езультатов обысков,  арестовывали заранее намеченных лиц.  Во
многих  случаях  при этих обысках красноармейцы забирали вещи, оставшиеся на
руках их владельцев,  несмотря на многочисленные предыдущие обыски,  как-то:
одежду, белье, ордена, а в особенности серебро и золото. Последнее, согласно
объяснению   председателя   Чрезвычайной    следственной   комиссии   города
Кисловодска  вдове генерала  от  инфантерии В. Д. Шевцовой, предназначалось,
будто бы, для уплаты контрибуции немцам.
     Всех  арестованных  препровождали  в  гостиницу "Нарзан  1-й",  где  их
помещали в одной небольшой комнате. Помимо лишения самых примитивных удобств
и тесноты,  арестованные в  течение всей ночи с  3  на 4  октября  1918 года
совершенно  не могли заснуть, т[ак] к[ак] ежеминутно в их комнату  врывались
красноармейцы,  украшенные похищенными при  обысках  орденами и лентами,  и,
глумясь над заключенными, командовали им "смирно".
     Утром  4 октября  имело место избиение одного из заложников.  В тот  же
день, около 2-х часов пополудни, всех заложников повели из гостиницы "Нарзан
1-й" на  товарную  станцию  Кисловодск для  отправления  в город  Пятигорск.
Провожавшим было разрешено проститься с ними.
     По приезде в г.  Пятигорск  заложники  были  отведены  для  дальнейшего
содержания под стражей в номера  Новоевропейской гостиницы на  Нижегородской
улице; обстановка,  в которой находились заложники, была удручающей. Двери в
этой  гостинице, называемой  большевиками "концентрационным лагерем", плотно
не затворялись, во  многих  окнах стекла не  были вставлены, дули постоянные
сквозняки,  и,  хотя на  дворе стоял октябрь, печи не  топились.  В постелях
гнездилось  такое  количество клопов, что многим  заложникам приходилось  по
этой  причине  спать  на  полу.  При  таких условиях  случаи заболевании  со
смертельным исходом были довольно часты.
     Тяжесть положения заболевших усугублялась тем, что тюремного  врача  не
было,  и  заложники  сами  должны  были заботиться  о  приглашении  частного
доктора,  что было  крайне  затруднительно.  Не  менее  затруднительно  было
получение необходимых лекарств.
     Кормили заключенных плохо: раз в день давали борщ и фунт  хлеба, но при
этом им не возбранялось получать пищу от близких людей.
     Заложников  за  время содержания  их  в  "концентрационном  лагере"  не
допрашивали и заставляли самих  исполнять всевозможную черную работу: пилить
дрова,  мести полы и т. п.  Престарелые  и заслуженные  генералы подчас были
вынуждены  носить  дрова  на  квартиру  молодого  коменданта  номеров  Павла
Васильевича Мелешко.
     Генерал Рузский, наряду  с  другими  заложниками, должен  был подметать
свою комнату,  для  чего  он  пользовался  веником,  принесенным  полковнику
Чичинадзе  его женою. Однажды генерал Рузский мыл тарелки. Заставший его  за
этим занятием  секретарь Чрезвычайной комиссии  по борьбе  с контрреволюцией
Стельмахович спросил его, как  он себя чувствует. Не поднимая глаз,  генерал
Рузский ответил: "Ничего". "Как  ваше здоровье?" --  продолжал расспрашивать
Стельмахович.  Генерал  Рузский, опять не  глядя на  Стельмаховича,  сказал:
"Какое  может быть  здоровье при  моих преклонных летах?" Затем Стельмахович
спросил:  "А  вы  знаете, кто я?"  --  и получив  односложный  ответ  "нет",
несколько  раз  повторил, что  он  --  Стельмахович,  но  и это не заставило
генерала Рузского изменить  своего преисполненного  достоинством отношения к
навязчивому собеседнику.
     Особенно тяжки  были  для  заложников  мучения  нравственного свойства,
которые   им  приходилось  терпеть  за   время   их  пребывания  в   номерах
Новоевропейской   гостиницы.   Нередко   в   караул   попадали   озлобленные
красноармейцы, и тогда  обращение  с заключенными  становилось  невыносимым.
Грубые  большевики  всячески  глумились  над  беззащитными  людьми  и  порой
обращались  с  ними, как  с  собаками, и гнали  их  из коридора  в номера со
словами: "Пошли вон в свои конуры, барбосы".
     Взгляд  матросов-большевиков, приходивших  в "концентрационный лагерь",
на заложников в достаточной мере характеризуется словами одного из матросов,
сказанными в их присутствии: "Здесь (т[о]  е[сть] в Новоевропейских номерах)
сидят не  люди, а  медведи и волки, которых  нужно повести на [гору] Машук и
поступить с ними так же, как с Николаем II19, рассеяв их прах".
     Не могли  также  не действовать  на  душу заложников  самым  угнетающим
образом  посещения  "концентрационного  лагеря"  палачом,  который  подробно
рассказывал, как он мучит и убивает свои жертвы.
     Единственным утешением для заложников были свидания, которые официально
должны были  продолжаться  15 минут и разрешались лишь два раза в неделю: по
средам  и воскресеньям; за известное же денежное  вознаграждение  караульных
свидания могли быть ежедневными и более продолжительными.
     К  несчастью  для заключенных  в  Новоевропейских  номерах,  и  это  их
единственное утешение длилось недолго. В начале октября 1918 года в коридоре
гостиницы  испортились провода  электрического  освещения.  Один из рабочих,
присланных для исправления этого повреждения,  вошел в номер, где содержался
граф Бобринский, и шепнул  ему, что он  казак и что  подготовляется  попытка
освободить арестованных. Граф Бобринский поверил этому человеку,  осматривал
с ним  гостиницу  и  обсуждал план побега. Каким-то  образом действия  графа
Бобринского стали известны  надсмотрщикам и в результате  он был переведен в
"яму",  подвал  Чрезвычайной   комиссии.  Во   всех  номерах  гостиницы  был
произведен  тщательный  обыск,  сопровождавшийся  отобранием   у  заложников
карандашей и бумаги.  Строгости  усилились, и  свидания с посетителями стали
возможны  лишь   в   одном  из   отведенных  для   этой   цели   номеров,  и
продолжительность свиданий была ограничена пятнадцатью минутами.
     В  таких  условиях  содержались  заложники  в  названной  гостинице.  В
середине  октября их было там около 160 человек, в том числе и все  59  лиц,
показанные  в приказе No  6 расстрелянными. Некоторые из заложников, казаки,
взятые в  станицах Марьинской и Лабинской, были впоследствии  освобождены по
ходатайству станичников. Там  же содержался  и бывший член  Государственного
совета Н. С. Крашенниников, расстрелянный ранее других заложников.
     Другим  местом  заключения для заложников  в городе  Пятигорске  служил
подвал  Чрезвычайной  комиссии,  помещавшейся  в  доме No 31 по Ермоловскому
проспекту.  Этот подвал,  прозванный "ямой", находится  в угловой части дома
Карапетянца, образуемой Кисловодским проспектом  и Ессентукской улицей. Вход
в  подвал  со двора  дома и уровень пола  подвального помещения находятся на
трехаршинной  глубине по  отношению к уровню  мостовой.  Высота  потолка  --
четыре с половиной аршина. Небольшие для  сравнительно значительной  площади
подвальных помещений окна устроены, по большей части, на трехаршинной высоте
от пола и заделаны решетками. Почти во всех окнах стекла выбиты. Стены сыры.
Кроватей в этой  мрачной  "яме"  не было. Лишь  нескольким  людям  удавалось
получить  места   на  немногих  досках,  настланных  вдоль   стен  некоторых
помещений;  остальные,  если   они  не  имели  собственных  подстилок,  были
вынуждены   лежать   прямо   на   голом,   до   невероятности   загрязненном
цементированном  полу. Временами подвал бывал переполнен до крайности.  Так,
например, в угловой комнате, площадью  от 110--115  кв. аршин, набивалось до
70  человек.  Само  собою  разумеется,  что  при  таких  условиях  уголовные
преступники содержались вместе с заложниками. Света в подвале было настолько
мало, что днем с улицы ничего не было  видно, вечером же, когда арестованные
зажигали керосиновые  лампочки,  можно было видеть, что некоторые  спали  на
досках  у стен, что кое-кто лежал на принесенном  из дому матраце; иные  же,
сидя на  полу  с  вытянутыми  вперед  ногами и  прислоняясь к  стене, писали
что-то, положив бумагу на свои колени. Заложники сидели скучные, а уголовные
из красноармейцев и матросов часто собирались кучкой посреди угловой комнаты
и пели революционные песни.
     Вершителем  судеб  лиц,  попадающих  в   "яму",   был   комендант  дома
Чрезвычайной комиссии "товарищ" Скрябин, бывший каторжник. Он не расставался
с  плеткой,  бил ею,  гонял арестованных из одной комнаты в другую, ругался,
кричал и часто повторял, что все офицеры должны быть расстреляны. По  мнению
Скрябина,  заложников слишком хорошо содержали в Новоевропейской  гостинице.
Если  бы  это  зависело от него, то он сажал  бы арестованных  попеременно в
кипяток и  холодную  воду. Скрябин сознавался в том, что  он воодушевляется,
расстреливая людей, и что весь смысл его жизни заключается  только  в  этом.
При  наличии такого признания, является  вполне  понятным,  что  Скрябин  не
упустил удобного случая, представившегося ему  во время  бывшей в Пятигорске
вследствие   занятия   отрядом   полковника   Шкуро  Ессентуков  паники,   и
собственноручно убил четырех арестованных, выведенных  на двор "Чрезвычайки"
для  отправления  их  на  вокзал.  Одним  из  любимых  видов  глумления  над
генералами  и полковниками, попадавшими  в "яму", были принудительные работы
по  очистке   двора  и  отхожих  мест  без  помощи   каких  бы  то  ни  было
вспомогательных средств, лопат, метел или тряпок.
     Подвал дома  Карапетянца являлся, собственно  говоря,  этапным  пунктом
почти  для  всех  арестованных.   Из  этого   подвала   арестованных,  после
непродолжительного содержания в нем, обыкновенно препровождали или в тюрьму,
или в  "концентрационный  лагерь". Лишь некоторых арестованных задерживали в
"яме"  в течение более  длительных сроков. В этот же подвал приводили людей,
обреченных на смерть, и сажали их в особую комнату.
     Третьим  местом  заключения  арестованных   в  Пятигорске,   по  данным
произведенного  расследования,  была  тюрьма. По общему правилу  свидания  с
заключенными там не допускались, и если  вдова полковника  М. И. Махатадзе и
получила разрешение  на  посещение своего мужа, содержавшегося в  тюрьме, то
это  может  быть  объяснено лишь рассеянностью  Стельмаховича,  подписавшего
поднесенный ему пропуск, не прочтя текста бумаги.
     Сначала  в   означенной   тюрьме  придерживались   принципа   отделения
политических арестованных от уголовных, но затем это перестали соблюдать.
     Питание арестантов было неудовлетворительно. Утром и  вечером им давали
кипяток, днем похлебку и 2 фунта хлеба на весь день.
     В тюрьму часто являлись агенты-провокаторы Чрезвычайной комиссии и  под
видом контрреволюционеров предлагали  заключенным  свои услуги для  передачи
разных сведений. Когда их выгоняли, они грозили расстрелами.
     В числе  многочисленных арестованных  в  тюрьме  содержались  полковник
Шульман, Николай  Волков, поручик  Костич, подпоручик  Клочков, подполковник
Попов, поручик  Гутарев-Иванов,  поручик  Шафоростов, Семен  Куликович, член
Государственного  совета  Н.  С.  Крашенниников,  граф  Гавриил  Бобринский,
подпоручик Кузьмин, о[тец] Иоанн Рябухин и студент Михаил Андреев.
     Жизнь  не  замедлила  доставить  местной  советской власти  случай  для
приведения  в исполнение угрозы,  заключавшейся в вышеприведенном приказе No
73 "Чрезвычайной  комиссии Северного Кавказа  по  борьбе  с контрреволюцией,
саботажем и спекуляцией",  именуемой в просторечии  "Чрезвычайкой", и  когда
умер   "товарищ"   Ильин20,   командовавший   Северо-Западным   фронтом,  от
полученного им  во время  боя  ранения в  голову,  то большевики,  сочтя это
обстоятельство за покушение на  жизнь одного из вождей пролетариата, казнили
на третий день  после похорон  Ильина,  6 октября  1918 года, нескольких  из
арестованных ими лиц,  а  именно: гвардии полковника Случевского, полковника
Шульмана, штабс-капитана Костича, фельдшера  Волкова, поручика Шафоростова и
бывшего председателя "Союза увечных воинов" Беляева (старика, слепого на оба
глаза).
     В  это  время  уже  назревала  так  называемая  "Сорокинская авантюра",
повлекшая за собою столь трагические последствия для многих заложников.
     Главком Сорокин21,  энергичный и  крайне властолюбивый человек  с  ярко
проявляемыми  юдофобскими  взглядами,  опасаясь,   с  одной  стороны,  мести
советской власти, грозившей ему за неудачи на Кубани и за жестокие  расправы
с  провинившимися  подчиненными, а с  другой --  желая  заменить  былую свою
популярность  неограниченной властью военного диктатора для ограждения  себя
от  надвигавшейся опасности,  попытался  совершить  переворот. С этой  целью
13/26  октября  1918  года Сорокин приказал чинам  своего  штаба  арестовать
председателя  ЦИК  Советской  кавказской  республики  Рубина,   председателя
краевого  комитета партии  большевиков Крайнего,  заведывающего Чрезвычайной
комиссией при  Революционном  совете  Рожанского, товарища  председателя ЦИК
Дунаевского и члена ЦИК Власова,  которые, за  исключением последнего,  были
евреи и  казались ему опасными. В тот же  день стало  известно, что эти лица
были убиты.
     По объяснению непосредственных исполнителей этого расстрела, Сафронова,
бывшего  предводителя большевиков  на  Доно-Кубанском  фронте,  Костяного --
адъютанта Сорокина, и Рябова -- коменданта сорокинского штаба, содержавшихся
в  тюрьме  вместе  со свидетелем  полковником  Шведовым,  Сорокин  ненавидел
евреев, которые возглавляли собою краевой исполнительный комитет. При  своих
поездках в комитет Сорокин  окружал себя большой свитой и объяснял это  тем,
что не хочет быть среди жидов, а хочет быть среди своих. Такие же настроения
были и у  сотрудников Сорокина.  Например,  Рябов,  необузданный  по природе
человек,  сопровождал Крайнего и, идя впереди него  на вокзале, рассталкивал
толпившийся  народ  со  словами: "дорогу жиду..."  Помимо этих  черт  своего
характера, Сорокин, по объяснению вышеназванных его сподвижников, решился на
кровавую расправу,  негодуя на постоянное вмешательство  ЦИК в военное дело,
что, как находил Сорокин, мешало военным операциям.
     Противная  Сорокину  партия приняла решительные меры,  и Сорокин, видя,
что  его план  потерпел крушение, вынужден был  бежать  из  Пятигорска.  Тем
временем,   на   созванном  самим   же  Сорокиным  состоявшемся  в   станице
Невинномысской  Чрезвычайном съезде Советов  и представителей  революционной
Красной армии бывший  главком Сорокин был  объявлен вне закона как  изменник
революции  и,  согласно   изданному  приказу,  должен  был  быть  немедленно
арестован вместе с его "сворой" (штабом) и доставлен под усиленным конвоем в
Невиномысскую "живым  или мертвым для всенародного справедливого и открытого
суда". Во исполнении этого приказа Сорокин был арестован в г. Ставрополе, но
доставлен  он в Невинномысскую не был, т[ак]  к[ак]  после  ареста  был убит
одним из членов Чрезвычайного  съезда.  Дальнейшая  участь  большинства лиц,
содержавшихся  в  качестве  заложников  в  "концентрационном  лагере",  была
предрешена на упомянутом выше  Чрезвычайном съезде в станице Невинномысской.
В 4-м пункте резолюции, вынесенной  этим съездом, съезд заявляет, что каждый
покушавшийся на жизнь члена трудящихся  масс без всенародного суда считается
изменником дела революции, и сами трудящиеся массы на белый террор буржуазии
ответят массовым красным террором.
     Приведенная резолюция  опубликована на первой странице No 157 "Известий
ЦИК Севере-Кавказской  советской социалистической республики",  от 2  ноября
1918  года  (по  новому  стилю).  На  той  же  странице  начинается  статья,
озаглавленная "Красный террор" и заключающая в себе приказ No б Чрезвычайной
комиссии по борьбе с контрреволюцией следующего содержания:
     Вследствие покушения на жизнь  вождей пролетариата в  городе Пятигорске
21 октября 1918 года в силу  приказа No 3 от 8 октября сего года, в ответ на
дьявольское убийство лучших товарищей, членов ЦИК и других, по постановлению
Чрезвычайной   комиссии  расстреляны   нижеследующие   заложники   и   лица,
принадлежащие к контрреволюционным организациям:
     1. Рузский (генерал)
     2. Урусов Сергей (князь)
     3. Урусов Николай (князь)
     4. Урусов Федор (князь, генерал)
     5. Капнист (граф, контр-адмирал)
     6. Медем (барон, сенатор)
     7. Колосов (подполковник)
     8. Карганов (полковник)
     9. Рубцов (полковник)
     10. Шаховской Леонид (князь)
     11. Шаховской Владимир (князь)
     12. Рухлов (министр путей сообщения)
     13. Добровольский (министр юстиции)
     14. Бочаров(полковник)
     15. Колзаков (генерал)
     16. Карташев (полковник)
     17. Шевцов (генерал)
     18. Медведев (генерал)
     19. Исакович (полковник)
     20. Савельев (полковник)
     21. Пирадов (генерал-лейтенант)
     22. Похателов (генерал-лейтенант)
     23. Перфилов (генерал-лейтенант)
     24. Бойчевский (генерал-майор)
     25. Васильев(полковник)
     26. Смирнов (генерал)
     27. Алешкевич (генерал-майор)
     28. Трубецкой (полковник)
     29. Николаев(полковник)
     30. Радницкий (генерал-майор)
     31. Власов Михаил (купец 1-й гильдии)
     32. Федоров(подпоручик)
     33. Федоров (казак)
     34. Назименко (генерал)
     35. Чижевский (генерал)
     36. Русанов (капитан)
     37. Мельгунов (генерал)
     38. Бобринский (граф)
     39. Евстафенко (генерал)
     40. Радко-Дмитриев (генерал)
     41. Игнатьев (генерал)
     42. Желездовский (генерал)
     43. Кашерипников (генерал)
     44. Ушаков (генерал-лейтенант)
     45. Турин (подполковник)
     46. Бобрищев (подъесаул)
     47. Туманов (князь, генерал)
     48. Чичинадзе (полковник)
     49. Форжеш (полковник)
     50. Багратион-Мухранский (генерал)
     51. Шведов (полковник)
     52. Малиновский (поручик)
     53. Саратовкин (генерал)
     54. Покотилов (генерал)
     55. Рашковский (полковник)
     56. Дериглазова (дочь полковника)
     57. Бархударов (полковник)
     58. Беляев (полковник)
     59. Тришатный (генерал-майор)
     Чрезвычайная комиссия  по борьбе с контрреволюцией в заседании своем от
31 октября сего года постановила расстрелять нижеследующих лиц:
     1.  Волкову  Феклу  Никитишну,  за  подстрекательство  и  содействие  в
грабеже.
     2.     Случевского     Евгения    (полковника),    начальника     штаба
контрреволюционной организации в городе Пятигорске.
     3.   Кашкадамова  Павла  (юнкера),   члена   штаба   контрреволюционной
организации в гор. Пятигорске и соучастника взрыва патронного завода.
     4. Назарьяна, агента контрреволюционного штаба г. Пятигорска.
     5. Касперсова (офицера), агента контрреволюционного штаба и сообщника в
заговоре взрыва патронного завода в гор. Пятигорске.
     6. Беляева Николая, за принадлежность к контрреволюционной организации.
     7.   Волкова  Николая,   помощника  начальника   контрразведки   Шкуро,
Ессентуки.
     8.  Волкова  Владимира,   агента   контрреволюционного   штаба  станицы
Ессентукской.
     9. Шульмана Рудольфа (полковника), члена контрреволюционного штаба гор.
Пятигорска.
     10.  Костича  Бориса (офицера),  члена  контрреволюционного штаба  гор.
Пятигорска.
     11. Клочкова (офицера) за неявку на регистрацию согласно  приказа ЧК 83
и намерение перейти  в отряд Шкуро  и за имение у  себя подложного документа
советской власти.
     12. Попова  (офицера),  члена  контрреволюционной  организации  в  гор.
Пятигорске и соучастника в заговоре взрыва патронного завода.
     13. Бойтенко -- агента контрреволюционного штаба в гор. Пятигорске.
     14.   Шафороста   Александра,   агента   контрреволюционного  штаба   в
Пятигорске.
     15. Иванова-Гутарева Павла  (поручика),  за передачу карт  Пятигорского
округа в контрреволюционный штаб в гор. Пятигорске.
     16. Куликовича Семена (фальшивомонетчика), контрреволюционера.
     17. Малина  Антона (бывшего жандарма),  за провокацию против  советской
власти.