ых  мер и т.
д.). Разумеется, эти проблемы  непосредственно связаны с вопросами классовой
борьбы.
     Но  когда  мы  анализируем специфические  причины  нашего  кризиса,  то
делается ясным,  что из  общей  причины  мы  не  можем объяснить  резкого  и
судорожного  потрясения,  которое  испытала  наша  хозяйственная  система  в
текущем году. В прошлом году мы вывезли хлеба на 277 млн. и  всех накормили;
в  этом году мы не  только  ничего  не вывезли,  но  испытываем  жесточайшие
признаки недопотребления в целом ряде районов. Ясное дело, что за  один  год
кулак не мог вырасти  в  такую силу,  за один  год не мог  совершиться такой
процесс дробления, чтобы вызвать  такое быстрое  кризисное  потрясение  всей
нашей  экономики. Именно  поэтому резолюция и ставит вопрос  о специфических
причинах, которые  превратили возможные  затруднения,  основанные  на  общих
наших недостатках,  на общей нашей  отсталости и дробности, в реальность. Из
возможного кулацкого  наступления эти причины сделались реальностью, и кулак
мог повести  за собою  другие слои крестьянства именно  в силу  этих особых,
добавочных, специфических причин.


     В прошлом  году в среднем,  если учесть  хлебозаготовки,  когда частник
платил цены выше наших,  в общем цена хлеба для мужика была выше, чем в этом
году. В прошлом году налог не мог быть заплачен техническими культурами, а в
этом году был заплачен техническими культурами. В прошлом году не было такой
суммы добавочных денег  на благоустройство, как  в этом  году.  Теперь зерно
было  поставлено в  совершенно исключительное,  чрезвычайно  неблагоприятное
положение на хлебном рынке.
     Именно  поэтому стимул  для продажи хлеба был  крайне  понижен,  именно
поэтому как раз в данном году кулак смог повести за собою на вопросе о ценах
(не на  каком-нибудь вопросе, а на вопросе о ценах  на хлеб)  известные слои
деревни.  Именно поэтому в этом году на зерне  мы испытали потрясение нашего
хозяйственного организма. Следовательно,  главнейшим вопросом, который здесь
играет  роль,  является вопрос  о  ценах. Неправильно преуменьшать  значение
именно этого фактора.
     Не  совсем  правильно  как  раз  для данного  случая  рассуждать  таким
образом,  что  цены   вообще  играют  ограниченную  роль,  что   у   нас  не
капиталистическое хозяйство, что у нас пролетарская диктатура. Вообще цены в
значительной  мере не  играют роли регулятора производства и не имеют такого
решающего   значения.  Это   так   и   не   так.   Конечно,  внутри   нашего
государственного круга цена  или форма стоимости является известной фикцией,
если  хотите.  Это  есть  наш  счетный метод, а не  выражение  анархического
хозяйства.  Это все верно, но  соотношение между нами и мелким  крестьянским
кругом,  когда  рыночные отношения являются решающими (мы все  здесь  единым
фронтом  сражались  против  тов.  Осинского и  отчасти  против  тов. Варги и
других), там категория цен является решающей, там  не может быть, чтобы цена
не являлась регулятором производства.
     Неправильно  также  думать, что будто в условиях  совершенно  планового
хозяйства,  где  формы цены вообще нет, можно  было "назначить" какие угодно
пропорции  между различными  отраслями производства. Это  тоже  неправильно.
Если  какая-нибудь  отрасль  производства,  будь  то   сельское   хозяйство,
промышленность   или    отдельная    ветвь   этих   крупных   подразделений,
систематически отдавала бы много  больше труда, чем она получала бы, если бы
она не покрывала  бы  своих  трудовых издержек, то эта  отрасль производства
вынуждена была бы сжаться. В  том обществе не будет никакого рынка, не будет
никакой цены.
     Но   из   этого   вообще   не   следует,   что   плановое   руководство
коммунистического общества  может  как  угодно  относиться к  данной отрасли
производства. Если  бы  ее "обидеть", она перестанет развиваться.  Закон цен
умирает,  но  остается  закон  пропорциональных трудовых  затрат.  Если  эта
какая-нибудь  отрасль  производства  не  получает  достаточного  питания  от
совокупного  хозяйственного организма, она хиреет. Из этого закона выскочить
никак нельзя. И поэтому, оставя в стороне  весьма ученый  спор о соотношении
между ценой и ценнос-
     тью, о  перерастании  цены во  что-то  другое и  т. д., все-таки  нужно
сказать:  если  какая-нибудь отрасль  производства "обижена"  с точки зрения
распределения резервов, она неизбежно идет назад.
     У нас распределение совокупных наших сил идет, главным образом, по двум
каналам:  через  политику цен и через политику налогов, как всем нам  хорошо
известно.  Несмотря  на  то,  что  правильная  статистика  --   элементарная
предпосылка  для  правильной хозяйственной  политики,  достать  нужные цифры
очень  трудно. Руководство  хозяйственной политикой  опиралось на совершенно
странные показания наших статистических ведомств. Я навел справки по вопросу
о ценах на зерно. О некоторых цифрах, которые я получил из Госплана СССР, из
ЦСУ и  т. д., можно сказать, что  они  говорят  о каком-то сумасшедшем доме.
Одна только надежда, что они не совсем правильны. Речь идет именно  о ценах.
Я пошел  очень простым  путем. У нас один из самых благополучных районов  по
хлебу -- это Северный Кавказ. Я просмотрел цифры  по Кавказу с точки  зрения
того,  что  будет,  если  мы   вычислим  доход,  т.  е.  деньги,  выручаемые
крестьянином не только с пуда пшеницы, но и с десятины. Если верно то, что я
получил (ответственности за цифры я не беру), тогда нужно  удивляться, каким
образом те затруднения, которые мы имеем сейчас, не произошли раньше. Цифры,
которые я получил по Северному Кавказу, гласят следующее.
     Валовой сбор пшеницы с десятины в 1925 -- 26 г. составлял 69,9 пудов. В
1926 - 27 г.- 37,9. В 1927 - 28 г. - 29,8.
     Шум, голоса. Не может быть!
     Бухарин. Да, да.
     Голос. Цифры правильны, там три года был неурожай.
     Бухарин.  Я взял  для проверки другие  цифры справочника ЦСУ.  Цифры за
маленькими  отклонениями сходятся. Так  вот, товарищи, если посмотреть,  как
реагировали мы  на  такое положение,  то оказывается, что реагировали  таким
образом, что при сборе  с десятины 69,9 пудов крестьянин получал за  пуд 115
копеек, а при сборе в 37,9 пудов, цена пала чуть ли не на целый гривенник --
1 рубль 2 коп.  Если мы  посмотрим и поставим вопрос, как  снизилась выручка
крестьянина  за  эти годы, если перемножить эти цифры выручки и вычесть  то,
что  он затратил  на  семена, то окажется,  что  в  1925  году он  выручал с
десятины 72 рубля, в 1926 г. -- 32 рубля, а в 1927 -- 28 г.-- 24 рубля.
     Голос. По льну тоже так.
     Осинский. С американским фермером так всегда бывает.
     Бухарин. Не совсем всегда так бывает, я не знаю, всегда ли так бывает.
     Ворошилов. А ты должен знать, ты докладчик.
     Бухарин. Я очень хорошо знаю, что если вы повышаете цены в каком-нибудь
одном районе, то это имеет последствия для других районов. Поэтому  было  бы
совершенной дикостью  исходить из указаний  одного района, по одному  району
выравнивать  цены.  Но  мы  исходим  из  того,  что мы  все  же  по  районам
варьировать должны. И товарищ Микоян говорил в  своем докладе,  что, если мы
будем повы-


     шать цены,  мы  должны  варьировать  по  районам  в связи  с конкретным
положением  вещей,  которое  в данном районе  имеется.  Мы  этого не делали.
Поэтому  абсолютна правильна  настойчивость,  с  которой  теперешний  пленум
выдвигает проблему зерна, настойчивость, с которой товарищи говорят о ценах.
Естественно,  при  таком  положении зерна, когда мы  взяли на себя  почти  с
самого начала чересчур  много объектов снабжения со стороны государственного
аппарата, естественно, мы вынуждены были  прибегнуть  к  чрезвычайным мерам.
Сейчас  не должно  быть  вопроса  о каком  бы то ни было  покаянном тоне  по
отношению  к чревычайным  мерам. Застигнутые врасплох, мы должны были к  ним
прибегнуть. Мы  стояли  перед проблемой:  или  остановить фабрики,  или хлеб
брать (в значительной степени, именно не покупать, а брать).
     Голоса. Неверно.
     Бухарин. А по-моему, это верно. У нас не было  никакого другого выхода,
и задним числом  сейчас давать отбой, это  ни  к чему не приведет.  Мы могли
прибегнуть к  другим рецептам, если  бы подумали гораздо раньше  об этом, на
несколько месяцев раньше.  Но после XV съезда, когда было упущено время  для
всякого другого маневра, у нас не было никакого выхода.
     Голоса. Правильно.
     Бухарин. Это  нужно сказать  полным голосом,  никакой здесь ревизии  не
может быть допущено. Но мне кажется  вообще,  что напрасно  переносить в эту
плоскость центр нашей дискуссии.  Не в этом центр вопроса сейчас, не в нашем
прошлом, а в нашем  настоящем. И тут мы должны спросить у себя: что является
тем  политическим  звеном,  за  которое  пленум  должен  ухватиться  сейчас?
Политический смысл  -- снятие чрезвычайных  мер. Поэтому совершенно понятно,
что, когда  люди приходят и предлагают такую резолюцию,  которую  предлагает
Политбюро, они в первую очередь должны мотивировать снятие чрезвычайных мер.
Мы сейчас говорим: снять чрезвычайные меры, которые исторически оправданы, к
которым  мы совершенно правильно прибегли. Мы должны снять эти  чрезвычайные
меры, потому  что  они переросли  сами себя,  потому  что  они  изжили  себя
исторически, они  хозяйственно нам  больше почти  что  ничего  не дают,  они
хозяйственно, если и имеют какой-нибудь результат, то результат этот состоит
в усилении тех тенденций, еще не очень больших, но растущих, которые ведут в
сторону  военного коммунизма (переход  на карточки,  исчезновение  продуктов
первой   необходимости  и   целый  ряд  других  автоматически  развивающихся
явлений). С другой стороны, политически они дают чревычайно резкий, большой,
но,  к сожалению,  отрицательный эффект,  ссоря нас с более широкими кругами
крестьянства.
     Я  абсолютно согласен  с тем,  что вопрос о  хлебных ценах должен  быть
поставлен со всей остротой. Этот вопрос в первую очередь сводится к проблеме
наших отношений со средним крестьянством. Когда Ильич писал свое Завещание о
необходимости  беречь  наш союз с  крестьянством  и  при этом не упоминал  о
кулаке, то, ясное дело,
     что это он делал вовсе не потому, что  "не видел" кулацкой опасности, а
потому, что он считал, что важнейшей проблемой является  вопрос о середняке,
который  в  значительной  мере   разрешает   вопрос   о   победоносной   или
непобедоносной борьбе  с  кулачеством. И когда  мы сейчас говорим: нам нужно
проанализировать классы, классовое  соотношение,  мы,  конечно, прежде всего
должны поставить вопрос о том, что случилось за это время между пролетарской
властью и  середняцким  крестьянством.  Я должен  здесь, в  первую  очередь,
реабилитировать письма, против которых здесь выступали некоторые товарищи.
     Косиор. Нельзя только на основании писем судить о положении.
     Бухарин. Это, конечно,  верно, но преуменьшать значение писем совсем не
тоже.  Возьмем  любого "руководящего  работника", которому редко  приходится
бывать на местах, а к числу таких  принадлежит огромнейшее большинство.  Как
мы  можем  узнать  положение вещей  иначе,  как через сведения,  которые нам
передаются  через этих самых  рабкоров, селькоров и военкоров462,
которые действуют в  самой гуще массы.  Если  мы заткнем ухо  по отношению к
тому,  что доходит  к  нам  из глубины  масс, мы  обнаружим  бюрократический
дефект. И  так мы затрепаны до чертиков работой, не  видим живого  человека,
видимся только  друг с  другом  и то  не всегда.  Мы очень сильно оторвались
физически от  масс, и для  того чтобы нам больше от них  не отрываться,  нам
нужны какие-то многочисленные провода, которые бы доносили до наших ушей то,
что делается в глубине масс.
     Товарищи,  которые собрались со  всех концов  нашего Союза, чрезвычайно
мало говорили о фактах. Факты нужно приводить.
     Варейкис463'. Мы их знаем.
     Бухарин.  Ты  знаешь,  что  у тебя  под носом, но не знаешь, что есть в
других местах всего Союза.
     Постышев. Пишут же вам о настроениях.
     Бухарин.  Мы  должны ответить  на  вопрос  о  том,  что  происходит, на
основании  известных  фактов.   Мы,  безусловно,  имели  перед  собою  волну
массового недовольства.  Около 150 выступлений в  ряде мест нашего Союза, на
Украине, на Северном Кавказе, в Сибири, Казахстане и т. д.
     Ворошилов. На одной шестой части земной поверхности.
     Бухарин.   Мы   знаем   целый   ряд,   несколько   десятков   различных
террористических  актов.  Да  вот  товарищ  Эйхе464  заявил,  что
улучшение положения он видит в том, чтобы меньше стреляли в наших товарищей.
Мы  имеем  мятеж  или  бунт  в  Семипалатинске,  мы  имели   погромчики   на
ленинградской и московской биржах, мы имели восстание в Кабарде и целом ряде
других мест.
     Скрътник4No. Все  это было  и в прошлом году, только  теперь
острее.
     Бухарин. Не совсем так было в прошлом году. Потому  что  в прошлом году
не было того, что было сказано на пленуме ЦК Украины. Позвольте мне привести
выдержку из некоторых выступлений.



     Например,    Бадаев466   говорил:    "Мы   имеем   большущее
политическое осложнение среди крестьянства, нам приходится встречать  единый
фронт села  против нас. Это  не шутка для нас. Это надо учитывать. Если  нам
после  всех этих  ошибок придется полезть  на  чердаки,  то  нас  с  чердака
спустят".
     Разве хоть  один товарищ  говорил  в прошлом году что-нибудь  подобное?
Товарищ Сапов:
     "Мы имели,  примерно,  массовых  выступлений до 50-ти  в  своем округе,
имели крестьянскую демонстрацию в городе. Везде и  всюду на основании  самых
точных,  самых  объективных  и  проверенных  документов  мы установили,  что
руководство везде и всюду принадлежало кулаку".
     Были ли в прошлом году крестьянские демонстрации в городе?
     Голос. Первого мая.
     Бухарин. Товарищ Чернявский46':
     "Мы имеем такое положение, когда беднота в своих демонстрациях в городе
идет не к представителям советской власти, а  идет к  рабочим -- своим шефам
на предприятиях".
     Тут же Чернявский говорит:
     "Мы  имеем  выступление  старых  партизанов-революционеров,  когда  они
приходят к советской власти, к военкому и заявляют: "Что,  дадите нам хлеба?
Мы советскую власть  завоевали,  мы можем ее и отвоевать." Это, товарищи, не
один факт. В Одесском округе это массовое явление".
     Каганович. Там и другие речи были. Надо и те речи цитировать.
     Бухарин.  Там  были  и  другие  речи,  но  я не считаю,  что  это  есть
правильная оценка положения. Но если на пленуме ЦК одной из братских партий,
входящих  в  состав  нашей партии,  раздаются такие речи,  то  это  все-таки
кое-что симптоматизирует.
     Стецкий. А генеральный секретарь тов. Каганович приезжает сюда и ничего
об этом не говорит.
     Каганович. Дайте мне два часа, как тов. Бухарину,  и я вам все расскажу
и речи процитирую.
     Косиор. Стецкому из Ленинграда дальше всех видно.
     Бухарин. Я говорю, что все-таки нельзя сказать, что в прошлом году были
такие речи. Владимир  Ильич никогда не  требовал, чтобы замалчивались факты.
Факты нужно знать наперед, и каждый такой факт регулировать.
     Ворошилов. Кем это отрицается, кого ты убеждаешь?
     Бухарин. Я  не  знаю, кем это отрицается,  но знаю,  что сам я узнал об
этом только вчера.
     Ворошилов. А я от тебя знал это полтора месяца  тому назад. Ты же  меня
информировал.
     Бухарин. Я тебя информировал  по части того, что узнал. Специально  для
этого дела потребовалось, чтобы я два дня в ГПУ просидел.
     Ворошилов. Я об этом знал по долгу службы.
     Косиор. За что вы его посадили в ГПУ? (Смех.)
     Менжинский. За паникерство. (Смех.)
     Бухарин.  Так  вот,  если  мы поставим перед собою вопрос  относительно
нашего  теперешнего  положения, можно ли оценивать наше теперешнее положение
таким образом, что мы имеем перед собой два звонка, а третий на очереди...
     Косиор. Третьего звонка у нас вообще не бывает.
     Голос. Третий звонок отменен на железной дороге.
     Бухарин. Мне кажется, что такая оценка неправильна, но можно ли было бы
сказать,  что  у  нас  реальная  угроза  смычке  между  рабочим   классом  и
крестьянством. Можно, и мы должны исходить из констатирования этого факта.
     Молотов. При продолжении чрезвычайных мер.
     Бухарин. При дальнейшем продолжении чрезвычайных мер, это верно. Т.  е.
угроза  сейчас есть, и если бы  мы продолжали  сейчас чрезвычайные меры,  то
угроза росла бы. Поэтому мы чрезвычайные меры сейчас снимаем.
     Голос. Иногда не снимаем. (Шум.)
     Бухарин. Погодите, я вам отвечу на все.
     Ворошилов. Ты  часа на  три зарядил, как видно, недаром  перенесли твое
слово.
     Бухарин.  Нужно  исходить из  того, что,  когда  мы  в  период прежнего
времени   применяли   чрезвычайные  меры,  мы  имели  действительно  процесс
известного перерастания чрезвычайных мер в то, что можно назвать "тенденцией
в сторону военного коммунизма".  Этого  отрицать  нельзя.  Мы только что  во
время  программной  дискуссии  определили  военный  коммунизм  как  систему,
которая   ставит   своей   целью   рациональное   потребление   при   урезке
индивидуалистического  стимула   мелкого   производителя,  при  реквизициях,
конфискациях и пр. Не стоит говорить,  что такие элементы в нашей теперешней
системе  есть,  что  мы  не могли  бы  развиваться  при  продолжении системы
чрезвычайных мер. Это было  бы системой военного коммунизма,  но, во-первых,
без войны, во-вторых, когда "земельный" аргумент  для мужика исчез. Когда мы
прибегали к военно-коммунистическим предприятиям в прошлом году, у нас было,
до  известной степени,  равенство  в  нищете, т. е.  кадровый  состав  наших
работников точно так же сидел на  пайке, а  когда  сейчас вводится карточная
система, то бытовые,  потребительские и всякие  иные условия различны, т. к.
те, которые вводят карточную систему, сами на пайке не сидят.
     Голос. Можно посадить.
     Бухарин.  Я  говорю сейчас  о том, что есть. Эта история чревата  очень
крупными социальными опасностями, и это  нужно  иметь  в виду.  А  результат
какой? Подытоживая  то, что у нас есть, мы говорим: чрезвычайные меры изжили
себя.  Их действие превращается  в  собственную  противоположность. Но перед
нами сейчас уже стоит вопрос насчет  перспектив, и этот вопрос потруднее.  И
вот, первым  предложением, которое выражено  в известном письме Фрум-кина  и
которое подкреплено целым рядом других документов...
     Рудзутак. Подкреплено, но не подтверждено.



     Бухарин.  Сталин  читал  один  документ  и  мог бы прочитать  целый ряд
других, например письмо Яковенко,  оно выражает собою  целую большую систему
взглядов.  Это  чревато большими  опасностями  с  точки  зрения расположения
классовых сил в  нашей стране. Оно  чревато большими опасностями  не потому,
что существует целый ряд товарищей, дающих такие-то и такие-то формулировки,
а потому, что сила инерции, хвост,  который в этом  направлении развивается,
это не наши  классовые резервы. Дать какой-нибудь малейший  повод  в стране,
скажем, к отмене нашей избирательной инструкции -- это значит мобилизовать в
еще большей степени кулацкую стихию против нас, мелкую буржуазию целого ряда
городов,  среднюю буржуазию,  мелкобуржуазные прослойки и т. п. Резервы этих
сил постоянно  очень велики,  и малейшее колебание по  этому вопросу в рядах
нашей  партии имеет  непропорционально огромное политическое значение. Стоит
сделать  намек  насчет политических прав  кулака и пр.,  как  сейчас  внутри
партии могут вздыбиться огромные силы и абсолютно правильно сомкнутым строем
бороться против этой опасности. Вопрос относительно возврата к XTV съезду --
это не есть такой большой вопрос. Лозунг возврата к XIV  съезду -- это вовсе
не реабилитация или возрождение решений XIV  съезда.  Его политический смысл
-- отмена решений XV съезда.