иске, напечатанной на  машинке по-немецки  (по-видимому,  перевод  с
французского  или русского, т.  к.  Руб[акин], кажется, недостаточно  владел
немецким   языком)  аппетиты  Рубакина  проявились  сильнее,  чем  в  личном
разговоре с  Ромбергом:  здесь  уже  речь  идет о  250.000  шв. франках. Эта
записка у меня  имеется  в фотостате, я  ее  пока  Вам  не  посылаю,  т.  к.
предложение   Руб[акина]   было   отвергнуто    военным    министерством   и
свидетельствует больше о намерениях Руб[акина], чем о его действиях.
     c)  документ L.244.020 -- Циммерман Ромбергу  -- от 17 марта 1916 (выше
упомянутый)  говорит об  эксперте по русской литературе  Cosack'е.  В других
документах этот Harald Cosack*** идентифицируется как
     *) Некоторые  биографические  данные о  д-ре Николае Рубакине (фр.)  --
Прим. Ю. Ф.
     **)  Организация  социалистической  (!)  антивоенной  пропаганды  среди
русских военнопленных в германии и Австрии (нем.) -- Прим. Ю. Ф.
     ***) Гаральд Козак. -- Ю. Ф.
     Altdorfer*. Кто этот Altdorfer, я так и  не доискался. Доклады (отзывы)
Cosack'а  о  брошюрах  Рубакина  я  не  привожу.  Они  составляют  документы
L.244.021, L.244.022,  L.244.023  и 244.026. Как курьез укажу, что в брошюре
"Военная бюрократия" (в  свое время появившейся в "Русской мысли", янв. 1916
г.) речь  идет  о  коррупции военных бюрократов,  "большая  часть которых не
русские, а немцы" ("viele Nichtrussen, insbesonders Deutsche"**). Cosack эту
брошюру  забраковал и ее  вернули обратно  Рубакину -- Erlass*** от  1 марта
1916 г. и доклад 23 февраля No 330, на которые ссылается Циммерман,  мною не
разысканы.
     d) Документ L.244.024, Циммерман Ромбергу от 27 марта 1916 -- о покупке
"авторских прав" Рубакина на брошюру "Воля Аллаха" -- за 2000 frs.****
     e) Документ  L.244.025 -- Военное министерство канцлеру  Бетм.-гольвегу
от  15  апреля  1916   --  предложение  Мартеля   о  пропаганде  в   лагерях
военнопленных   отклоняется,   ибо   эта  пропаганда  уже   налажена   самим
министерством.
     f)  Документ  L.244.037  от  23  мая  1916  г.  -- личное  письмо  пом.
статс-секретаря  Штумма   --   Ромбергу,  в  связи   с  отклонением  военным
министерством  предложения Рубакина. Письмо Ромберга Штумму от 14 мая 1916 и
Erlass от 15 мая No 286, на которые ссылается Штумм, мною не  разысканы. Они
находятся среди  документов  под  номерами  (микрофильмов)  от  L.244.026 до
L.244.036, которые в микрофильм. катушке 364 -- не помещены (или, вернее, по
некоторым  признакам, вырезаны). В связи с тем,  что  Штумм пишет  об особой
газете для  военнопленных, не следует заключать, что  если здесь  имеется  в
виду журнальчик  "На чужбине", что он издавался на  германские деньги. Среди
документов  Бернской  миссии  имеются  2  документа,  которые  устанавливают
обратное, т. е. что "На чужбине" не пользовался никакой  субсидией от немцев
(при сем прилагаю копию). В свое  время я просмотрел все вышедшие номера "На
чужбине", издававшиеся с 1/14 января 1916 до 12/25 апреля 1917 г. ежемесячно
(всего 15 номеров, у меня имеется их

     *) Альтдорфер. -- Прим. Ю. Ф.
     **) Много нерусских, в особенности немцев (нем.) -- Прим. Ю. Ф.
     ***) Указ (нем.) -- Прим. Ю. Ф.
     ***) Здесь и далее имеются в виду швейцарские франки. -- Прим. Ю. Ф.
     оглавление).  Это  был  наивно-провинциальный  журнальчик,  из номера в
номер тянувший
     скучнейшие  статьи  вроде   "Крестьянство  и   земельный   вопрос"  или
перепечатки  из русских  газет.  Военнопленным  было  скучно, и  они просили
давать речи в гос. Думе Милюкова, Керенского и др.  -- В. М. Чернов поместил
в этом журнальчике  только одну  статью  "Болгария и Россия" во 2-м  номере.
Статья эта появилась во  2-м номере (февраль 1916 г.), когда  Чернова уже не
было в Швейцарии (он и Камков уехали в конце января 1916, когда прекратилась
из-за недостатка средств "Жизнь"). Когда начались в июле  1917 нападки на В.
М.,  гл.  образом в "Речи", Чернов в  своих  объяснениях  сам забыл название
своей единственной  статьи и  указал  статью  "Руку протянул" (которой нет в
журнале). Это дало  повод к  новым  нападкам.  --  Средства на  издание  "На
чужбине" были ничтожные: даны отчеты с 1.I.1916 по  1.I.1917 приход 6.851.93
фр., расход 6.394.52 и  с 1.I.1917 по 1  апреля  1917 -- 3.208.70. --  Доход
составлялся  из  пожертвований  в  Швейцарии,  Лондоне,  Нью-Йорке,  продажи
картин, подписн. листов, лотереи и проч. -- Нужно еще  добавить,  что  Цивин
вступил в сношения с немцами в сентябре  1916, т.  е. через  9 месяцев после
того, как начало выходить "На чужбине".
     g)   Документ  L.244.039--244.040.  Это  написанное   от  руки   письмо
Руб[акина] к Ромбергу от 5 окт.  1916.  По-видимому, текст письма написан не
Рубакиным, т. к., как я указывал выше,  Руб[акин] не  был  особенно силен  в
нем[ецком] языке.  Но подписан  текст  Рубакиным (письмо написано готическим
шрифтом, а подпись "Dr. N. Roubakin" латинским, и кроме того, по-немецки его
фамилия пишется Rubakin, он же подписался по-французски "Roubakin". В письме
для "конспирации"  (довольно примитивной и у Руб[акина], и у немцев, где его
часто  именуют "Martel-Rubakin") он особенно подчеркивает, что книги "строго
научные" (в своем  докладе о пропаганде в лагерях военнопленных, отвергнутом
военным мин[истерст]вом [германии], он предлагал так назвать предлагаемые им
библиотеки). Письмо устанавливает, что проект Ромберга в письме от 13.X.1915
предложить  за  5.000--10.000 frs. составить создать 2--3 пробных библиотеки
был приведен в исполнение.
     Есть  у  меня еще  неск. документов по  этому делу,  но  и  того, что я
посылаю, вполне достаточно,  чтобы  определить, стоит ли  их публиковать.  В
сущности уже первый доклад Ромберга о его  первой встрече с Рубакиным вполне
обрисовывает то, чего искали обе стороны от их сотрудничества.
     Кескула --  Вы,  помнится мне,  писали о том,  что  вышли  воспоминания
Кескулы.  Не  откажите сообщить  название  и  издательство, я  бы  хотел  их
приобрести.
     Привет и всего лучшего.


13. Г. М. Катков -- Б. И. Николаевскому*

     [Без даты]
     Многоуважаемый Борис Иванович,
     Спасибо за Ваше письмо.
     С удовольствием сообщаю Вам подробности моего столкновения с господином
Рютером. Он был секретарем секции, на которой обсуждалось поведение немецкой
социал-демократии  во время  первой мировой  войны.  На  утреннем  заседании
председательствовал профессор Бернардт Шмитт. Я  записался  на выступление в
прениях по докладу  Чарлса Блоха (Израиль). В прениях по предыдущим докладам
некоторыми  советскими  историками,  в  частности  Степановой, говорилось  о
беспринципности  германской  социал-демократии,   шедшей   на  компромисс  с
германским  имперским   правительством,  тогда  как  Ленин  всегда  держался
принципиальной линии и не шел на компромиссы ни с  каким  империалистическим
правительством какой-либо из воюющих  стран. На  эту  точку  зрения  я хотел
возразить,  что  если  германские  социал-демократы  сотрудничали  со  своим
правительством в целях  свержения царского режима в России,  то и большевики
со своей  стороны не отказались в  критический момент  от  финансовой помощи
германского правительства в их  борьбе за  свержение "власти империалистов и
капиталистов".

     *) Ящик 486, папка 3. -- Прим. Ю. Ф.

     Когда   я  должен   был   говорить,   гернардота   Шмитта   сменил   на
председательском  месте   Рютер.  Аудитория  была  довольно  многочисленная,
включая несколько десятков советских и восточноевропейских историков,  среди
которых я заметил академика Минца. Мое выступление, по моим расчетам, давало
мне  возможность процитировать отрывок  из телеграммы Кюльмана, которая Вам,
конечно,  известна и  за напечатание  которой я подвергся окрику в "Вопросах
истории"  как  распространитель  "очередной фальшивки".  Рютер видел, что  я
входил на трибуну с книжкой Земана в руках. Времени  у меня  было всего пять
минут. Как только я дошел до места, когда я собирался цитировать  телеграмму
Кюлманна,  Рютер прервал меня, сказав, что я говорю не на  тему,  так как мы
обсуждаем  немецкую  социал-демократию,  а  не  большевиков. Я  замешался, и
вместо  того  чтобы  цитировать  документ,  напомнил  Рютеру,  что  связь  с
большевиками поддерживалась через посредство немецких социал-демократических
деятелей,  в том  числе  Парвуса. Но как  только я вернулся к  теме  и снова
упомянул  об отношении советских историков к данным  документам  германского
министерства  иностранных  дел,  Рютер   снова  остановил  меня,  пространно
объясняя, что я вышел за пределы рассматриваемой темы.
     При  этих обстоятельствах я заявил, что отказываюсь  от слова. Еще пока
шел  мой  спор с Рютером, профессор Сеттон-Ватсон подал записку в президиум,
протестуя  против  поведения председательствующего.  После  меня  слово было
предоставлено  Рютером  академику  Минцу.  говоря  по-английски,  он выразил
удовлетворение в том, что председатель меня  остановил. Советские ученые, по
словам Минца, согласились принять участие в работах конгресса в уверенности,
что вопросы будут разбираться в научной плоскости, и Минц был удивлен, что с
"этой высокой трибуны" ему  пришлось слышать  "грязную  ложь". На этом слове
Рютер  остановил Минца,  прося его повторить то, что он  сказал, так как он,
Рютер, де  не  расслышал.  Минц смутился  и закончил,  сказав, что легенда о
немецких  деньгах Ленина  давно  опровергнутая ложь,  которую  теперь  могут
распространять только бывшие нацисты.
     Минц  кончил  под  аплодисменты  части  аудитории.  В  тот  же  вечер я
обратился  с  письмами  к  председателю конгресса  сэру  Чарлсу  Уебстеру  и
профессору Бернардту Шмитту, прося их обеспечить  опубликование текста моего
выступления  в  протоколах  конгресса. На  следующий  день я получил  устное
заверение,  что  так будет  сделано,  от профессора Шмитта. С  Рютером  я не
разговаривал и против выступления Минца не протестовал, так как бессмысленно
протестовать  против лая  шакалов  и  воя гиен. Сообщение об  этом инциденте
появилось в "Дейли Телеграф" а также, как я слышал, в "Нейе Цюрихер Цейтунг"
и в  ряде голландских газет. Посылаю Вам переписанные два отрывка из  "Дейли
Телеграф",  текст  моего  ответа  на  письмо  в  редакцию  Рютера,  а  также
восстановленный текст моего выступления на конгрессе, каким он должен был бы
быть,   если  бы  не  было  вмешательства  Рютера.  Текста   письма  Рютера,
появившегося  в  "Телеграфе" 13 сентября, у меня под  рукой не  оказалось. Я
надеюсь, что этот подробный  отчет  удовлетворит  Ваше любопытство  к  этому
незначительному, но довольно характерному инциденту.
     На днях в Америку на один месяц поедет мой большой друг Макс Хейуард, и
он с Вами надеется  встретиться, и я прошу его при этой оказии выяснить один
или два вопроса,  касающихся событий семнадцатого года,  которые меня  давно
интересуют. Один из них касается некоего Цивина, имя которого упоминается  и
в  книжке Земана*. По некоторым сведениям, которые мне не удалось проверить,
Цивин был по  возвращении из Швейцарии (через Англию, якобы  в сопровождении
жены Чернова?) арестован  при Временном  Правительстве. Известна ли  Вам его
дальнейшая судьба? Он  несомненно был  немецким  агентом  в самом  простом и
точном  смысле  этого  слова. Летом  семнадцатого года он  был  очень тяжело
болен, но сведений о его смерти у меня нет.
     Искренне Ваш
     Георгий (Михайлович) Катков



     *) И в статье Д. Шуба в "Новом журнале". [Прим. Г. М. Каткова.]




14. Б. И. Николаевский -- Г. М. Каткову

     27 декабря 1960 г.
     Многоуважаемый георгий Михайлович,
     спасибо  за письмо о "деле Рютера", пересланное  с  М. Хейвардом. Очень
интересно и  очень печально.  Жалею,  что  нет письма Рютера.  Знать его мне
необходимо, т. к., боюсь, придется обо всем этом  деле писать. Между прочим,
Хейвард мне сказал, что И. М. Берлин считал,  что выносить это дело в печать
едва ли следовало. Какие у него мотивы?
     Относительно Цивина здесь собраны  довольно подробные данные. Настоящим
партийным деятелем  он не был:  за границу выехал учиться (в  консерватории,
Милан), вел веселую жизнь, большой успех у женщин, кутежи. По  атмосфере тех
лет -- связан с эмигрантами, причислял себя к эсерам.  Жена его жива, теперь
в  Швейцарии,  замужем, имеет  дочь на выдании  и больше всего  боится,  что
история первого мужа станет  известна  и повредит ее  (не его) дочери.  Но в
общем известно следующее:
     а) его доклады немцам показывают, что  весь материал он  брал из газет,
никаких своих сведений не имел; австрийцы  были  правы, отказавшись от него,
немцы тратили деньги без пользы для себя;
     б)  его поведение навлекло подозрения,  был его  допрос  у Натансона. В
точности дело  неизвестно.  По-видимому,  он  показал,  что  спекулировал  и
занимался контрабандной поставкой резины в германию;
     в)  почти  несомненно,  что  он  давал  деньги  на  какое-то эсеровское
издание, по-видимому, на "На чужбине" (есть указания, что оплачивал бумагу);
     г) в  Россию он ехал действительно с тогдашней женой Чернова  (она жива
-- здесь), но это была целая партия, не только они;
     д)  в  России  в  1917  Г.  был  эсером,  жил у богатого  родственника,
какого-то  Багрова,  после  октября  перешел  к  большевикам,  был  каким-то
комиссаром не то на Северном Кавказе, не то в Крыму, нажил туберкулез и умер
вскоре  после окончания  войны.  Агентом он  был сначала австрийским,  затем
немецким. Ездил в лагеря  военнопленных в  германию -- во всяком случае один
раз.
     Это,  кажется,  все,  что я  знаю  о  нем.  Но  я  делом  специально не
интересовался. Если нужны  еще  какие-либо  справки,  напишите. Но, судя  по
всему, это человек не высокого  полета.  Вообще: мне  кажется, что  наиболее
интересной и  исторически  важной была работа не  немецкого, а  австрийского
штаба,  который свою подготовку  к войне начал  с  1908--10 гг. Но секретный
архив австрийского штаба вывезен большевиками. [...] Лучшие пожелания...


15. Г. М. Катков -- Б. И. Николаевскому

     13 марта 1961 г.
     Многоуважаемый Борис Иванович,
     По   ошибке  очевидно  забыл   вложить  обещанную   вырезку  из  "Daily
Telegraph". Прилагаю сейчас. Тем временем получил от комитета Стокгольмского
Конгресса сокращенный  текст моего выступления, прерванного  Рютером.  Текст
составлен добросовестно и упоминания об инциденте нет. Не знаю напечатают ли
они и выступление Минца, в котором он меня обругал нацистом.
     Отдельно посылаю второй выпуск  St. Antony's Papers о Soviet Affairs  с
работами Footman, Ellis и моей, о Кронштате. Только что сдал в печать работу
для третьего выпуска об убийстве Мирбаха.  В ней  привожу основания в пользу
предположения,   что  Мирбах  был   убит  Блюмкиным  и  Андреевым  с  ведома
большевиков и  вероятно самого  Ленина. Левые  эсеры оказались здесь жертвой
провокации большевиков (не в первый и не в последний раз).
     Летом собираюсь в Женеву на конференцию  по советской  историографии  и
очень надеюсь Вас там встретить.
     Искренне Ваш,
     Георгий Катков



16. Г. М. Катков -- Б. И. Николаевскому

     12 марта 1962 г.
     Многоуважаемый Борис Иванович,
     Простите,  что не  ответил  Вам прямо  на Ваш  запрос  о некоем Байере,
упоминаемом в книжке Земана, но Вам писал об этом мой "поднадзорный" Шарлау.
С  тех  пор  прошло некоторое время, и  у  нас появились  новые  соображения
относительно подлинной личности того агента, которого, явно условно, немцы в
своей переписке называли "Байером". Нам все  более  и более кажется, что его
можно  отождествить со швейцарским  левым  социал-демократом Карлом  Моором.
Шарлау проверил движения Байера, который явно то  же  самое лицо,  что  и не
названный агент  военного атташе  в Берне  Нассе, и нашел, что  они  в общем
совпадают с тем, что мы знаем о передвижениях Карла Моора.
     Карл Моор, уроженец Австрии или  германии, стал швейцарским гражданином
и  одно  время  издавал в Берне  газету.  По  приезде  Ленина и  Крупской  в
Швейцарию  в 1914  он  содействовал им в устройстве  своих  паспортных  дел.
Сношения между Моором и Лениным  шли через  Шкловского. Об этом посмотрите в
письмах  Ленина  -- 3-е  издание  и  Ленинский  сборник,  том  11.  Согласно
сообщению  Нассе от 9 мая 1917 года,  Байер пытался связаться с большевиками
тоже через Шкловского. Карл Моор считался состоятельным человеком с деловыми
связями,  что совпадает  с характеристикой Байера.  В  1917  году  Байер, по
целому ряду сведений в немецких документах, должен  был ехать в Россию, и мы
знаем, что Моор был в  России, когда на Ленина было совершено покушение, при
котором был ранен Платтен.
     Моор  несомненно предлагал деньги большевикам,  о чем есть упоминание в
протоколах  Центрального  комитета  в  августе 1917  года. Предложение  было
отклонено,  но  в  примечаниях  к  протоколам  говорится,  что  впоследствии
Истпартом  было выяснено, что деньги эти  действительно принадлежали  Моору,
неожиданно  тогда  получившему  значительное наследство. В  1919  году  Моор
оказывается в  Берлине, где он содействует освобождению  Радека  из тюрьмы и
налаживает для Радека политические связи.*

     *) См. статью Радека в "Красная новь" 1926 г. -- Прим. Г. М. Каткова.


     Любопытно, что в примечании к Ленинскому  сборнику, том 11, сообщается,
что   "последние   годы"   Карл  Моор  проживал   в  доме  для   престарелых
революционеров  имени  В. И.  Ленина.  В  том  же примечании он  политически
охарактеризован, как оппортунист.
     Мне кажется, что провести отождествление Байера с Моором будет вероятно
возможно,  но потребуется еще немало труда. Может быть, Вы были бы так добры
сообщить нам  Ваши авторитетные  соображения по этому поводу. Может быть  Вы
даже встречали Моора? Он много старше Вас (родился в 1852 году).
     Помнится, когда мы виделись в Женеве, Вы меня как-то спрашивали о князе
Бебутове.  До  сих пор руки  не  доходили  до того материала, который у  нас
имеется в микрофильме  из немецкого министерства иностранных дел. Но теперь,
наконец,  мне  удалось  кое-что  выяснить.  Впервые германское  министерство
иностранных  дел  заинтересовалось Бебутовым  после  того,  как  посланник в
Копенгагене, Брокдорф-Ранцау, сообщил 21 июля  1916 года, что  в  Стокгольме
объявился русский князь Бебутов, который до тех пор с начала  войны проживал
в  германии, а теперь возвращается  в Россию. Брокдорф-Ранцау узнал об  этом
через некоего Шваба, немца, проживавшего в Стокгольме, и потому он обратился
в Копенгаген.
     Шваб  сообщил, что  с  Бебутовым он  уже  был  связан в  германии и что
Бебутов предлагает свои услуги для посредничества между Россией и германией.
По словам  Шваба, Бебутов видный  член  кадетской партии, бывший член Первой
Думы,  пожертвовавший   значительную  часть  своего  большого  состояния  на
политические  и  гуманитарные  цели.   Шваб   рекомендовал  Бебутова  одному
германскому учреждению  в  Швеции  (не  посольству),  но  это  учреждение не
приспособлено к использованию  знакомства с Бебутовым. Бебутов хотел  бы, по
словам  Шваба,  войти  в   сношения  с  авторитетным   лицом,   могущим  его
информировать о направлении германской политики.
     На  запрос Брокдорф-Ранцау  министерство  иностранных  дел  ответило 23
июня, что  по  полученным  в  министерстве  сведениям  князь Бебутов человек
ненадежный  и что  на  его предложение  не будет дано согласия. Этим дело не
кончилось,  и Луциус  и  Брокдорф-Ранцау  выразили  сожаление о том, что  на
предложение  Бебутова нельзя ответить согласием, и продолжали  информировать
министерство  о  дальнейших   проектах  предприимчивого  грузинского  князя.
Переговоры с ним велись через посредство стокгольмского банкира Боккельмана.
Большое  впечатление  на  германских  дипломатов  производил  тот факт,  что
Бебутов  был  принят