было  сладостным.  О  будущем  они  не
говорили  -  они  оба  принадлежали  к  миру  Дулу,  где  слова  так   легко
выворачиваются наизнанку или  становятся  ложью  в  силу  обстоятельств.  Их
эмоции нашли выход в страсти, столь сильной и так крепко связующей, что Осри
впервые не чувствовал себя робким и неуклюжим.
   Он потряс головой: время воспоминаний еще не пришло.
   Сейчас он должен сдержать данное Фиэрин слово.
   Он вышел и направился в офицерскую кают-компанию.

***

   Фиэрин  лит-Кендриан  смотрела,  как  челнок  Осри   пробирается   сквозь
скопление кораблей у Колпака и исчезает за громадой "Грозного".
   Отвернувшись от иллюминатора, она пошла через толпу к выходу. Все  вокруг
держались вежливо и немного отстраненно. На нескольких лицах виднелись следы
слез. Все здесь прощались со своими любимыми, и никто не хотел знать о таких
же маленьких драмах, разыгрывающихся рядом с ними.
   "Мне почти хочется, чтобы должарианцы на нас напали",  -  думала  Фиэрин,
становясь в очередь на транстуб. Все лучше, чем  это  ужасное,  добровольное
расставание. Точно они идут на казнь и знают об этом.
   Давка в транстубе показалась ей даже приятной. Здесь она чувствовала себя
в безопасности... нормально.
   В капсуле стояла странная тишина - люди почти не разговаривали, и Фиэрин,
с радостью влившаяся в толпу пассажиров, с такой же радостью из нее и вышла.
Она никогда не считала себя чувствительной натурой, но  слишком  легко  было
представить себе, как боль от разлуки, переживаемая каждым из них, сливается
в общее отчаяние.
   Она уже и теперь скучала  по  Осри,  по  его  запаху  -  он,  никогда  не
маскировавший своих эмоций, как другие Дулу, не пользовался и духами. Он был
таким,  как  есть:  чопорным,  неуклюжим,   предельно   честным,   любителем
каламбуров, надежным, как планета в космосе.
   Ей не хотелось даже думать о будущем без него.
   Рядом кто-то всхлипнул, и Фиэрин, повинуясь инстинкту, сошла с дорожки  и
пошла напрямик через лужайку, чтобы не мешать чужому горю.
   В анклаве даже всегдашние часовые казались серьезнее, чем обычно.
   В доме ее встретила музыка - медленные гармоничные  переливы  оперы,  чьи
слова были написаны на Утерянной Земле за много  веков  до  Исхода.  Фиэрин,
изучавшей  музыку  в  школе,  трагедия  Троила  и  Крессиды   была знакома.
   Ваннис сидела одна в кабинете,  охватив  себя  руками  за  локти.  Фиэрин
испытала шок, увидев Ваннис в столь нехарактерной позе,  и  остановилась  на
пороге, думая, не воспользоваться ли ей другим входом. Но Ваннис, с присущей
ей чувствительностью уловив какое-то колебание в воздухе,  подняла  глаза  и
сказала:
   - Побудьте со мной.
   Холод пробежал по жилам Фиэрин, но она, не задавая вопросов, села рядом с
Ваннис на кушетку и обняла ее за плечи, в который раз заметив, какая  Ваннис
маленькая.
   Ваннис уронила голову на плечо Фиэрин; тонкий запах ее  надушенных  волос
был свеж и приятен. Устроившись  поудобнее,  они  стали  смотреть  на  пламя
свечей, и Фиэрин старалась угадать, что находит для себя Ваннис  в  трагедии
женщины, любившей двух мужчин.
   Музыка вскоре захватила и Фиэрин - настал один из  тех  редких  моментов,
когда время перестает  существовать.  Умиротворение,  пусть  даже  недолгое,
снизошло на нее. Она слышала, как музыка переплетается с плеском  фонтана  и
их дыханием. Она видела тихую комнату с ее гармоничным сочетанием старины  и
современности, немного мужскую - возможно, потому, что первое впечатление  о
ней связывалось у Фиэрин с Брендоном. Что-то здесь напоминало о нем,  что-то
- о Ваннис, и две свечи на низком стеклянном столике объединяли все  в  одно
целое.
   Буду ли я вспоминать об этом когда-нибудь?
   Чистые звучные голоса вели  свой  печальный  рассказ,  и  Фиэрин  закрыла
глаза, отдавшись грезам, но Ваннис внезапно шевельнулась.
   Движение было легким, едва заметным, но Фиэрин сразу насторожилась.
   В комнате стало еще темнее: одна свеча погасла,  а  вторая  чуть  мерцала
крошечным голубым огоньком.
   Что случилось? Музыка продолжала звучать - Фиэрин не заметила, как  опера
закончилась и началась заново.
   Ваннис коснулась губами ее лба и встала.

   Луна светила, и в тени дерев,
   Под окнами ее опочивальни,
   Лил соловей свой сладостный напев...

   Миг спустя Фиэрин увидела на террасе высокую фигуру в белом. Ваннис вышла
ей навстречу.
   Брендон подошел к двери, и Фиэрин, не видя его лица в темноте,  почему-то
поняла, что он узнал эту  музыку.  Он  остановился  и  вскинул  голову.  Что
значила эта история для него?
   Ваннис, протянув ему руки, сказала:
   - Мой ответ может подождать. Сначала вы должны задать свой вопрос кому-то
другому.
   - Мне пора, - тихо, чуть слышно ответил он.
   - У вас есть еще три часа, - сказала Ваннис.

   И вот, пока ее объемлет сон,
   Орел белее снега ней влетает.
   Он вскрыл ей грудь и сердце вынул вон,
   Она же спит и ничего не знает...

   В голосе Ваннис появились юмористические нотки.
   - Корморан представит свой рассказ завтра, и ваши рифтеры станут героями.
На Аресе вам нечего бояться.

   И, сердцем друга возместив урон,
   Посланник мчится лунною тропою,
   Одно сменивши сердце на другое.

   Брендон поклонился - сдержанно, с оттенком благодарности.
   Но Ваннис не стала возвращать ему поклон - она взяла его за руку и повела
в комнаты.
   Их пальцы переплелись, и они вышли, оставив Фиэрин наедине  со  странными
голосами, в тихой комнате, при догорающей свече.
   Четыре часа спустя Ваннис  и  Фиэрин  вместе  присутствовали  при  старте
"Грозного".
   Фиэрин показалось странным, что эта процедура, невзирая на любовь Дулу  к
ритуалу, проходит так просто. Но Осри объяснил ей, что должарианцы наверняка
наблюдают за станцией через сенсорный ряд и нельзя показывать им,  что  этот
корабль чем-то отличается от других.
   Но  в  сердца  посвященных  зрелище  огромного  корабля,  взлетающего  на
сверкающих крыльях радиации, вселяло надежду. Фиэрин, страдая  по  любимому,
которого ей уже недоставало, не могла не думать о  двух  других  любовниках,
которые навсегда соединились у нее  в  памяти  с  чарующими  ариями  древней
трагедии.
   Ваннис стояла прямая, с сухими глазами, спокойно сложив руки, но  лицо  у
нее было как мраморное; и в уме Фиэрин, глядящей, как огни корабля  исчезают
среди холодных звезд, снова зазвучала музыка и возник образ Троила,  который
видит пустой, запертый дом Крессиды и понимает,  что  его  любимая  покинула
Трою.
   Вместо  безбрежной  черноты  космоса  она  видела  Троила,  рыдающего  на
ступенях и взывающего к дому, как  к  телу,  лишившемуся  души.  "Фонарь,  в
котором свет погас".
   Она закрыла саднящие глаза, свирепым усилием воли удерживаясь от слез. Не
ей одной предстоит страшное время ожидания, не она одна будет  жить  час  за
часом, пока не станет известно, кто победил, кто жив, а кто погиб.
   - Вернемся? - улыбнулась ей Ваннис. - У нас впереди много дел.
   - Скажите, чем я могу вам помочь? - спросила Фиэрин.

   Куда бы ни поехал он, всечасно
   Преследуют его воспоминанья; И
   Мыслит он, казня себя напрасно: Здесь
   Было наше первое свиданье; А здесь она,
   Небесное созданье, Взор на меня свой
   Ясный устремила И прелестью своей
   Навек тенила.
   А вот и дом, где слышал я впервые Моей
   Любви пленительное пенье. Той песни звуки,
   Посейчас живые, Вовек не будут преданы
   Забвенью. И где оно, чудесное мгновенье,
   Когда она - иль это мне приснилось? -
   Любви ответной мне явила милость.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

23
АРТЕЛИОН

   Леонидес Халкин стоял  перед  человеком,  известным  всему  артелионскому
Сопротивлению под именем Маски. Теперь это  имя,  взятое  ради  конспирации,
превратилось в символ столь могущественный, что  приняло  почти  мистические
пропорции. Маска стоял у пульта, наблюдая за освещенной садовой  дорожкой  в
трехстах метрах над ними, а Халкин наблюдал за Маской.
   Высокий, с поджарыми  мускулами  прирожденного  атлета,  стального  цвета
волосы связаны хвостом на затылке, верхняя часть  лица  обожжена  плазменным
огнем. Видно, что прежде он был красив - теперь  в  своей  красной  шелковой
маске, скрывающей все, кроме глаз, он грозен.
   Над ними Джессериан, командир должарских оккупантов, неподвижно  стоял  у
древней мраморной статуи Лаокоона. По его профилю нельзя  было  прочесть,  о
чем он думает, глядя на бьющиеся, оплетенные змеями фигуры. Казалось бы, что
любоваться скульптурой совсем не в характере этого высокого, тяжелокостного,
воинственного должарианца - однако он занимался именно этим вот уже четверть
часа.
   И Маска все это время следил за ним через шпионский глаз".
   Халкин подавил вздох. Терпение -  спутник  всей  человеческой  жизни.  Он
стоял вольно и позволял мыслям блуждать, где пожелают.
   У  него  редко  выдавалось  время,  чтобы  подумать.   Возможно,   прямым
результатом этого было то, что часть его  разума  отказывалась  воспринимать
события прошлого года как реальные.
   В реальной жизни  Леонидес  Халкин  был  главным  стюардом  в  резиденции
Геласаара хай-Аркада, сорок седьмого Панарха Тысячи Солнц. С самого  раннего
детства он знал, что будет стюардом, и гордился  тем,  что  Аркады,  живя  в
своей фамильной резиденции, вот  уже  четыреста  лет  пользовались  услугами
Халкинов.
   В реальной жизни он знал, какие  мастера  изготавливают  лучший  столовый
фарфор и где можно купить настоящее столовое, купальное и постельное  белье.
Он знал наперечет  семьи  потомственных  слуг,  передающих  свои  навыки  из
поколения в поколение: одни фигурно  кололи  лед,  другие  чинили  гобелены,
множество других обслуживали аэрокары,  садовничали,  убирали  сокровищницы,
артистически прислуживали за столом,  следили  за  ДатаНетом.  К  пятнадцати
годам он знал имена и профессии почти всего персонала Резиденции и  Большого
Дворца. К тому времени, как его бабушка заявила, что подумывает об  отставке
и  хочет  назначить   его   своим   официальным   преемником,   его   знание
распространялось на обслуживающий персонал всей планеты. Почти пятьдесят лет
предметом его гордости была гладкость, с которой шла жизнь в обоих  дворцах.
Бабушка часто говаривала юному Леонидесу; "Мастерство стюарда заключается  в
организации, а искусство - в том, чтобы быть невидимым". При нем  никому  не
приходилось выбрасывать увядшие цветы или  просить  почистить  ковер.  Гости
высказывали свои предпочтения  только  однажды,  и  те  удовлетворялись  без
дальнейших напоминаний, даже если эти люди гостили здесь раз в  десять  лет.
Порядок, спокойствие, изящество  -  таков  был  девиз  Халкина.  Должарианцы
превратили все это в хаос. Халкин знал теперь, что  остался  жив  по  чистой
случайности. Потрясенный неслыханным в то время явлением - неявкой  Крисарха
на собственную Энкаинацию, - он, не доверяя ни посыльным, ни коммуникаторам,
сам отправился в Резиденцию и нашел комнаты Брендона  Аркада  пустыми,  хотя
там должно было находиться множество слуг.
   Халкин спустился в служебное помещение, чтобы распечь их как следует,  но
все лакеи, уборщики и официанты лежали мертвые в луже крови. Лишь  тогда  он
обнаружил, что коммуникаторы не работают.
   Он так и не вернулся в  Зал  Слоновой  Кости;  когда  он  бежал  туда  по
короткому служебному коридору, его  швырнула  на  колени  волна  от  взрыва,
убившего всех, кто там был.
   После этого он ничего не  мог  вспомнить  ясно.  Инстинкт  самосохранения
побудил его укрыться глубоко в старом лабиринте Гегемонии,  знакомом  ему  с
детства.
   Там он встретил кое-кого из своих подчиненных, таких же растерянных,  как
и он сам, - и снова обрел здравый смысл и решительность,  узнав,  как  много
других попало в плен к завоевателям.
   Для мертвых они больше ничего не могли сделать - разве только  унести  их
потихоньку и  похоронить,  пока  здоровенных  должарских  солдат  в  тяжелых
сапожищах не было поблизости. Зато они могли использовать домашнюю  систему,
чтобы помешать врагу овладеть дворцом, - и делали это.
   Отсюда и началось Сопротивление. Халкин постепенно осознал,  что  знания,
которые он держал в  уме,  стали  еще  ценнее,  когда  должарианцы  все-таки
взломали дворцовый компьютер. Планетарный ДатаНет сдался вскоре после этого,
и Халкин с горсткой других, включая дочку старшего садовника, трудясь неделю
за неделей, месяц за месяцем, создали  свою  сеть  связи,  охватывающую  всю
планету.
   Примерно через месяц после вторжения - это  было  как  удар  молнии  -  в
Мандалу снова явился бывший Крисарх. Не успели друзья и враги осознать  этот
факт, он исчез снова, вырвав  гностора  Омилова  из  рук  палачей  Эсабиана,
прихватив заодно солидную порцию сокровищ из Аванзала Слоновой Кости.
   После этого визита в дворцовом компьютере что-то изменилось.  Подпольщики
не сразу поняли важность этих перемен: сначала их отвлекала  бурная  реакция
должарианцев на компьютерные призраки, освобожденные Эренархом Брендоном,  -
а после битва при Артелионе... и необходимость спасать выживших.
   Но после этого Халкин стал понимать, что перемены в  компьютере  поистине
фундаментальны. Он  всю  жизнь  работал  с  этой  системой  и  знал  все  ее
особенности. Компьютер был чем-то вроде его незримого спутника, и  смотреть,
как Ферразин пытается взнуздать его, чтобы подчинить себе, было почти так же
больно, как наблюдать за мучениями старого друга.
   Когда выжившие в бою начали  высаживаться  в  разных  точках  планеты,  с
компьютером произошел один из его загадочных сбоев. Он охватил всю  систему,
и должарские техники  предприняли  самые  отчаянные  меры,  чтобы  запустить
компьютер  снова.  Когда  им  это  удалось,   Ферразин   даже   не   пытался
по-настоящему восстановить пропавшую информацию. Потом Халкин  смекнул,  что
сбой  продолжался  ровно  столько  же,  сколько  и  высадка.  Словно  кто-то
намеренно отключил систему,  а  потом  включил  ее  снова,  когда  опасность
миновала.
   Но задумываться об этом было некогда  -  главной  заботой  Халкина  стало
поместить  спасенных  в  убежище.  Особенно  затрудняло   задачу   то,   что
должарианцы пронумеровали всё гражданское  население  и  регистрировали  его
перемещения. Военные, не расстрелянные сразу  после  вторжения,  содержались
под стражей и использовались на принудительных работах.
   Спасательная капсула  Маски  приземлилась  на  самом  краю  Мандалийского
архипелага. Первое время обгоревший коммандер скрывался  в  лесу,  уходя  от
должарских поисковых команд. Халкина оповестил об этом  опять-таки  домашний
компьютер, и он показал главному стюарду  еще  один  туннель  Гегемонии,  не
использовавшийся уже много  веков  и  выходивший  на  тот  самый  отдаленный
остров.
   Халкин и раненый  договорились  не  раскрывать  личности  последнего,  но
офицер по мере выздоровления стал  брать  боевые  стороны  Сопротивления  на
себя, оставив Халкину хорошо знакомые области связи и тылового обеспечения.
   Компьютер сотрудничал с ними, поставляя информацию и  выходя  с  ними  на
связь, где бы они ни были. Он же участвовал в  создании  образа  Маски.  Эта
мифическая  фигура  служила  живым   упреком   врагам,   пробуждая   в   них
наследственное чувство вины по  поводу  Красной  Чумы,  которую  должарианцы
напустили на своих былых  хозяев-эори,  и  одновременно  вдохновляла  бойцов
Сопротивления.
   Приказы обожженного капитана эсминца могли  бы  подвергаться  сомнению  -
приказы таинственной Красной Маски, человека, который внушал страх  свирепым
тарканцам и общался с призраками, выполнялись беспрекословно.
   Компьютер знал это и потому создал собственную версию Маски.
   Халкин  стиснул  зубы,  перебарывая  неприятное  головокружение,  которым
всегда сопровождались у него мысли о компьютере. Действительно ли  компьютер
наделен волей (Халкин даже в мыслях избегал слова  "разум"),  или  это  лишь
симптом общего чувства нереальности, симптом  жизни,  которая  меняется  так
быстро, что не успеваешь ничего осознать?
   Джессериан  на  экране   вскинул   подбородок,   включил   свой   поясной
коммуникатор и стал слушать.
   - Комп, - сказал Маска хрипло (его раны не совсем  еще  зажили,  и  тембр
голоса давал это понять), - какой рапорт принимает Джессериан?
   -  Секция  четыре,  уровень  два,  казарма   технического   подразделения
Должарского гарнизона, - ответил ровный голос компьютера. - Кто-то  набросал
им в койки ядовитых насекомых.
   Страх кольнул Халкина ледяным острием, а Маска чуть заметно улыбнулся.
   - Опять Крысы?
   - Ответ правильный, - подтвердил компьютер.
   - Я вижу, ребята меня не послушались, -  сказал  Маска  Халкину  уже  без
улыбки. - Вели им сидеть по домам до нашего  прихода  и  никаких  контактов.
Утром я поговорю с ними.
   - Слушаюсь, - поклонился Халкин.
   Он понял, что  может  идти,  -  Маске  нужно  поговорить  с  компьютерным
призраком. И удалился с большой охотой.

***

   Как только старик скрылся в лифте, Метеллус Хайяши сказал:
   - Вот он, герой, не ведающий о своем геройстве.
   В воздухе рядом с Хайяши возникла худощавая фигура  того,  кого  он  звал
Джаспаром.
   Заложив руки за спину, голограмма смотрела вслед старику.  Это,  конечно,
только видимость, да Джаспару и  незачем  это  делать:  компьютер,  конечно,
следит за стюардом через целую паутину сенсоров. Больше  всего  это  явление
нервирует как раз тем, что подражает человеческому поведению. Или это оно из
вежливости? Метеллус не мог бы понять компьютер  без  посредника;  возможно,
человеческий образ - всего лишь средство связи?
   Хайяши отбросил эту мысль. Незачем наделять  машину  сознанием.  В  былое
время он никогда не подвергал  сомнению  Запрет  и  ту  острую  неприязнь  к
искусственному разуму, которая пустила в Изгнанниках столь глубокие корни.
   Он усмехнулся про себя. В былое время ему не пришло бы в голову, что  он,
заурядный капитан Флота, будет общаться  с  Джаспаром  Аркадом,  основателем
династии и творцом ныне рухнувшего Тысячелетнего Мира.
   Былое время - это нечто, существовавшее до того,  как  он  чудом  остался
жив, и оказался во главе Сопротивления  целой  планеты,  и  столкнулся  и  с
проблемой крушения цивилизации - проблемой, которая воплотилась для  него  в
нескольких сотнях детей.
   -  Геройство,  -  повторил  Джаспар,  глядя  на  Хайяши  с   сатирическим
выражением морщинистого  лица.  -  Ведь  вы  не  полагаете,  что  это  слово
применимо только к тем, кто умеет владеть мечом или бластером?
   И Хайяши снова обнаружил, что не может не относиться к этому образу  -  к
компьютеру, - как к человеку, несмотря на чувство неловкости. Уж  очень  его
поведение  отличается  от  бесстрастной  жестокости   Адамантинов,   оружия,
созданного Гегемонией еще до основания Панархии. Он ведет  себя  в  точности
как Джаспар Аркад - и он спас ему, Метеллусу, жизнь.
   - У него терпение, как у Святого Габриэля, -  сказал  Хайяши.  -  Это  не
просто выучка, не просто личина, которую вышколенный слуга  сбрасывает,  как
только выходит из комнаты. Он  держит  в  уме  тайные  слабости  людей  всех
классов общества, но я не слышал  от  него  ни  одного  порочащего  слова  в
чей-либо адрес.
   Джаспар кивнул.
   - В первые сорок восемь часов после известия о смерти Илары единственным,
кого допускал к себе Геласаар, был Леонидес Халкин. И бабушка  у  него  была
такая же: говорят, она единственная умела унимать  припадки  ярости  старого
Бургесса.
   - Это все содержится в компьютерной памяти? - спросил Хайяши.
   - Корреляции там копились веками; вокруг забытых личных дневников наросли
мегабиты комментариев. Можно ли определить это как память?
   - Это нечто большее - и одновременно меньшее. - Хайяши редко говорил  так
много - боль  все  еще  не  отпускала  его.  -  Понятие  памяти  включает  и
эмоциональный компонент, который связывает факты вместе, придает им смысл.
   - Ну а я - нечто большее и одновременно меньшее, чем человек.  -  Д