помещение  -  темный,  как  месть,
вонючий, как страх. Дым поднялся от чаши; Анарис уронил скальпель и изо всех
сил сконцентрировался.
   И тут, очень медленно, дым соткался в  две  призрачные  руки,  шевелившие
длинными пальцами у него над  головой.  Руки  повисели  в  воздухе  какое-то
мгновение и рассеялись. Череп пошевелился.
   Сквозь нараставший звон в ушах и  жуткую  головную  боль  Анарис  услышал
вздох ужаса и перепуганный шепот:
   - Уртиген мижпечши! Анарис даракх-кренчж! - Уртиген смилостивился! Анарис
принят!
   Анарис оперся на  алтарь  одной  рукой  и,  борясь  с  головокружением  и
подступающей  тошнотой,  оглянулся  через  плечо.  Присутствующие  испуганно
стихли.
   - Никому об этом не рассказывать! - приказал он. -  Это  должно  остаться
между нами двоими - мной и моим предком.
   Они  послушно  поклонились;  похоже,  даже  искренне,  даже  кивернат   -
формально выше его по положению, ибо в его руках были жизни и смерти  любого
из находившихся на корабле, - склонился перед ним.
   - Теперь ступайте.  -  Он  повернулся  обратно  к  алтарю  и,  напряженно
выпрямившись, дождался, пока за спиной с шипением закрылся люк. Потом  бегом
бросился через все помещение. Он еле-еле успел добежать до  туалета,  и  его
вывернуло наизнанку.
   Он прополоскал рот и умыл лицо, все еще борясь с тошнотой от  нестерпимой
головной боли. Подняв голову, он  глянул  на  свое  отражение  в  зеркале  -
обычный смуглый цвет лица сменился мертвенной белизной, глаза покраснели, на
лбу вздулись вены.
   "Дар панархистов", - подумал он, вспомнив странную женщину  из  института
Синхронистики,  протестировавшую  его  и  обнаружившую  его  способность   к
телекинезу. Еще он вспомнил, как был разочарован поначалу  слабой  силой,  с
которой тот проявлялся - ни задушить ненавистного врага  на  расстоянии,  ни
вырвать ему сердце из груди... Максимум, на что он был способен, - это  чуть
сдвинуть лист бумаги на столе или изменить траекторию полета  мотылька  -  и
это после всех упражнений, которым она его обучила.
   "Но еще они обучили меня сдержанности".
   Именно искусство уланшу, умения владеть  собой  и  своими  возможностями,
первым  открыло  ему  глаза  на  то,  что  сдержанность  -  тоже  сила.  Ему
вспомнилась последняя встреча с панархом перед его  возвращением  в  Должар.
"Грубая сила может лишь  убить,  но  покорить  -  никак",  -  говорил  тогда
Геласаар, испытующе вглядываясь ему в лицо,  словно  пытаясь  понять,  какая
часть души Анариса стала панархистской, а какая  -  осталась  должарианской.
Панарх говорил тихо,  без  обычной  своей  напористости,  словно  отложив  в
сторону все свои титулы ради возможности поговорить по душам, но Анарис даже
так продолжал ощущать исходящую от него властность. - "Я мог  бы  превратить
Должар в выжженную пустыню, населенную одними мертвецами, и некому  было  бы
оплакать их - но что бы это мне дало? Я предпочитаю оперировать метастазы  -
твоему отцу еще только предстоит понять этот урок".
   Анарис медленно выпрямился.
   Урок, который в конце концов уничтожит отца - ведь он всего только слепое
орудие в  руках  судьбы.  Он  улыбнулся  собственному  отражению.  Так  что,
Геласаар, возможно, это твоему духу я буду совершать жертвоприношение, когда
воцарюсь на Изумрудном Троне.
   Он вышел из туалета и с минуту просто  постоял  у  алтаря.  Пламя  свечей
затрепетало от его движения, и в глубине пустых глазниц деда забегали  тени.
Даже его отец был бессилен перед должарианскими суевериями. Ну  что  ж,  это
будет теперь его оружием. "Принят Уртигеном".
   Анарис усмехнулся и тут же  поморщился  от  боли.  Этим  он  тоже  обязан
панархистам, точнее, покойному уже младшему наследнику. Это его замысловатые
издевательства избавили Анариса раз и навсегда от  былой  веры  в  загробную
жизнь, освободили, дав возможность обернуть  эту  веру  против  отца.  И  уж
конечно, что бы он там ни приказал  только  что,  слухи  разбегутся  во  все
стороны.
   Впрочем, до отца это может и не дойти. Хорошо бы: мало ли что он устроит,
если узнает, что тени предков благоволят к его сыну?
   Анарис наклонился и задул свечи. Потом, бесстыдно  ухмыляясь  в  темноте,
погладил череп и вышел

АРТЕЛИОН

   Эсабиан стоял перед Вратами Феникса  Изумрудного  Тронного  Зала,  уперев
руки в бока и глядя на огромные дверные створки. Глаза инкрустированного  на
них  возрождающегося  из  пламени  Феникса  восторженно  сияли  драгоценными
каменьями. Этой минуты он ждал двадцать  долгих  лет  и  теперь  наслаждался
каждым мгновением.
   Совсем недавно он высадился на планету. Его поверженный противник томится
у него в плену. Через несколько минут он унизит Геласаара хай-Аркада на  том
самом месте, откуда  исходила  его  власть,  но  прежде  Властелин-Мститель,
Аватар Дола займет его Изумрудный Трон в самом сердце Мандалы.
   Он кивнул гвардейцам, стоявшим  наготове  по  обе  стороны  от  массивных
створок.  Те  повернулись,  чеканя  шаг,  подошли  к  огромным  рукояткам  и
повернули их. До Эсабиана донесся  приглушенный  шум  потайных  приводов,  и
Врата медленно отворились. Створки оказались не меньше  метра  толщиной,  но
неимоверная высота скрадывала пропорции.
   Эсабиан шагнул внутрь и тут же невольно замер,  потрясенный  великолепием
открывшейся перед ним картины. Такого огромного крытого пространства он  еще
не видел. Дальние углы терялись в калейдоскопе ярких красок от  невообразимо
высоких витражей, превращавших массивные стены в подобие  легких  кружев,  а
весь зал - в волшебное царство света. Высоко над головой вспыхнули созвездия
огней, воссоздающих почти полную иллюзию звездного неба, и у  Эсабиана  даже
голова закружилась, таким бесконечно высоким показался потолок. В  их  свете
каждая деталь Тронного Зала выступила с  потрясающей  четкостью,  хотя  игра
красок от  витражей  никуда  не  делась.  Со  стен  свешивались  флаги  всех
возможных цветов - целый лес овеянных славой древних знамен.
   Но все это буйство красок и орнаментов не могло отвлечь взгляда  Эсабиана
от возвышения в самом  центре  зала.  Даже  рисунок  созвездий  на  потолке,
казалось, нацеливал взгляд на подсвеченный каким-то скрытым источником трон.
Эсабиан подавил невольную дрожь и шагнул вперед.
   По мере приближения Изумрудный Трон вырисовывался все  яснее  -  изящная,
органичная форма, светящаяся внутренним светом, вырастающая из полированного
обсидианового подиума. Вдруг до него дошло, что и  трон,  и  подиум,  и  вся
архитектура окружающего их пространства создают впечатление дерева -  дерева
столь раскидистого, что только часть его кроны уместилась в этом  зале;  чьи
корни уходят глубоко в землю под Мандалой, сердцем Тысячи Солнц;  чьи  ветви
держат небосвод, простираясь до самых звезд.
   Все двадцать долгих лет своего палиаха Эсабиан старательно изучал  своего
врага. Он  изучил  символизм  и  ритуалы,  на  которых  основывалась  власть
Панархии, все тщательно разработанные таинства,  насаждаемые  Магистерием  и
Академией Архетипа и Ритуала, -  он  понимал,  что,  познав  символы,  можно
познать душу человека, его силу и слабость.
   Однако теперь, впервые столкнувшись воочию с воплощением этих таинств, он
все равно был потрясен открывшимся ему зрелищем и на мгновение сам поверил в
скрытые за этими символами истины. Само Древо Миров росло перед ним, и  тот,
кто сидел у его корней, действительно держал  в  руках  благополучие  Тысячи
Солнц, и он готовился занять это место.
   Двери за его спиной,  распахнувшись,  хлопнули  по  стенам  -  он  скорее
осязал, нежели услышал этот звук. Глашатай начал свое объявление:
   - Я - ВЛАСТЕЛИН-МСТИТЕЛЬ, АВАТАР ДОЛА. МОИ ПРЕДКИ ПРАВИЛИ В  ДЖАР  Д'ОЧЕ,
КОГДА ЭТОТ ОСТРОВ БЫЛ ЕЩЕ ДИКИМ ЛЕСОМ; С  ЗАВЕРШЕНИЕМ  МОЕГО  ПАЛИАХА  КРОВЬ
ПОКОЛЕНИЙ ПРАВИТЕЛЕЙ ДОЛЖАРА ДОКАЗАЛА СВОЕ ПРЕВОСХОДСТВО.
   По широким ступеням поднялся  он  на  подиум.  Где-то  далеко  за  троном
виднелись высокие врата Алеф-Нуль, символизировавшие преходящесть,  слева  и
справа  -  Врата  Слоновой  Кости  и   Багряные   Врата:   независимость   и
злободневность. Он постоял минуту у трона, почти завороженный  мерцающими  в
его изумрудной глубине  огоньками.  Потом  повернулся  лицом  к  распахнутым
Вратам  Феникса  -  символу  неистребимости.   Потом,   наслаждаясь   каждым
мгновением, каждой частицей движения, Эсабиан уселся на Изумрудный Трон.

***

   Размеры Тронного Зала  застали  Барродаха  врасплох.  Войдя  в  раскрытые
двери,  он  забыл  про  своего  пленника  и  только  и  мог,  что  испуганно
оглядываться по сторонам. Он ощутил себя вдруг крошечным,  почти  невидимым;
он сам не узнавал себя. Он с радостью повернулся бы и выбежал обратно, когда
бы не восседавшая на троне фигура в черном.
   Между Эсабианом и  входом  в  зал,  у  которого  стоял  сейчас  Барродах,
протянулась двойная цепочка  Дулу  в  пышных  одеждах,  за  спинами  которых
маячили тарканцы в черном. Во главе цепочки, у самого  трона  стояла  троица
келли;  их  змеевидные  головные  отростки  беспрестанно   двигались.   Одни
аристократы стояли спокойно, другие имели явно подавленный вид; все смотрели
на человека, стоявшего рядом с Барродахом.
   Роста Геласаар хай-Аркад был далеко не самого высокого. Точнее, он был не
выше Барродаха, но бори почему-то показалось, будто побежденный Панарх вдруг
вырос - словно Тронный Зал поделился с  ним  своим  величием.  Панарх  стоял
молча, спокойно, и даже серая тюремная одежда и нейроспазматический  ошейник
казались на нем королевскими одеждами - столько горделивого достоинства было
в его осанке.
   Барродах  поднял  руку,  чтобы  грубо  толкнуть  его  вперед,   но   жест
превратился в робкое прикосновение к плечу, когда он встретился  с  Панархом
взглядом и увидел в его глазах не просто спокойствие, но легкую иронию.
   Геласаар повернулся и один пошел к трону. Бори бросился  за  ним  следом,
словно талисман сжимая в руке пульт ошейника. И весь путь до трона  стоявшие
по обе стороны от прохода Дулу склонялись - так пробегает  по  полю  пшеницы
волна от порыва  ветра.  Барродаха  передернуло  при  виде  келли,  утроенно
повторяющего их движение: он терпеть не мог  ни  колыхания  их  змееподобных
головных отростков, ни исходящего от них запаха паленой кожи.
   У подножия своего трона Панарх остановился  и  посмотрел  на  узурпатора.
Барродах пристроился сбоку - так, чтобы видеть лица обоих.  Несколько  минут
оба молча изучали друг друга; бори показалось, что ему не  хватает  воздуха,
так возросло напряжение в зале.
   Наконец Эсабиан чуть пошевелился - едва заметно изменил позу, но Барродах
понял это как  сигнал.  Он  ожидал  от  своего  господина,  что  тот  скажет
что-нибудь своему поверженному неприятелю, возможно, поиздевается  над  ним,
но Аватар сидел молча, так что Барродах просто  поставил  Панарха  по  левую
руку от трона и дал ему знак повернуться.
   - На колени, - приказал Барродах, но Панарх только молча посмотрел сквозь
него, отчего ощущение невидимости у бори усилилось.
   Со сдавленным проклятием Барродах махнул рукой ближайшему  тарканцу.  Тот
схватил Панарха одной рукой за ошейник и пнул его ногой под колени, заставив
- пусть и с опозданием - опуститься  на  пол.  Дыхание  Панарха  участилось,
потом снова успокоилось. Он откинулся назад на  коленях,  выпрямив  спину  и
спокойно глядя на собранную здесь аристократию.
   Барродах вернулся на свое место справа  от  трона  и  по  знаку  Эсабиана
заговорил. Голос его сорвался и пропал в необъятном  зале;  он  конвульсивно
сглотнул и начал сначала.
   -  Вы  созваны  сюда  для  того,  чтобы  присягнуть  на  верность  новому
Властелину Мандалы, Аватару Дола, Властелину-Мстителю Королевств Должара. По
правую руку его вас ожидают жизнь и процветание; по левую, - Барродах махнул
рукой в сторону коленопреклоненного Панарха,  по  обе  стороны  от  которого
возвышались теперь  двое  здоровенных  тарканцев  с  красными  шапочками  на
бритых, покрытых шрамами головах, - ничего, кроме смерти. Выбирайте!
   Тарканцы едва заметно покачивались из стороны в сторону, и свет играл  на
клинках тяжелых двуручных мечей, которые  те  держали  перед  собой,  уткнув
остриями в пол.
   Барродах ткнул пальцем в ближнюю к нему Дулу, пожилую  женщину  с  худым,
ястребиным лицом, но замер, когда Эсабиан отрицательно махнул рукой.
   - Приведите сначала эту тварь, - мягко, но не без брезгливости  в  голосе
произнес он.
   Повинуясь приказу, несколько тарканцев вытолкнули вперед троицу келли,  а
Барродах  достал  прозрачный  шар  и  протянул  его  Эсабиану;  внутри  шара
трепыхалось бесформенное переплетение ярко-зеленых лент.
   При виде шара келли застыли и  испустили  громкий  стон  на  три  голоса,
полный незнакомых, чуждых эмоций.
   - Как вы, похоже, уже догадались, это все, что осталось от вашего Архона,
- сказал Эсабиан, подняв шар  одной  рукой,  -  и  единственная  надежда  на
продолжение... гм... его  рода  и  его  генетической  памяти.  -  Отвращение
звучало теперь в его голосе столь явственно, что ему пришлось сделать паузу,
прежде чем продолжать. - Его дальнейшую судьбу решать вам.
   Все  трое  келли  замерли  на  мгновение,  беспокойно  двигая   головными
отростками. Потом - до жути одновременно -  застыли  без  единого  движения.
Средний, меньше других  ростом,  заговорил  высоким  контральто,  неожиданно
высоким на фоне низких, чужих голосов остальных двух:
   - От тебя можно ждать только смерти, - произнес келли почти  нараспев.  -
Смерть в твоих глазах, смерть в твоих устах, смерть  в  твоих  мыслях.  Даже
запах твой несет конец жизни, и не будет тебе третьего, ибо смерть таится  и
в твоем собственном чреве.
   Барродах в ужасе замер. Откуда они знают? Он осмелился бросить взгляд  на
Эсабиана: лицо его господина не изменилось,  только  пульсировала  жилка  на
виске.
   - Мы не будем служить тебе,  -  пропел  келли.  -  Пусть  сила  на  твоей
стороне, но ты бесплоден. Жизнь отвергает тебя, и мы отвергаем тебя.
   Коротким движением руки Эсабиан швырнул шар  на  пол  у  подножия  трона.
Внутри сосуда вспыхнул разряд плазмы, с сухим треском опалив стекло изнутри.
Бешено извивавшиеся зеленые ленты разом обуглились и тут  же  рассыпались  в
прах.
   Мечники-тарканцы шагнули вперед; келли даже  не  пытались  уклониться  от
свистящих клинков, что снесли им головные  отростки.  Фонтаны  желтой  крови
обрызгали стоявших ближе к трону Дулу, Инопланетяне медленно осели  на  пол;
мышцы их дергались в замысловатом ритме конвульсий. Некоторое время  обрубки
продолжали шевелиться, потом стихли.
   Барродах оглянулся на Панарха. Лицо его по-прежнему не  выдавало  эмоций,
но бори заметил, как напряженно сжались  губы.  Бори  позволил  себе  ехидно
улыбнуться.
   "Ну что, удобрили мы твою девственно-чистую тронную залу, а?"
   Чего-чего, а подобных сцен ни один из прежних  хозяев  Изумрудного  Трона
здесь еще не видел, в этом он был уверен.
   Трое подбежавших тарканцев  потащили  тела  влево  от  трона.  Двоим  это
удалось, но третий, едва коснувшись  лент  посредника,  говорившего  за  всю
троицу, хрипло вскрикнул и упал на пол. Тело его  выгибалось  назад  до  тех
пор, пока затылок не коснулся пяток, и он заорал еще громче,  но  даже  этот
вопль не мог заглушить жутких звуков  ломающихся  костей  -  с  такой  силой
судорога свела его мышцы. Этот кошмар кончился только тогда,  когда  лопнула
диафрагма и изо рта его хлынула кровь.
   Барродах смотрел на этот ужас, борясь с тошнотой. Все наслаждение, что он
получал от унижений Панарха, разом куда-то подевалось. Даже  вид  Териола  в
пыточных камерах не подготовил его к такому. Только теперь он припомнил все,
что слышал о келли и почему они так ценятся  в  качестве  врачей:  благодаря
способности управлять составом своих лент. Этот успел отравить свои ленты  с
тем, чтобы забрать с собой хотя бы одного врага. Он ощутил на себе взгляд  и
оглянулся; Панарх внимательно смотрел на него, и в  голубых  глазах  его  не
было пощады. Бори поспешно отвернулся, но в голове все  роились  непривычные
мысли о верности, основанной не на страхе.
   Вернулись двое товарищей незадачливого тарканца;  они  осторожно,  толкая
остриями мечей,  отодвинули  тело  посредника  к  остальным  двум.  Барродах
собрался с силами и вызвал старуху-Дулу к себе.
   Хромая, она вышла из строя и остановилась перед Эсабианом.  Пронзительные
серые глаза на морщинистом лице, крючковатый нос и высокие  скулы  придавали
ей сходство с хищной птицей. Она  оглянулась  на  Панарха,  потом  некоторое
время разглядывала Эсабиана; тот равнодушно встретил её взгляд.
   - Ха! - фыркнула она наконец. - Ты слишком мелок для этого трона.  -  Она
сделала презрительный жест худой рукой. - И твои парни в  черном  не  делают
тебя ни на капельку больше. -  Она  закашлялась,  потом  подалась  вперед  и
плюнула прямо на маячившие перед её лицом башмаки Эсабиана.
   Барродах вздрогнул. Если так будет  продолжаться  и  дальше,  через  пять
минут они окажутся по колено в крови, а Эсабиан будет срывать на них  злость
еще много дней.
   Один из тарканцев шагнул вперед и нанизал женщину на острие своего  меча.
Та зажмурилась от невыносимой боли, но так и  не  проронила  ни  звука.  Под
черной рубахой мечника  буграми  вздулись  мускулы  -  с  таким  усилием  он
поворачивал свой меч, чтобы швырнуть её на лежавшие грудой рядом с  Панархом
тела келли. Тело её соскользнуло с меча, и кровь плеснула на лицо  и  одежду
поверженного правителя; он не пошевелился, чтобы стереть ее.
   Следующие  семеро  Дулу  избрали  ту  же   участь.   Барродах   брезгливо
переминался с ноги на ногу: кровь  залила  ему  все  башмаки  и  начала  уже
просачиваться сквозь швы. Запах  горячей  меди  забил  все  остальные;  лица
многих из ожидающих своей очереди  Дулу  приобрели  зеленоватый  оттенок  от
тошноты и страха. Лицо Эсабиана казалось высеченным из  камня.  По  спине  у
Барродаха бегали мурашки: никто не мог ощущать  себя  в  безопасности,  пока
Аватар пребывает в таком настроении.
   Десятый Дулу дрожал так сильно, что еле держался на ногах. На Панарха  он
не смотрел. Съежившись, предстал он перед Эсабианом - и тут же  распластался
ниц  на  полу  перед  троном  в  позе  повиновения,  которой   панархистских
аристократов обучили перед входом в Тронный Зал. Лицо Аватара  чуть  заметно
смягчилось. Мужчина поднял голову, по знаку Барродаха, шатаясь, поднялся  на
ноги и встал справа от трона. Одежда его сделалась красной от крови тех, кто
был прежде него; поворачиваясь, чтобы вызвать следующего  по  очереди,  бори
услышал, как того рвет у него за спиной.
   Первая капитуляция, казалось, сняла заклятие, и один за другим - впрочем,
с достаточным количеством исключений из  общего  числа,  чтобы  гора  трупов
рядом с Панархом и лужа  крови  у  подножия  трона  заметно  увеличились,  -
оставшиеся Дулу принесли  присягу  новому  правителю.  Ни  один  из  них  не
осмелился встретиться глазами с прежним господином.  Замыкали  цепочку  Дулу
постарше, некоторые - в мундирах. Когда первый  из  них  оказался  у  трона,
Эсабиан поднял руку.
   - Довольно. Эти разделят участь своего господина.
   Один из палачей рывком поднял Панарха на ноги и грубо  поставил  лицом  к
лицу с Эсабианом. Как  и  прежде,  седовласый  правитель  стоял  неподвижно,
пристально глядя на своего неприятеля и, похоже,  не  замечая  запекшуюся  у
него на волосах, на лице и одежде кровь. Слева от трона еще  дергались  тела
последних из тех, кто предпочел верность Панарху;  в  воздухе  стоял  густой
запах смерти.
   - Ну что, Геласаар, - произнес наконец  Эсабиан.  -  Похоже,  большинство
твоих Дулу избрали жизнь, а не смерть.
   - Точнее будет сказать, некоторые избрали верность; те же, что  остались,
будут еще много раз умирать по ночам, вспоминая этот день.  -  Панарх  обвел
взглядом оставшихся в живых, - Однако я не судья им. Единственным оставшимся
долгом будет для них теперь суд над