.
   "Как грубо, но как характерно для этого варвара  -  назвать  мой  корабль
борделем. Борделем! Ему-то откуда знать, если его не пустят  ни  в  один  из
борделей Тысячи Солнц... Если, конечно, он не приведет  себе  партнера  сам.
Даже тогда с него сдерут двойную цену - за уборку номера после его ухода".
   Таллис брезгливо поморщился: мостик "Лита" произвел  на  него  угнетающее
впечатление. Голый металл или серая краска. И - уж в этом-то он уверен - все
покрыто толстым слоем жирной  грязи.  Он  довольно  огляделся  по  сторонам.
Причудливые украшения, дорогие панели стен превращали мостик "Когтя Дьявола"
в ласкающее глаз зрелище.  Воздушный  режим  на  мостике  слегка  изменился:
запахло сандалом, бергамотом и нушией, и он улыбнулся, довольный этой  новой
комбинацией,  которую  сам  запрограммировал  для  тианьги  -  такие   штуки
совершенно необходимы для экипажа, утомленного монотонностью полета.
   Но тут его приятные размышления прервал голос шо-Имбриса, его штурмана:
   - Десять минут до скачка.
   Желудок Таллиса судорожно сжался, словно от нестабильных  гравиторов,  но
он понимал, что гравиторы здесь ни при чем. Одно дело налететь, пограбить  и
тут же сделать ноги - по этой части Таллис был неплохим специалистом; именно
поэтому синдикат Карруу нанял именно его и "Коготь Дьявола". Их интересовала
добыча, а не доклад о повреждениях. Но совсем другое дело -  полномасштабное
вторжение на планету, да еще  с  ошивающимся  где-то  в  системе  крейсером.
"Интересно, - подумал он, - чего такого Эсабиан наобещал Карруу, что они  не
побоялись рискнуть своими кораблями, поддерживая должарскую операцию?"
   Хорошо бы скачковые системы опять отказали - тогда  они  пропустят  самую
опасную стадию боя. И Хрим не сможет обвинить  его...  да  нет,  сможет.  Он
видел как-то раз "развлечения" Хрима и  знал,  что  этому  неучу  достаточно
малейшего повода, чтобы устроить  подобное,  и  никакие  объяснения  тут  не
помогут. А уж на  что  способен  Норио...  Таллиса  пробрала  дрожь.  Эмоции
человека - его сокровенное достояние, а не инструмент для пытки.
   Пальцы его непроизвольно порхали над клавишами,  как  бы  набирая  тайный
шифр, потом до него дошло, что он делает, и он поспешно отдернул  руку.  "Ты
не боишься боя, - настаивал его внутренний  голос,  усиливающийся  вместе  с
охватывающим его напряжением. Знакомая смесь вины и нетерпения жгла его, и к
этим ощущениям примешивалось теперь еще отвращение к себе. - Ты потратил  на
эту чертову штуковину половину годовой выручки, и даже ни разу не  опробовал
ее".
   Суеверный холодок пробежал по спине, когда он подумал о системах, которые
барканский электронщик запрятал  в  компьютеры  "Когтя  Дьявола".  Логосы  -
кибернетическое воплощение объединенного опыта десятков  капитанов,  включая
величайших из летавших в космосе. Имена тех, чьи таланты хранили логосы,  до
сих пор сияли золотом в Зале Славы: Ильварес, Метеллиус,  Ту  Чанг,  Поргрут
Младший - и все они теперь в его распоряжении. Может, и стоит включить их  -
пусть следят за безопасностью тылов и  помогают  разбираться  в  тактической
обстановке.
   "Уж с этим-то боем они разберутся без труда".
   "И со мной они тоже, возможно, разберутся без особого труда".
   Кадры  из  учебных  чипов  по  истории,   Ужас   тысячелетней   давности,
впечатались  в  память  совсем  недавними  событиями.  Столетняя   война   с
адамантинами - холодными, безжалостными разумами, заключенными в оболочку из
хрусталя и металла и выпущенными на  волю  Гегемонией  в  отчаянной  попытке
захватить господство над беглецами с Потерянной Земли - навсегда оставила  в
истории  человеческой  цивилизации  глубокий  шрам.   Впрочем,   гегемонисты
довольно скоро утратили контроль над собственными же порождениями - если  он
и был вообще когда-нибудь - и в конце концов вынуждены были сражаться против
них плечом к плечу со  своими  недавними  противниками,  беглецами.  И  если
верить слухам, остатки разбитого врага до сих пор скрывались где-то в глухих
углах Тысячи Солнц. Во всяком случае, всем было  прекрасно  известно,  какая
неслыханная награда ждет того, кто выведет панархистский  флот  к  последним
адамантинам.  Подобно   подавляющему   большинству   уроженцев   центральных
созвездий, Таллис верил  в  непогрешимость  Запрета  так  же  свято,  как  в
существование  Артелиона  или  Изумрудного  Трона   Панархии.   Человеческое
сознание копировать не дозволяется,
   Однако Барка находилась вдали от центра,  зато  в  пределах  досягаемости
Шиидры. Они не испытали на себе Ужаса, поэтому страхи других  беглецов  были
им незнакомы. Их андроиды-тинекрисы формально оставались в рамках закона, но
не более того, чем заслужили себе в Тысяче Солнц зловещую славу - как  огры,
в свое время с успехом использовавшиеся против Шиидры.  Барканский  торговец
на Рифтхавене особо напирал на то,  что  логосы  не  разумны  по-настоящему,
старательно обходя тот факт, что узнай власти о них, и это обеспечит Таллису
по меньшей  мере  пожизненную  ссылку  на  Геенну,  а  по  законодательствам
отдельных планет - и мучительную смерть.
   А уж если о них узнает команда...
   Торговец обещал ему полную тайну  сделки  и  продемонстрировал  кое-какие
занятные имитации поединков между звездолетами. Логосы смогут общаться с ним
посредством вживленного приемника, и слышать его мысленные команды,  где  бы
на корабле он  ни  находился.  Никто  другой  не  услышит  их  и  не  сможет
командовать ими, говорил барканец. И, используя специально вживленные в глаз
линзы - Таллис как сейчас слышал медовый  голос  торговца,  -  логосы  будут
сообщать ему визуальную информацию, невидимую для всех остальных.  Слава  же
достанется ему одному. Наверное,  на  это  Таллис  и  купился,  согласившись
подвергнуться операции на обоих глазах. Мечты о грядущих славе  и  богатстве
роились в его голове  до  того  момента,  когда  хирург  включил  линзы  для
последней проверки.
   Мертвые мозги. Говорящие трупы,
   Таллис содрогнулся при  одном  воспоминании  об  этом.  Ровный,  лишенный
эмоций, бестелесный баритон, звучащий где-то прямо в голове, являлся  ему  в
кошмарных снах несколько следующих  месяцев,  и  он  ни  разу  не  осмелился
включить логосы сам.
   - Пять минут, - доложил шо-Имбрис.
   В уме снова замелькали видения предстоящего боя.  Сам  по  себе  поединок
между кораблями трудно предсказуем - те набеги, на которые он отваживался до
сих пор, не шли с этим ни в какое сравнение. И  еще  этот  крейсер...  страх
перед ним пронизывал Таллиса насквозь - он служил юнгой на старом "Кошмаре",
когда того повредил в бою крейсер. Ни один звук на  свете  не  сравнится  со
скрежетом разряда раптора по корпусу.
   Мгновение страх перед логосами и страх перед грядущим боем уравновешивали
друг друга. Ему придется прокрутить этой чертовой машине запись разговора  с
Хримом... впрочем, чего тут стыдиться? Смеяться логосы не умеют; они, должно
быть, вообще не поймут эмоциональную сторону этой сцены.
   Таллис воровато окинул взглядом мостик. Никто не смотрел в  его  сторону.
Выждав минуту, он заставил  себя  набрать  дрожащими  пальцами  замысловатый
пароль, и логосы начали пробуждаться. Сияя призрачным  светом,  видимым  ему
одному, сектор за сектором возникали у него перед глазами по мере того,  как
они проверяли имплантированные в нервные окончания контакты. Таллис  стиснул
зубы, стараясь не дрожать при  звуке  мертвого  баритона  у  него  в  мозгу,
ведущего монотонный как молитва технический опрос.

***

   Никто не смог бы обвинить Андерика, старшего связиста  "Когтя"  в  плохом
состоянии  его  рабочего  места  -  сплошь   из   полированного   дерева   и
хромированного металла. Глядя на  особенно  тщательно  отполированный  кусок
панели, он увидел, как капитан внезапно напрягся. Со стороны казалось, будто
с Таллисом случился припадок: зрачки  его  вдруг  заметались  из  стороны  в
сторону, зубы крепко стиснулись, и он покачнулся, чуть не выпав из кресла.
   Андерик покосился на экран, но там не было видно ничего,  кроме  звезд  и
проложенных трасс других кораблей. Что происходит? Через несколько секунд до
Андерика дошло, что кадык Таллиса едва заметно шевелится. Он говорил  сам  с
собой. Разговор с собой,  похоже,  был  довольно  оживленный  и  продолжался
некоторое время.
   - Штурман, -  неожиданно  бросил  Таллис,  оборвав  царившую  на  мостике
напряженную тишину. - Время до скачка?
   - Сто двадцать восемь секунд, сэр.
   - Сам знаю. - Голос Таллиса звучал  сердито,  но  Андерик  уловил  в  нем
необычное напряжение. - Пересчитай курс. Брось нас как можно ближе к узлу  и
тут же сориентируй сенсоры.
   Сидевший за соседним с  Андериком  пультом  Ульгер  повернулся  на  голос
Таллиса.
   - Немедленно после выхода из скачка проверить наличие целей возле узла  и
ближайших синков, чтобы мы могли драться, не ожидая удара в спину.
   Ульгер склонился над пультом и принялся рассчитывать выход из скачка. Для
Андерика у Таллиса новых распоряжений не нашлось, так что ничего  не  мешало
ему слушать, как капитан вызывает один за другим все  остальные  посты.  Это
никак не вязалось с его обычным поведением. Обыкновенно Таллис до  омерзения
дотошно планировал всю операцию, не оставляя места случайным озарениям, и уж
во всяком случае никогда, никогда не менял своих планов так, как сейчас.
   Продолжая наблюдать, Андерик все больше убеждался в том,  что  происходит
нечто из ряда вон выходящее, что можно обернуть в свою пользу -  выведав  по
возможности максимум у Лури.
   При одной мысли о ней штаны вдруг сделались тесны Андерику;  воспоминание
о  её  податливости  затуманило  взгляд  до  того  момента,  когда   корабль
вздрогнул, входя в скачок.

***

   Омилов долго еще сидел так, глядя на портрет.
   Настольная лампа отреагировала на  его  неподвижность  и  погасла,  и  он
вздремнул ненадолго, но ночь тянулась слишком долго,  а  сумятица  в  мыслях
одолевала даже эффект от сон-чая. Когда он проснулся, Килелис клонилась  уже
к холмам на западе. В её призрачном свете  статуи  на  лужайке  перед  окном
казались почти живыми,
   Он встал и потянулся; лампа  послушно  вспыхнула,  и  он  увидел  в  окне
собственное отражение, заслонившее  мир  снаружи.  Он  пригляделся  к  нему:
высокий, чуть сутулящийся, хотя лицо и не такое уж старое, черные с проседью
волосы  гладко  зачесаны,  и  в  довершение  всего  большие,  мясистые  уши,
фамильная черта Омиловых, прослеживающаяся во  всех  поколениях,  о  которых
остались хоть какие-то свидетельства. Настольная  лампа  освещала  его  лицо
снизу, отбрасывая на лоб длинные тени, что придавало ему зловещий вид.  Даже
затаившаяся в уголках губ улыбка казалась недоброй. Он  отвернулся,  плотнее
запахивая халат.  Может,  свежий  воздух  на  террасе  развеет  немного  его
невеселые мысли...
   Выходя на террасу, он задержался в дверях, чтобы обмануть  электронику  -
ему не хотелось, чтобы свет зажигался - и с удивлением заметил,  что  кто-то
уже проделал ту же операцию раньше. Омилов осторожно открыл дверь  и  увидел
стоявшую у перил мужскую фигуру.
   Шлепанцы  его  негромко   шаркали   по   каменному   полу,   предупреждая
неизвестного о его появлении. Подойдя ближе, он узнал профиль Брендона - тот
стоял и молча смотрел на звезды.
   Молодой человек не обернулся на звук его шагов, и  они  постояли  немного
молча. Ночной воздух был свеж; легкий ветерок коснулся щеки  Омилова,  и  он
плотнее запахнул халат.
   Так, в молчании, они постояли еще несколько минут, и Омилов решил наконец
нарушить тишину.
   - Ты сказал, Брендон, что улетел еще до ритуала. Я должен спросить  тебя,
почему. - Он поколебался немного, потом заговорил снова. -  Было  бы  лучше,
если б я узнал правду прежде, чем  появятся  гонцы  от  твоей  семьи,  чтобы
выпытывать её у нас всех.
   Брендон резко повернулся лицом к нему.
   - Никто не знает, что я здесь, - сказал он. - Мы  прибыли  сюда  как  два
частных лица с одного из орбитальных поселений - за этим проследил Деральце.
И мы очень скоро улетим - это если вы боитесь,  что  Семион  смог  выследить
нас.
   Омилов кивнул и раскрыл рот, но Брендон опередил его.
   - Себастьян! - произнес он, отойдя от перил. - Сколько лет вы  знакомы  с
моим отцом?
   Омилов не понял, что крылось за этим вопросом: ответ на него  был  хорошо
известен Брендону.
   - Почти тридцать пять лет, - задумчиво ответил он. - Я  работал  тогда  в
отделе ксеноархеологии Совета Внешних Сношений. Мы встретились при  довольно
необычных обстоятельствах на планете за пределами Тысячи Солнц.
   - Вы никогда раньше не рассказывали об этом. Омилов усмехнулся.
   - Ты был на редкость настырным мальчишкой. Лучшим способом избежать твоих
вопросов было сделать так, чтобы ты вообще не  знал,  о  чем  спрашивать.  -
Голос его погрустнел. - Но по крайней мере от этого знания тебя  не  убудет:
планета действительно была безымянной,  и  никогда  не  получит  имени.  Она
объявлена  под  карантином  нулевого  класса  -  заходящие  в  систему  суда
уничтожаются без предупреждения.  Одно  время  казалось,  что  жизнь  на  её
поверхности лучше просто испепелить, и, если о ней станет  известно,  так  и
случится. Все это находится под личным контролем Панарха.
   Последовала долгая пауза. Где-то вдалеке кричала ночная  ящерица,  и  это
походило на женский плач, внося грустную  нотку  в  торжествующий  лягушачий
хор. Когда Брендон заговорил снова, голос его звучал задумчиво.
   - Когда я рос, вы были одним из самых близких его друзей.  Я  помню,  как
менялся он, когда вы оставались вдвоем, - совсем  другой,  чем  в  окружении
придворных.
   - Другой, - вздохнул Омилов то ли утвердительно, то ли вопросительно.
   Брендон чуть улыбнулся.
   - Я ведь жил у вас после того,  как  мою  мать  убили.  -  Голос  его  не
дрогнул, но Омилов заметил, как судорожно стиснулись его пальцы на мраморной
балюстраде.
   - Ты знаешь почему, - сказал Омилов, тщательно  взвешивая  слова.  -  Мне
казалось, мы с тобой достаточно часто обсуждали опасности тех лет.
   Брендон жестом выразил согласие.
   - Мои настырные вопросы... но вы ведь всегда отвечали на них, разве  нет?
- Он усмехнулся. - Собственно, потому я и прилетел сюда, прежде чем... -  Он
пожал плечами и вдруг резко повернулся к Омилову:
   - Себастьян, когда вы бросили Артелион...  ушли  в  отставку  десять  лет
назад,  ваша  карьера  была  в  расцвете.  Вы  могли  бы  получить  место  в
Геральдическом Совете - рыцарское звание считается ступенькой к  этому,  так
ведь? К вам прислушивался мой отец, у вас были влиятельные друзья в Совете и
в Магистериуме; множество людей посвящают  всю  жизнь  тому,  чтобы  достичь
этого. Вы могли бы даже войти в Высший Совет. Но вы предпочли уйти.
   Омилов отвечал осторожно - и на  этот  вопрос,  и  на  те,  что  остались
невысказанными.
   - Наверняка ты слышал от своего отца, скорее всего не  раз,  что  править
Тысячей Солнц не под силу никому.
   - "Правитель Вселенной - правитель ничей; власть над мирами держит крепче
цепей..." - процитировал Брендон.
   - Твой отец живет с этим и страдает от этого. Подобно  любому  из  сорока
шести его предшественников, ему приходится опираться  на  других  людей,  на
тысячи других людей, в большинстве своем незнакомых,  судить  о  которых  он
может лишь понаслышке. - Омилов обнаружил, что расхаживает  взад  и  вперед,
сложив руки на животе и выставив пальцы - привычка, хорошо знакомая всем его
студентам. Он опустил руки. - И  подобно  всем  своим  предшественникам,  он
допускает иногда ошибки.
   Он покачал головой.
   -  Я  пытался  предостеречь  его  насчет  близкого   ему   человека,   не
заслуживавшего, по моему мнению, такого доверия. Он не стал, не захотел меня
слушать: самое замечательное качество твоего отца - его верность. А я не мог
не говорить ему правды, пусть и в ущерб нашей с ним дружбе.  Ну  и  в  конце
концов... - Омилов поколебался, но только мгновение. - В  конце  концов  был
уничтожен преданный и талантливый человек, а я ничего не смог сделать, чтобы
помешать этому, хотя происходило все у меня на глазах. После этого я  понял,
что не могу больше оставаться на Артелионе.
   Брендон кивнул, и последние следы сдержанности и  замкнутости  исчезли  с
его лица.
   - Лусор, - резко произнес он. - Но знаете ли вы, почему...
   Внезапно всю усадьбу залило ослепительно ярким, ярче солнца,  светом,  от
которого  по  земле  протянулись  черные  угловатые  тени.   Омилов   крепко
зажмурился; перед глазами продолжали плыть круга. Почти сразу же кожу начало
покалывать, таким  наэлектризованным  сделался  воздух;  сияние  ослабло.  С
верхушек ближних деревьев  сорвалась  стая  джизлов,  возмущенных  неурочным
дневным светом.
   Зрение возвращалось к  Омилову,  но  медленно.  Когда  к  нему  вернулась
способность различать окружающие предметы, Брендон смотрел вверх, на  быстро
тающую в небе к  востоку  от  Тиры  светлую  точку.  Ночное  небо  полностью
преобразилось: большинства звезд не было теперь  видно  вовсе,  самые  яркие
виднелись, но блеклыми пятнышками, а две  луны  казались  тусклыми  круглыми
зеркалами. На горизонте с севера вырастали и  тянулись  к  югу  яркие  языки
призрачного пламени, на глазах делаясь все ярче и ярче.
   - Силовой щит включен, - сказал Брендон.  -  Должно  быть,  это  один  из
резонансных генераторов.
   - Авария?
   - Нет.
   В голосе Брендона не было и доли сомнения, и Омилов  подумал,  что,  хотя
военное образование молодого человека и прервали десять лет назад,  в  таких
вещах он разбирается лучше гностора ксенологии.
   -  Нет,  это  наверняка  нападение.  Если  это   один   из   резонаторов,
пространство внутри орбиты открыто для выхода из скачка -  это  классический
маневр... если верить тем ситуациям  на  тренажере,  которые  мне  позволили
проиграть, - добавил он не без горькой иронии.
   К ним присоединился Осри и застыл, уставясь на юг.
   - Это еще что?  -  ткнул  он  пальцем,  и  тут  же  глаза  его  пораженно
расширились. - Нет, не может быть... Это ведь не синхролифт?
   Длинная, бело-голубая полоска слабого света медленно поднималась к  яркой
звезде - узлу. Немного выше  виднелась  еще  одна,  бледнее.  Они  оцепенело
смотрели с минуту, потом Омилов не выдержал:
   - Что же это такое мы видим? Ведь это ствол орбитального лифта, верно?
   - Его оборвал силовой щит, - тихо ответил Деральце, - и теперь  аварийные
буксиры пытаются вывести его из экваториальной плоскости Шарванна, чтобы  он
не задел узла или одного из Верхних поселений.
   - Второй ствол - система инерционного запуска грузовиков, - сказал  вдруг
Брендон. - Его тоже сбросили, чтобы он не утащил узел с орбиты. Помнится,  я
видел чип  о  нападении  на  Альфейос,  на  заключительном  этапе  вторжения
Шиидры...
   - Шиидра! - взвизгнул кто-то. - Храни нас Телос!
   Одна мысль об этих  свирепых,  собакоподобных  созданиях  с  их  плоскими
кораблями-эллипсоидами, вызвала среди слуг панический шепот.
   - С Шиидрой окончательно разделались более пятидесяти лет назад.
   Омилов с удовлетворением  отметил,  что  последняя  реплика  исходила  от
Парракера,  его  дворецкого.  Тот  вообще  обладал  магической  способностью
наводить порядок среди слуг, так что неизбежная для большинства других домов
вздорная болтовня здесь практически исключалась.
   - Нет, - возразил Осри. - Только с передовой базой, откуда они устраивали
набеги на Панархию. Их родную систему так и не нашли.
   Парракер позволил себе чуть сжать губы, отчего его седые  усы  возмущенно
встопорщились. Шепот среди слуг возобновился. Омилов вздохнул.  Среди  черт,
унаследованных Осри от матери, склонность  ставить  точность  выше  разумной
сдержанности была далеко не последней,
   - Маловероятно, чтобы, лишившись важного  аван-поста,  Шиидра  отважилась
напасть на одну из Внутренних Планет Тысячи Солнц - какая-нибудь пограничная
планетка была бы куда более  логичны