ала
забастовка путиловцев.  Клокотала  стихия  бунта в  Кронштадте.  Волновались
полки.  Сильнее  всего  было  возбуждение  в  воинских  частях,   которым  в
наибольшей мере  угрожала отправка  на  позиции.  А всего острее этот вопрос
стоял  для  пулеметчиков, так как с фронта неслись настойчивые требования  о
присылке  команд  с пулеметами. Естественно поэтому, что  именно  пулеметные
полки  первые  заговорили о  вооруженных  действиях  против  Исполнительного
комитета.
     21 июня 1-й пулеметный полк, обсудив требование об отправке на фронт 30
пулеметных команд, единогласно постановил:
     "1) Оставляя в силе постановление о посылке 10 команд в кратчайший срок
-- уведомить ИК, что в  дальнейшем мы будем посылать команды на фронт только
тогда,  когда война  будет  носить революционный характер,  который возможен
только при устранении от власти капиталистов и переходе ее в руки демократии
в лице Всероссийского совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов.
     Если СР и СД будет угрожать нашему и другим революцион
     ным полкам раскассированном, т.е. расформированием, даже пу
     тем применения вооруженной силы, то в ответ на это мы не оста
     новимся также перед раскассированном военной силой Временного
     правительства и других организаций, его поддерживающих.
     Поручить тт. делегатам с фронта заявить от нашего имени
     тт. солдатам следующее:
     Пусть они,  солдаты на фронте, требуют вместе с нами  перехода власти в
руки народа, и когда мы этого добьемся,  то тогда  поддержки и пополнения на
фронте просить не придется, тогда она явится сама".
     Итак, на фронт не идти, а Исполнительный комитет  и всех, кто попробует
нас выгнать на позицию, -- штыком! Это была формула тылового "большевизма".


     Но  еще  характернее,  пожалуй,  для  состояния   умов   петроградского
гарнизона резолюция 2-го пулеметного полка:
     "Мы, солдаты, собравшиеся на полковой митинг, выслушав ряд  докладчиков
разных  партий,  заявляем, что наступление русской  армии, с одной  стороны,
нанесет  удар  начавшемуся  революционному  движению  в  других  странах  (в
Штеттине, митинг  протеста  солдат  в  Лондоне и  др.  гор[одах]), с  другой
стороны,   дает  огромные  барыши   русской  и   англо-американо-французской
буржуазии, наживающейся  на  самом процессе войны, ведущейся исключительно в
интересах  мирового  капитала. Мы  стоим  за  мир,  но  не  за мир  царей  и
правительств, а за честный мир всех народов, через головы всех правительств.
Мы    протестуем    против   приказа    Керенского    о   40-летних   и   об
отпусках172.   Мы   видим   только  один  выход  из  создавшегося
положения: только тогда, когда власть перейдет к народу, перейдет к СР и СД,
когда не Терещенко, не  Милюков, а сам народ  встанет  у власти -- тогда  мы
приблизимся  к миру!  Немедленно переизбрать  делегатов  Совета  р[абочих] и
с[олдатских]  депутатов  и  членов полкового  комитета в  нашем  полку,  тех
членов,  которые не выражают  мнение массы и  не исполняют  нашу волю,  волю
народа!  Протестуем против  расформирования  революционных  полков,  как-то:
703-го Сурамского, Гвардии гренадерского* и др.
     Требуем   прекратить  аресты  и  травлю  большевиков.  Да   здравствует
Гренадерский, Павловский полки** и примыкающие к ним другие части!
     Да здравствуют  путиловцы и  кронштадтцы! Требуем опубликования  тайных
договоров!  Долой  женские   батальоны!173  ...Протестуем  против
разгрузки петроградского гарнизона!***
     Требуем  немедленно  отправить  на  фронт   капиталистов,  жандармов  и
казаков, буржуазию из запасных батальонов! Тех вольноопределяющихся, которые
не  приносят пользы в части!..  Немедленно требуем  выдать  паек солдаткам в
таком же размере, как и офицерским женам"****.
     Здесь лозунги, шедшие из темных "низов", сплелись с идеями, вносимыми в
солдатскую  массу  извне  -- и налицо взрывчатая  смесь исключительной силы.
Пожар недовольства и злобы разгорался в Петрограде день ото дня все сильнее,
все шире. Поводов для недо-

     *  Революционность 703-го Сурамского  полка  выразилась в избиении Н.Д.
Соколова, а революционность Гренадерского полка -- в бегстве с позиций.
     **  Это   были  полки,  прочно  "завоеванные"   большевистской  военной
организацией   и   уже   выразившие   готовность  к   "выступлению"   против
правительства. *** О разгрузке  гарнизона  вообще не было речи. **** Правда,
1917, 4 июля.


     вольства было  много.  Положение было тяжелое,  впереди  не  видно было
просвета, революция  "обманула"  темных  людей, которые  от победы  ее ждали
избавления  от  всех бед и лишений.  Были основания и для  злобы, ибо правые
круги -- удельный  весь которых должны были измерить  последующие события --
вели по  отношению к революции и рабочему классу политику грубой провокации.
Достаточно перечесть правую  либеральную  печать того времени, чтобы понять,
как  трудно было революционно  настроенным рабочим  Петрограда  понять  нашу
политику "коалиции" с буржуазией, обливавшей презрением и ненавистью все то,
что было им дорого и свято, с кругами, которые на пятом месяце революции все
еще не расстались с мечтой о восстановлении монархии!
     Некоторое время волнения  в Петербурге сдерживались  вестями об успешно
развивающемся  наступлении  на  фронте. Затем  на  фронте наступила заминка.
Последняя преграда, сдерживавшая массы, была снята!..
     & * *
     Взрыв   был   ускорен   правительственным   кризисом:  2   июня   члены
конституционно-демократической   партии   вышли   из    состава   Временного
правительства и  этим поставили перед  страной вопрос  не  только о  составе
кабинета, но и о способе создания центральной государственной власти.
     Непосредственным  поводом  выхода  кадетов  из  кабинета  явилось,  как
известно, их нежелание признать соглашение, заключенное с Украинской Радой в
Киеве от имени Временного правительства Терещенко и Церетели и узаконивавшее
автономию Украины174.  Не буду  останавливаться здесь  на разборе
этого соглашения. Отмечу лишь, что  в составе правительства кроме 4  кадетов
было  еще  5  буржуазных министров,  и  из них  ни  один не  счел  возможным
поддержать протест представителей  партии  народной  свободы. Таким образом,
выход последних из правительства остался в полной мере партийным шагом.
     О роли,  которую сыграл в этом  деле  украинский вопрос,  П.Н.  Милюков
пишет:
     "Конечно, кризис разыгрался  не из-за  одного  украинского  вопроса. Но
решение  украинского вопроса "триумвиратом"* в Киеве, с нарушением  основных
положений  коалиции, представляло особенно яркое и  типичное  доказательство
невозможности дальнейшего существования коалиции"**.

     *  Кроме Терещенко  и Церетели в Киеве  был  также  Керенский.  •*
Милюков П.Н. Указ. соч., с. 236.


     Более ранние  "нарушения основных положений коалиции" автор усматривает
в том, что решения подготовлялись  "келейно в руководящей группе" кабинета и
проводились  в  заседании  Временного  правительства  большинством  голосов,
против голосов 4 кадетов.
     Но  корень  кризиса  лежал, конечно,  глубже: в  исключительно  тяжелый
момент,  когда  все  висело  на волоске  и  на  фронте,  и  в тылу, наиболее
влиятельная партия  буржуазии  решила  прекратить  всякое  сотрудничество  с
демократией и направить все  усилия на подготовку условий для сотрудничества
с иными силами на платформе военной диктатуры.
     Впрочем,  как украинский  вопрос  был  не причиной, а  поводом  разрыва
кадетами  майской коалиции, так и отставка  4 министров кадетов явилась лишь
поводом, а  не  причиной бурных  событий  следующих  дней.  Утром 3  июня на
квартире  Скобелева  собралась  руководящая  группа  ЦИК. Совещание  длилось
недолго. Церетели, усталый, удрученный, сделал краткий доклад и изложил свой
план    разрешения    кризиса:   не    делать    попыток    для    удержания
конституционно-демократической  партии   в  правительстве;  считая  отставку
министров-кадетов  окончательной,  сохранить  правительство   в  сокращенном
составе,  с преобладанием  в нем социалистов; деловое управление ведомствами
ушедших   министров   временно  передать  их   товарищам175.  Для
окончательного  решения  вопроса  о  власти созвать пленум ЦИК.  Предложение
Церетели было принято без возражений. Как иначе могли  мы решить вопрос,  не
сходя с почвы резолюций только что закончившегося съезда Советов?
     Но для тех групп Исполнительного комитета, которые считали всю политику
съезда пагубной  и  ошибочной,  план  Церетели был  неприемлем. С наибольшей
энергией  выступил  против  него Мартов; он требовал немедленного  разрыва с
цензовыми  кругами  и  создания  правительства  исключительно  из  советских
партий.   Большевики   шли  дальше   и   отстаивали  переход   всей   власти
непосредственно в руки Советов.
     Иными  словами,   на  основании   отставки  четырех   министров-кадетов
оппозиция  требовала   немедленного  перехода  от  политики,   установленной
Всероссийским съездом, к политике, которая этим съездом была отвергнута.
     Я  показал  уже,  что  решения  съезда  опирались  главным  образом  на
провинциальные организации и что рабочие и крестьянские массы Петрограда уже
во время съезда были против  них. Это противоречие должно было всплыть вновь
в споре о разрешении  правительственного кризиса. Мы не допускали пересмотра
решений съезда без пленума, т.е. без делегатов провинции, которые могли бы


     отразить настроения демократии  всей  России.  Оппозиция же,  прекрасно
учитывая, что  провинция  будет против нее, в созыве пленума видела "подвох,
предрешающий  новую  коалицию",  и  требовала  решения вопроса  без пленума,
наличными в Петрограде членами ЦИК.  В этот момент  вновь выступила на улицу
давно уже бурлившая в рабочих кварталах и казармах бунтарская стихия.
     * * *
     С утра 3 июля в Петрограде было неспокойно. На заводах и в казармах шли
митинги.  Настроение   было  угрожающее.  Раздавались  большевистские  речи,
повторялись лозунги: "В  отставку  10 министров-капиталистов!", "Вся  власть
Советам!".
     После  полудня   солдаты   принялись  разбирать   оружие.   Как   перед
несостоявшимся   июньским  выступлением,   из   казармы  в  казарму   ходили
"депутации",   призывавшие   к  выступлению  и  сообщавшие,  что  "все"  уже
выступили*.
     Как   и  в  апрельские  дни,  родились  слухи.   Непрерывно  звонили  в
Таврическом  дворце телефоны -- из полков  спрашивали, выступать или нет? Мы
отвечали  увещаниями -- не поддаваться на провокацию, никуда не выходить  из
казарм,  не брать оружия. Ясно было, что  наши слова влияния на  ход событий
оказать   не   могут.  Ведь  телефонировали  нам  из  казарм   "наши"  люди,
представители полковых комитетов,  интеллигенты-вольноопределяющиеся, иногда
офицеры.  А  для  возбужденной  солдатской  толпы  мы  были почти такими  же
врагами, как мифические "10 министров-капиталистов".
     Многое  в начинающемся  движении представлялось неясным.  Не видно было
связи между отставкой  четырех министров-кадетов и  вооруженным выступлением
полков.  На митингах  призывавшие к выступлению  ораторы ни единым словом не
упоминали  о  действительном  предмете   разногласия  между  представителями
советского большинства  и оппозицией (то есть о  вопросе, нужно или не нужно
созывать пленум  ЦИК  для  разрешения  правительственного  кризиса).  Но  на
всевозможные  лады  повторялось  обвинение  правительства  в  том,  что  оно
расформировывает на фронте революционные полки.
     Был  момент,  когда  казалось,  что   весь  сыр-бор   разгорелся  из-за
расформирования   этих  полков.   Так,  между  прочим,  расценило  положение
происходившее  в  Таврическом  дворце  совместное  заседание  нашего  ЦИК  и
Крестьянского центра. Прервав об-

     * Впоследствии  на эти депутации  ссылались в  доказательство того, что
июльское  выступление   было   подготовленной   провокацией.  Доказательство
неубедительное:  ведь   и   в   октябрьские  дни   1905   г.   каждый  завод
"присоединялся" к забастовке в уверенности, что "все" уже забастовали.


     суждение  вопроса о кризисе власти, заседание  занялось выработкой  мер
для  успокоения  солдатской  массы  и после непродолжительных прений  решило
обратиться  к  гарнизону   и  к  рабочим  с  воззванием.  В  этом  воззвании
говорилось:
     "Товарищи солдаты и рабочие! Неизвестные лица, вопреки ясно  выраженной
воле всех без исключения социалистических партий,  зовут вас выйти с оружием
на улицу. Этим способом  вам  предлагают протестовать против расформирования
полков,  запятнавших   себя  на  фронте  преступлением  своего  долга  перед
революцией. Мы,  уполномоченные представители революционной демократии  всей
России,  заявляем  вам: расформирование  полков  произведено  по  требованию
армейских  и  фронтовых  организаций  и  согласно  приказу  избранного  нами
военного министра, тов.  Керенского. Выступление на  защиту расформированных
полков  есть выступление против  наших  братьев,  проливающих свою  кровь на
фронте".
     О  правительственном  кризисе в  документе  не было  ни  слова!  Равным
образом,    наши    агитаторы,    разосланные   по   городу,   говорили    о
расформировываемых  полках,  а не  о  тех вопросах,  которые поставил  перед
демократией выход из правительства министров-кадетов.
     Но успеха наши  агитаторы не имели. Для толпы  дело шло  уже не об этих
злосчастных  полках и не  о тех вопросах, которые обсуждались в  это время в
Таврическом дворце, а о чем-то более общем, но еще не ясном для нее.
     Волна    нарастала.    Раздавались    призывы   арестовать    Временное
правительство,  разогнать  Исполнительный комитет. Но  у  солдат (или  у  их
вожаков)  не  хватало решимости  начать.  Колебания  толпы были  понятны: ей
казалось, что  путь к осуществлению всех ее стремлений  лежит  через "власть
Советов",   а   выступить  ей  приходилось   именно   против  Всероссийского
центрального   исполнительного   комитета   Советов  рабочих  и   солдатских
депутатов! Осмыслить это противоречие было выше ее сил.
     Нужно было "раскачаться", чтобы ринуться вперед через все противоречия.
Около  6 часов вечера полки, батальоны, отдельные команды стали  выходить из
казарм на улицу --  все при оружии, все под красными знаменами и плакатами с
большевистскими лозунгами.  Раньше  других  выступил  1-й  пулеметный  полк,
угрозы которого "раскассировать" нас вооруженной силой я привел выше.  Выйдя
на улицу, полк построился поротно и двинулся к Таврическому дворцу. Что было
в  головах солдат-пулеметчиков и их руководителей, с какими мыслями  шли они
через  город,  -- сказать трудно. Но когда в 10-м часу вечера полк подошел к
Таврическому дворцу, солдаты шли  в ногу,  строго сохраняя равнение в рядах,
соблюдая  четкие промежутки  между ротами.  Остановившись  перед  колоннадой
двор-


     ца, полк  потребовал  к  себе представителей Исполнительного  комитета.
Вышли Чхеидзе и я.  Чхеидзе был без  голоса и не мог говорить,  пришлось мне
держать речь к полку.
     Около  1-й роты суетился унтер-офицер Жилин.  Он махал руками,  кричал,
призывал товарищей к порядку и казался предводителем манифестации. Я спросил
его,  что означает  появление  полка  перед  местом  заседаний  Центрального
исполнительного комитета и почему  солдаты,  вопреки  требованиям  Комитета,
вышли на улицу при оружии. Унтер ответил, что полк взволнован слухами о том,
что Исполнительный  комитет  хочет  снова  устроить  коалицию  с буржуазией.
Солдаты на это  не согласны, довольно  они натерпелись.  Теперь  революция и
свобода, а  потому полк требует, чтобы Исполнительный  комитет взял власть в
свои руки.
     Унтер говорил  вполне  корректно,  его поддерживали из ближайших рядов.
Казалось,  здесь,  у  здания  Исполнительного  комитета,  настроение  солдат
понизилось до уровня этой сравнительно умерен-ной речи. Соответственно этому
я и обратился к полку в примирительном тоне. Вот как были переданы мои слова
"Известиями":
     "Товарищи,  приветствую  вас от  имени Всероссийского исп[олнительного]
комитета С[овета] р[абочих] и с[олдатских] д[епутатов]. Я знаю,  что привело
вас  сюда: боязнь за  свободу. Вы  боитесь, что  нашей свободе,  рожденной в
крови и в муках, грозит контрреволюция. Товарищи, верьте мне, что завтра, во
время нашего заседания, ваши желания будут приняты во внимание, но  я должен
сказать  правду, которую вы должны выслушать. Товарищи,  мы -- представители
всей революционной демократии, и если наше постановление разойдется с вашим,
то это будет означать, что ваши требования -- это только  ваши требования. А
потому  призываю  вас  к преклонению перед волей всей  демократии.  Если  же
завтра в  нашем  постановлении восторжествует  ваша мысль,  то  честь  вам и
слава. Вы, значит, тогда отразите мнение всей России"*.
     Едва ли эта передача вполне  точна -- кое-что в  ней слишком нескладно,
--  но  тон  схвачен  верно:  именно  в этом  тоне  приходилось  говорить  с
пришедшими "раскассировать" нас войсками.
     Кончив речь, я предложил Жилину провести  весь  полк мимо  колоннады  и
дать мне возможность повторить свои слова стоявшим в хвосте колоннады ротам.
Раздались слова команды, и полк мерно двинулся мимо дворца.
     Вслед за пулеметчиками подошли  к Таврическому  дворцу гренадеры. Затем
приходили толпы  рабочих с заводскими знаменами,  еще какие-то  полки, снова
рабочие. Мы обращались к демонстран-

     * Известия, 1917, 4 июля.


     там  с   речами.  Но  слушали   нас  плохо,   с   открытым  недоверием.
Большевистских ораторов, напротив, встречали восторженно.
     Дворец  был  полон вооруженных  людей. В огромном  Екатерининском  зале
здесь и там шли митинги. Большевики  чувствовали  себя  хозяевами положения.
Еще до  прихода пулеметчиков рабочая секция  Петроградского  совета, вопреки
уговорам  Чхеидзе,  приняла  предложенную  Каменевым  резолюцию,  фактически
санкционировавшую  движение  и оформлявшую его  как  начало  захвата власти.
"Ввиду  кризиса власти,  -- говорилось в  этой резолюции, --  рабочая секция
считает необходимым настаивать на том,  чтобы  Всероссийский совет  рабочих,
солдатских и крестьянских депутатов взял  в  свои руки  всю власть.  Рабочая
секция обязуется  содействовать этому  всеми  силами, надеясь  найти  в этом
поддержку со стороны солдатской секции".
     Ночью собрались  в Таврическом  дворце на совместное совещание  оба ЦИК
(рабоче-солдатский и  крестьянский).  Собрание было  закрытое, входы  в  зал
охранялись  караулами. Настроение было тяжелое --  говорили о диких  сценах,
которые  разыгрывались на  улицах Петрограда в течение  дня, о  стрельбе  по
прохожим,  о  погромах,  о попытках насилия над членами  правительства.  Под
гневными укорами, сыпавшимися  на них со  всех сторон,  большевики  потеряли
свой победоносный  вид. О резолюции рабочей секции не  вспоминали. Заседание
протекало беспорядочно. С вопроса о правительственном  кризисе и организации
власти прения то и дело сбивались на взаимные  обвинения и угрозы. Оппозиция
в виде протеста покинула зал, затем вновь вернулась в собрание.
     Церетели от имени президиума  ЦИК внес предложение -- созвать пленум  в
Москве, где он мог бы  работать без давления улицы. Это была мера совершенно
исключительная:  нетрудно было  предвидеть, что перенесение из  Петрограда в
Москву  собрания  руководящего органа  демократии  поставит  вопрос  о  том,
оставаться  ли  в  Петрограде  правительству  и  можно  ли  созывать   здесь
Учредительное  собрание. Мы подходили, таким образом, к  самой  острой грани
того противоречия, о котором я  упоминал не раз, говоря об  июньском  съезде
Советов. И этот  вопрос  обнаружил глубокое  расхождение между  нашим  ЦИК и
Крестьянским  центром.  Для  нас  перенесение пленума в Москву  было крайней
мерой, трагической  необходимостью,  несчастьем, поражен