тического  пролетариата, не
требовать  постановки в порядок дня конференции, со своей стороны, вопроса о
русском терроре и  тем избежать тех осложнений, которые могли  бы возникнуть
при непосредственном объяснении между нами и нашими палачами.
     Мы просим вас, товарищи, обсудить  это  наше предложение и одобрить его
основную мысль  так, чтобы мы могли рассчитывать на то, что в той или другой
форме  солидарная  декларация  наших  партий  оправдает  в  глазах  русского
социалистического пролетариата наше участие на конференции.
     С тов. приветом.
     [Л. Мартов]









1922
ПИСЬМО П. Б. АКСЕЛЬРОДУ
     7 января 1922 г.
     Дорогой Павел Борисович!
     Вчера  мы  получили из Москвы (от  5-го  числа)  удачно прошедшую через
цензуру условную телеграмму, смысл которой -- увы! -- совершенно ясен: Федор
Ильич  и  другие  наши  товарищи начали  "голодовку", чтобы  добиться отмены
варварского  приказа  об  высылке в  Туркестан. Последние сведения  по этому
вопросу у  нас были такие: эта высылка,  которой сначала решили подвергнуть,
главным образом,  совершенно  рядовых членов партии,  вызвала  среди сидящих
страшное  возбуждение, и Федор Ильич, Сергей Осипович [Цедербаум]  и другие,
до  тех  пор  всеми  силами  боровшиеся  против  голодовок, провели  решение
вступить в голодную забастовку,  но с обязательством довести ее до конца, то
есть не прерывать ее, когда  отдельные, более  слабые,  начнут умирать  (так
было  в  предыдущих  голодовках).  Узнав  об этом решении, ЦК  после  долгих
уговариваний отказаться, ввиду  невозможности при московском терроре вызвать
на   улице  какое-нибудь   движение  для  поддержки,  принял  крайнюю  меру:
формальным постановлением  запретил  голодовку.  С  своей стороны, он  начал
хлопотать по  всем  инстанциям  об  отмене ссылки, и один  момент  (4 недели
назад)  казалось,  что  от нее откажутся: Калинин582 провел в президиуме ЦИК
постановление задержать высылку (под предлогом эпидемии  тифа в Туркестане).
Тогда товарищи нам писали,  что  есть слабая надежда,  что удастся  отменить
меру, ибо часть большевиков на этой почве борется с ЧК. Из телеграммы видно,
что  последняя,  в конце  концов,  победила.  Товарищи  писали,  что  дальше
удерживать от  голодовки им не удастся и что голодовка на этот раз приведет,
наверное, к  катастрофе, тем более, что все заключенные совершенно измучены.
В телеграмме взывают к вмешательству европейских товарищей. Я хотел вчера же
Вам   телеграфировать,  но  потом  мы  сообразили,   что  нет  необходимости
наваливать на Вас в Вашем теперешнем состоянии еще чисто  техническую работу
осведомления французов,  и отправили большую телеграмму прямо Андре Пьеру583
с просьбой  побудить Блюма  и Лонге добиться  от Commission permanente584  и
парламентской  фракции  телеграммы к  Красину  (для  передачи  в  Москву)  с
протестом  и  требованием освобождения. Момент  как раз  такой, когда Москва
(конечно, по соображениям внешней политики) заигрывает с социалистами, крича
об  "едином фронте"585,  и теперь такие  прямые обращения к  правительству с
требованиями могут  там произвести  впечатление. Одновременно  мы  отправили
такую  же  телеграмму  в  Амстердамский  Интернационал, а здесь  вступили  в
переговоры  с SPD586,  телеграфировали также  чешским социал-демократам и  в
Англию, что,  конечно,  особенно важно. Сегодня  уже  и в  "Freiheit",  и  п
"Vorwarts"  появились  соответствующие  передовицы, и  сегодня  же  Штампфер
должен позондировать почву  у Vorstand'a SPD,  нe согласится ли он отправить
делегацию к советскому представителю для вручения требования или "пожелания"
о  прекращении   репрессий  и  для  указания,  что   преследования   русских
социалистов усиливают позицию буржуазной реакции в Европе. Пойдет ли на этот
шаг  SPD,  еще  не  ясно: немцы ведь теперь  "конкурируют" с Антантой в деле
заключения  русских  концессий  и  в правящих кругах  есть  явная  тенденция
"schonen"587 большевиков, а SPD (особенно Gewerkschafter'ы) иногда проявляли
готовность  в  этом  вопросе  "считаться  с  национальными  интересами".  Но
Штампфер588 обнадеживает,  что Vorstand пойдет нам  навстречу. С USP589 дeло
сейчас  обстоит вернее. Мы с  Абрамовичем едем завтра на их съезд в Лейпциг,
где  завтра  же  будет созываемый  ими громадный  международный митинг;  они
обещали предложить  митингу резолюцию  протеста, а  затем добиться от съезда
той резолюции, которую мы сочтем  нужной.  Мы предложим  то же требование от
съезда к советскому правительству о немедленном освобождении социалистов.
     Надеюсь, что A. Pierre нужное  сделает. А  Вас попрошу "подбодрить" его
или,  может  быть, через  Severae'a590  инспирировать французов,  чтобы они,
первое, в "Populaire" вели кампанию каждый день; второе, приняли другие меры
для  привлечения внимания масс к  этой драме.  Хорошо бы также дать указания
Мергейму и Жуо591, которые, очевидно, получат общий "циркуляр" от Фиммена.
     Реноделя  и  Грумбаха здесь не видел, но их уже Каутские  оповестили об
этом деле.
     Я Вам все  это пишу,  зная, что, может  быть, Вы как  раз лежите  после
операции; но на этот случай даю "директиву"  Берте Борисовне [Меринг] письма
Вам не показывать и самой сделать то, что она сможет.
     Спешу отправить  письмо. В  Лейпциге пробуду дня  три. Самый  сердечный
привет Вам от всех наших и пожелание скорее Вас видеть здесь -- и здоровым.
     Обнимаю Вас.
     Ю.Ц.
ИЗ ПИСЬМА Е. А. АНАНЬИНУ
     Берлин, 8 марта 1922 г.
     Дорогой Евгений Ананьевич!
     Беда  мне с  Вами: Вы ставите  вопрос,  -- о передаче  статьи в  журнал
Степана  Ивановича --  который  ставит  меня  в  щекотливое  положение.  Что
ответить?  Вопрос или слишком ясен  (для человека партии), или (для человека
постороннего) есть вопрос его личного вкуса.
     О  журнале  Степ. Ивановича  известно следующее: в "Голосе России" было
сообщено, что Степ.  Иванович,  Загорский и  др. основывают  журнал, который
будет  выражать  "взгляды  меньшевиков-оборонцев,  как они  в  17 году  были
представлены Плехановым  и  Потресовым",  и  поведет  борьбу  против  "линии
"Социалисти-ческого вестника" и ЦК РСДРП".
     Из  этого  я  делаю  вывод.  Люди,  издающие журнал, считают,  что  мы,
социал-демократы, "разложили  армию", играли в руку германскому  штабу;  они
отплевываются  при  слове  "Циммервальд",  равнозначущем  с  "изменой";  они
считают, что в свое время нужна была интервенция, и отказались от последней,
ибо виноград оказался  зелен; они до сих пор думают, что  интересы отечества
требовали,  чтобы  все  антибольшевики  поддерживали Колчака и  Деникина, но
жалеют, что Колчак  и Деникин  пошли слишком  вправо, а потому  сорвали дело
освобождения от  большевиков. Они отплевываются при  слове "Вена"  и считают
Адлера,  Лонге и  т. д. "полубольшевиками". От слов "социальная революция" и
"интернационал" их  тошнит, от  слов  "классовая  борьба" -- коробит,  слово
"товарищ"  для  них ругательство,  зато сердце  загорается  от слов:  "живые
силы", "нация", "сочетание сил", "крестовый поход против анархии".
     Когда такие люди, внутренне отлично сознающие, что они  -- свои люди  у
Милюковых и Коноваловых и что все их революционное прошлое для них покрылось
пеплом, называют себя  социал-демократами и  хотят оформить какие-то течения
чуждой  им партии,  то  мы их  характеризуем, как политических  спекулянтов,
считаем  себя  вправе  заподазривать  их  мотивы  и  относим  их  к  разряду
мародерской   сволочи,  пытающейся  поживиться  около   развалин  и  трупов,
посеянных гражданской войной.
     Вы знаете уже, что  в Париже и в Берлине  все -- вплоть до очень вправо
от нас  стоящих  -- товарищи единогласно отвергли  всякую мысль  о том, чтоб
Степана  Ивановича  пустить  даже  в  с[оциал]-д[емократический]  клуб.  При
объяснении с ним  выбранной для этого  комиссии  он вполне подтвердил, что в
Одессе состоял членом комиссии по вербовке волонтеров в деникинскую армию, и
сказал, что считает, что  тогда  надо было  так  действовать. Третьего дня я
получил  из России письмо от Астрова, который пишет: "Никогда не прощу себе,
что в  Одессе из-за  глупой  сентиментальности  не провел  постановления  об
исключении этой сволочи из организации". Астров -- правый, а особенно правым
был в качестве лидера одесской организации, и сам ввиду несогласия с нами по
вопросу  о восстании  долгое время был  в конфликте (мы объявили их  комитет
распущенным за неповиновение партии, а он не подчинился).
     Ввиду этого  положения  дел  Вы спрашиваете,  нельзя  ли  дать  Степану
Ивановичу не  агрессивную  против  "Вестника"  статью?  Да, если  Вы  хотите
морально  поддержать  члена  интервенционистского  Союза  Возрождения592  С.
Ивановича и члена ЦК "Единства" Загорского, демонстрируя, что Вы считаете их
социалистами и  их борьбу против РСДРП, Вены, Циммервальда и  т. д. полезной
борьбой. Да,  если  Вы хотите им дать право  козырять Вашим именем и при его
помощи привлекать  к сотрудничеству и помощи  журналу разных  колеблющихся и
неустойчивых людей. Да, если Вам "наплевать", что появление  Вашего  имени в
числе сотрудников  будет понято так, что Вы демонстративно отмежевываетесь и
от  нас,  возобновляя  публицистическую   деятельность  после   многолетнего
перерыва на столбцах именно этого журнала.
     Вы меня простите, но надо все-таки выбирать.  Или с социалистами какого
угодно оттенка, или с людьми, для которых  красный флаг стал тряпкой,  слово
"товарищ"  -- презрительным термином,  а  слово "буржуазия"  утратило всякий
оттенок враждебности.  Я  бы не хотел,  чтоб Вы  думали, что я из кожи лезу,
чтобы расстроить ваш  "брак" с  Степан Ивановичем. Нет, право, с 1914 года я
утомился "тащить  за фалды" по  одиночке каждого  из меньшевиков и  убеждать
его, что  после  плутания по  окольным дорогам  у  него  наступит  неизбежно
Katzenjammer.  И после того,  как столько  "испытанных"  побежало направо, и
столько  --  к большевикам, я  и внутренне  настолько очерствел, что во  мне
очень слабо говорит дружеское  участие и желание держать человека от сажания
в  лужу  самокомпрометации.  Дело слишком ясно. Мы  -- РСДРП -- сражались  в
рядах  Красной  армии  за революцию против  "Кобленца"593.  Степ.  Ивановичи
сражались за "порядок и собственность"  в рядах белой армии. Мы и  останемся
по  разные стороны баррикады. Надо выбирать. И лучше, конечно, прямо выбрать
"полевевшую" часть Кобленца, чем оставаться ни в тех, ни в других. Повторяю,
никакого давления  я бы не хотел  оказать.  Если  Вас тянет  туда, идите: на
личном уважении к Вам это отразиться не может.
     Сказались ли на Вас как-нибудь результаты "лежания"? Прибавили ли весу?
Если можете  добиться продления отпуска, непременно сделайте это.  За себя я
тоже опасаюсь,  что  придется  раньше или позже ехать "лежать" опять. Сильно
кашляю и  худею с наступлением здешней гнилой весны.  Мечтаю, если состоится
общесоциалистическая конференция в Италии, остаться там у моря на месяц.
     Федор Ильич и Лидия Осиповна здесь, мы живем теперь вместе. Приехали не
очень потрепанными. Федор Андреевич [Череванин] в последнюю минуту отказался
от   поездки  за   границу   и  добился   разрешения  жить  в  Рязани.  Рита
[Цедербаум-Алейникова] ничего,  служит выгодно.  Хорошая служба  и  у Володи
[Цедербаум-Левицкого],  но  с ним  случилось  несчастье: упал  и сломал себе
ногу, так что, когда Лиля594 выезжала,  он еще ходил на  костылях,  но  была
надежда, что это пройдет бесследно. Вера595 здорова, Женя [Цедербаум] бледна
и слаба.
     Берта Кулькес  была  у  меня.  Надеялся  кое-что  сделать,  но  теперь,
кажется, выясняется, что ничего  не  выйдет. На простую  канцелярскую работу
слишком много охотников, а у меня "ходов" очень мало.
     Наши шлют привет. [...]

Из письма А.Н. Штейну
     15 марта 1922 г.
     Дорогой Алек. Ник.!
     Положительно   скандально,  что   после  статьи  Раф[аила]  Абр[амовича
Абрамовича] "Freiheit" ничего  не дает о процессе эсеров596, так что интерес
читателей к этому вопиющему делу ничем не поддерживается. Это уже Ваша вина:
ведь почти каждый день здешние русские газеты дают новый материал. Дело ведь
идет  о спасении  нескольких человек, которых, я уверен,  можно  еще  спасти
только в  одном случае,  если  большевиков, очень желающих  теперь "единого"
фронта,  просто оглушить криком пролетариата, требующего, чтоб не  было этих
казней. Словом, теперь необходимо поместить прилагаемую мою статейку. [...]
     Эсеры сами  растерялись  и страшно мало  делают,  чтоб  поднять  шум  в
печати, и все падает на них. Один экземпляр можно послать и латышам.
     Жму руку.
     Ю.М.
     Вы не отметили также сообщения о выступлении коллонтаевской597 "рабочей
оппозиции" на конференции Коминтерна. Это очень знаменательный факт.
Письмо С.Д. Щупаку
     1 мая 1922 г.
     Дорогой Cам. Дав.!
     Фамилия  Астрова  -- Повес.  Его  раннюю  биографию не  знаю.  В первую
революцию работал в Одессе и, кажется, в Питере.  Потом  в Питере играл одну
из главных ролей в легальном движении 1900-х годов. После Вашего отъезда все
время  работал в Одессе,  пока  в 21 г. не был выслан в Харьков (оставлен на
свободе  по  выпуске  из харьковской  тюрьмы, куда был перевезен из Одессы).
Работал в местной организации и в Главном комитете Украины.
     Умер  от сыпного тифа.  По  слухам, в той же партии еще четверо больных
тифом, которых везут в том же вагоне. Умер в Самаре.
     О голодовке Сергея больше  нет сведений, и  я очень  беспокоюсь.  Можно
писать, что он мой брат.
     Привет Н.Е. Жму руку.
     Ю.М.
Письмо Б.И. Николаевскому
     30 июня 1922 г.
     Дорогой Борис Иванович!
     По-моему,  сейчас нельзя терять ни минуты, и необходимо  добиться, чтоб
Горький выступил по поводу эсеров. Ведь совершенно ясно, что дело  идет -- и
быстро -- к кровавой развязке. При невозможности сделать теперь что-нибудь в
Германии надо пустить в  ход последние ресурсы: Горького и  Ан. Франса598. В
прилагаемом письме я прямо предлагаю Горькому обратиться к Франсу с просьбой
о  вмешательстве и  опубликовать  и  свое  обращение,  и  ответ.  Последнее,
конечно,  вернее всего. Не зная адреса ни Горького, ни  Вашего, посылаю  Вам
письмо через  Ф.  И. [Дана] с просьбой непременно поехать лично к Горькому и
ответное письмо, дабы он не мог ни уклониться от ответа, ни задержать с ним,
и чтоб  Вы могли,  в  случае надобности,  "надавить"  на его  хрупкую  волю.
Последнее,  очевидно, крайне  необходимо. Для него,  может  быть,  этот  шаг
приведет к разрыву  материальной  связи с большевиками, но... настал момент,
когда его приходится прижать к стене. Всего  лучше,  если он Вам  даст текст
телеграммы  к  Франсу (или другого  обращения,  если он предпочтет придумать
что-нибудь другое  и уполномочит нас перевести и разослать).  На этот случай
советую  переслать  (перевести  сможет   Федор  Ильич)  Франсу   с  просьбой
перетелеграфировать. Если понадобится будет, чтобы я перевел, можно  послать
мне, я уже отсюда перешлю. Словом, действуйте! Жму руку.
     Ю.Ц.
































ПРИЛОЖЕНИЕ
ПИСЬМО ГОРЬКОГО А. ФРАНСУ
     1 июля 1922 г.
     Достопочтенный Анатоль Франс!
     Суд   над   социалистами-революционерами  принял   цинический  характер
публичного  приготовления  к   убийству   людей,  искренне   служивших  делу
освобождения русского народа.  Убедительно прошу  Вас: обратитесь еще раз  к
Советской власти с указанием  на  недопустимость  преступления; может  быть,
Ваше веское  слово сохранит ценные жизни социалистов.  Сообщаю  Вам  письмо,
посланное мною одному из представителей Советской власти. Сердечный привет.
     М. Горький
ПИСЬМО А. И. РЫКОВУ
     Алексей Иванович!
     Если  процесс социалистов-революционеров  будет  закончен убийством, --
это будет убийство с заранее обдуманным намерением, -- гнусное убийство.
     Я прошу Вас сообщить Л.  Д. Троцкому и другим  это мое мнение. Надеюсь,
что оно не удивит  Вас,  ибо  Вам известно,  что за  все  время  революции я
тысячекратно  указывал  Советской  власти   на  бессмыслие   и  преступление
истребления интеллигенции в нашей безграмотной и некультурной стране.
     Ныне я убежден, что если эсеры будут убиты, -- это преступление вызовет
со стороны социалистической Европы моральную блокаду России.
     М. Горький
     1 июля 22.
ИЗ ПИСЬМА С. Д. ЩУПАКУ
     25 августа 1922 г.
     Дорогой Самуил Давыдович!
     Не  писал  Вам вечность, потому  что  здесь, в  Birkenwerder'e599  мало
остается свободного времени от лежания и его приходилось  тратить на писание
для "Вестника".
     Начну с себя: ввиду холодного лета не поехал в горы,  а на лишний месяц
остался  здесь.  Здесь очень  хорошо,  великолепно  кормят,  воздух  чудный.
Чувствую  себя  хорошо, но по непонятной причине не прибавляю в весе. Что до
Павла Бор[исовича Аксельрода], то первое время после  моего приезда он, хотя
и избавился от внешних болей,  но нервничал  потому,  что не мог  заниматься
из-за сонливости и усталости головы; был  даже настроен совсем меланхолично.
А  теперь вдруг  (недели две назад) сразу наступило улучшение,  и  он каждый
день  помногу  работает  (перерабатывает  мемуары) и  весьма  (относительно)
успешно, так что все его настроение, понятно, улучшилось коренным образом.
     С эсерами, боюсь, плохо; все последние вести сходятся  на том, что  без
казней  не  обойдется. Из  России  пишут:  только вмешательство Запада может
спасти, а на Западе, кажется, все, что можно, пущено в ход:  и Горький, и А.
Франс,  и  Р.Роллан600,  и Уэльс601. Теперь Розенфельд с  [Т.] Либкнехтом602
совершают  турне:  были  в Брюсселе, Роттердаме,  Париже, едут в  Швейцарию.
Боюсь, что все это единодушие социалистической Европы не  поможет:  в Москве
закусили удила...
     Вы знаете,  что  и  наших  разгромили дотла. Рубин, Б. Н.  Гуревич, еще
кое-кто  успели скрыться.  Не  знаю, удастся ли  им  восстановить  партийную
организацию. Определенно говорят, что будет судебный процесс меньшевиков603.
Чуть ли не Майский возьмется у нас играть роль Семенова604.
     Судя  по  последнему  --  перед  провалом --  письму,  наши  продолжают
получать  текущие  транспорты. Одновременно  сообщают, что  получили третьим
путем  100 экз. No 33,  и тут  же, что  написали В.605  о  желательности его
приезда.  Так что как  будто не подозревают о "залежах", ничего  не поймешь.
[...]
     Приехал  сюда (с  командировкой  от  Наркомпроса)  Ерманский.  Явился к
Шварцу и  держался,  как  если б считал  себя "своим". Боюсь,  что и  ко мне
заявится. Любит быть подкованным на все ноги.
     С  эсерами   одно  огорчение.  Чернов  в  20-м  номере  "Революци-онной
России"606 в рекламной  статье по поводу процесса нагло лягнул нас (дескать,
отказались от последовательного демократизма "ради чечевичной похлебки благ,
даваемых легальностью"). Указали  на  это Зензинову,  Рабиновичу и  др.,  те
пожимают  плечами и говорят, что сами возмущены  и ему об  этом говорили, но
"вы  ведь знаете", что за  фрукт В.  М.  [Чернов]. В  то  время у головотяпа
Авксентьева выкрадываются скандальнейшие документы, по поводу которых Гоцу и
Тимофееву607 пришлось на суде отрекаться не только от парижан, но и от "Воли
России". Теперь здесь ходит слух,  что "Голос России" уже  прогорает и его у
эсеров перекупают Прокопович  с  Кусковой. Судя по беседам  кое-кого с ними,
разведут они невероятную чепуху. [...]
     Приехал сюда Моисей Алейников,  брат Абр. Никиф. Говорит, что последний
похварывает, иногда мечтает о загранице.
     В. Ив.608 спрашивает, получили ли его письмо о добыче "воспоминаний" от
латышей?
     Ну, всего лучшего. Жму руку.
     Ю.Ц.
     15 ноября 1922 г.
В ЗАГРАНИЧНУЮ ДЕЛЕГАЦИЮ РСДРП
     Дорогие товарищи!
     Предстоящее мне в больше нескольких месяцев пребывание вдали от Берлина
делает  для  меня  невозможным  участие  в  редакции ЦО  ["Социалистического