нение
международного  рабочего  класса  шарлатанскими  фразами  больше  никому  не
удастся.  Прежде  чем падет Сталин, Коминтерн распадется  на  куски. И  то и
другое -- не за горами.
     11 марта 1939 г.


     ДВОЙНАЯ ЗВЕЗДА: ГИТЛЕР --СТАЛИН
     Когда   Гитлер  молниеносно  вторгается  в  Польшу   с  Запада,  Сталин
осторожно, крадучись, вступает в Польшу с  Востока. Когда Гитлер, задушив 23
миллиона поляков,  предлагает прекратить "бесполезную"  войну, Сталин, через
свою дипломатию и свой Коминтерн, восхваляет преимущества мира. Когда Сталин
занимает  стратегические  позиции  в Прибалтике,  Гитлер  услужливо  вывозит
оттуда  своих  немцев. Когда Сталин наступает на Финляндию, печать Гитлера--
единственная  в  мире --  выражает  Кремлю свою полную солидарность.  Орбиты
Гитлера  и Сталина  связаны  какой-то  внутренней связью.  Какой  именно?  И
надолго ли?
     Двойные звезды бывают "оптические", т. е. мнимые, и "физические", т. е.
составляющие  действительную  пару,  причем  одна  вращается  около  другой.
Представляют ли Гитлер  и  Сталин на сегодняшнем багровом небосклоне мировой
политики действительную или мнимую двойную звезду? И если действительную, то
кто вокруг кого вращается?
     Сам Гитлер  сдержанно  говорит о прочном "реалистическом" пакте. Сталин
предпочитает молча сосать трубку. Политики и журналисты враждебного лагеря с
целью  перессорить друзей  изображают Сталина  главной  звездой, а Гитлера--
спутником.  Попробуем  разобраться в  этом  непростом вопросе,  не  забывая,
однако, что орбиты мировой политики не поддаются такому точному определению,
как орбиты небесных тел.
     Возникнув гораздо  позже западных  соседей, капиталистическая  Германия
создала самую передовую  и  динамическую индустрию на континенте  Европы, но
зато оказалась обделенной при первоначальном разделе мира. "Мы его переделим
заново",-- провозгласили германские империалисты  в 1914 году. Они ошиблись.
Аристократия  мира объединилась против них и  одержала победу.  Ныне  Гитлер
хочет  повторить эксперимент 1914 года в более грандиозном  масштабе.  Он не
может  не хотеть этого: взрывчатый германский капитализм задыхается в старых
границах. И тем не


     менее задача  Гитлера  неразрешима.  Если  бы  он даже  одержал военную
победу, передел мира в  пользу Германии  не удастся. Германия пришла слишком
поздно. Капитализму тесно во всех странах.  Колонии не хотят быть колониями.
Новая мировая  война  даст новый грандиозный толчок  движению  независимости
угнетенных народов. Германия пришла слишком поздно.
     Гитлер  меняет свои "дружбы",  свои оценки наций и государств, нарушает
договоры и обязательства, обманывает врагов и друзей,-- но все это диктуется
единством цели: новым переделом мира.
     "Германия в настоящее  время не мировая  держава,--  говорит  Гитлер  в
своей книге,-- но Германия будет мировой державой или ее не будет вовсе".
     Превратить объединенную Германию  в базу  для  господства над  Европой;
превратить  объединенную Европу в базу для  борьбы  за  мировое  господство,
следовательно,  за  оттеснение,  ослабление, унижение Америки,--  эта задача
Гитлера  остается неизменной. Ею он оправдывает  тоталитарный режим, который
стальным обручем сдавил классовые противоречия внутри немецкой нации.
     СССР  характеризуется  прямо противоположными  чертами. Царская  Россия
оставила после себя отсталость и нищету. Миссия советского режима состоит не
в  том,  чтоб найти  новые пространства для  производительных сил, а  в том,
чтобы создать производительные силы  для  старых  пространств. Хозяйственные
задачи СССР не  требуют расширения границ. Состояние производительных сил не
допускает большой  войны. Наступательная  сила СССР невелика. Оборонительная
сила по-прежнему в его пространствах.
     Со  времени последних "успехов" Кремля  стало модой сравнивать нынешнюю
московскую политику со старой политикой Великобритании, которая, сохраняя по
возможности нейтралитет,  поддерживала равновесие в  Европе  и в то же время
крепко  держала ключ от  этого равновесия  в своих руках.  На основании этой
аналогии Кремль стал на сторону Германии  как более слабой стороны, чтобы  в
случае  слишком больших успехов Германии  перекинуться на сторону противного
лагеря.  Здесь  все  опрокинуто  на  голову.  Старая  политика Лондона  была
возможна  благодаря  огромному  экономическому перевесу  Великобритании  над
всеми странами  Европы.  Советский Союз,  наоборот, является в экономическом
смысле самой слабой из великих держав. В марте  этого года Сталин после ряда
лет неслыханного официального хвастовства впервые заговорил на съезде партии
о  сравнительной  производительности  труда в СССР  и  на Западе.  Целью его
экскурсии в область мировой статистики было  объяснить ту  нищету, в которой
все еще живут народы


     СССР,  Чтобы догнать в  отношении чугуна  Германию по  расчету  на душу
населения, СССР должен был бы  производить не 15  миллионов тонн в год,  как
ныне, а 45 миллионов; чтобы догнать  Соединенные Штаты, надо было бы довести
ежегодную выплавку  до 60 миллионов, т. е. повысить в четыре раза. Так же, и
даже еще менее  благоприятно,  обстоит  дело  со  всеми остальными отраслями
хозяйства. Сталин выразил, правда, надежду на то, что Советский Союз догонит
передовые   капиталистические  страны   в   ближайшие  10--  15  лет.  Срок,
разумеется, гадательный! Но до истечения этого срока участие  СССР в большой
войне означало бы, во всяком случае, борьбу с неравным оружием.
     Моральный фактор, не менее важный, чем материальный, резко изменился за
последние годы  к  худшему.  Тенденция  к социальному равенству, возвещенная
революцией, растоптана и поругана. Надежды масс обмануты. В СССР есть 12--15
миллионов привилегированного  населения,  которое  сосредотачивает  в  своих
руках   около   половины  национального   дохода  и  называет   этот   режим
"социализмом".  Но  кроме того, в  стране есть около 160 миллионов,  которые
задушены бюрократией и не выходят из тисков нужды.
     Отношение  к  войне  у  Гитлера  и  Сталина  в известном  смысле  прямо
противоположное. Тоталитарный  режим Гитлера вырос из страха имущих  классов
Германии  перед  социалистической  революцией.  Гитлер  получил  мандат   от
собственников  какою   угодно  ценою   спасти  их  собственность  от  угрозы
большевизма и  открыть им выход на мировую арену. Тоталитарный режим Сталина
вырос  из  страха новой  касты  революционных  выскочек перед  задушенным ею
революционным народом.  Война опасна для обоих. Но Гитлер не может разрешить
своей  исторической миссии иными путями.  Победоносная наступательная  война
должна обеспечить экономическое будущее германского  капитализма и  вместе с
тем национал-социалистический режим.
     Иное дело Сталин. Он не может вести наступательной войны с надеждой  на
успех. К тому же она не нужна ему. В случае  вовлечения СССР в мировую войну
с  ее  неисчислимыми жертвами и  лишениями  все обиды  и  насилия, вся  ложь
официальной системы вызовут  неизбежно глубокую реакцию  со стороны  народа,
который совершил в этом столетии три революции. Никто не знает этого  лучше,
чем Сталин. Основная идея его внешней политики -- избежать большой войны.
     К  изумлению  дипломатических рутинеров  и пацифистских ротозеев Сталин
оказался  в  союзе с Гитлером по той простой причине,  что опасность большой
войны могла идти только со стороны Гитлера и что, по оценке Кремля, Германия
сильнее  своих  нынешних  противников.  Длительные  московские  совещания  с
военными делегациями Англии и Фран-


     ции послужили не только прикрытием переговоров  с Гитлером, но и прямой
военной разведкой. Московский штаб  убедился,  очевидно,  что союзники плохо
подготовлены  к  большой  войне.  Насквозь  милитаризованная  Германия  есть
страшный враг. Купить ее благожелательность можно только путем содействия ее
планам. Этим и определилось решение Сталина.
     Союз  с   Гитлером  не  только  отодвигал   непосредственную  опасность
вовлечения  СССР  в  большую  войну,  но  и  открывал  возможность  получить
непосредственные  стратегические выгоды.  В то время как на  Дальнем Востоке
Сталин,  уклоняясь  от  войны, в течение  ряда  лет отступал и  отступал, на
западной границе обстоятельства сложились  так, что он мог  убегать от войны
--  вперед,  т.  е.  не  сдавать старые позиции, а захватывать новые. Печать
союзников изображает дело  так,  будто  Гитлер оказался пленником Сталина, и
подчеркивает  громадность выгод, которые  получила Москва за  счет Германии:
половина  Польши  (на самом деле, по числу населения -- около  трети),  плюс
господство над восточным побережьем Балтийского  моря,  плюс открытая дорога
на Балканы  и пр.  Выгоды, полученные  Москвой, несомненно, значительны.  Но
окончательный  счет еще не подведен. Гитлер начал борьбу  мирового масштаба.
Из этой борьбы Германия выйдет либо хозяином Европы  и всех ее колоний, либо
раздавленной.  Обеспечить   свою  восточную  границу  накануне  такой  войны
являлось  для Гитлера вопросом  жизни  и смерти. Он  заплатил  за это Кремлю
частями бывшей царской империи. Неужели это дорогая плата?
     Разговоры  о  том,  будто Сталин "обманул" Гитлера своим  вторжением  в
Польшу  и  своим нажимом на балтийские страны, совершенно вздорны. Вероятнее
всего, именно Гитлер навел  Сталина на  мысль завладеть Восточной Польшей  и
наложить  руку  на Прибалтику. Так как национал-социализм вырос на проповеди
войны против Советского Союза,  то Сталин  не мог, конечно, поверить Гитлеру
на честное слово. Переговоры велись в "реалистических" тонах.
     "Ты  боишься  меня? -- говорил Гитлер Сталину.--  Ты  хочешь  гарантий?
Возьми их сам".
     И Сталин взял.
     Изображать  дело  так,  будто  новая  западная  граница  СССР  навсегда
преграждает Гитлеру  путь на Восток, значит, нарушать  все пропорции. Гитлер
разрешает  свою  задачу  по  этапам. Сейчас в порядке  дня  стоит разрушение
Великобританской империи.  Ради этой цели можно кое-чем поступиться. Путь на
Восток  предполагает  новую  большую войну  между Германией  и  СССР.  Когда
очередь   дойдет   до  нее,  то  вопрос  о  том,  на  какой  черте  начнется
столкновение, будет иметь второстепенное значение.


     Наступление  на Финляндию находится как будто в противоречии со страхом
Сталина перед  войной.  На самом деле это не так. Кроме  планов есть  логика
положения.  Уклоняясь  от  войны, Сталин  пошел на  союз  с  Гитлером.  Чтоб
застраховать  себя от  Гитлера,  он захватил ряд  опорных баз на  балтийском
побережье. Однако сопротивление Финляндии угрожало свести все стратегические
выгоды к нулю  и даже превратить их в  свою противоположность. Кто,  в самом
деле, станет  считаться  с Москвой,  если с  ней не  считается Гельсингфорс?
Сказав  "А", Сталин вынужден  сказать  "Б". Потом  могут последовать  другие
буквы алфавита. Если Сталин хочет уклониться от войны, то это не значит, что
война пощадит Сталина.
     Берлин явно  подталкивал  Москву  против  Финляндии.  Каждый  новый шаг
Москвы на Запад делает более близким вовлечение  Советского Союза  в  войну.
Если  б  эта  цель  оказалась  достигнутой,  мировое  положение  значительно
изменилось бы. Ареной войны  стал  бы Ближний и Средний Восток. Ребром встал
бы  вопрос  об  Индии.  Гитлер  вздохнул  бы   с  облегчением  и,  в  случае
неблагоприятного поворота событий, получил бы возможность заключения мира за
счет Советского  Союза. В  Москве, несомненно, со скрежетом  зубовным читали
дружественные статьи  германской  печати по поводу наступления Красной Армии
на Финляндию. Но зубовный  скрежет не есть фактор  политики. Пакт остается в
полной силе. И Сталин остается сателлитом Гитлера.
     Непосредственные  выгоды  пакта для  Москвы  несомненны.  Пока Германия
связана  на Западном  фронте,  Советский  Союз чувствует  себя гораздо более
свободным  на  Дальнем  Востоке.  Это  не значит,  что он  предпримет  здесь
наступательные   операции.   Правда,  японская   олигархия  еще  менее,  чем
московская, способна на большую войну. Но у Москвы, которая вынуждена стоять
лицом  к Западу,  не может быть сейчас ни малейшего побуждения углубляться в
Азию. В свою очередь, Япония вынуждена считаться с  тем, что  может получить
со стороны СССР серьезный и даже сокрушительный отпор. В этих условиях Токио
должен предпочесть программу своих морских кругов,  т. е. наступление  не на
Запад, а на Юг,  в сторону Филиппин, голландской Индии, Борнео, французского
Индо-Китая,  британской  Бирмы... Соглашение  между  Москвой и Токио на этой
почве симметрично дополнило бы пакт между Москвой и Берлином. Вопрос о  том,
какое положение  создалось  бы при этом для Соединенных  Штатов, не входит в
рассмотрение настоящей статьи.
     Ссылаясь на недостаток сырья в СССР, мировая печать не  устает твердить
о незначительности той экономической  помощи, которую  Сталин  может оказать
Гитлеру. Дело совсем не решается так просто. Недостаток сырья в СССР


     имеет  относительный, а  не  абсолютный  характер;  бюрократия намечает
слишком высокие темпы промышленного развития и  не умеет соблюдать пропорции
между  разными частями хозяйства.  Если снизить на один-два года темпы роста
известных  отраслей   промышленности  с  15  до  10%,  до  5%  или  оставить
промышленность  на  прошлогоднем  уровне,  то  сразу  окажутся  значительные
излишки  сырья.  Абсолютная  морская  блокада  германской  внешней  торговли
должна, с другой стороны, направить значительный поток германских товаров  в
Россию, в обмен на советское сырье.
     Не  нужно также  забывать,  что  СССР  скопил  и продолжает  скапливать
огромные запасы сырья и  продовольствия  для задач  обороны. Известная часть
этих  запасов  представляет потенциальный  резерв  Германии.  Москва  может,
наконец, дать Гитлеру золото, которое, несмотря на все автаркические усилия,
остается одним из главных нервов войны. Наконец, дружественный "нейтралитет"
Москвы  чрезвычайно  облегчает Германии  пользоваться ресурсами  Прибалтики,
Скандинавии и Балкан.
     "Совместно  с  Советской Россией,-- не без основания  писал "Volkischer
Beobachter",  орган  Гитлера, 2 ноября,--  мы  господствуем  над источниками
сырья  и  продовольствия всего Востока". За несколько  месяцев до заключения
пакта между Москвой  и Берлином  в Лондоне оценивали  значение экономической
помощи,  которую  СССР  может оказать  Германии,  гораздо более трезво,  чем
сейчас.  Официозное  исследование Королевского института  внешних  сношений,
посвященное    "Политическим   и   стратегическим   интересам   Соединенного
Королевства"  (предисловие  помечено мартом  1939  г.),  говорит  по  поводу
советско-германского сближения:
     "Опасность   для   Великобритании   подобной   комбинации   может  быть
чрезвычайно  большой".   "Приходится  спросить,--  продолжает   коллективный
автор,--   в  какой  мере  Великобритания  могла  бы  надеяться   достигнуть
решительной победы в борьбе с Германией, если бы восточная  граница Германии
не была бы блокирована с суши?"
     Эта  оценка  заслуживает  большого внимания.  Не  будет  преувеличением
сказать, что союз с СССР уменьшает для Германии тяжесть блокады не менее как
на 25%, а, может быть, и значительно более.
     К материальной поддержке надо прибавить -- если это слово здесь уместно
--  моральную. До  конца августа  Коминтерн требовал  освобождения  Австрии,
Чехословакии,  Албании, Абиссинии и совершенно молчал о британских колониях.
Сейчас Коминтерн молчит о Чехии, поддерживает раздел Польши, но зато требует
освобождения Индии.


     Московская "Правда" нападает  на удушение свобод в Канаде, но  молчит о
кровавых  расправах Гитлера над чехами  и гангстерских пытках  над польскими
евреями. Все это значит, что Кремль очень высоко оценивает силу Германии.
     И Кремль не ошибается. Германия оказалась, правда, неспособной обрушить
на Францию  и  Великобританию "молниеносную"  войну; но  ни  один  серьезный
человек  и  не  верил в  такую  возможность. Однако величайшим  легкомыслием
отличается та международная пропаганда, которая торопится изображать Гитлера
как  загнанного  в  тупик маньяка. До этого  еще очень далеко.  Динамическая
индустрия, технический гений, дух дисциплины -- все это  налицо;  чудовищная
военная  машина Германии еще  себя  покажет.  Дело  идет о  судьбе страны  и
режима.  Польское правительство  и чехословацкое полуправительство находятся
сейчас  во  Франции. Кто  знает, не  придется ли французскому  правительству
вместе с бельгийским, голландским, польским и чехословацким искать убежища в
Великобритании?..  Я ни на минуту не верю, как  уже сказано, в осуществление
замыслов Гитлера  относительно pax  germanica * и мирового господства. Новые
государства,  и  не  только  европейские,  встанут  на его  пути. Германский
империализм  пришел  слишком   поздно.   Его  милитаристические   беснования
закончатся  величайшей катастрофой. Но прежде чем пробьет его час,  многое и
многие будут сметены в Европе. Сталин не  хочет  быть в  их числе. Он больше
всего остерегается поэтому оторваться от Гитлера слишком рано.
     Пресса  союзников  жадно  ловит  симптомы  "охлаждения"  между   новыми
друзьями  и  со  дня  на  день  предсказывает их  разрыв.  Нельзя,  конечно,
отрицать,  что  Молотов  чувствует  себя  не  очень  счастливым  в  объятиях
Риббентропа. В  течение целого  ряда лет всякая внутренняя  оппозиция в СССР
клеймилась, преследовалась  и  уничтожалась в качестве агентуры наци.  После
завершения этой  работы Сталин  вступает в тесный  союз с Гитлером. В стране
есть   миллионы  людей,  связанных  с  расстрелянными   и   заключенными   в
концентрационные лагеря за мнимую  связь  с наци,-- и эти  миллионы являются
ныне осторожными, но  крайне  действительными агитаторами  против Сталина. К
этому надо прибавить секретные жалобы Коминтерна: иностранным агентам Кремля
приходится нелегко. Сталин, несомненно, пытается оставить открытой  и другую
возможность.  Литвинов был  показан неожиданно на  трибуне Мавзолея Ленина 7
ноября; в юбилейном  шествии несли портреты секретаря Коминтерна Димитрова и
вождя   немецких  коммунистов  Тельмана.  Все   это  относится,  однако,   к
декоративной  стороне  политики,  а  не  к  ее  существу.  Литвинов,  как  и
демонстративные портре-

     * Германский мир (договор) (лат.).


     ты,  нужны  были  прежде  всего  для  успокоения  советских  рабочих  и
Коминтерна.  Лишь  косвенно  Сталин дает  этим понять  союзникам,  что,  при
известных условиях, он может  пересесть на другого коня. Но только фантазеры
могут думать, что поворот внешней политики Кремля стоит в  порядке дня. Пока
Гитлер силен,-- а он очень силен,-- Сталин останется его сателлитом.
     Все это, может  быть, и верно,-- скажет внимательный читатель,-- но где
же  у  вас  революция?  Неужели  Кремль  не  считается  с  ее  возможностью,
вероятностью, неизбежностью?  И неужели расчет на революцию не отражается на
внешней  политике   Сталина?  Замечание  законно.  В  Москве   меньше  всего
сомневаются в том, что большая война способна вызвать революцию. Но война не
начинается с революции, а заканчивается ею. Прежде чем разразилась революция
в  Германии  (1918  г.), немецкая  армия успела  нанести  смертельные  удары
царизму.  Так  и  нынешняя  война  может опрокинуть  кремлевскую  бюрократию
задолго  до  того, как революция  начнется в какой-либо из капиталистических
стран.  Наша  оценка  внешней  политики Кремля  сохраняет поэтому  свою силу
независимо от перспективы революции.
     Однако чтоб  правильно  ориентироваться  в дальнейших маневрах Москвы и
эволюции ее  отношений с Берлином,  необходимо ответить на вопрос:  хочет ли
Кремль  использовать  войну  для развития  международной  революции,  и если
хочет, то как именно? 9 ноября Сталин счел необходимым в крайне резкой форме
опровергнуть сообщение о т