лемы, сир?
   - Нет - просто я знаю, что вы устали и с гораздо большей охотой совершили
бы посадку тихо, без посторонних, чтобы  начать  новую  жизнь  при  минимуме
огласки. Но вы - символ, как  и  я,  и  нас  встречают  люди,  тоже  ставшие
символами. Нам необходимо пройти через символическое действо, которое свяжет
пошатнувшуюся жизнь наших сограждан общими эмоциональными узами.
   Его тон и осанка имели слегка  извиняющийся  оттенок,  а  слова  означали
больше, чем могло показаться - теперь она это знала. Но она слишком  устала,
чтобы докапываться до скрытого смысла. Сейчас она в очередной раз подчинится
велению долга, только и всего.
   - Я готова, сир, - сказала она.

АРТЕЛИОН

   - Они только что вошли в  атмосферу!  -  заорал,  как  пятилетний  малыш,
бледный от волнения Кеас. Он выскочил из дортуара и  понесся  через  холл  в
мальчишеское крыло, крича:
   - Прилетели, прилетели!
   -  Скорее,  Мойра,  -  заныла  Гвени.  -  Когда  ты  оденешься,  они  уже
приземлятся и обедать сядут.
   Мойра трясущимися пальцами прикрепила последнюю из материнских наград.
   - Я их заслужила, - свирепо  заявила  она,  перебрасывая  подступившие  к
горлу рыдания. Она не  станет  плакать,  нет.  Но  она  так  устала,  и  это
последний раз, когда кто-то  наденет  эти  награды  -  матери  следовало  бы
сделать это самой...
   - Дай-ка я, - уже мирно сказала Гвени. - Ты все криво приколола.
   Мойра закрыла глаза, не давая воли тому, что трепыхалось в груди. Дыхание
Гвени отдавало яблоком и сыром, который они ели на завтрак, а  пальцы  ловко
перекалывали ордена  на  новом  мундирчике  Мойры.  Приятно,  когда  о  тебе
заботятся.
   - Готово. Гляди. - Гвени взяла ее за плечи и повернула к зеркалу.
   Мойра открыла глаза и увидела над новым мундиром собственное лицо,  худое
и несчастное. На костлявой груди  красовались  флотские  награды  матери,  к
которым она добавила один из свежих отцовских цветков. Он  тоже  получил  бы
награду, если бы их давали штатским.
   Мойра отвернулась, горько пожалев о том, что не ослушалась приказа Маски,
запретившего Крысам участвовать в операции, и не пошла  вместе  с  отцом  на
захват гиперрации в компьютерном зале дворца. "Тарканцы, хотя и  притихли  в
последнее время, бойцы отменные, и дети должны держаться от них подальше", -
сказал Маска, а через несколько часов вместо известия о победе  другое:  все
участвовавшие в акции погибли, и среди них отец Мойры. И это после того, как
он сказал Мойре, что мать тоже погибла: ее взяли  в  плен  на  другом  конце
планеты, в самом начале войны, и расстреляли, когда  она  отказалась  выдать
засекреченные каналы военной связи.
   То, что трепыхалось в груди, поднялось вверх, и Мойра громко всхлипнула -
прямо в холле, где все могли услышать. Смущенно и  сердито  она  огляделась,
ожидая увидеть насмешки или жалостливые взгляды, - но весь ее  гнев  прошел,
потому что другие Крысы, мальчики и девочки,  тоже  утирали  слезы,  а  Колл
закрыл лицо носовым платком.
   Маска ждал их в вестибюле дворовой школы. Теперь уже не Маска -  он  снял
свой красный шелковый чехол, открыв багровые шрамы на лице, и только  взгляд
остался прежним - прямым и пронзающим насквозь.  В  белом  парадном  мундире
капитана эсминца, он  стоял  неподвижно,  но  свободно,  ожидая,  когда  они
перестанут шептаться.
   Настала тишина, и он сказал:
   - За эти два дня вы потрудились на славу. Благодаря вашим  усилиям  место
встречи Панарха перенесли с нового космодрома к заливу, и  вы  займете  свое
место в строю  вместе  со  взрослыми  бойцами  Сопротивления.  А  теперь  по
машинам: у нас мало времени.
   Молчание длилось еще мгновение, а затем Крысы с громким и продолжительным
"ура" кинулись в аэрокары.
   Мойра кричала вместе с другими, пока не охрипла, и  прыгала  на  сиденье,
как будто это могло унять боль в руках и спине  после  многих  часов  работы
лопатой и снять с сердца груз памяти.
   Они высыпали из машин у залива, и она с долей гордости  и  удовлетворения
оглядела ровное, засыпанное свежей землей поле.
   Исчезли трупы, обгоревшие кусты и постройки: это они сделали в тот первый
день, когда леди Ваннис бросила им вызов и они решили,  что  должны  делать.
Взрослые, откуда-то проведав об этом, прибыли им на  подмогу  в  грузовиках.
Много взрослых, в том числе и совсем незнакомых и таких, которых обвиняли  в
коллаборационизме, - теперь они вышли из своих укрытий  и  присоединились  к
остальным. Их дети тоже помогали, и никто их не прогонял.
   Именно взрослые убрали мертвых, чтобы достойно похоронить их,  и  привели
технику для вспашки, и засыпали израненную землю  привезенной  из  дворцовых
садов почвой до самых дюн, и разровняли песок.
   Зато  Крысы  все  двое  суток  забрасывали  землей  кратер,   оставленный
должарианцами на месте, где сидела Аврой. Сначала они пользовались  большими
экскаваторами, которыми Мойру научил управлять отец, а потом - лопатами.  На
созданном ими кургане они, как только солнце  взошло  этим  утром,  посадили
саженцы  растений,  некогда  вывезенных  с   Утерянной   Земли   и   бережно
культивировавшихся многими поколениями садовников.
   Мойра смотрела, как они качаются от морского бриза, пока у нее  в  глазах
не защипало. Как гордился бы отец - но он уже не увидит, как они вырастут.
   - Вон они!
   - А как нам стать? - осведомился Тсслар, злобно поглядев на Мойру. - Ведь
по-настоящему-то званий у нас нет.
   - Станьте в шеренгу, вот и все, - сказал капитан Хайяши и сам с  заметной
гордостью занял место рядом со стюардом Халкином,  который  был  всего  лишь
штатским.
   Мойра молча стала рядом с Гвени и посмотрела еще раз на курган, где  едва
проглядывала нежная зелень. Она чувствовала себя так, как будто  только  что
очнулась от дурного сна. Но это был не сон: она на  самом  деле  говорила  и
делала то, что прогневало леди Ваннис, и  Маску,  и  злило  других  детей  -
они-то, наверное,  еще  долго  будут  на  нее  злиться.  Это  она  придумала
присвоить Крысам  звания  с  учетом  того,  кто  сколько  раз  встречался  с
тарканцами, потому что знала,  что  в  этом  ее  никто  не  переплюнет.  Все
одобрили эту мысль, пока несколько Крыс ради званий не полезли  на  рожон  и
тарканцы их не убили - тогда все начали обвинять Мойру. Она совершила  много
всякого - и смелых поступков, и глупостей.  Теперь,  поскольку  ее  родители
погибли, она станет воспитанницей Дома Феникса  -  это  значит,  что  Панарх
когда-нибудь просмотрит ее досье и решит, что с ней делать.
   Она сама не знала, кем хочет стать. Их дом опустел, и внутри у  нее  тоже
пусто. Но одно ей ясно: она обдумала это, пока  кидала  землю,  -  война  ей
нравится больше, чем мир. Возможно, отец, который  войну  не  любил,  еще  и
поэтому вызвался пойти на эту последнюю операцию.
   - Гляди, - тихо сказала ей Гвени. - Это он.
   Мойра, поморгав, различила сначала только яркое пятнышко на голубом небе,
которое постепенно преобразилось в челнок Панарха.
   Мойра запрокинула голову, несмотря на протест уставших шейных мускулов, и
стала смотреть, как он снижается,  сверкая  эмблемой  Солнца  и  Феникса  на
бортах. Как не похоже это на высадку Аватара, от которой теперь не  осталось
и следа.
   Маленький корабль скользнул к берегу и сел так, что его люк пришелся  как
раз  между  двумя  шеренгами  почетного  караула  десантников,  за  которыми
выстроились аннунцио с длинными золотыми трубами и  Дулу.  Люк  распахнулся,
трубы взметнулись вверх на ярком солнце, и зазвучали Фанфары Феникса.
   Мойра не могла сказать, чего  она  ждала.  Конечно,  не  героя  волшебных
сказок трех метров ростом и двух в плечах, с горящими глазами, - но все-таки
кого-то повнушительнее, чем этот стройный человек в белом с золотом  наряде.
Однако потом она заметила, как все взоры устремились к нему,  почувствовала,
как легко  он  владеет  ситуацией  и  тяготеющей  на  нем  славой,  -  и  ей
показалось, что Панарх взаправду вырос до трех метров.
   Поэтому сначала она едва заметила маленькую фигурку позади Панарха,  чуть
выше ее самой, в белом мундире с нашивками...
   - Верховный адмирал,  -  почтительно  шепнула  Гвени.  -  Сама  верховный
адмирал с Панархом - и они идут к нам!
   Мойра смотрела на женщину, выигравшую битву при  Пожирателе  Солнц.  Она,
наверное, тоже любит войну, иначе не заняла бы такой пост. И  столько  людей
лишилось жизни по ее приказу. Чувствует она свою вину или нет?
   Мойра выпрямилась, надеясь, что верховный адмирал удостоит  ее  взглядом.
Для нее вдруг стало очень важно, чтобы адмирал Нг ее  заметила.  Адмирал  Нг
шла, прищурившись от солнца, и как будто не слишком хорошо различала  людей,
выстроившихся перед ней.
   Когда они подошли поближе, Панарх чуть  повернул  голову  и  тихо  сказал
что-то адмиралу, едва шевельнув губами.
   Верховный  адмирал,  подняв  глаза,  оглядела  строй  и  остановилась  на
капитане Хайяши. Ее глаза  широко  раскрылись,  и  она  позабыла  о  военной
выправке и о строгом выражении лица, подобающем  командиру.  Вскрикнув,  она
бросилась к мужчине, чье трудное дыхание и полные слез глаза удивили стоящих
рядом детей. Он и адмирал  обнялись  и  некоторое  время  стояли  так  перед
Сопротивлением,  и  высшим  офицерским  составом,  и  всей  Тысячью   Солнц,
наблюдающей эту сцену через айны репортеров, стоящих по периметру поля.
   Панарх сказал что-то, и леди Ваннис тоже, и верховный адмирал  с  Маской,
со смехом разомкнув объятия, тоже что-то говорили, но Мойра не слышала слов.
Сквозь гордость и усталость пробилась мысль о том, что в последний  раз  она
была с отцом и матерью недалеко от этого места - но мать никогда  больше  не
бросится отцу на шею, а он не встретит ее у родного порога.  Мойра  склонила
голову и закрыла лицо руками.

40

   Марго Нг провела пальцами по шрамам на лице Метеллуса, лежащего рядом. Он
взял ее руку и поцеловал в ладонь.
   - Мне бы надо надеть мешок на голову.
   - Нет, - вздрогнула она. Именно  это  сделали  бы  должарианцы,  если  бы
поймали его.
   - Примерно так и поступят хирурги, когда начнут реконструкцию.  Как  тебе
понравится заниматься любовью с персонажем из "Проклятия"...
   Она зажала его  рот  своим.  Через  бесконечно  долгое  время  они  снова
разъединились, и она зарылась лицом в его шею, чтобы он не увидел ее слез.
   Правда, они от счастья, а не от горя. Как странны  превратности  войны  и
мира! И как долго продолжаются их отношения, хотя встречаются они  урывками,
насколько позволяет им служебный долг. Удивительно думать, что им  предстоит
провести вместе несколько  месяцев.  Реконструктивное  лечение  ее  любимого
будет  долгим  и  болезненным,  а  ее  необходимость  координации  с   новым
правительством задержит в Мандале почти на такой же срок.
   - Странно, - сказала она, зная, что он отгадает ее  мысли,  если  она  не
будет его отвлекать.
   - Что странно?
   - Гиперрация была у нас каких-то пару месяцев, но за  это  время  мы  так
привыкли к ней, что без нее точно ослепли и оглохли.
   - Еще бы, - засмеялся Метеллус. - Представь, что у Нельсона было бы радио
во время битвы на Ниле, а перед Трафальгаром он бы его лишился.
   Марго  изумленно  подняла  голову.  Раньше  он  никогда  не   пользовался
сравнениями из интересовавшей ее истории морского флотоводства.
   - Я тоже об этом подумала! Но... Метеллус приложил палец к губам.
   - У меня  есть  для  тебя  сюрприз.  -  Он  протянул  через  нее  длинную
мускулистую руку, включил прикроватный пульт, и голос компьютера произнес;
   - Термин "галс" относится к эпохе  парусного  мореплавания  на  Утерянной
Земле. Помимо первого значения - курс судна относительно ветра  -  он  имеет
также второе: снасть, удерживающая на должном месте нижний наветренный  угол
паруса.
   Нг села в постели.
   - Двадцать четыре года, тридцать шесть дней,  четыре  часа  и  пятнадцать
минут, - провозгласил Хайяши. - Я выиграл!
   Но Нг помимо изумления и восторга, вызванных завершением долгих  поисков,
почувствовала дрожь. Этот голос! Она уже слышала его, но где? Это  не  голос
живого  человека  -  вот  все,  что  она  смогла  выдоить  из  своей   вдруг
заартачившейся памяти.
   - Чей это голос? - спросила она.
   - Хороший вопрос. - Улыбка исчезла с лица Метеллуса, и от его тона  Марго
снова бросило в дрожь. - Это Джаспар Аркад.
   - Что?
   Ее дрожь не прошла, и она с растущим страхом  и  благоговением  выслушала
рассказ Метеллуса о том,  как  дворцовый  компьютер  принял  облик  Джаспара
Аркада. Когда он закончил, она еще долго молчала, по-прежнему сидя и охватив
руками колени.
   - Он все еще... здесь?
   - Думаю, что да. Я не хотел обращать на это внимание властей - хотя  леди
Ваннис,  кажется,  что-то  подозревает.  Пусть  Панарх  разбирается  сам.  -
Метеллус положил Марго на себя и стал ласкать. - Не бери  в  голову.  У  нас
есть дела поважнее. Например, вот, и вот, и вот...
   Противясь пронизавшему ее теплу,  она  отстранилась  от  его  настойчивых
поцелуев и заглянула ему в глаза:
   - Я требую, капитан Хайяши: хватит сюрпризов!
   - Сюрпризов?
   - Таких, как на церемонии встречи. Это  было  чудесно,  но  лучше  бы  мы
встретились наедине.
   - Никак невозможно. Если война научила нас чему-то, тс это  действенности
ритуалов и символов.
   Нг кивнула, вспомнив видеочип о  конфронтации  Метеллуса  с  Ювяшжтом,  у
которого в заложниках был Панарх, над Артелионом.
   Марго закрыла глаза, ощутив мимолетную жалость к Брендону Аркаду; у  него
еще меньше возможности уединиться, чем у нее, -  теперь  уже  до  конца  его
жизни.
   - Однако я провожу черту... - с озорством в голосе заявил Метеллус.
   - Где же это?
   -  Вот  здесь!  -  Она  взвизгнула  и  засмеялась,  когда  он  совершенно
неожиданно лизнул ее в чрезвычайно интимном месте. - Пусть все эти триллионы
сами создают свои секс-легенды - придется им обойтись без нашего примера.
   - Они никогда не узнают, как много потеряли, - засмеялась она и  отдалась
наслаждению любви, которую считала навсегда потерянной.

***

   Монтроз, сидя на стуле, смотрел из окна своей комнаты в Малом  Дворце  на
расположенный террасами сад и размышлял об иронии своего пребывания здесь, в
Мандале, в качестве рифтера. Если бы он остался мелким тимбервеллским  Дулу,
то никогда бы сюда не попал.
   Он отогнал эту мысль: уж слишком хорош был этот день  и  слишком  приятна
окружающая обстановка. Даже самая мягкая ирония казалась неподобающей  среди
такой роскоши, и он, как знаток прекрасного, сознавал свою  ответственность.
Он успешно боролся с собой  уже  три  недели  и  провел  их  самым  чудесным
образом.
   Закрыв глаза, он сосредоточился на первом глотке кофе. Напиток  имел  как
раз нужную температуру, пропорции порошка и воды - чистой,  дистиллированной
воды - были точно соблюдены, и вкус долго держался на языке.
   Дверь позади открылась, и он узнал тихие шаги Седри.
   - Ничто не придает такого вкуса вещам, как внезапный мир, - сказал он.
   Ему понравилась собственная мысль, и он посмотрел на Седри, проверяя, что
думает о его остроумии она,
   Она улыбнулась, но очень бегло, и стала складывать свою одежду.
   Монтроз, все еще в благодушном настроении, попивал кофе  и  смотрел,  как
руки Седри разглаживают  и  расправляют  каждую  вещь  точными,  аккуратными
движениями. Некрасивые, короткопалые руки, которые так  грациозно  двигались
над пультом и так нежно - в любви...
   Голову она держала слегка опущенной, и седые  волосы,  обычно  зачесанные
назад, а теперь распущенные, скрывали  лицо,  когда-то  казавшееся  Монтрозу
таким неприглядным. Да он и не сумел  бы  разгадать  его  выражения  -  даже
теперь, когда так хорошо узнал ее. Маску ее заставляла  носить  не  дулуская
выучка, а собственная натура, зато руки не скрывали эмоций.
   Монтроз,  по-прежнему  нежась,  наблюдая,  как  они  работают,  -  четко,
решительно и напряженно.
   Что-то неосознанное заставило его выпрямиться.  В  этом  разглаживании  и
складывании не было удовлетворенности; выступившие  сухожилия  и  побелевшие
костяшки свидетельствовали о судорожной  попытке  человека  как-то  наладить
свой мир...
   Потому что человек им недоволен?
   - Ты что, укладываешься? - спросил он.
   - Да, - сказала она.
   Сначала он не поверил. Невозможно, чтобы трагедия настигла его  здесь,  в
уютной комнате дворца, в Мандале.
   - Бросаешь меня? - сказал он шутливо, стремясь вызвать у нее улыбку.
   И она улыбнулась - но только ртом, не глазами.
   - Я вижу, ты не читаешь свою почту. - Седри кивнула на угловой письменный
стол с небольшим пультом. В углу экрана мигал зеленый огонек, но Монтроз, не
глядя туда, в два шага пересек комнату и взял Седри за плечи.
   - Седри, что случилось? Я сделал что-то не то? Она покачала головой:
   - Это приказ Вийи. "Телварна" уходит.
   - Как? Почему?
   - Я собиралась поговорить с тобой. Попозже, - сказала она ровным голосом,
к которому прибегала в минуты глубокого волнения.
   - Да в чем же дело? Может,  кто-то  что-то  сказал  или  сделал...  -  Он
протянул руку, но она не ответила на его жест.
   - Монтроз, этого не смягчишь никакими предисловиями. Я беременна.
   Ему в голову приходили самые дикие мысли, но только не  эта.  Его  первой
реакцией была неуемная радость, и  это  так  удивило  его,  что  он  надолго
лишился дара речи.
   - Извини, - прошептала она. - Я этого не хотела.
   Монтроз, во власти противоречивых эмоций, продолжал таращить на нее глаза
- но, увидев ее влажные веки и сжатые губы, заключил ее в объятия.
   - Седри, Седри, - шептал он в седые, с чистым запахом волосы. -  Не  надо
горевать. Я удивлен, конечно, - но счастлив. - Он думал, что эта  часть  его
души  закрыта  навсегда,  похоронена  вместе  с  его  женой  и   детьми   на
Тимбервелле. Сможет ли он снова выдержать эту боль? Он уже позабыл,  сколько
в ней радости.
   Но тут до него дошли последние слова Седри, и он заглянул ей в лицо.
   - Не хотела?
   - Нет. Я не просила отменить контрацепцию. Должно быть,  это  сделали  на
Пожирателе Солнц - добавили что-то в еду или питье. - Голос ее был  все  так
же ровен.
   - Должарианцы. - Монтроз выругался. - Но зачем?
   - Я думала об этом много ночей, с тех пор  как  заподозрила  неладное.  Я
сделала тест, - добавила она торопливо, - и все подтвердилось.  Контрацепцию
отменили без моего ведома и согласия.
   - Бессмыслица какая-то. Зачем им была нужна твоя беременность?
   - Не моя, - шепнула она.
   Он подумал, как сложно было бы добавлять химикаты в пищу одной  Седри,  и
понял очевидное: все рифтеры ели одно и то же, но действовало это только  на
женщин.
   Марим, конечно, уже не спросишь. Была ли она беременна в  момент  смерти?
Если да, то...
   Его сердце стукнуло, как молот по наковальне,
   - Вийя, - сказал он.

***

   - Нет, - с видимым облегчением заявил сыну Себастьян Омилов. - На  приемы
я больше не хожу - ни на этот, ни на все прочие.
   Фиэрин сжала руку Осри, и он почувствовал благодарность за поддержку.
   - Больше всего меня сейчас радует мысль, - продолжал отец,  -  что  после
коронации, передав дела Лисантеру - он возглавит вместо  меня  то,  что  еще
называется проектом "Юпитер", - я смогу отправиться домой.
   - На Шарванн? - растерянно спросил Осри. Отец, помрачнев, качнул головой:
   - Низины скорее всего разрушены, слуги перебиты. Я вернусь на  Чернякова,
в дом моей матери. Когда ты увидишь его, то поймешь,  что  для  ушедшего  на
покой человека лучшего места не найти. - Он улыбнулся им обоим. -  Однако  у
вас время на исходе - ступайте выполнять свои светские обязанности.
   Осри протянул отцу руки и удивился, когда тот привлек его к себе и обнял.
Потом Себастьян поцеловал в щеку Фиэрин и вышел.
   Осри посмотрел ему вслед, охваченный трудноопределимыми эмоциями.
   Фиэрин легонько пожала ему руку.
   - Держу пари - больше всего его утешает мысль, что его  здесь  не  будет,
когда появится твоя мать. - Рот ее