а, основной фон которого составляла ложь, обвинения, как и
признания   в  отравлении  старого   и  больного   писателя   казались   мне
фантасмагорией.  Позднейшая   информация   и   более   внимательный   анализ
обстоятельств  заставили меня  изменить эту оценку. Не все  в процессах было
ложью.  Были  отравленные  и  были отравители. Не  все отравители сидели  на
скамье подсудимых. Главный из них руководил по телефону судом.
     Максим   Горький  не  был   ни  заговорщиком,  ни  политиком.   Он  был
сердобольным   стариком,    заступником    за   обиженных,   сентиментальным
протестантом. Такова была  его роль с первых дней октябрьского переворота. В
период первой и второй пятилетки голод,  недовольство  и  репрессии достигли
высшего  предела. Протестовали  сановники,  протестовала  даже жена  Сталина
Аллилуева.  В этой  атмосфере Горький  представлял серьезную  опасность.  Он
находился в переписке с европейскими писателями, его посещали иностранцы,

     * Инструмент царской власти (лат.).


     ему  жаловались  обиженные,  он формировал  общественное мнение.  Никак
нельзя  было заставить  его  молчать.  Арестовать  его,  выслать,  тем более
расстрелять --  было еще  менее возможно. Мысль ускорить ликвидацию больного
Горького "без пролития крови" через Ягоду должна была представиться при этих
условиях хозяину Кремля как единственный выход. Голова Сталина так устроена,
что подобные решения возникают в ней с силою рефлекса.
     Приняв  поручение,  Ягода  обратился  к  своим  "врачам".  Он  ничем не
рисковал. Отказ был бы, по словам Левина, "нашей гибелью, т. е. гибелью моей
и моей семьи".
     "От Ягоды спасения  нет, Ягода не отступит ни перед чем, он вас вытащит
из-под земли".
     Почему,  однако,  авторитетные и заслуженные врачи Кремля не жаловались
членам правительства, которых они близко знали как своих пациентов? В списке
больных  у  одного  доктора Левина значились  24  высоких сановника,  сплошь
членов Политбюро  и Совета Народных  Комиссаров! Разгадка  в том, что Левин,
как и все  в  Кремле и  вокруг Кремля,  отлично знал, чьим  агентом является
Ягода.  Левин  подчинился  Ягоде,  потому что  был  бессилен  сопротивляться
Сталину.
     О недовольстве Горького, об его попытке вырваться за границу, об отказе
Сталина в заграничном паспорте  в Москве  знали и шушукались.  После  смерти
писателя сразу возникли  подозрения, что  Сталин слегка помог разрушительной
силе природы. Процесс Ягоды имел попутной задачей очистить Сталина от  этого
подозрения. Отсюда повторные утверждения Ягоды, врачей и  других обвиняемых,
что Горький  был "близким  другом Сталина", "доверенным лицом", "сталинцем",
полностью  одобрял политику "вождя", говорил с  "исключительным восторгом" о
роли  Сталина.  Если  б это  было правдой хоть наполовину, Ягода  никогда не
решился бы взять на себя умерщвление Горького и еще менее посмел бы доверить
подобный  план  кремлевскому  врачу,  который  мог  уничтожить  его  простым
телефонным звонком к Сталину.
     Мы  извлекли из  одного процесса  одну  "деталь".  Процессов  много,  и
"деталям" нет числа. Все  они носят на себе неизгладимую печать Сталина. Это
его  основная работа.  Шагая  вразвалку по  своему  кабинету,  он  тщательно
обдумывает комбинации,  при  помощи  которых  можно довести  неугодного  ему
человека до предельной степени унижения, до ложного доноса на  самых близких
людей,  до  самой  ужасной измены по  отношению к  собственной личности. Кто
сопротивляется  несмотря  ни на  что,  для  того  всегда найдется  маленький
флакон. Ибо исчез только Ягода,-- его шкаф остался.


     СМЕРТЬ И ПОХОРОНЫ ЛЕНИНА
     В судебном  процессе 1938  года Сталин выдвинул против Бухарина как  бы
мимоходом обвинение в подготовке покушения на  Ленина в 1918 году. Наивный и
увлекающийся Бухарин благоговел перед Лениным, любил его  любовью ребенка  и
матери  и, если дерзил  ему  в  полемике,  то не иначе,  как на  коленях.  У
Бухарина, мягкого как воск,  по выражению Ленина, не было  и  не могло  быть
самостоятельных  честолюбивых замыслов. Если бы кто-нибудь предсказал  нам в
старые годы, что Бухарин будет когда-нибудь  обвинен  в подготовке покушения
на  Ленина,  каждый  из  нас  (и первый  -- Ленин) посоветовал  бы  посадить
предсказателя  в сумасшедший  дом.  Зачем  же понадобилось Сталину  насквозь
абсурдное  обвинение? Зная Сталина,  можно сказать с уверенностью: это ответ
на подозрения,  которые Бухарин  неосторожно высказывал  относительно самого
Сталина. Все вообще  обвинения московских процессов построены по этому типу.
Основные  элементы  сталинских подлогов не извлечены  из  чистой фантазии, а
взяты из действительности, большей частью из дел или замыслов самого мастера
острых блюд. Тот же оборонительно-наступательный "рефлекс Сталина",  который
так ярко обнаружился на примере со смертью Горького, дал знать всю свою силу
и в  деле  со смертью  Ленина. В  первом случае поплатился жизнью Ягода,  во
втором -- Бухарин.
     Я представляю себе ход дела так. Ленин потребовал яду -- если он вообще
требовал  его -- в конце февраля 1923  года. В  начале марта он оказался уже
снова    парализован.    Медицинский    прогноз   был    в    этот    период
осторожно-неблагоприятный.    Почувствовав    прилив   уверенности,   Сталин
действовал так, как если  б Ленин был  уже  мертв. Но  больной  обманул  его
ожидания. Могучий организм, поддерживаемый непреклонной волей, взял  свое. К
зиме Ленин начал медленно поправляться, свободнее двигаться, слушал чтение и
сам  читал;   начала   восстанавливаться  речь.   Врачи  давали   все  более
обнадеживающие  заключения.  Выздоровление  Ленина  не  могло  бы,  конечно,
воспрепятствовать смене революции бюрократической реакцией. Недаром Крупская
говорила в 1926 году:
     "Если б Володя был жив, он сидел бы сейчас в тюрьме".
     Но  для  Сталина  вопрос шел  не об  общем  ходе  развития,  а  об  его
собственной  судьбе:  либо  ему  теперь же, сегодня  удастся стать  хозяином
аппарата,  а следовательно -- партии и страны,  либо он будет  на всю  жизнь
отброшен  на  третьи роли. Сталин хотел власти, всей  власти во что бы то ни
стало. Он уже крепко ухватился за нее рукою. Цель была близка,  но опасность
со стороны Ленина -- еще ближе.


     Именно в  этот момент  Сталин  должен  был решить  для себя,  что  надо
действовать безотлагательно.  У  него везде  были сообщники, судьба  которых
была полностью связана с его судьбой. Под рукой был фармацевт Ягода. Передал
ли  Сталин  Ленину   яд,  намекнув,  что  врачи  не  оставляют  надежды   на
выздоровление, или же прибегнул  к более прямым мерам, этого я не знаю. Но я
твердо знаю, что Сталин не мог пассивно выжидать, когда судьба его висела на
волоске,  а решение  зависело  от маленького, совсем маленького движения его
руки.
     Во второй  половине января 1924 года я  выехал на Кавказ в Сухум, чтобы
попытаться избавиться от преследовавшей меня таинственной инфекции, характер
которой врачи не разгадали до сих пор. Весть о смерти Ленина застигла меня в
пути.  Согласно широко  распространенной  версии,  я  потерял власть по  той
причине, что не присутствовал  на  похоронах Ленина. Вряд ли можно принимать
это  объяснение  всерьез.  Но  самый  факт  моего  отсутствия   на  траурном
чествовании произвел на многих друзей тяжелое впечатление. В письме старшего
сына,  которому в  то время шел 18-й  год, звучала нота юношеского отчаяния:
надо  было во  что бы то  ни стало приехать!  Таковы были  и мои собственные
намерения, несмотря на тяжелое болезненное состояние. Шифрованная телеграмма
о смерти Ленина застала нас с женой на вокзале в Тифлисе. Я сейчас же послал
в Кремль по прямому проводу шифрованную записку:
     "Считаю нужным вернуться в Москву. Когда похороны?"
     Ответ прибыл из Москвы примерно через час:
     "Похороны состоятся  в субботу, не  успеете прибыть  вовремя. Политбюро
считает, что Вам, по состоянию здоровья, необходимо ехать в Сухум.
     Сталин".
     Требовать  отложения похорон  ради меня  одного  я  считал невозможным.
Только в Сухуме,  лежа под  одеялами на  веранде санаториума,  я  узнал, что
похороны  были  перенесены  на  воскресенье.  Обстоятельства,  связанные   с
первоначальным назначением и позднейшим изменением дня похорон так запутаны,
что  нет  возможности  осветить их в немногих  строках. Сталин маневрировал,
обманывал не только меня, но, видимо, и  своих участников по  триумвирату. В
отличие от  Зиновьева,  который подходил ко  всем  вопросам с  точки  зрения
агитационного эффекта,  Сталин руководствовался в своих рискованных маневрах
более осязательными соображениями. Он мог бояться, что я свяжу смерть Ленина
с прошлогодней беседой о яде, поставлю  перед врачами  вопрос,  не  было  ли
отравления; потребую специального анализа. Во всех  отношениях было  поэтому
безопаснее удержать


     меня  подалее до того  дня, когда оболочка  тела будет  бальзамирована,
внутренности сожжены, и никакая экспертиза не будет более возможна.
     Когда я спрашивал врачей  в Москве о непосредственных  причинах смерти,
которой  они  не ждали,  они  неопределенно разводили руками. Вскрытие тела,
разумеется, было произведено с соблюдением всех необходимых обрядностей:  об
этом  Сталин в качестве генерального секретаря позаботился  прежде всего! Но
яду  врачи не  искали, даже  если более проницательные допускали возможность
самоубийства. Чего-либо другого они,  наверное, не  подозревали.  Во  всяком
случае, у  них  не  могло  быть  побуждений  слишком  утончать  вопрос.  Они
понимали, что  политика  стоит над медициной. Крупская написала  мне в Сухум
очень горячее письмо45; я не беспокоил расспросами на эту тему. С
Зиновьевым и  Каменевым я возобновил личные отношения только через два года,
когда  они  порвали  со   Сталиным.   Они   явно   избегали  разговоров   об
обстоятельствах смерти Ленина, отвечали односложно,  отводя глаза в сторону.
Знали  ли они что-нибудь или только подозревали? Во всяком случае, они  были
слишком тесно связаны со Сталиным в предшествующие три  года  и не могли  не
опасаться,  что  тень  подозрения  ляжет  и  на  них. Точно  свинцовая  туча
окутывала  историю смерти  Ленина. Все избегали разговора об ней, как если б
боялись  прислушаться   к  собственной   тревоге.   Только   экспансивный  и
разговорчивый  Бухарин  делал  иногда с глазу на глаз неожиданные и странные
намеки.
     -- О, вы не  знаете Кобы,-- говорил он  со  своей испуганной улыбкой.--
Коба на все способен.
     Над  гробом Ленина Сталин прочитал по  бумажке клятву  верности заветам
учителя в  стиле  той  гомилетики,  которую он  изучал в тифлисской духовной
семинарии. В ту пору клятва осталась малозамеченной. Сейчас она вошла во все
хрестоматии и занимает место синайских заповедей.
* * *
     В  связи   с   московскими   процессами  и   последними  событиями   на
международной арене имена Нерона и Цезаря Борджиа  упоминались не  раз. Если
уж  вызывать  эти  старые  тени,  то  следует,  мне  кажется,  говорить,   о
сверх-Нероне  и  сверх-Борджиа,--   так  скромны,   почти  наивны,   кажутся
преступления тех эпох по сравнению  с подвигами  нашего  времени. Под  чисто
персональными аналогиями можно, однако, открыть более  глубокий исторический
смысл. Нравы римской  империи упадка складывались на  переломе от рабства  к
феодализму, от язычества к христианству. Эпоха Возрождения  означала перелом
от  феодального общества к  буржуазному, от католицизма  к протестантизму  и
либерализму.


     В  обоих  случаях  старая  мораль  успела  истлеть  прежде,  чем  новая
сложилась.
     Сейчас мы снова живем  на  переломе двух  систем, в  эпоху  величайшего
социального  кризиса, который, как всегда, сопровождается  кризисом  морали.
Старое расшатано  до  основания. Новое едва начало  строиться. Когда  в доме
провалилась крыша,  сорвались с цепей окна  и двери, в нем неуютно  и трудно
жить.  Сейчас  сквозные  ветры  дуют  по всей  нашей  планете.  Традиционным
принципам морали приходится все  хуже и хуже, и  притом не только со стороны
Сталина... Историческое объяснение не  есть, однако, оправдание. И Нерон был
продуктом  своей эпохи.  Но после его гибели его статуи  были разбиты, и его
имя выскоблено отовсюду. Месть истории страшнее мести самого могущественного
генерального секретаря. Я позволяю себе думать, что это утешительно.
     13 октября 1939 года Койоакан


     ПРИЛОЖЕНИЕ
ПИСЬМО ТРОЦКОГО ПЕРЕВОДЧИКУ Ч. МАЛАМУТУ
     Дорогой товарищ Маламут!
     Я опасаюсь, что в "Лайф" сталинцы ведут  какую-то интригу, говорят, что
в  аппарате  этого  журнала много  сталинцев. Я  до  сих пор  не получил  от
редакции никакого  ответа. Не знаете ли Вы,  в  чем  дело? Заплатить они все
равно обязаны, так как статья заказана.
     Что касается вопроса  о дне похорон, то, насколько я теперь понимаю, на
основании полученных мною справок, в частности, Вашего письма, дело обстояло
следующим образом.  Когда я вернулся  из Сухума  в Москву и  когда у меня  с
несколькими  ближайшими товарищами  шел разговор  о  похоронах  (вопрос  был
затронут  скорее  вскользь,  т.  к.  прошло  уже  свыше  трех месяцев),  мне
говорили: он (Сталин) или они (тройка) вовсе не думали устраивать похороны в
субботу, они  хотели лишь  добиться вашего  отсутствия. Кто мне говорил это?
Может быть, И. Н. Смирнов или Муралов, вряд  ли Склянский, который был очень
сдержан и осторожен. Так у меня сложилось впечатление, что о субботе не было
вообще разговору.
     Теперь   я  вижу,  что   махинация  была  сложнее.  Сталин  не  решился
ограничиться одной телеграммой мне о том, что  похороны состоятся в субботу.
От имени Политбюро,  а  может  быть, секретариата ЦК, он отдал  распоряжение
военным  властям  о подготовке к субботе. Муралов  и  Склянский, разумеется,
приняли распоряжение за чистую монету, хотя и были удивлены  слишком близким
сроком. Зиновьев принял такие же меры по Коминтерну.
     Что Сталин с самого начала считал субботний срок фиктивным, вытекает из
ряда обстоятельств, и, в частности, из приведенного Вами  показания Вальтера
Дуранти46. Он утверждает,  что  многие лица  успели  приехать  на
похороны из мест, отстоящих от Москвы дальше, чем  Тифлис. Он  не объясняет,
однако, как им удалось совершить такое чудо. Между тем объяснение просто. На
похороны  прибыли  из  отдаленных  мест,  конечно,  наиболее   ответственные
чиновники: секретари комитетов, председатели исполкомов и  пр. В этот период
у Сталина с большинством крупных  аппаратчиков,  как было разоблачено на XIV
съезде партии,  был особый "личный"  шифр  для  сношений по  всем  вопросам,
которые  направлены  были  против  меня.  Прежде  чем  в  газетах  появилось
какое-либо  оповещение   о  смерти  Ленина,  все  эти   секретари  получили,
несомненно, шифрованные телеграммы


     с приказанием немедленно выехать в Москву, вероятнее всего, без всякого
указания дня похорон. Ввиду критического момента, Сталин мобилизовал во всей
стране своих аппаратчиков. Он не мог  бы вызвать на  похороны людей, которые
находились дальше от Москвы, чем Тифлис,  если бы действительно имел  в виду
похороны в  субботу. Интрига оказалась сложнее, чем мне, находившемуся тогда
в Суху-ме, казалось  по беглым разговорам в Москве несколько месяцев спустя.
Но суть дела остается та же.
     Кстати, тот факт, что  Дуранти несколько лет спустя тщательно разъяснил
этот  эпизод,--  разумеется,  по указанию сверху,--  показывает, что  Сталин
считал полезным замести и этот след.
     17 ноября 1939 года Койоакан


СТАЛИН ПРОТИВ СТАЛИНА
     Ложь есть  социальная функция. Она отражает противоречия между людьми и
классами.   Она   нужна   там,  где  нужно  прикрыть,   смягчить,   замазать
противоречие.  Где  социальные антагонизмы имеют  долгую историю,  там  ложь
приобретает уравновешенный,  традиционный, почтенный  характер.  В  нынешнюю
эпоху небывалого обострения борьбы между классами  и нациями ложь приобрела,
наоборот, бурный, напряженный, взрывчатый характер. Никогда  со времен Каина
не лгали еще  так,  как лгут в наше время. К  тому же к  услугам  лжи  стоят
сейчас  ротационные машины,  редко кинематограф. В мировом  хоре лжи  Кремль
занимает не последнее место.
     Много  лгут, правда, фашисты. В  Германии  имеется специальный режиссер
фальсификаций:  Геббельс. Аппарат  Муссолини  тоже не бездействует. Но  ложь
фашизма  имеет, так  сказать,  статический  характер.  Она  почти монотонна.
Объясняется это тем, что между повседневной  политикой фашистской бюрократии
и  ее абстрактными формулами нет  того  ужасающего противоречия, которое все
больше   развертывается  между   программой   советской  бюрократии   и   ее
действительной  политикой.  В  СССР  социальные   противоречия  нового  типа
возникли  на  глазах ныне живущего  поколения.  Над народом  сразу поднялась
могущественная паразитическая  каста. Самое существование ее есть вызов всем
тем принципам,  во имя  которых произведена была Октябрьская  революция. Вот
почему эта "коммунистическая" (!) каста вынуждена лгать более,  чем какой бы
то ни было из правящих классов человеческой истории.
     Официальная ложь  советской  бюрократии,  отражающая  разные  этапы  ее
восхождения, меняется  из  года в  год.  Последовательные пласты лжи создали
чрезвычайный хаос  в официальной идеологии. Вчера бюрократия говорила не то,
что  третьего дня, а сегодня говорит не то,  что вчера. Советские библиотеки
превратились  таким  образом  в  очаги страшной заразы.  Студенты,  учителя,
профессора, наводя-


     щие справки в  старых газетах и журналах, открывают на каждом шагу, что
одни  и  те же вожди  по  одним и тем же  вопросам  высказывали  на коротком
промежутке  времени   прямо  противоположные  суждения,   притом  не  только
теоретического,  но  и  фактического  характера,  проще  сказать,  лгали   в
зависимости от изменчивых интересов дня.
     Так возникла необходимость упорядочить ложь, согласовать фальсификации,
кодифицировать подлоги.  После длительной  работы в Москве выпущена  в  этом
году  "История Коммунистической партии" под редакцией Центрального Комитета,
вернее сказать, самого Сталина. Никаких ссылок, цитат, доказательств в  этой
"Истории"  нет,   она  представляет  собою  продукт  чисто  бюрократического
вдохновения. Чтоб опровергнуть хотя бы главные  фальсификации, изложенные на
350  страницах этой  книги,  понадобилось бы  несколько  тысяч  страниц.  Мы
попытаемся дать читателю понятие  об амплитуде лжи на одном, правда наиболее
ярком,  примере,  именно на  вопросе  о руководстве  Октябрьской революцией,
причем заранее делаем вызов господам  "друзьям" опровергнуть хотя бы одну из
наших цитат,  хотя бы одну из наших дат, хотя бы одну фразу в одной из наших
цитат, хотя бы одно слово в одной из фраз.
     Кто руководил октябрьским переворотом? Новая "История" отвечает на этот
вопрос вполне категорически: "...партийный центр по руководству  восстанием,
во главе с тов. Сталиным". Замечательно, однако, что об этом центре никто не
знал до 1924 г. Нигде, ни в газетах, ни в мемуарах и официальных актах вы не
найдете  ссылки на  деятельность партийного центра "во  главе  со Сталиным".
Легенда  о  партийном   центре  стала  фабриковаться  только  с  1924  г.  и
окончательного   своего  развития  достигла  в  прошлом  году  с   созданием
специального фильма "Ленин в Октябре".
     Принимал  ли  кто-нибудь  еще  участие в  руководстве,  кроме  Сталина?
"Товарищи Ворошилов,  Молотов,  Дзержинский, Орджоникидзе, Киров, Каганович,
Куйбышев, Фрунзе,  Ярославский  и  другие,--  гласит  "История",--  получили
специальные  задания  партии  по  руководству  восстанием на  местах". К ним
прибавлены еще Жданов и... Ежов. Здесь назван полностью штаб Сталина. Других
руководителей, как оказывается, не было. Так гласит "История" Сталина.
     Берем в руки  первое издание  Сочинений Ленина, выпущенное  Центра