и,
воюя с англичанами, вы объективно воевали  за германский империализм. Как не
виляйте, но ведь это так.
     Вовлеченные  в  орбиту  германской  имепериалисти-ческой  политики,  вы
боролись все время с  нами, тянувшими вас  на  юг, так как по-нашему  только
там, и вы те-


     перь увидели сами, там было наше  спасение  октября, там узел решающего
боя за социалистическую революцию. Но вы не могли  этого уже понять.  Выдача
вами нашего  золотого запаса Германии, из  произведенной нами контрразведкой
над   Мирбахом  обнаруженная   ваша   тайная   дипломатия,   ваши  унижения,
замазывания, укрывательства всей  грязи  и  контрреволюционного  германского
посольства, в чем теперь немного сознаетесь (Петроград, ящик  с  маузерами),
все это  -  этапы  вашего соглашательства. Теперь  вы  рекомендуете кильским
матросам и Либкнехту левоэсеровскую тактику  отказа  от Бреста. Зачем же  вы
сами  ползали на брюхе перед германским империализмом, клеймя теперь  выдачу
Шейдеманом  германского  флота,  расписываясь  этим в  предательстве  своего
черноморского.     Левые     Социалисты-Революционеры     для      торжества
Интернациональной революции шли  на риск огромных национальных жертв, и  они
имеют  право  звать  на этот  же  подвиг  и  Германию.  Но  причем  тут  вы,
поступившие  так  же,  как  соглашатель Шейдеман,  и  теперь, во  имя  своих
национальных интересов, требующие от Германии ее национальных жертв.
     Ваша  армия,  конструкция  ее,  система управления Троцкого, не  только
введшим  [введшего],   как  Керенский,  смертную  казнь   на  фронте,  но  и
осуществляющим [осуществляющего]  ее в  ужасных размерах (чего Керенский  не
успел и попробовать), старая механическая дисциплина в армии, дисциплинарные
взыскания,  вплоть  до  порки  солдат  социалистической  армии,  естественно
растущая ненависть к  верхам и  Троцкому,  что  это все, как  не  возврат  к
Николаевским временам, как не подготовка  своими руками старой армии, что, в
свою очередь, обе-щет легкий путь к диктатуре над ней учредиловцев  и всяких
доморощенных  Бонапартов? Вы  делаете  из армии  механическую  силу, которая
должна заменить массы  в борьбе с  контрреволюцией, но  армия-то  набирается
ведь из масс, оттолкнутых вами от революции.
     Своим  циничным  отношением к власти  советов,  своими белогвардейскими
разгонами     съездов     и    советов     и    безнаказанным     произволом
назначенцев-большевиков  вы  поставили  себя  в  лагерь   мятежников  против
советской


     власти,  единственных  по силе  в России.  Власть советов -это при всей
своей  хаотичности  большая  и лучшая выборность, чем вся Учредилка, Думы  и
Земства.  Власть  советов -  аппарат  самоуправления трудящихся  масс, чутко
отражающий их волю, настроения и нужды. И когда каждая фабрика, каждый завод
и село имели  право через  перевыборы своего  советского делегата  влиять на
работу  государственного аппарата и  защищать себя в общем и частном смысле,
то это действительно было самоуправлением. Всякий произвол и насилие, всякие
грехи, естественные при первых попытках массы управлять и управляться, легко
излечимы,  так  как принцип  неограниченной никаким  временем  выборности  и
власти  населения над своим  избранником даст возможность  исправить  своего
делегата  радикально, заменив его  честнейшим и лучшим,  известным по  всему
селу и заводу. И когда трудовой народ колотит  советского своего делегата за
обман и воровство, так этому делегату  и надо, хотя бы он был и большевик, и
то,  что в  защиту  таких  негодяев  вы  посылаете  на  деревню  артиллерию,
руководясь буржуазным понятием  об авторитете власти, доказывает, что вы или
не понимаете принципа власти трудящихся, или не признаете его. И когда мужик
разгоняет  или  убивает  насильников-назначенцев  -  это-то  и  есть красный
террор, народная самозащита от нарушения их прав, от гнета и насилия. И если
масса данного села или фабрики посылает правого социалиста, пусть посылает -
это ее право, а наша беда, что мы не сумели заслужить ее доверия.  Для того,
чтобы советская  власть была  барометрична, чутка и спаяна с народом,  нужна
беспредельная свобода  выборов,  игра стихий народных, и тогда-то и  родится
творчество, новая жизнь, новое устроение  и  борьба. И  только  тогда  массы
будут чувствовать, что все происходящее - их дело, а  не чужое. Что она сама
[масса]  творец  своей  судьбы, а  не  кто-то  ее  опекает и  благотворит, и
адвокатит  за нее, как в  Учредилке  и  других парламентарных учреждениях, и
только тогда она будет способна к безграничному подвигу. Поэтому мы боролись
с  вами,  когда  вы выгоняли правых социалистов из советов  и ЦИК. Советы не
только боевая политико-экономическая организация


     трудящихся,  она и  определенная платформа.  Платформа уничтожения всех
основ буржуазно-крепостнического  строя, и если бы правые  делегаты пытались
его  сохранить или  защищать  в советах,  сама  природа  данной  организации
сломила  бы  их, или народ выбросил бы  их  сам, а не ваши чрезвычайки,  как
предателей его интересов.
     Программа  октябрьской  революции,  как она схематически  наметилась  в
сознании трудящихся, жива в их душах до сих пор, и масса не изменяет себе, а
ей изменяют.  Неуважение к  избранию трудящимися своих делегатов и советских
работников, обнаруживаемое грубейшим пулеметным произволом, который был и до
июльской реакции, когда  вы уже часто репетировали разгоны  съездов советов,
видя  наше  усиление,  -  даст  богатые  плоды правым партиям.  Вы настолько
приучили народ к  бесправию,  создали такие навыки  безропотного  подчинения
всяким налетам, что авксентьевская американская краснов-ская диктатура могут
пройти,  как  по маслу.  Вместо  свободного, переливающегося, как свет,  как
воздух, творчества  народного, через смену, борьбу в советах и на съездах, у
вас - назначенцы, пристава и жандармы из коммунистической партии.
     О, какие вы злостные, злостные предатели коммунистической революции!
     Ну,  как,  как  теперь приходить  к трудящимся  с  проповедью классовой
власти?! Они  спросят:  "какого класса?"  Ваши проделки с  крестьянством,  с
комитетами бедноты... Теперь вы приняли  в этой области  на словах все наше,
на чем мы и  [всю] жизнь настаивали, но ведь пять месяцев вы мучили мужиков,
пока не отказались от этих своих затей создать из преданных вам, закупленных
пяти-десятью  процентами  отнятого  хлеба,  кучек  вашего   класса,  на  всю
крестьянскую Россию,  что-то вроде  корпуса  жандармов.  Рабоче-хрестьянское
правительство  гарантирует  себе  подчинение, беря от них  подписку-присягу.
Какое злое извращение классовой власти!
     Ваши  политические  локауты  рабочих  становятся  системой. За  что  вы
распускали курские  ж.-д. мастерские, упорно выбирающие меня своим советским
делегатом?


     А ваше потакательство корыстности и продажности и карьеризму, §  16-й*,
эти карточки на обувь, калоши, теплые квартиры и проч. и проч., выдаваемые в
первую  очередь большевикам, беззастенчивое печатание об  этом в "Правде"  и
"Известиях ЦИК"... ("Очищается  дом такой-то, в  первую  очередь  помещаются
рабочие-коммунисты".)
     Это  выселение  рабочего-меньшевика  и  вселение рабочего-большевика на
жилое место, это ли означает классовую власть?
     Увольнение  многосемейного рабочего,  левого с.-р, и прием на его место
холостого коммуниста... Эти расстрелы рабочих, и порки, и убийства  крестьян
и солдат, это ли означает классовую власть? "Если мы пошлем в совет честного
мужика, сочувствующего Левым Социалистам-Революционерам,  то у нас  ни ссуды
на инвентарь, ни обсеменения; мы всегда посылаем в совет большевика, хотя мы
им  все "моргуем" (презираем, буквально:  "брезгуем"), - пишет крестьянин, -
через большевика что-нибудь все-таки достанем от исполкома".
     Такая  подмена  интересов  трудящихся  интересами  тех,  кто   согласен
голосовать  за  вашу партию,  создание  какого-то  римского  плебса,  ведет,
конечно, к разложению живых  творческих  сил революции. Массы-то все  видят,
все понимают, лучше нас видят,  и никогда еще все  общественные силы не были
так истощены, никогда  не господствовал  в  такой степени мещанский  эгоизм,
самоспасение,  дух корыстной наживы, спекуляции, обходы законов, ограждающих
личность  и задерживающих экс-плоатацию одного человека  другим, как сейчас,
при   вашем   партийном   сектантстве.   Понятие  классовой   борьбы,   этой
философско-исторической   доктрины,  вы  подменили  не  только  марксистским
понятием,  только борьбы двух экономических категорий,  а подменили понятием
борьбы просто волчьей.
     Рабочие  идут  на крестьян, чтобы не умереть  с голоду, отнимая  у  них
последние    куски   хлеба;   так   как    территория   нашего   теперешнего
социалистического оазиса никогда

     * По § 16-му записываются "сочувствующие коммунисты" -Ю. Ф.


     не  была хлебной  житницей,  и решение  продовольственного вопроса, при
наличии  всех пагубных  следствий войны,  внутри  острова невозможно, о  чем
Левые Социалисты-Революционеры говорили достаточно  громко. Посеяна огромная
рознь  между родными  братьями - земледельцами и заводскими, и не скоро  она
уйдет.
     Классовая  борьба в национальном  масштабе - утопия,  господа брестские
националисты,  она  мыслима  только  в  интернациональном  масштабе;  а  при
спасении себя, при своеобразном социалистическом шовинизме, классовая борьба
вырождается, как выродилась у вас.
     Посеяна междунациональная рознь проведением продовольственной диктатуры
через немецкую милицию.  Отряды немецких  военнопленных (интернационалистов,
прибавляете вы)  действовали  наряду с  другими реквизиционными  отрядами. Я
знаю о Пензенской губернии.
     В Пензенской  губернии  пороли  крестьян,  расстреливали,  и  все,  что
полагается, они приняли в положенной форме и установленном порядке.  Сначала
их реквизировали,  пороли и расстреливали, потом они стали стеной  (кулацкое
восстание -  говорили вы), потом  их усмиряли, опять пороли и расстреливали.
Наши Левые Социалисты-Революционеры разговаривали с десятками этих, поровших
крестьян, "интернационалистов". С  каким презрением говорили они о  глупости
русского мужика и о том, что ему нужна палка; и какой дикий шовинизм вызвали
эти  отряды  "интернационалистов" в деревнях  -  передать  трудно. История с
"комбедами" еще долго не изживется.
     И нам ли учить вас, что не только фактор политический, да еще сведшийся
уже только к голому принуждению, насилию, создает расслоение класса. Процесс
расслоения    имеет    свою    хозяйственную,    свою    культурную,    свою
политически-правовую основу.
     Только  так  понимая  принцип расслоения, действовала всю зиму и  весну
Крестьянская секция, через  своих  агитаторов  и членов,  и результаты  были
сплошь положительные.
     Борьба  с  кулаками и  экономическое обезвреживание  их давали средства
культурно-хозяйственного устроения


     целых уездов. Ведь ваша партия, давая на один день октябрьских торжеств
25  миллионов,  мне  же   на  организации  политико-социального  просвещения
крестьянства за все  8  месяцев вместо нужных сотен миллионов  дала только 3
миллиона, и  оно вынуждено было устраиваться само в своих  селах и деревнях,
без помощи государства.
     Вся  ваша  зверская,  грубая  политика  по  отношению  к  крестьянству,
особенно развернувшаяся, когда мы стали  тюремной, чрезвычайной клиентурой -
это политика подлинной  контрреволюции. А  ваша полиция!.. Это сколок старых
городовых с околоточными и избиением даже детей-воришек.
     А ваша чрезвычайка!.. Именем пролетариата, именем крестьянства вы свели
к нулю все моральные завоевания нашей  революции.  Когда в вашей собственной
среде раздавалось робкое пиканье, осмеливающееся возразить против ее разгула
и  пробующее  добиться  неприкосновенности  личности   хотя  бы  для  членов
комитетов коммунистической партии и членов ЦИК, то вы стали  доказывать, что
в  чрезвычайках нет сомнительных элементов - все сплошь коммунисты, тем хуже
для вас  и для чрезвычаек.  Мы  знаем про них,  про  ВЧК, про  губернские  и
уездные   чрезвычайки   вопиющие,    неслыханно   вопиющие   факты.    Факты
надругательства   над   душой   и   телом  человека,   истязаний,   обманов,
всепожирающей  взятки,  голого  грабежа  и  убийств, убийств без счета,  без
расследований,  по  одному слову,  доносу,  оговору, ничему  не доказанному,
никем  не  подтвержденному.  Именем  рабочего  класса  творятся  неслыханные
дерзости  над  теми  же  рабочими  и  крестьянами,  матросами  и  запуганным
обывателем,   так  как   настоящие-то  враги  рабочего  класса   чрезвычайке
попадаются очень редко. Ваши  контрреволюционные заговоры, кому бы они могли
быть страшны, если  бы вы сами так  жутко не  породнились с контрреволюцией.
Когда  советская власть  из большевиков,  Левых Социалистов-Революционеров и
других  партий  покоилась  в  недрах  народных,  Дзержинский  за  все  время
расстрелял  только  несколько  невероятных  грабителей  и  убийц, и с  каким
мертвенным лицом, с какой мукой колебанья. А когда советская власть стала не
советской, а только боль-


     шевистской, когда  все  уже и уже  становилась ее  социальная  база, ее
политическое влияние,  то понадобилась усиленная бдительная  охрана  латышей
Ленину, как раньше из казаков царю, или султану из  янчар.  Понадобился  так
называемый красный террор. Те  самые  люди, которые  за безмерное  страдание
всего народа и нас,  социалистов, из политических  соображений не  поднимали
руку на Николая Романова и прочих царей и подцарей, и распустили их по  всем
украинам, крымам и заграницам, и подняли руку на Николая только по настоянию
революционеров,  те  самые  люди,  сразу  утеряв  всякое  соображение  из-за
поранения  левого предплечия  Ленина,  убили  тысячи людей. Убили в истерике
(сами признают), без суда и следствия, без справок,  без подобия какого-либо
юридического,  не  говоря  уже нравственного, смысла.  Да,  Ленин  спасен, в
другой раз ничья одинокая, фанатичная рука не поднимется  на него. Но именно
тогда отлетал последний живой дух  от революции, возглавляемой большевиками.
Она еще не умерла, но она уже не  ваша, не вами творима. Вы теперь только ее
гасители. И лучше было бы Ленину  тревожней жить, но сберечь этот дух живой.
И  неужели, неужели  Вы,  Владимир  Ильич,  с  Вашим огромным умом  и личной
безэгоистичностью и добротой, не могли  догадаться и  не убивать Каплан. Как
это было бы не только красиво и благородно и не по царскому шаблону, как это
было бы  нужно нашей  революции  в  это  время  нашей  всеобщей оголтелости,
остервенения,  когда раздается только  щелканье зубами, вой  боли, злобы или
страха и... ни одного звука, ни одного аккорда любви.
     Когда  были  первые  единичные  случаи   расстрелов   в   чрезвычайках,
Дзержинский  ломал  голову над решением  задачи, как  оградить Питер,  потом
Москву  от  диких  грабежей  и не  быть  палачом, убегал  мертвенно  бледный
Александрович, умоляя взять его из чрезвычайки сегодня, сейчас.
     Пил запоем матрос Емельянов, говоря: "убейте меня, начал пить, не могу,
там  убийства, увольте меня  из  чрезвычайки, я не  могу"...  Вот обстановка
первых    попыток     террористических     действий.    Так     как    Левые
Социалисты-Революционеры в чрезвычайной "тройке" голосо-


     вали против  расстрелов, то им было предложено уйти оттуда; так  и было
сделано.
     Но,  как и  во французском терроре трудно было только начало, так  и  в
России  то, во что развернулась большевистская  чрезвычайка,  превзошло  все
бывшие у нас опасения.
     Эти   ночные   убийства  связанных,  безоружных,  обезвреженных  людей,
втихомолку,  в  затылок  из  нагана  на  Ходынке,  с   зарыванием,   тут  же
ограбленного (часто донага) трупа, не всегда добитого, стонущего на  этой же
Ходынке,  в одной яме [для] многих, не могут называться  террором. Какой это
террор!..
     С этим  словом  связано на протяжении русской революционной истории  не
только понятие возмездия  или устрашения - это  в нем последнее  дело - и не
только  желание   или  необходимость  физического  устранения  какого-нибудь
народного палача.  Первым и  определяющим  его  элементом  является  элемент
протеста против гнета  и насилия и элемент (путем  психиатрического давления
на впечатлительность) пробуждения чести  и  достоинства  в  душе затоптанных
трудящихся и совести в душе тех, кто молчит, глядя на эту затоптанность. Это
средство  агитации  и  пропаганды  действием, наглядное обучение  масс.  Так
именно, не  боясь  никаких последствий, бестрепетно  и  гордо бить по своему
врагу.
     Акт  над  германским  послом  Мирбахом  в Советской России и германским
генералом Эйхгорном на Украине имели прежде всего это предназначение.
     И почти неразрывно с террором связана жертва жизнью, свободой и пр. для
нападающей  страны.  И,   кажется,   только  в   этом   и   есть  оправдание
террористического акта.
     Где все  эти элементы  в чрезвычайках?!! Переписка в  газетах идеологов
чрезвычаек  свидетельствует  о  невероятном  умственном  и  нравственном  их
убожестве;  страстность  же  защиты полной своей  самостоятельности  чревата
самыми интересными осложнениями для  самой вашей коммунистической партии. Вы
скоро окажетесь в руках вашей чрезвычайки, вы, пожалуй, уже в ее руках. Туда
вам и дорога. Но, бешено защищая себя через этот


     орган, себя, а не  рабочий класс, не смейте  говорить при этом от имени
пролетариата и крестьянства, от имени которого вы скоро будете иметь столько
же  права  говорить, как Авксентьев или Скоропадский.  Революция, хотя вы  и
выдаете  мандаты на  участие в ней подобно мандатам на получение  калош,  не
может быть вашей  монополией, она пошла [слово неразборчиво] и помимо вас. И
если еще сможет осилить вашу и психологическую в себе из-за вас реакцию, она
найдет  свои  способы  самозащиты  и  очистит  запачканные  вами  и  правыми
социалистами   социалистические  знамена.   Сама   сущность  восстания  масс
предрешает в себе самой  совершенно иные законы борьбы,  чем те, что  вы  ей
подсунули.  Пользование  робес-пьеровскими  фразами  из  времен  французской
революции, бывшей полтораста лет тому назад, в совершенно  иной обстановке -
не аргумент и не оправдание, но Робеспьер так же подкосил и жестоко повредил
своим  террором  французской  революции,  как  вы - русской.  А  как  за эту
своеобразно  понимаемую диктатуру будет расплачиваться своей жизнью и честью
не вы,  а  пролетариат и крестьянство, воображение отказывается представить.
Если  временно  победит  Учредилка и  начнется  террор  социал-предателей  и
буржуазии, что, что, кроме мольбы  о пощаде, может противопоставить  давящей
силе реакции разбитый и связанный  пролетариат? К чему, к каким абсолютам, к
каким идеям морали и  человечности  может он апеллировать; ему скажут  те же
мстительные, шкурно-хамские, торжествующие слова, которые говорите вы -вы, а
не пролетариат, в ваших  газетах и на митингах, когда  берет ваша физическая
сила.  И при временном (потому что революция все же победит) торжестве своем
враги трудящихся вернут пролетариату  все  сторицею, беря  санкцию на это не
только из своей жестокости, но и из ваших примеров, все вернут в сгущенном и
усиленном размере, и то, что вы  расстреливали 150  человек  за одного члена
чрезвычайки, и прочие ваши подвиги "морального дерзания".
     Рабочий  класс до сих  пор  творил свою  революцию под  чистым  красным
знаменем  от его собственной крови, и в этом был великий моральный авторитет
его револю-


     ции,  неугасаемая светоносность его  борьбы и  страданий за свои лучшие
идеи  человечества.  Сама  революция,  взятая  вне   ее   временных  текущих
изменений,  в  существе  своем  есть  великое  светлое  преображение  жизни,
очищение, подъем, освящение ее.
     Рабочий класс  должен запретить вам спекулировать е