адо прожить; гимн привязанности, пусть даже к  лишениям
и смерти. Нет выхода. Нет выхода.
   Это уже слишком.  Она  встала  и,  не  оглядываясь,  спустилась  с  холма
обратно, прочь от своего хаджира.
   Пришла ночь, а с ней густой туман, поднявшийся с  земли,  словно  дыхание
какого-то огромного зверя.  Элоатри  ощущала  трепет  роившихся  вокруг  нее
вероятностей и сама трепетала  в  ответ.  Это  был  пекери,  туман  снов  на
Дезриене, и он поглотил ее.
   Теперь она действительно заблудилась, но всякий раз, когда  она  пыталась
остановиться  на  покой,  какое-то  безумное  вращение   в   груди,   словно
взбесившийся мотор, сотрясало ее усталое тело и гнало вперед. Где-то, как-то
она потеряла свой посох, плащ и сандалии; все, что у  нее  осталось,  -  это
чаша для подаяний, которую она стискивала в руках с отчаянной решимостью. Ее
желтая ряса отсырела от росы и липла к телу мокрым  объятьем,  словно  саван
утопленника.
   Время от времени она видела  в  тумане  глаза  -  то  янтарно-желтые,  то
изумрудно-зеленые - но все  они  смотрели  мимо  нее:  они  были  из  другой
повести. Она обрадовалась бы даже внезапному  броску  какого-нибудь  хищного
зверя, чтобы тот спас ее от ее судьбы. Увы, у хищника, что следовал за  ней,
не было ни тела, ни страстей, но и устали  он  тоже  не  знал.  Она  плелась
вперед, изможденная сверх меры - загнанный зверек в ночном лесу.
   Теперь она слышала дыхание за собой, исходящее от каменного тела  планеты
под ее ногами. Уже скоро, это она знала точно. Дыхание сложится в ее имя,  и
она обернется...
   Элоатри пустилась в бег - заблудившийся во  мраке,  перепуганный  ребенок
восьмидесяти лет от роду. Страх до предела  обострил  чувства,  и  она  ярче
обыкновенного  ощущала  холодную  землю  под  ногами,  собственное   хриплое
дыхание, закладывающий уши густой туман. В сыром воздухе все  сильнее  пахло
чем-то сладким.
   А  потом,  совершенно  неожиданно,  она  наткнулась  на   колючий   куст.
Доведенная почти до паники звуками  своего  преследователя,  она  попыталась
продраться сквозь него и запуталась в когтистых объятьях его ветвей. Впереди
замаячила прогалина; из последних  сил  она  рванулась  к  ней,  не  обращая
внимания на рвущие ее рясу, впивающиеся в ее плоть шипы.
   И тут она остановилась. Перед ней стоял Томико;  лицо  его  скрывалось  в
тени капюшона. Пока она стояла, не  в  силах  отдышаться,  Верховный  Фанист
откинул капюшон. Элоатри ахнула. Лицо его было ужасно изувечено: обуглено  и
потрескалось. Слепые глаза его жутко белели, и все  же  она  знала,  что  он
видит ее. Не говоря ни слова, он поднял руки - одну  ладонью  вверх,  другую
вниз, сжимая скрюченными пальцами какой-то маленький предмет.
   Бесконечное мгновение она стояла неподвижно. Он молчал.  Но  она  ощущала
его мольбу. Медленно-медленно она шагнула к нему. Вонь горелого мяса ударила
ей в ноздри. Она вложила чашу для подаяний в его ладонь.
   Он улыбнулся - улыбка его была полна боли.
   - Нет числа вратам учения; я клянусь войти во все, - прошептал он: третья
клята бодисатвы. Она протянула руку, а он разжал свою.  Диграмматон,  символ
его поста, упал ей на ладонь.
   Он был невыносимо горяч! Элоатри вскрикнула,  съежилась  от  боли  и  без
чувств упала на землю.

***

   Ее разбудил звук псалма. Она села. Утренний свет пробивался сквозь листву
дерева, к стволу  которого  она  прислонилась.  Руку  нестерпимо  жгло;  она
разжала пальцы и посмотрела на Диграмматон, Алеф-Нуль,  металлический  блеск
которого отозвался на ее ладони  помертвевшей  белой  плотью  ожога  третьей
степени.
   Элоатри подняла взгляд. По ту сторону неширокой  долины  взмывал  к  небу
шпилями и башнями собор  Нью-Гластонбери,  праздничный  фейерверк,  славящий
Божественное  Творение  и   преобразующую   силу   вечной   любви.   Элоатри
зажмурилась.
   По зеленому лугу медленно двигалась к  ней  процессия  мужчин  и  женщин.
Некоторые были в пышных облачениях, некоторые - в простых черных  или  белых
рясах.  До  нее  доносился  смолистый  аромат  благовоний,   дымки   которых
поднимались среди людей; ветер доносил обрывки слов: "...Fons vivus,  ignis,
caritas, et spiritalis unctio..."
   Она улыбнулась. Звуки ей нравились, смысл придет позже.
   "Надеюсь, ты не считаешь, что пила это за себя самое?"
   Элоатри рассмеялась. Может, это нужно  тому  рыжеволосому  мальчику?  Или
какой-то не обнаружившей пока себя  части  ее  самой?  Или  обоим?  Души  ее
коснулась тень горечи. Томико погиб мучительной  смертью;  он  находился  на
Артелионе, среди Высших дулу. Должно быть, их много сейчас - тех, кому нужно
послание веры, кто смотрит на историю, как на повесть с внутренним смыслом.
   Но все это в руке Телоса.
   Она снова посмотрела на приближающуюся группу. Теперь, когда они  подошли
ближе, она видела, что один из  шествующих  одет  в  высокую,  остроконечную
шляпу, странно раздвоенную на конце, другой - в складчатую  мантию,  пышнее,
чем у остальных, еще один держал в руке  длинный  жезл  с  изящно  изогнутым
набалдашником. Процессия направлялась прямо к ней.
   Она встала, и последние клочки ее желтой  рясы  упали  на  землю.  Легкий
ветерок ласкал ее тело, и солнце  согревало  ее  своими  лучами,  когда  она
начала спускаться вниз навстречу новой жизни и тем, кто шел к ней.

ПЛАНЕТОИД БАБУЛИ ЧАНГ

   Осри отодвинулся от стола, не в силах проглотить больше ни кусочка. Рядом
с ним погрузился в беседу с Монтрозом отец; лицо его было спокойно в  первый
раз с тех давних пор, когда они сидели на веранде его дома на Шарванне.  Эйя
вернулись на борт "Телварны", и с ними Жаим - следить за процессом  заправки
и поддерживать связь. Но все остальные были здесь, даже Ивард.
   Настроение у него было каким-то непонятным: и радость, и горечь сразу. Он
пил легкие, дорогие вина, которые ему предлагали - он не  пил  уже...  Телос
знает, как давно он  напился  в  последний  раз.  С  легким  потрясением  он
вспомнил, как они отмечали повышение приятеля-офицера на  Меррине,  как  раз
перед тем, как он ушел в отпуск.
   Долго ли прожил Квизран после этого повышения?
   От этого воспоминания ощущение грусти  усилилось:  что  бы  ни  случилось
теперь с ними, возврата к старым временам уже не будет: Танри Фазо,  светлой
памяти архон Шар-ванна, мертв, и шакалы  пострашнее  Ноккера  с  его  бандой
бесчинствуют в некогда мирном Меррине.
   В попытке отвлечься от воспоминаний Осри огляделся по сторонам под  звуки
замысловатых мелодий разных миров.
   "Это не только вино", - сообразил Осри, переводя взгляд с одного лица  на
другое. Все, что ему довелось испытать за  этот  день,  разом  дало  о  себе
знать. Ему нужно было время обдумать случившееся, понять его.
   В противоположном углу развлекал пеструю компанию молодых  Чангов  обоего
пола Локри; рассказ его то и дело вызывал у них  взрыв  смеха.  Ивард  сидел
между Вийей и Монтрозом, раскрасневшись и блестя глазами то ли от  жара,  то
ли от возбуждения.  Осри  заметил,  что  Монтроз  часто  поглядывает  в  его
сторону. Вид у Иварда, правда, был  довольный  -  он  смотрел  за  танцем  в
невесомости, который исполняли в самом центре комнаты несколько танцоров,  и
среди них - Марим с развевающимися светлыми волосами; почти обнаженное  тело
ее было украшено лентами с колокольцами и бубенчиками.
   И все же центром притяжения оставался Брендон, одетый в неизвестно откуда
взявшийся шикарный костюм. Он сидел на нем словно сшитый по заказу -  богато
расшитый камзол, туго облегающие черные штаны,  высокие  блестящие  ботинки.
Эренарх  держался  в  обществе  безупречно,  деля  внимание  поровну   между
присутствующими, занимая их легкой, но приятной беседой. Осри с любопытством
наблюдал за  его  диалогом  с  Бабулей  Чанг,  старые  глаза  которой  сияли
весельем.
   Осри сравнил это с тем, что видел совсем недавно, и сам  поразился  тому,
насколько важным это ему показалось. Он понял, наконец,  что  напомнила  ему
смена  шутовской  имитации  поведения  дулу   на   непринужденное   светское
изящество: то же самое было тогда и с Маркхемом. Тот, окончив свой  анекдот,
повернулся и вышел из помещения с точно таким же уверенным изяществом.
   И все же, почему это так важно для него? Осри попытался стряхнуть  туман,
клубившийся в голове от спиртного.
   - Ты молчишь, сын, - прервал его размышления Себастьян Омилов.  -  Что-то
не так? - Отец хранил на лице вежливую  улыбку,  но  глаза  вдруг  сделались
тревожными.
   "Он  видит  во  мне  всего  лишь  капризного   ребенка,   которого   надо
развлекать".
   Мысль эта родилась в той же части мозга, которая искала смысл в том,  что
он видел, которая настаивала на важности этого.
   - Я просто устал, папа. Не забывай, мы причалили вскоре после того, как я
сменился с вахты.
   - Мне кажется, здесь все идет к концу, - сказал  Омилов.  -  Хотя  должен
признаться, мне не хочется улетать отсюда.
   - Так наслаждайся, пока мы здесь. - Осри выдавил из себя улыбку.  -  Бери
пример с меня.
   Тут Бабуля Чанг нажала кнопку на своем подлокотнике,  и  мелодичный  звон
оборвал разговоры и музыку.
   - Пора, - сказала она, почти не повышая голоса, - выслушать то, что имеет
рассказать нам наш почетный гость о происходящем в мире.
   Легким движением Брендон переместил свое кресло в середину собравшихся.
   - Артелион пал, - произнес он ясным голосом, мягко, но почти безразлично.
Эти слова его были встречены мертвой тишиной. - Мои братья убиты, а мой отец
заключен в каком-то тайном месте и ожидает перелета на  Геенну.  Трон  моего
отца занял Эсабиан Должарский, и все эти события являются частью  его  мести
за поражение под Ахеронтом двадцать лет назад.
   Снова молчание. Брендон  оглянулся;  эмоции  его  были  скрыты  за  щитом
невозмутимости, который Осри всегда считал проявлением слабости.
   И вдруг перед  глазами  с  пугающей  ясностью  всплыла  картина:  Маркхем
лит-Л'Ранджа, рассказывающий что-то с такой же точно уверенностью в  голосе,
вот только на лице его всегда отражалось то, о чем он думает.
   "Принятый Л'Ранджами. Неизвестного происхождения..."  -  вспомнились  ему
его же собственные презрительные слова.
   Маркхем был великолепным лицедеем.
   Осри  вспомнил  шутливую  пантомиму  в  кадетском  клубе,  едва  заметные
преувеличения, которые тем не менее создавали законченный портрет нелюбимого
инструктора, амбиции которого заметно превышали его положение.  После  этого
Маркхем повернулся к остальным с тем же  изяществом,  с  каким  держал  себя
Брендон.
   "Маркхем  всегда  был  лицедеем.  Он  научился  двигаться,  наблюдая   за
Брендоном",  -  сообразил  Осри,  стараясь  рассеять   царивший   в   голове
алкогольный туман. На мгновение ему показалось даже,  будто  Брендон  -  это
Маркхем, вот только Маркхем был светловолос, а его смеющееся лицо никогда...
   Он научился двигаться, а вот прятаться за щитом - нет. Вот оно что.  Осри
по  себе  знал,  какое  пустое  занятие  пытаться   разозлить   невозмутимых
Крисархов.
   "Даже когда их наказывали, они прятали свои мысли с той же  легкостью,  с
которой читали мои".
   Однако Маркхем признал, что не в состоянии обучиться этому, да никогда  и
не пытался.
   Почему это так важно? Потому что...
   Но голова его отказывалась думать, срываясь в  обрывки  воспоминаний,  на
которые накладывались старые и новые обиды, огорчения и просто  обыкновенная
усталость.
   И сквозь все это до  него  доносился  голос  Брендона,  с  документальной
точностью описывающий гибель "Кориона" над Шарванном, бегство  на  маленьком
курьерском катере от рифтерского эсминца, аварийную посадку на Дис и перелет
"Телварны" на Артелион. Вслед за этим он  описал  набег  на  Мандалу;  страх
отозвался в его словах, но никак не в голосе, когда он  рассказывал  о  том,
что застал в Зале Слоновой Кости, - об этом Осри не слышал еще ни слова. Еще
страшнее был рассказ о пыточной камере, в которой они нашли Омилова. Потом в
рассказе зазвучали нотки сострадания - при  рассказе  об  отчаянном  бегстве
через весь дворец от преследовавших  их  по  пятам  тарканцев,  о  том,  как
Грейвинг, сестра Иварда, была убита, а сам Ивард  ранен;  когда  же  рассказ
сделался почти невыносимым, он сделал юмористическое отступление, описав бой
на кухне, в котором роль оружия исполняли маленькие роботы-официанты.
   Голос его, наконец, приобрел окраску, и у Осри  все  сжалось  внутри  при
рассказе о безумном взлете "Телварны"  вдоль  троса  к  Узлу  и  за  пределы
радиуса. Брендон по очереди отметил всех героев этого дерзкого рейда: Локри,
вынесшего Иварда из дворца, спасшего Омилова, Монтроза,  Жаима  и  Марим,  в
рекордное время исправивших двигатели корабля.
   Все затаили дыхание, когда он  поведал  о  появлении  Эсабианова  "Кулака
Должара", хотя кое-кто из слушателей охнул  при  рассказе  о  последней  его
отчаянной попытке достать  беглецов  -  залпе  рапторов,  который  наверняка
разорвал на части Узел, убив всех, кто на нем находился.
   Потом он рассказал, что они застали на Дисе, и о том,  как  Вийя  загнала
сторожевых псов Хрима в Колдуна. Он  закончил  свой  рассказ  упоминанием  о
роли, которую сыграл в  их  спасении  Осри,  сумевший  на  последних  каплях
топлива привести корабль к Бабуле Чанг. Осри  почувствовал,  как  заливается
румянцем, и тут две  мысли  разом  пришли  в  его  голову:  он  не  упомянул
отцовский артефакт, и вторая: он ни слова не сказал о себе самом.
   Осри взял со стола тубу с вином, бесцельно любуясь муаровым узором на  ее
поверхности. Потом надавил на скобу, выцеживая содержимое в рот. Он понимал,
что ему не стоит больше пить, но рассуждать  здраво  был  уже  больше  не  в
состоянии. Слишком много теней из прошлого  разом  навалились  на  него,  не
оставив ему времени на размышление.
   Тем временем слушатели Брендона засыпали того накопившимися вопросами. На
некоторые он ответил, но потом поднял руку. Не сразу, но воцарилась тишина.
   - Я не знаю, что планирует Эсабиан  в  будущем,  -  сказал  он,  переводя
взгляд с лица на лицо. - Но я могу сказать вам, что планирую я сам;  я  хочу
набрать флотилию верных мне кораблей и отправиться в рейд на  Геенну,  чтобы
спасти отца. - Взгляд его остановился наконец на лице Вийи.
   Он  улыбнулся  ей  чуть  вызывающе,  и  она  ответила  ему  все  тем   же
непроницаемым взглядом.  Вокруг  них  разразился  тарарам:  Чанги  смеялись,
выкрикивали что-то одобрительное,  некоторые  даже  спьяну  клялись  принять
участие в любом походе, который возглавит  Брендон.  Бабуля  Чанг  терпеливо
ждала, пока шум поутихнет немного, потом наклонилась к Брендону и  завела  с
ним какой-то негромкий разговор.
   Вийя подалась вперед взять что-то со стола, словно ничего  не  случилось.
Но за ее спиной, в противоположном углу  комнаты,  Осри  разглядел  Локри  в
окружении пестрой молодежи. Пока те беззаботно болтали и смеялись, Локри  не
сводил своих светлых глаз с Брендона, а рот его кривился в недоброй улыбке.
   - Эй, лови! - крикнул кто-то Локри, и тот отвернулся и тут же затерялся в
своей шумной компании. Они  достали  курильницу  и  разожгли  в  ней  что-то
особенно приторное.
   А что потом? Он может делать сколько угодно театральных заявлений, но это
не значит, что он на самом деле собирается вести куда-то флотилию. Не  более
чем эти люди, которые забудут о своих клятвах тотчас, как протрезвеют.
   Осри до сих пор не имел  ни  малейшего  представления  о  том,  что  Вийя
собирается делать со своими пассажирами-панархистами; к словам Брендона она,
похоже, осталась равнодушна.
   Бабуля подалась вперед и подала знак. Снова заиграла  веселая  музыка,  и
несколько человек снялись со своих мест, чтобы  присоединиться  к  танцорам.
Осри остался на месте, потягивая вино, а тем временем окружающие его сменили
род развлечений. На его  глазах  Марим  утянула  Иварда  в  один  из  темных
альковов; Локри исчез еще раньше  в  обществе  двоих  или  троих  Чангов.  К
удивлению  Осри,  Монтроз  тоже  исчез  с  кем-то;  отец  его,  до  сих  пор
оправлявшийся от того, что довелось ему пережить на Артелионе, просто  уснул
за столом.
   За  столом  остались  только  Брендон  и  Вийя.  Брендон  разговаривал  с
несколькими Чангами, а Вийя, молчаливая и непроницаемая,  смотрела  на  них.
Брендон сделал жест рукой, и Осри уловил золотой блик на его пальце:  кольцо
Танри Фазо.
   "Как могу я набрать флотилию, чтобы спасти его? Кто пойдет  со  мной?"  -
Брендон говорил это или что-то вроде этого во время споров в их кубрике.
   Клятвопреступник... Осри тряхнул головой. Зря он пил так много...
   - Угодно чего-нибудь еще, генц? - послышался нежный голос  у  самого  уха
Осри.
   Он поднял взгляд. Зрение упрямо отказывалась фокусироваться, но он все же
увидел  молодую  женщину   с   раскосыми   глазами   Чангов.   Ее   широкий,
привлекательный рот призывно улыбался ему.
   - Нет, - буркнул он, с трудом ворочая языком, но тут же с тревогой понял,
что его влечет к ней.
   - Может, небольшой массаж - снять усталость? - предложила она.
   Он попытался отказаться, но она оказалась уже за его спиной, а пальцы  ее
разминали ему плечи, успокаивая усталые  мышцы.  Он  зажмурился,  разрываясь
между тем, что считал своим  долгом  -  держаться  подальше  от  Вийи  и  ее
союзников, - и нарастающим влечением, противиться которому  ему  становилось
все труднее.
   Под ее уверенными движениями все тревожившие его вопросы исчезли куда-то,
а вместе с ними и барьеры из армированного злостью и  обидами  контроля  над
собой,  которые  он  с  самого  детства  воздвиг  между  собой  и  остальной
вселенной.
   Поэтому, когда она вытянула его из кресла  и  запустила  пальцы  ему  под
рубаху, он забыл, где он и среди каких людей находится, и благодарно зарылся
лицом в благоухающее облако ее волос.

СИСТЕМА ПОСЕЙДОНА

   Лицо Ром-Санчеса порой напоминало Нг ее любимую гончую времен детства.
   - Меня немного беспокоят наши курьеры, сэр, - сказал  он.  -  По  меньшей
мере одному из них пора бы выйти на связь.
   Нг кивнула, но ответила не сразу. На мостике  "Грозного"  стояла  тишина,
если не считать приглушенного бормотания  докладов  бортовых  служб.  Из-под
одного пульта торчала  пара  ног;  последовала  вспышка,  посыпались  искры,
сопровождаемые сдавленными ругательствами, которые вдруг затихли: Нг решила,
что техник вспомнил, как близко от  него  капитан.  Она  подавила  искушение
рассмеяться. Команда свыкалась с новым режимом военного времени.
   "Чем больше все меняется..."
   Загудел зуммер поста внешнего наблюдения.
   - Выходные импульсы, три, эсминцы!
   В голосе младшего лейтенанта Выхорской  звенело  возбуждение.  Ром-Санчес
повернулся обратно к своему пульту и забарабанил по клавишам.
   На мгновение Нг охватила тревога,  когда  из  динамика  послышался  голос
штурмана:
   - Цель номер один: девяносто тире ноль; плюс шесть световых секунд;  цель
два: девяносто тире сто двадцать, плюс пять секунд; цель три: девяносто тире
двести семьдесят...
   - Взяли нас в коробочку, - заметил Ром-Санчес.
   Нг рассмеялась, поняв размещение эсминцев.
   Только дай Метеллиусу возможность сделать эффектный выход...
   Доклады внешнего наблюдения и связи послышались одновременно:
   - Принимаю позывные, это наши...
   - Принимаю сообщение...
   - Выведите его ко мне на экран. Я знаю, кто это, Выхорска.
   Она с облегчением откинулась на спинку командирского кресла.  На  главном
экране высветилосъ новое окно, а в нем - широкое, скуластое лицо  Метеллиуса
Хайаси, на котором играла пиратская улыбка.
   - Капитан Нг! Добро пожаловать в систему Посейдона.
   Пока он говорил, сигнал на пульте внешнего наблюдения зазвучал еще раз, а
секундой спустя эхом ему отозвался пост связи. Нг  решила,  что  это  доклад
курьера, обнаружившего Метеллиуса. Не отрывая взгляда от экрана, она набрала
команду, приказав Амманту передать сообщение ей на босуэлл.
   - Спасибо, капитан Хайяси. Вот это приветствие! Он расс