     * Научно-техническое управление, во главе которого стоит Каменев.


     пришел Калинин, который пробыл у него 20 минут. Он сообщил о высылке т.
Троцкого, а когда Зиновьев стал спрашивать о подробностях, он  ответил,  что
вопрос еще не решен и что поэтому говорить об этом пока не стоит.  На вопрос
Зиновьева, что  делается в Германии, Калинин ответил, что не  знает. "У  нас
своих дел по горле". Далее  он как бы в ответ на визит Каменева к Ворошилову
сказал буквально следующее: "Он (Сталин), болтает о левых делах, но  в очень
скором времени он  вынужден будет  проводить мою политику в тройном размере,
--  вот  почему  я  поддерживаю  его".  (Вот  это  правильно.  Ничего  более
правильного  и меткого Калинин за всю свою  жизнь  не  сказал и не  скажет).
Узнавши  о  высылке  Троцкого,  зиновьевцы  собрались.  Бакаев настаивал  на
выступлении по этому поводу с протестом. Зиновьев  говорил, что протестовать
не перед  кем, так как  "нет хозяина". (Кому же собирается Зиновьев  платить
полной ценой?).  На том  и сошлись.  На следующий день Зиновьев направился к
Крупской и сказал, что слышал от Калинина о высылке Л. Д.  Крупская заявила,
что и она слышала об этом. "Что же вы собираетесь с ним делать?". -- спросил
Зиновьев.  "Во-первых, не вы, а они,  а во-вторых, даже если бы мы и  решили
протестовать, кто пас  слушает?" Зиновьев рассказал  ей о  беседе Каменева с
Орджоникидзе, о котором Крупская сказала, что он каждому плачется в жилетку,
но что верить ему нельзя.
     Каменев встретил Орджоникидзе, который сказал, что он выпускает сборник
о  борьбе с  бюрократизмом, и  предложил  Каменеву  помочь ему в  этом деле.
Каменев охотно согласился, после чего Орджоникидзе пригласил его и Зиновьева
к себе. При встрече о сборнике говорилось мало.  Орджоникидзе заявил, что он
вопрос  ставил на П. Б.  и  что Ворошилов  сказал  так: "Никакого расширения
прав. Ишь чего захотели -- Ленинский Институт! Центросоюз можно  еще сменить
на  другое  учреждение, если  не нравится  Центросоюз. Печататься  у нас  не
запрещено, но это  не значит, что все печатать можно". (Ай-да  Ворошил!). --
"Ну, а Сталин?" --  Сталин сказал: "Расширить права, значит  делить пополам.
Делить  пополам  не могу. Что скажут правые? (Да ведь правые это же "главный
враг"?) Каменев:  "Он так и  сказал на П. Б.?" -- Орджоникидзе: "Нет, это до
П. Б. было".
     Ушли  ни  с  чем.  Зиновьев  на  двух  страницах  написал  тезисы  (раз
Орджоникидзе не помог,  приходится  писать  тезисы): "В стране растет кулак,
кулак  не  дает   хлеба  рабочему  государству,  кулак  стреляет  и  убивает
селькоров, избачей и т. д. Буха-ринская группа и ее линия взращивает кулака,
поэтому  никакой  поддержки Бухарину.  Политику большинства  ЦК  (сталинской
группы) мы поддерживаем сегодня  постольку, поскольку сегодня Сталин борется
против  нэпмана, кулака  и  бюрократа".  (Значит, Зиновьев раздумал  платить
полную плату?). Каменев го-


     ворит: "Со Сталиным  каши не  сваришь, ну  их всех к черту. Вот через 8
месяцев  я  выпущу книгу  о  Ленине,  а  там видно  будет".  Иначе  настроен
Зиновьев,  он  говорит:  "Надо,  чтобы нас не  забывали,  надо выступать  на
собраниях, в печати и  т.  д.,  стучаться во все двери, чтобы толкать партию
влево". (На деле никто не причинил такого вреда левой политике, как Зиновьев
с  Каменевым).  И  ой  действительно печатается. Впрочем,  совет  Ворошилова
редактора "Правды" восприняли  вполне. Они опять  отказали ему в напечатании
статьи на  том  основании, что  она выражает собою панику перед кулаком.  За
последнее  время   Зиновьев  выступал   на  партсобрании  в  Центросоюзе,  в
плехановском институте и др. по поводу десятилетия Коминтерна.
     После  опубликования нами знаменитого  документа --  беседы  Каменева с
Бухариным --  Каменев  был вызван  к Орджоникидзе,  где  в письменной  форме
подтвердил с оговорками (гм,  гм!) правильность записки. К Орджоникидзе  был
вызван и Бухарин, который тоже подтвердил  правильность записки. 30/1 и  9/П
состоялось объединенное  заседание  П. Б. и президиума  ЦКК. Правые объявили
листовку "троцкистской" интригой. Не  отрицают наличия беседы. Считают,  что
условия для работы созданы ненормально. К членам П. Б. (Бухарину и Томскому)
приставлены комиссары: Крумин, Савельев,  Каганович и др. К братским партиям
Сталин применяет методы окриков.* На 12-м году революции ни одного выборного
секретаря  губ-кома;  партия не  принимает  участия  в решении вопросов. Все
делается  сверху.  Эти слова Бухарина  были  встречены криками: где  ты  это
списал, у кого? у Троцкого!  Комиссией была предложена резолюция, осуждающая
Бухарина. Но правые не согласились ее  принять, мотивировав  свое несогласие
тем, что их уже "прорабатывают" в районах.
     На  объединенном  заседании  П.  Б.  и  президиума  ЦКК  Рыков  огласил
декларацию на 30  страницах, в которой критикуется хозяйственное положение и
внутрипартийный режим. На московской  губпартконференции Рыкова,  Томского и
Бухарина  открыто называли -- правый уклон. Однако эти выступления в  печать
полностью не попали. Пленум ЦК отложен на 16 апреля. Конференция -- на 23-е.
Примирения между Сталиным и бухаринской группой не достигнуто, хотя слухи об
этом кем-то упорно распространяются,  должно  быть,  для  того, чтобы ячейки
били по левому крылу.
     Г. Г. Москва, 20 марта 1929 г.

     *  Бухарин,  Рыков  и Томский  теперь  только  заметили, что "братскими
партиями"  Сталин  управляет,  как   старый  турецкий  вали  управлял  своей
провинцией. Для Тельмана и Семара даже окрика  не нужно; достаточно движения
пальцем.


ПРИЛОЖЕНИЕ 3
ВСТРЕЧА И РАЗГОВОР
тт. К. и П. с Каменевым 22 сентября 1928 г.
     Встретились на Театральной. Они числом в 5  человек шли  с фракционного
собрания. Пригласили нас к  себе. Решили зайти, но  не как  представители, а
как К. и П. После  некоторых замечаний  о том, что  редко видимся, перешли к
основным вопросам оценки хозяйственно-политического положения страны.
     Зная, что Л. Б. [Каменев] в этих вопросах лицо весьма компетентное, что
за движением роста и упадка он следит внимательно, нам важно было узнать его
мнение  по  этим вопросам.  В полуторачасовой речи  Л. Б.  путем ответов  на
поставленные  вопросы и разъяснений по  вопросам  дал следующее  определение
положения  в  стране. Страна, экономически растущая после четвертого урожая,
вступает  в более  острый  экономический  кризис.  Состояние  хлебозаготовок
служит показателем, что мероприятиями предпринятыми кризисного положения  не
изжить. Чрезвычайные меры истекшего года, проведенные  по-дурацки, захватили
значительную  часть  середняцких  элементов  и  даже  бедняцких.   В  момент
проведения хлебозаготовок партия  и сов-власть  обещали бедняцкому населению
весьма  много,  лишь  бы этот  бедняк помог  справиться аппарату с кулаком и
получить хлеб. В ряде мест  на  призыв беднота  откликнулась, и  кулаки были
оседланы.
     Что ж получила беднота за  оказанную помощь? Весной, когда эта  беднота
больше всего нуждалась, когда ей не только засевать, но и жрать было нечего,
правительство  не  смогло выполнить обещаний и  требований  бедноты. В  силу
необходимости она  вынуждена была пойти  к тому  же  кулаку, снова встать  в
зависимость  от него, с той лишь разницей, что этот кулак сдирал уже  в два,
три, пять раз  больше, чем раньше. Безвыходное положение заставляло  бедняка
идти на эти условия.
     Прошло  лето,  прошел  осенний  сев, а  беднота  все  еще  не  получила
обещанного. В результате осеннего сева в  ряде районов беднота опять стала в
зависимость  от  кулака. Соввласть опять  опоздала,  не  выполнила обещаний,
обманула.  Естественно, такое  положение  создало  настроение  среди бедноты
далеко


     не в пользу соввласти и не за наступление на  кулацкие  элементы. Кулак
выручил весной,  выручил осенью, помог бедняку в трудные  моменты и стал для
этого  бедняка  авторитетом.  Если  бы правительству и  партии  пришлось  бы
поставить  вопрос о  применении  вновь  чрезвычайных мер, то с  уверенностью
можно сказать,  что эти меры бедняцкой частью деревни поддержаны не были бы.
Бедняк на этот раз пошел бы в большинстве за кулаком, от которого он реально
получил  помощь  в  трудную  минуту.  Руководство довело  страну  до  такого
положения, когда  мер хозяйственного  порядка,  способных  вывести страну из
кризиса  и  своими  собственными  средствами,  уже  нет.  Применение   снова
чрезвычайных мер в данное  время  было бы чрезвычайной ошибкой и  создало бы
положение, при котором крестьянское население может перейти к  нежелательным
методам  борьбы  за  хлеб.  Единственно возможными  мерами в  данный  момент
являются меры  политического порядка, т.  е. смена руководства,  выпрямление
линии партии в направлении  большей классовой четкости и разработка ряда мер
с длительными сроками проведения, политическая мобилизация масс, активизация
их.
     На данный же момент, чтобы смягчить положение кризиса, они ввезут  хлеб
из-за границы.  По  последним  сведениям,  это  уже  сделано.  Правительство
закупило 30 миллионов пудов, кроме прежних ввезенных 15 миллионов.
     Но  увеличение  цен  на  хлеб,  ввоз  из-за границы,  увеличение цен на
сельхозсырье  увеличивает накопления  деревни  и уменьшает реальную зарплату
рабочих.  Противоречие растет  по  мере расширения  кризиса. Это  расширение
кризисного положения ставит перед руководителями вопрос: как же дальше? куда
идем? с кем  идем? Если ясна,  особенно  после  июльского пленума, платформа
Рыкова,  то  не  ясна,  расплывчата  она у Сталина.  Сталин  не может дальше
ограничиваться   оговорками,   согласованием   оговорок.  Жизнь   вносит   в
формулировки  исправления,  многие  совсем  отбрасывает.  Жизнь  в  очередях
гораздо убедительнее формулировок июльского пленума. И это обязывает Сталина
сказать  свое слово,  дать  платформу,  программу  действий. Поэтому  Л.  Б.
полагает, что на октябрьском  пленуме все  эти вопросы будут стоять вновь  и
пройдут  в заостренной форме  через пленум. Группировки должны будут сказать
каждая  свое, и отсюда пойдет путь к термидору, стремительно,  без оговорок,
без перевалов, или к тому  же термидору с замазыванием  перед рабочей массой
истинного положения  в стране  и в партии,  т.  е.  путем длительным,  более
вредным,  обманчивым. Дальше Л. Б.  заявил,  что  оценка июльского  пленума,
данная Л. Д. Троцким, абсолютно верна. На вопрос товарищей, чем объясняет Л.
Б. абсолютную пассивность массы к вопросам кризиса и что сде-


     лать чтобы предупредить эту массу о развивающемся тяжелом кризисе... На
это Л. Б. отвечает,  что в период наших боевых выступлений широкая партмасса
не знала существа наших разногласий. Она  не была подготовлена к такого рода
жарким дискуссиям,  кои изредка  прорывались на собраниях ячеек. Мы же, видя
все трудности, к которым ведет руководящая часть партию и  страну, выступили
стремительно,  свалили  на  партийную  массу огромное  количество  важнейших
вопросов и стали, где удавалось, отстаивать их. Но масса, не ознакомившись с
памп, не  решалась переходить на нашу  сторону.  А  мы  не переставали  бить
партию  нашими  вопросами.  Вот  это  слишком  настойчивое битье и  заложило
отчасти  то доверие,  боязнь (как бы не было хуже), которые мы  наблюдали  в
октябре  и ноябре  месяце истекшего  года.  Выходом из этого положения Л. Б.
считает вхождение  в партию, постепенное  занятие  ответственных советских и
профессиональных  должностей. Товарищи  заметили, что пока  эти операции  вы
будете  проводить,  правая  часть захлестнет  и  вам не удастся  этого плана
осуществить.
     На это  Каменев  отвечает,  что  кризис  зреет, и  когда  он  дойдет до
известного предела, мы об этом  скажем,  заявим партии  и рабочему классу. В
настоящее же время надо принять меры к тому, чтобы работать вместе.
     Присутствующий   Жаров   заметил,  что  уже   имеются  случаи,  где  их
единомышленников проводят даже в бюро ячеек, что доказывает жизнеспособность
наших взглядов в партии.
     Л.  Б.  неодобрительно  отнесся к выпуску листовок о  болезни Л. Д. Это
мол, усугубляет положение (полученные позднее сведения говорят, что вопрос о
вашем, Л. Д., переводе стоял в ПБ. Подробнее в другом месте. Отсюда, видимо,
исходил Каменев, говоря об  усугублении  положения). Дальше Каменев,  говоря
[сказал], что  Л. Д. следовало бы  теперь  подать документ,  в  котором надо
сказать:  "Зовите,  мол,  нас,  будем  вместе работать". Но  Л.  Д.  человек
упорный. Он не сделает этого и  будет сидеть в  Алма-Ате до тех пор, пока за
ним не пришлют экстренный  поезд. Но ведь когда этот поезд пошлют, положение
в стране  будет таким,  что  на  пороге  будет  стоять  Керенский.  Товарищи
заметили,  что если экстренный поезд будет  послан,  когда на  пороге  будет
стоять  Керенский, то  это  уже  будет,  во-первых, керенщина, а  во-вторых,
ответственность за это ляжет на вас, ибо вы, сдав позицию и в