ожет, Лар... или Моррийон...
   - Подождем Вийю, - сказал Жаим.
   - Точно, - пробасил Монтроз. Марим скорчила гримасу.
   - Вы же знаете - она велит молчать.
   - Если это делается для того, чтобы нас не убили, то я и помолчать  могу,
- сказал Монтроз. - Это лучше, чем сказать не те слова не тому человеку.
   - На этой станции только и есть, что не те люди, - сказала Седри, и Марим
вздохнула.
   Дверь чмокнула, и вошли Вийя и эйя. Вийя посмотрела  на  пульт,  и  Седри
сказала ей:
   - Отключены.
   - В той стене открылась дыра, -  быстро  проговорил  Локри,  -  и  оттуда
вывалился Анарис. Когда тряска кончилась, он встал, сказал, что поговорит  с
тобой позже - не здесь, - приложил руку к стене, вот так, и снова исчез.
   Вийя посмотрела на стену и проводила взглядом эйя, ушедших к себе.
   - Вот, значит, каков его хорейский дар.
   - Может, используем это? - спросила Марим.
   - Эсабиан знает, - качнула головой Вийя. Марим с отвращением  фыркнула  и
повалилась на койку спиной к остальным.
   - На станции открылся новый участок, - сказала Вийя.  -  Эсабиан  желает,
чтобы эксперименты велись более интенсивно.
   - Ты сможешь? - спросил Локри. Вийя перевела взгляд  с  задней  стены  на
курчавую голову Марим.
   - Вопрос не в том, смогу ли, а в том, как и когда.  Станция  пробуждается
самостоятельно, и это ограничивает нас во времени.
   Жаима все эти новости встревожили, и  в  глазах  Локри  он  видел  ту  же
реакцию.  Ясно,  что  Эсабиан  захочет  избавиться  от  них,  если   станция
активируется сама и достаточно быстро. Тревожил также тот  факт,  что  Норио
Данали никогда не был недостающим членом Единства. Восьмой у них Анарис -  и
это отчасти объясняет жуткие кошмары, мучившие Иварда на Аресе.
   И парень сказал как-то раз, что Вийе Анарис тоже снится, хотя сама она об
этом молчала.
   В голову Жаиму лезли все новые и новые вопросы.
   Немигающий  черный  взгляд  Вийи  он  встретил,  как  удар.   Она   молча
повернулась и ушла в комнату эйя.
   Монтроз и Седри начали тихо переговариваться между  собой,  Локри  сказал
что-то Иварду. Жаим, не прислушиваясь, последовал за Вийей в голую  холодную
каморку, где  жили  эйя.  Они  уже  свернулись  клубком,  их  дыхание  стало
медленным, и морозный воздух, идущий из вентиляции, колебал  их  белый  мех.
Дверь за Жаимом закрылась.
   -  Последний  член  Единства  -  Анарис,  -  сказал  он.   Вийя   коротко
рассмеялась, и облачко пара вырвалось у нее изо рта.
   - Забавно, правда?
   - Ты скажешь ему о Единстве? - подумав немного, спросил Жаим.
   - Нет. Пусть думает, что это произошло случайно, - это его заинтригует и,
возможно, сделает более склонным к сотрудничеству.
   Жаим медленно кивнул.
   - Притом знать - все равно что участвовать в  заговоре.  Но  как  быть  с
келли?
   - Это наше слабое место. Все зависит от того, насколько хорошо  он  узнал
келли, живя на Артелионе. Я скажу ему, что троица входит в нашу команду и мы
спрятали их на "Телварне", чтобы Эсабиан не расправился с ними так же, как с
их архоном. Если он с келли не общался, я, возможно, сумею внушить ему,  что
это глупые, робкие существа, обладающие телепатическими способностями,  -  а
основным звеном попытаюсь сделать эйя.  Авось  он  тогда  потеряет  к  келли
интерес и оставит их в покое.
   Жаим снова кивнул и сделал глубокий вздох.
   - А что у тебя произошло с Анарисом?
   - Ничего. И не произойдет, если я сама не захочу. Он  снова  почувствовал
стену, но теперь они были одни и Вийя устала - поэтому он не стал отступать.
   - Зачем тебе вообще этого хотеть?
   - Чтобы скрыть наш заговор. Чтобы испытать пределы его  дружбы  -  и  его
вражды.
   Он скрестил руки, дав ей измерить всю глубину его  скептицизма.  Ее  губы
сложились в неприятную улыбку.
   - Чтобы провести время, наконец.
   Жаим помнил прежние Каруш-на Рахали и знал, как бомбардируют Вийю  в  это
время похоть, алчность, гнев и таящийся под ними страх. Все равно  как  если
бы тебя вынудили жить посреди орущей толпы.
   Но он знал и то, что она способна отгородиться от этого,  как  делала  на
Аресе. Вот только захочет ли?
   - Зачем тебе это нужно - проводить время с врагом?
   - Не из симпатии к нему. И не потому, что у  нас  общие  интересы.  И  не
потому, что я питаю к нему нежные чувства. - Ее тон давал понять, что больше
она эту тему обсуждать не желает.
   - Зачем же тогда?
   Ее глаза сузились, но он не отступил. Чтобы попытаться  забыть  Брендона?
Чтобы избавиться от нежелательных эмоций, вернувшись к своим  корням?  Чтобы
досадить Эсабиану? Все эти ответы - только часть истины, а значит,  все  они
ложные. Но инстинкт говорил ему, что Вийя непоправимо испортит  себе  жизнь,
если пойдет этой дорогой.
   - От избытка энергии, - сказала она.
   Жаим засмеялся. Он стоял в морозильной камере, но ему  не  было  холодно:
опасность и разнообразные эмоции,  не  имеющие  к  пей  отношения,  горячили
кровь.
   - Дура ты, - сказал он и залепил Вийе пощечину.

20
АРЕС

   Хотя рука Телоса направила Элоатри на новый путь, от старых привычек  она
так и не избавилась. Закончив медитацию, она сделала три очистительных вдоха
и выдоха и встала. Ее рука машинально потянулась к чаше для подаяния  и,  не
найдя ее, коснулась висящего на шее Диграмматона.
   Пришла пора совершить восхождение к следующей вершине.
   Элоатри села в транстуб, обходя кучки людей с их смехом и разговорами.
   Похоже было, что каждый человек на Аресе либо  уже  отмечает,  либо  едет
отмечать, либо празднует проводы Флота (или горюет) в одиночестве.
   Сады Джихана были почти пусты. В тихом  воздухе  слышался  далекий  смех,
напоминающий крики морских птиц. Элоатри приблизилась к неприметной  двойной
двери, зная, что делает это в последний раз.
   Внутри ее встретила  новая  геометрия  -  изумительная  мандала  ,
созданная из света, стекла и воды. Если бы у Элоатри  не  было  определенной
задачи, она никогда больше не вернулась бы сюда после своего первого  визита
- и совершила бы ошибку, сама того не ведая.  Ежедневные  посещения  Галереи
Шепотов позволили ей изучить мышление Дулу так, как не удалось бы и за  годы
кропотливых занятий.
   Сначала все здесь казалось ей раздробленным, как бы отражающим  структуру
панархистского общества. Теперь она видела это как гештальт, единое целое, а
в голосах и обрывках бесед наблюдалось даже нечто  вроде  синхронистики.  Ей
стило ясно одно: каждый, кто входит сюда, - это пилигрим, хотя и на короткий
срок. А тот, кто создал Галерею, - поборник духовного  странничества.  Такой
была и сама Элоатри в те долгие годы на Дезриене, когда блуждала босиком  по
пыльным дорогам, просила подаяние и искала ответы в медитациях и дискуссиях.
   Много недель она молча наблюдала, как  Ваннис  Сефи-Картано  плетет  свои
сети   вокруг   Брендона   Аркада,   используя   вместо   нитей   убеждение,
обязательства, обмен, прямой приказ и улыбчивую просьбу. Не  совсем  понятно
как - возможно, через "новости", - но скоро, очень скоро, через каких-нибудь
несколько часов, Ваннис затянет последнюю нить, и  сеть  сомкнется.  Брендон
будет вынужден остаться на Аресе, предоставив другим воевать за него.
   Плетение паутины требовало неустанного труда, но каждый раз в пять  часов
вечера Ваннис находила время - и предлог - прийти сюда и  послушать,  о  чем
говорят люди ее круга.
   Элоатри сильно подозревала, что Ваннис  не  нашла  еще  своего  ответа  и
непременно придет сюда в последний раз.
   Зная, что я буду ждать ее здесь.
   Элоатри посмотрела на стеклянную дорожку, - казалось, что  та,  благодаря
расположенным с одной стороны зеркалам, тянется в бесконечность. Голосов  не
было слышно, и тишину  нарушали  только  шаги  Элоатри  и  отдаленный  плеск
фонтанов.
   Элоатри набрала в грудь воздуху и запела.
   Ее голос, отраженный от гладкого стекла, казался скрипучим, старым  и  не
особенно мелодичным, но  это  не  имело  значения.  Песнь,  знакомая  теперь
всякому, кто посещал Галерею в пять часов, служила маяком.

   Если я говорю языками человеческими и ангельскими,
   А любви не имею,
   То я - медь звенящая и кимвал бряцающий...
   Первое Послание к Коринфянам Апостола Павла, гл.13.

   Элоатри знала, что Ваннис ее найдет. Она тоже смотрит на Галерею, как  на
гештальт, но в еще более полном понимании; человек, который, входя в  людную
комнату, способен мгновенно уловить все детали обстановки, туалетов,  поз  и
голосов, уступает полнотой восприятия разве что самому архитектору Галереи.

   Если я имею дар пророчества
   И знаю все тайны и имею всякое познание и всякую веру,
   Так что могу и горы переставлять,
   А не имею любви -
   То я ничто.
   И если я раздам все имение мое
   И отдам тело мое на сожжение,
   А любви не имею...

   Голубой  блик  в  одном  из  зеркал  возвестил  о  появлении   Ваннис   в
небесно-голубых одеждах, с бриллиантовой пряжкой в высоко поднятых волосах.
   Элоатри сложила руки на груди.
   - Зачем вы это делаете?  -  спросил  идеально  поставленный,  музыкальный
голос Ваннис.
   - Контекст этого часа - любовь, -  ответила  Элоатри.  По  точеному  лицу
пробежала гневная искра.
   - Не надо меня высмеивать.
   - Но это правда, -  развела  руками  Элоатри.  Ваннис,  наклонив  голову,
ответила жестом вежливой иронии. - Я не шпионю, - продолжала  Элоатри.  -  Я
наблюдаю и могу поделиться своими наблюдениями, если попросят.
   Грациозный жест Ваннис выразил отрицание.
   - Вы каждый день посылаете сюда своего человека, и он всегда поет одно  и
то же. Я знаю, что это метит в мой адрес, - но с какой целью?
   - Этим словам несколько тысяч лет, дитя мое,  -  сказала  Элоатри,  снова
складывая руки. - Тема представляется мне подходящей для  ваших  пятичасовых
дискуссий,  и  мои  молодые  послушники  говорят,  что  их  вклад   послужил
источником многих интересных диалогов.
   Драгоценные  камни  на  шее  Ваннис  сверкнули  -  признак  затрудненного
дыхания.
   - Не кажется  ли  вам,  что  в  словах  наших  предков  заложена  большая
мудрость? - Элоатри прочистила горло и запела снова:

   Любовь долго терпит, милосердствует,
   Любовь не завидует;
   Любовь не превозносится, не гордится...

   - Разве любовь и  религия  -  не  оксюморон  ? - прервала Ваннис.

   ...Не бесчинствует, не ищет своего,
   Не раздражается, не мыслит зла...

   - Что мудрого может изречь по этому поводу монах, - голос  Ваннис  звучал
холодно и резко, - даже живший четыре тысячи лет назад?

   Не радуется не правде, а сорадуется истине;
   Все покрывает,
   Всему верит,
   Всего надеется,
   Все переносит...

   Элоатри остановилась перевести дыхание. Ваннис ждала  -  ее  глаза  стали
темными от эмоций, залегающими где-то в глубине.
   - Неужели вы действительно верите, что сексуальный опыт дарует  мудрость?
- мягко спросила Элоатри. - Или что у людей, избирающих целомудренный  образ
жизни, нет ни ума, ни сердца?
   Ваннис молчала.
   - Мне не дано знать, что такое союз двух людей, проявляющий лучшее, что в
них есть, - но и вы не узнаете этого, если  будете  принимать  обладание  за
любовь.
   - Что вы хотите этим сказать? - Голос Ваннис резал как алмаз.
   - Я наблюдаю за вами издали с того самого  дня,  как  мы  видели  высадку
рифтеров на Пожирателе Солнц. Я видела, как вы плетете сеть вокруг  Панарха,
чтобы принудить его поступить против собственной воли. Вы вложили в эту сеть
все - ваш ум, вашу волю, ваши способности; все, кроме любви.
   - Но я люблю, - еле слышным шепотом произнесла Ваннис.
   - Нет, не любите. И он не будет чувствовать любви, вырываясь на волю.
   Ваннис пошла было прочь, но обернулась, колыхнув юбками.
   - Это угроза?
   - Конечно же, нет, дитя мое. Я не говорила с ним  об  этом  и  не  стану.
Но... неужели вы думаете, что он ничего не знает о вашей  деятельности?  Чем
другим может быть торжественный прием, оказанный рифтерскому  синдику,  если
не великодушным жестом по отношению к вам?
   Ваннис повторила свое отрицательное движение.
   - Это просто политический ход.
   Элоатри покачала головой и сказала, не прибегая на этот раз к пению:
   - "Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся,  и  языки
умолкнут, и знание упразднится".
   - Я уже слышала это,  когда  была  маленькая,  -  сказала  вдруг  Ваннис,
стиснув руки так, что костяшки побелели. - Я помню, что будет дальше: "Когда
я  был  младенцем,  то  по-младенчески   говорил,   по-младенчески   мыслил,
по-младенчески рассуждал". Вы хотите сказать, что я веду себя как ребенок?
   - Я хочу передать вам письмо, - сказала Элоатри,  и  ее  сердце  забилось
сильнее помимо ее воли.
   Драгоценности в волосах Ваннис дрогнули.
   - Корабли, приходящие сюда,  помогают  связать  воедино  различные  части
ДатаНета. В числе прочего я получила ответ на запрос, который послала  вашей
матери. Ее ответ - это  то,  что  вы  слышите  здесь  каждый  день  вот  уже
несколько недель.
   У Ваннис побелели губы.
   - "Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, когда же лицом  к  лицу;
теперь знаю я отчасти, а когда  познаю,  подобно  как  я  познан.  А  теперь
пребывают сии три: вера, надежда, любовь; но любовь из них больше".
   Элоатри поклонилась Ваннис, поклонилась и пошла прочь.

***

   Когда  Ваннис  вернулась  из  Галереи  Шепотов,  уже   стемнело.   Время,
проведенное в дороге, она использовала, чтобы оправиться  от  шока,  который
вызвало в ней переданное через Верховную Фанессу послание от матери.  Первой
реакцией Ваннис был гнев, по он всего лишь  послужил  отдушиной.  Элоатри  к
нему безразлична, и он не поможет понять, почему мать передала ей именно это
- и именно таким путем.
   Пока  что  следовало  утешаться  двумя  фактами:  мать  жива  и  способна
поддерживать связь, какую бы жизнь ни вела. Это открывало массу возможностей
в будущем.
   В ее будущем. О своем я еще должна позаботиться.
   Ваннис медленно шла по мощеной дорожке к анклаву. Пришло время поговорить
с Брендоном наедине.
   Никто не знал его расписания лучше,  чем  она,  -  он  не  мог  назначить
встречу, даже самую невинную, без того, чтобы  об  этом  не  стало  известно
полудюжине нужных людей. Ваннис, кивнув часовым-десантникам,  вошла  в  сад.
Единственный ее  шанс  -  это  пустить  в  ход  свои  недюжинные  таланты  и
подстроить случай, который  даст  ей  с  Брендоном  достаточно  времени  без
посторонних ушей - как людских, так и электронных.
   Она вышла из-под деревьев перед самой стеклянной дверью в его кабинет, но
мелькнувший в саду золотистый огонек заставил ее оглянуться.
   На террасе, выходящей в зал, горели свечи. Быстро перебрав в  уме  график
светских мероприятий анклава, Ваннис  осталась  в  недоумении.  Быть  может,
официальный обед для ученых  Малого  Совета  почему-то  решили  провести  на
открытом воздухе? Но  это  вызвало  бы  повышенную  суету  у  обслуживающего
персонала, чего Брендон обычно старался избегать. Или он изменил время своей
прощальной пирушки с высшими чинами Флота?
   Ваннис отвела в сторону  кружево  ветвей  и  поднялась  на  террасу,  ища
глазами Фиэрин,  -  та  вызвалась  быть  хозяйкой  на  академическом  обеде,
поскольку оба Омиловых были на него приглашены.
   Но  ни  Фиэрин,  ни  прислуги  видно  не  было.  На   маленьком   столике
поблескивало серебро и стоял тонкий фарфор с золотой каймой. Стол был накрыт
на двоих.
   На террасу вышел Брендон в официальном белом трауре  -  один,  с  пыльной
бутылкой в руках.
   Он прищурился, разглядывая этикетку при слабом  свете  свечей,  улыбнулся
Ваннис и взмахнул бутылкой с удовлетворенным видом.
   - Я же знал, что видел там внизу это Локе с золотым листом. Из  последних
дедовских запасов. Его упрекали за его манеры, мораль,  политику,  друзей  и
врагов, но за вкус в винах - никогда. Отведаем?  -  Он  сделал  приглашающий
жест.
   - Разве мы через час не даем обеда?
   - Омилов устроит его в Обители.  -  Брендон  откупорил  бутылку,  плеснул
немного вина в бокал и подал Ваннис. - Хотите попробовать?
   Ваннис подняла бокал, взболтнув рубиновый напиток. Аромат  дошел  до  нее
прежде,  чем  она  пригубила,  -  тонкий  букет,  вызывающий  ассоциацию   с
расплавленным золотом.
   "Вот мы и одни, - подумала она. - С его подачи".
   И еще: он знает.
   Сердце  послало  сквозь  нее   огненный   разряд,   сменившийся   холодом
уверенности. Он сделал начальный ход в финальной игре.
   - Восхитительно, - сказала она, подставив бокал.
   С ласковой улыбкой он налил ей, потом себе и пригласил ее сесть.
   Они заняли места друг против друга и подняли бокалы в  безмолвном  тосте,
грациозно и четко, словно танцуя менуэт.
   - Мы достигли временного перемирия в вопросе о передаче ДатаНета  в  руки
военных, - сказал он. - Гражданская часть Совета единодушно заявила, что  не
имеет ничего против Уилсонс лично - но принцип, традиции...
   Ваннис ощутила мимолетное головокружение, как будто  станция  пошатнулась
на своей оси. Светский  тон  Брендона  в  сочетании  с  темой  -  точно  они
продолжают давно начатый разговор - был крайне загадочен.
   Собравшись с мыслями, она постаралась поддержать иллюзию и произнесла:
   - На время военных действий. Он сделал утвердительный жест.
   - Нет ли у вас кандидата на послевоенное время?
   Она знала об этих дебатах, но о достигнутом соглашении  -  нет.  Стараясь
соображать быстро, она предложила  пару  имен.  Брендон  подумал  немного  и
одобрительно кивнул.
   Так оно и  шло.  Молчаливые  стюарды  появлялись,  подавали  и  исчезали.
Брендон в самой дружеской манере рассказывал ей о  положении  дел  в  каждом
департаменте формирующегося правительства. Почти все это она уже  знала,  но
знание далось ей нелегко - ее пути к информации зачастую  бывали  долгими  и
запутанными.
   Но были и неизвестные ей вещи, которые она еще не успела разузнать,  -  и
все это он рассказывал ей тем же мягким голосом, как человеку, связанному  с
ним долгими доверительными отношениями.
   Она слушала внимательно и говорила по  существу,  часто  встречая  с  его
стороны согласие и всегда - интерес.
   Игру пока что вел он. Интимная и в то же время  профессиональная  беседа,
сведения, которыми он делился с пей, - все это  входило  в  его  гамбит.  Но
гамбит - еще не победа. Он знает о ее планах - а следовательно,  знает,  что
она в любой момент может разрешить  Нику  Корморану  обнародовать  факты  об
отправке  "Телварны"  к  Пожирателю  Солнц.  И  это  заведомо  удержит  его,
Брендона, здесь.
   Ваннис  чувствовала,  что  все  эти  разговоры,  оставляя  в  стороне  их
политические реалии, предваряют главный ход. Ей  остается  только  подождать
этого хода и объявить ему шах. А затем и мат.
   Они допили бутылку и закончили обед. За кофе с той стороны темного  озера
послышалась тихая музыка.
   Ваннис  она  показалась  знакомой.  На  миг  у  нее  екнуло   сердце   от
предположения, что это новое послание  от  Элоатри,  но  мелодия  перешла  в
минорный ключ. Она все еще напоминала что-то знакомое с  детства,  но  слова
были не те.
   - ...и это снова возвращает нас к Совету, - договорил Брендон. - Я ничего
не забыл?
   Ее сердце болезненно забилось.
   - Как будто нет. - Он смотрел на нее, но она не была еще готова и поэтому
спросила:
   - Что это за мелодия?
   Музыка теперь стала громче, и  можно  было  различить  голоса,  поющие  в
унисон.
   - Светоносное бдение, - сказал он. - Вот и видно, что вы никого из родных
не провожали на войну. - Он поднялся, оставил свой бокал и подал ей руку.  -
Пойдемте.
   Она коснулась пальцами его рукава, чувствуя твердость мускулов под тонкой
тканью. Он держался непринужденно, но был собран. Ваннис  молча  последовала
за ним на другой конец террасы.
   У стены он активировал свой босуэлл. Стена открылась,  и  Брендон  жестом
пригласил Ваннис в аэрокар.
   Больше он не прикасался к  ней.  Они  сели,  и  Брендон  привычной  рукой
включил двигатели. Они тихо