присвистнул.
   - О, простите меня, -  протянул  он  на  аристократический  манер,  -  Я,
кажется, зашел по ошибке в служебный коридор. Мне так неловко...
   Ивард нервно хихикнул, Монтроз хлопнул его по
   Плечу.
   - Потише, парень.
   Коридор завершался дверью, за которой обнаружилась узкая лестница.
   - Эта идет через все уровни в аванзал и открывается там  потайной  дверью
за коврами.
   Они начали  подниматься.  Пролеты  были  довольно  короткими,  по  четыре
площадки между каждыми двумя этажами. На верхней площадке  Брендон  подождал
остальных, потом оглянулся на Вийю.
   - Там никого нет, - ответила она, - хотя они ощущают кого-то немного ниже
и в стороне.
   Брендон набрал код на маленькой панели рядом с дверью.  На  ней  вспыхнул
красный огонек и тут же сменился зеленым.
   - Сигнализация  отключена,  -  сообщил  он,  Он  приоткрыл  дверь,  двумя
пальцами осторожно  отодвинул  край  ковра  и  выглянул.  Потом  размашистым
движением откинул ковер в сторону и, скривив рот в подобии улыбки, пропустил
остальных в свой мир.

***

   В комнате было холодно, и Омилов лежал обнаженный, привязанный за руки  и
за  ноги  к  металлической   кушетке.   Дуновение   холодного   воздуха   из
расположенной на ближней стене вентиляционной решетки добавляло  неудобства,
но все это не шло ни в какое сравнение с мучительным ожиданием.
   Эсабианов помощник-бори привел его в эту комнату и сдал  с  рук  на  руки
молчаливому здоровяку, сказав ему несколько фраз на гнусавом  должарианском.
Темное лицо здоровяка было покрыто шрамами, руки корявостью напоминали корни
старого дерева, но даже так Омилову нечего и  думать  было  тягаться  с  ним
силой. Он быстро, ловко и без  малейших  усилий  раздел  его  и  привязал  к
кушетке; слабых попыток  Омилова  сопротивляться  он,  казалось,  просто  не
замечал. Потом он обрил  Омилову  голову  и  оставил  наедине  с  невеселыми
размышлениями.
   Рядом с его  головой  находился  пульт,  от  которого  тянулся  провод  к
подвешенной на шарнирном кронштейне решетчатой конструкции. По стенам стояли
полки с разнообразными контрольными и диагностическими приборами.  Рядом  со
столом - Омилов мог видеть его, повернув голову, - стояла вращающаяся  тумба
с аккуратно разложенными на ней холодно поблескивающими, непонятными, но  от
этого не менее зловещими инструментами.  Казалось,  каждый  из  них  снабжен
множеством игл, режущих кромок и зазубрин.
   Он отвернулся, стараясь не думать о том, что его  ждет.  Было  совершенно
очевидно, что эта пауза в одиночестве сама по себе уже начало пытки.
   Известие о смерти Наоми потрясло его, и не только потому,  что  отняло  у
него  надежду  на  относительно  быструю  смерть  от   болевого   шока   или
аллергической реакции на наркотик. Несмотря на завоеванную ею репутацию - её
прозвище характеризовало скорее степень эффективности её работы  -  он  знал
Наоми как исключительно деликатного  человека,  пожертвовавшего  собственным
стремлением к милосердию ради нужд правосудия. Она была  также  великолепным
администратором, сочетая твердость, уважение к мнению других и  такт,  столь
необходимые при общении с Невидимыми - мужчинами  и  женщинами,  облеченными
особым доверием Панарха, о котором знали только они сами, Панарх и она.  Ему
было искренне жаль ее.
   Дверь тихо  отворилась,  и  Омилов  повернул  голову,  чтобы  посмотреть.
Металлическая сетка холодила щеку. В  комнату  вошел  и  молча  остановился,
глядя на него, высокий человек с резкими, надменными чертами лица.  Рядом  с
ним стоял второй человек, ниже ростом. Голова высокого мужчины была  обрита,
и голый череп пестрел фантастическими узорами ярких, металлизованых  цветов,
основной темой которых  были,  похоже,  глаза,  когти  и  зубы.  Одежда  его
представляла собой длинный халат из какого-то тяжелого, блестящего материала
цвета запекшейся крови; рукава оставляли  руки  обнаженными  по  локоть,  но
широкие обшлага опускались почти до  пола.  Бросив  на  Омилова  равнодушный
взгляд, он поддернул обшлага и заправил свободную часть их под  напоминавшие
погоны петли на плечах; ассистент помог ему закрепить их  в  том  положении.
Внешне эффект оказался достаточно неприятным: все  это  напоминало  птицу  с
подрезанным крыльями или демона.
   Он  заговорил,  и  голос  его  оказался   неожиданно   мягким,   лишенным
властности.
   - Меня зовут Эводх радах'Энар, я пешж машхадни Аватара - он  доверил  мне
твою смерть.
   Пока он говорил, его ассистент прошел в голову кушетки и начал возиться с
пультом.
   - Меня не волнует, будешь ты сотрудничать со мной или нет;  поскольку  ты
не должарианец, от тебя нельзя ожидать ни того, что ты поймешь всю оказанную
тебе честь, ни правильной смерти. Поэтому для меня в этом тоже нет  чести  -
всего лишь извлечение информации.
   Омилов изо всех сил старался не выдать своих чувств. Человек  говорил  на
уни, и дикость его слов  казалась  в  сочетании  с  привычным  языком  вовсе
невыносимой.
   - Тем не менее, для того чтобы ты хотя бы отчасти понимал искусство эммер
мас'хаднитал  -  полагаю,   точнее   всего   это   переводится   как   "боль
преображающая" - я буду по мере процесса объяснять тебе свои действия до тех
пор, пока ты будешь сохранять способность воспринимать что-либо.
   Омилов дернулся - ассистент неожиданно нежно приподнял ему голову и надел
на нее тот странный  проволочный  колпак.  Прикосновение  металла  к  бритой
голове показалось ему теплым.
   Эводх заговорил снова, глядя  сквозь  Омилова;  голос  его  звучал  почти
задумчиво.
   - Существует великое множество разновидностей боли, и  во  всех  заметное
место играет страх.
   Ассистент повернул на пульте  рычажок,  и  до  Омилова  донеслось  слабое
гудение. Что-то засвербило в голове, прямо за глазами.
   - Можно выделить  несколько  основных  типов  страха:  в  первую  очередь
"падение"... - Омилов ахнул, когда кушетка, казалось, выпала из-под него,  -
"неожиданные громкие звуки"... - Голова содрогнулась от близкого  взрыва,  и
он даже ощутил кожей  взрывную  волну,  -  "удушение"...  -  Весь  воздух  в
помещении разом куда-то исчез, и задыхающиеся легкие свело острой болью. - К
основным типам относится также страх перед неизвестностью,  который  ты  уже
начинаешь испытывать. Имеется еще множество более сложных  и  индивидуальных
видов страха, каковые я намерен выявить и использовать на протяжении  твоего
преображения. Умовыжималка обеспечивает и другие  эффекты,  которые  помогут
мне в моих изысканиях. Так, я могу вовсе отключить любое из твоих чувств...
   Одно за другим каждое  из  чувств  Омилова  исчезло  и  снова  вернулось:
зрение, слух, осязание, ориентация...
   - ...но я могу и усилить их.
   Внезапно  металлическая  сетка,  на  которой  лежал   Омилов,   сделалась
невыносимо холодной, а легкое дуновение  вентилятора,  казалось,  сдирало  с
него кожу. Кислый запах собственного пота и странные, зловонные запахи  двух
должарианцев затмили собой все  остальные.  Удары  его  собственного  сердца
отдавались в ушах грохотом стартующего звездолета. Эводх наклонился и  легко
провел ногтем  по  животу  Омилова:  тому  показалось,  будто  его  пронзили
раскаленным железным прутом. И тут боль вдруг исчезла. Омилов ощущал  только
вкус крови во рту от прокушенной губы  -  наверное,  он  пытался  остановить
зарождавшийся  в  нем  вопль.  Ничто  в  его  жизни  не  подготовило  его  к
должарианской технологии боли.
   Эводх помолчал немного, глядя на него сверху вниз.
   - Ваша культура считает, что  страх  перед  смертью  сильнее  всего.  Мы,
должарианцы, знаем, что это  не  так.  Страшнее  всего  боязнь  не  умереть,
продолжать жить даже тогда, когда  тело,  в  котором  ты  с  удобствами  жил
столько лет, разрушено и не подлежит восстановлению.
   Он взял с тумбы маленький металлический цилиндрик,  из  нижней  плоскости
которого торчала игла, и покатал между пальцами. В движениях его не было  ни
капли показухи - скорее, непроизвольные жесты мастера  своего  дела,  и  это
страшило гораздо больше, чем открытая угроза.
   - Вот тут и начинается настоящее искусство. Жаль, что как объект  его  ты
не сможешь оценить его завершения.
   Гудение умовыжималки усилилось, и Омилов разом утратил контроль над своим
телом. Он сохранил способность чувствовать, по пошевелиться уже не мог.  Все
опять заполнил кислый запах, и он понял, что это не  выдержал  его  желудок.
Стыд, злость и ужас захлестнули его. Эводх поднес цилиндр к его лицу.
   -  Мы  начнем  со  стимуляции  тройничного  нерва.  После  у  тебя  будет
возможность говорить - если ты, конечно, захочешь.
   Страх Омилова  достиг  своего  предела,  когда  он  осознал  свою  полную
беспомощность. Даже при желании ему уже не остановить пытку,  предав  своих.
Он успел еще вознести короткую молитву Несущему Свет, а потом игла вонзилась
ему в щеку, и невыносимая боль, равной которой он никогда еще не  испытывал,
затмила все остальное.

***

   Следом за остальными Грейвинг вышла из-за складки  драпировок  и  тут  же
застыла. Даже эйя замерли на мгновение - возможно, они просто реагировали на
эмоции остальных.
   Аванзал перед входом в  Зал  Слоновой  Кости  был  устлан  мягким  ковром
темно-голубого  цвета,  украшенным  вышитыми  золотом  солнцами  и  древними
символами.  Высокие  стены  с  равными  интервалами  прерывались  витражами,
вобравшими в себя все стили тысячелетнего развития искусства. Высоко над  их
головами парила под потолком огромная хрустальная люстра - перевернутый вниз
головой фонтан искрящегося света.
   В дальнем  конце  зала  виднелись  две  десятиметровых  дверных  створки,
украшенные абстрактными резьбой и инкрустацией.  На  противоположном  конце,
недалеко от того места, откуда  они  вышли,  из  мозаичного  пола  вырастала
легкая спиральная лестница, ведущая на балкон. Казалось, в ней  не  найти  и
двух одинаковых,  изваянных  из  редкого  камня  ступеней.  Невозможно  было
сказать, на  чем  они  держатся:  она  висела  в  воздухе  словно  застывшее
изображение взлетевшей с поверхности тихого пруда птицы.
   И по всему залу произвольно, в гармоничном беспорядке стояли  пьедесталы,
на которых красовались произведения искусства  всех  видов  и  эпох;  другие
висели по стенам.
   Грейвинг медленно огляделась  по  сторонам,  потом  еще  раз,  медленнее.
Первый взгляд на все это великолепие буквально оглушил ее.  Она  ошеломленно
разглядывала  предмет  за  предметом,  пытаясь   запомнить   каждый,   чтобы
вспоминать это, когда  она  вернется  в  обычный,  убогий  мир  -  то  место
Вселенной, где ей полагалось находиться. "Красота" была для нее еще одним из
тех слов, которые  утратили  свой  смысл  -  и  все  же  она,  эта  красота,
существовала, окружая её со  всех  сторон  дарами  неизвестных  ей  культур,
творениями давно умерших мастеров. Внезапно ей захотелось знать  имена  всех
этих художников, хотя глаза её щипало, и ей было трудно  читать  надписи  на
маленьких табличках. Вот она, вечность. Ей такое не грозит.
   Странное чувство безысходности овладело  ею.  Если  не  считать  каких-то
смутных воспоминаний раннего детства, жизнь её лишена была красоты - а она в
отместку отрицала само существование этой красоты. Она  оглянулась,  пытаясь
сквозь затуманившую зрение дымку найти Иварда. её брат восторженно переходил
от предмета к  предмету,  распихивая  по  карманам  все,  что  подходило  по
размерам, а когда карманы набились доверху - просто в охапку.
   Локри тоже носился вдоль стендов с необычной для него  резвостью,  наугад
хватая все, что подвернется под руку. Он оступился, налетел на статуэтку  из
дутого  стекла  -  та  сверкнула,  падая,  радугой  сумасшедших   красок   и
разлетелась на мелкие осколки.
   - Вот черт! - раздраженно воскликнул Локри, и Ивард хихикнул.
   Грейвинг все это показалось каким-то надругательством, и она отвернулась.
Горечь её усилилась от того, что в смехе  Иварда  ей  послышался  тот  самый
цинизм, которому она сама учила его - для самообороны. Это никогда не было в
его духе.
   Внимание её привлек маленький серебряный предмет на матово-черном фоне  -
прямо у её плеча. При ближайшем рассмотрении это оказался округлый  медальон
с выгравированной на  нем  раскинувшей  широкие  крылья  птицей.  Гравировка
где-то стерлась, а где-то потемнела, но даже так в парящей  птице  ощущались
своеобразные мощь и величие. По периметру медальона шла  надпись  совершенно
незнакомыми округлыми буквами.
   Она нагнулась прочитать табличку, и по всем  нервам  её  пробежала  искра
возбуждения, когда она увидела слова: "...с Утерянной Земли".
   Не обращая внимания на боль в раненом плече, она  подняла  руку  и  сняла
медальон  со  стенда.  Тяжелый  металл  холодил  руку.  Серебряная  птица  -
Грейвинг. С Утерянной Земли.
   Ее пальцы сомкнулись на медальоне, потом  она  обернулась  посмотреть  на
остальных. Многие стенды уже опустели. Ивард  с  Локри  сновали  взад-вперед
вдоль противоположной стены; Монтроз не спеша прохаживался  между  стендами,
тщательно выбирая.
   Эйя стояли на месте и, задрав головы под таким неестественным углом,  что
Грейвинг показалось, будто это у нее заболела шея, смотрели на люстру. Потом
они разом издали странный, высокий до боли в зубах звук.
   Поэзия? Музыка? Может, Вийя знает, что это такое.  Грейвинг  поискала  её
взглядом  -  она  медленно  переходила  от  предмета  к   предмету,   больше
разглядывая, чем собирая.
   Крисарха, похоже, его собственный зал  не  интересовал  ни  капельки.  Он
сидел на нижней ступени лестницы, задумчиво облокотившись на колени.
   Повинуясь  неожиданному  импульсу,  она  подошла  к   нему.   Когда   она
приблизилась, он поднял на нее вопросительный взгляд.
   - Почему вы ничего не берете? - спросила она. - Или вам надоели  все  эти
штуки?
   Брендон посмотрел на Иварда и Локри и снова опустил взгляд - так  быстро,
что она поняла: ему это тоже кажется грубым насилием. Почему-то это  привело
её мысли в замешательство.
   - Искусство принадлежит гражданам Панархии, - ответил он  наконец.  -  Не
мне.
   - Мы не граждане, - сухо возразила она. - Мы рифтеры.
   - Вы были гражданами. И потом, это ничего уже не меняет... - Он  помолчал
и пожал плечами, потом криво улыбнулся. - Лучше пусть  это  достанется  вам,
чем должарианцы используют это в качестве мишеней для стрельбы.
   - Если бы Маркхем был еще жив, - спросила она неожиданно для самой  себя,
- а Хрим не напал бы... Чего бы вы просили у него?
   Глаза Брендона удивленно расширились. На этот раз  он  дольше  колебался,
прежде чем ответить. Это молчание  нервировало  Грейвинг  сильнее,  чем  она
могла бы ожидать: его ответ был ей  очень  важен,  хотя  она  не  смогла  бы
сказать почему. И хотя  она  скорее  умерла  бы,  чем  поклонилась  ему  или
выказала какие-нибудь другие почести  из  тех,  что  знала  по  видео,  этот
человек казался ей такой же частью огромного дворца и всей  этой  красоты...
или этот дворец был частью этого человека.  Она  обращалась  к  нему  как  к
равному, ибо много лет назад дала себе такой зарок, и  все  же  она  ощущала
огромную пропасть между этим Крисархом из Дулу, которого растили  для  того,
чтобы властвовать, среди всей этой красоты и  богатства,  и  лишенной  имени
рифтершей, которая и брата-то своего могла защитить лишь с трудом.
   Но он ответил.
   - Я попросил бы его присоединиться ко мне в одной спасательной  операции,
- сказал он. - В  набеге  на  крепость  моего  старшего  брата  на  Нарбоне.
Освободить певицу, которую он держал в плену,  чтобы  добиться  уступчивости
моего второго брата.
   Грейвинг резко выдохнула:
   - Так вы верите в справедливость?
   - Поэтому я и бежал, - ответил он так тихо, что она едва услышала.
   - Так все это не оттого, что вам, чистеньким,  все  равно,  а  просто  вы
ничего не знаете? - спросила она. - Я правильно поняла? Вы не знаете ни  про
шахты Натцу Четыре, ни про то, как нас покупают,  пока  мы  еще  малы  и  не
понимаем ничего, как нас гноят в шахтах?
   Брендон сжал губы.
   - Согласно Пакту Анархии...
   - Я знаю.  Но  вы  бы  исправили  это,  если  бы  могли,  верно?  Маркхем
постарался бы, - продолжала она, говоря торопливее, чем  когда-либо  за  всю
свою жизнь. - Он и пытался... - Она замолчала и  судорожно  сглотнула.  -  И
погиб за это.
   - Обещаю, Грейвинг. Если я смогу, я сделаю это. - Он поднял правую руку.
   Взгляд  её  снова  затуманился,  и  она  усилием  воли   заставила   себя
успокоиться.
   - Ты не знаешь, что это там делают эйя? - спросил Крисарх другим,  легким
тоном, глядя на маленькие белые фигурки. Она поняла, что он  нарочно  сменил
тему, давая ей прийти в себя, и ощутила благодарность  к  нему,  хотя  и  не
выказала ее. - От этого их звука хрусталь может  разлететься,  -  усмехнулся
он.
   - Должно быть, Вийя знает, - по возможности спокойно ответила она.
   - Пошли спросим. - Он поднялся со ступеньки, приглашающе улыбнувшись  ей.
Она дернула здоровым плечом.
   - Почему вы разрешаете  грабить  ваши  ценности?  Или  у  вас  припрятано
что-нибудь подороже? Он слегка поморщился:
   - Так уж меня, пожалуй, воспитали: взять это я, конечно, мог бы,  но  вот
продать - никогда. И что бы я делал с ящиком бесценных сокровищ?  Похоже,  у
меня и дома-то сейчас свободного нет.
   Она почувствовала,  что  невольно  улыбается  его  словам.  Кажется,  она
справилась со своими чувствами.
   - Вот я и размышлял, как бы мне подбить дворцовый компьютер перевести  на
меня побольше денег из тех, что новые его жильцы считают своими.
   Она рассмеялась.
   - Посмотрим, что мне удастся придумать, когда мы выйдем отсюда.
   Они подошли к Вийе, и Брендон махнул рукой в сторону эйя.
   - Что они делают под люстрой?
   - Они выражают восхищение её красотой, используя для этого  что-то  вроде
пения. - Капитан бросила короткий взгляд  в  их  сторону.  -  Они  почти  не
пользуются речью, только в моменты сильного стресса.
   - Вы понимаете, что они говорят или о чем поют?
   - Да, напрямую из их сознания. Он кивнул.
   - Но вы же не телепат, а только темпат.
   Капитан смерила Брендона оценивающим взглядом,
   - С ними все немного по-другому, - ответила она.
   Должно  быть,  Брендон,  как  и  Грейвинг,  понял,  что  никакой   другой
информации об отношениях с эйя он от Вийи не  добьется.  Крисарх  кивнул  на
остальных, деловито отбирающих сокровища.
   - Похоже, вас не очень-то интересует все это "налетай -  подешевело!",  -
заметил он, глядя на Иварда, пытавшегося снять что-то, накрепко  приделанное
к стене.
   Вийя едва заметно пожала плечами.
   - Как капитан я и так получаю пятьдесят процентов всего, что они наберут.
- Она едва заметно улыбнулась. - Повидав  небольшую  часть  вашего  дома,  я
больше не беспокоюсь насчет оплаты ремонта "Телварны", так что  могу  просто
любоваться в свое удовольствие.
   Они медленно продвигались по залу и остановились как раз у пьедестала, на
котором поблескивало что-то в льющемся сверху мягком свете. Это была цепочка
из крупных  -  пожалуй,  слишком  крупных,  чтобы  надевать  её  на  шею,  -
серебряных звеньев, потемневших от времени. К пей крепился большой  овальный
камень в простой оправе.  Неограненный  камень  имел  цвет  хмурых  утренних
облаков.
   У Грейвинг перехватило дыхание от бездонной глубины камня.
   Брендон протянул руку, снял цепочку со стенда и протянул её Вийе,  уронив
камень ей на ладонь. Камень медленно ожил - наверное, разогретый  теплом  её
руки. Он замерцал радугой  переливающихся  голографических  цветов,  осветив
внутренним сиянием её руку. Эффект был потрясающий, хоть лицо её и  осталось
бесстрастным.
   - Камень Прометея, - пояснил Брендон.  -  Найден  в  обломках  звездолета
неизвестного  происхождения  в  облаке  Оорта,  в  системе  Ндигвы  примерно
четыреста пятьдесят лет назад. Никому до сих пор не  известно  ни  чья  раса
изготовила его, ни откуда он взялся.
   Он огляделся