следует отдохнули.
   - Я скоро вернусь, - пообещал Джим. Он последовал за Лизет на кухню;  там
она взяла с собой нескольких слуг; потом все  поднялись  на  тот  этаж,  где
находилась спальня Лизет. Она привела их  в  комнату,  заваленную  обломками
старой мебели и всевозможного мусора. С удивительной уверенностью и  знанием
дела она дала указания слугам, и те принялись за уборку.
   - Вы можете спуститься к столу,  если  хотите,  милорд,  -  сказала  она,
повернувшись к Джиму. - Я еще ненадолго останусь  и  присмотрю  за  слугами,
чтобы он сделали все, как следует. Когда вы вернетесь, здесь будет  кровать,
ночной горшок, кувшин с вином, кубок, маленький столик и  стул  -  дайте  им
только часа два.
   - Спасибо, - кивнул Джим. - Тогда я пошел в большой зал.
   Сбегая вниз по  ступенькам  лестницы,  он  обнаружил,  что  икота  прошла
окончательно. Он мог вернуться в зал,  сесть  за  обеденный  стол  вместе  с
остальными и продолжить беседу без  столь  досадной  помехи.  Но  теперь  он
остерегался пить. Когда Лахлан хотел наполнить его  кубок,  Джим  решительно
отказался, в очередной раз сославшись на магию.
   - Слишком много вина может повредить заклинанию, - заявил он.
   Это произвело должное впечатление на Лахлана  и  остальных.  Джим  ел  за
обедом сколько мог, и, когда Лизет вернулась в зал, он попросил, чтобы в его
комнату кроме кувшина с вином принесли еще и кувшин пива.
   Не засиживаясь за столом, он поспешил наверх  и  обнаружил,  что  комната
совершенно преобразилась. Она стала  чистой,  -  разумеется,  по  стандартам
четырнадцатого столетия. На стене горел факел, рядом лежала куча лучин.
   Кровать, стол, стул, вино и пиво - все было так, как и обещала Лизет.
   Сначала он думал улечься на кровать. Но, оставшись без Лизет,  решил  все
же воспользоваться своим матрасом. На самом деле он  затеял  всю  эту  возню
лишь для того, чтобы хорошенько выспаться. Джим запер дверь изнутри - теперь
никто, даже Лизет и Геррак, не могли войти, предварительно не  постучавшись,
- затем расстелил на полу матрас, завернулся в  него  и  уснул,  прежде  чем
догорел факел.
   Ночь, как ему показалось, продлилась не дольше мгновения. Он заснул  -  и
как будто сразу же проснулся от стука в дверь.
   - Одну минуту! - ответил Джим.
   Он выбрался из своего матраса и свернул его, встал, налил в кубок немного
пива и сделал несколько глотков. Вкус был жуткий, но все же жидкость немного
освежила его. Протерев глаза, Джим подошел к двери и открыл  ее.  На  пороге
стояла Лизет. Он пропустил ее в комнату.
   - Отец уже поднимает братьев, - сообщила она. - Я сама взялась  разбудить
вас, милорд. Не могу ли я чем-нибудь помочь в ваших приготовлениях?
   - Очень любезно с  твоей  стороны,  -  пробормотал  Джим.  Он  еще  плохо
соображал со сна, и кроме этой фразы ему ничего не пришло в голову.
   Между тем Лизет прошла мимо него и с удивлением  посмотрела  на  кровать,
освещенную бледным предрассветным сиянием, струившимся из окна.
   - Вы совсем не спали, милорд? - спросила она, когда Джим взял  под  мышку
свой матрас.
   - У меня были кое-какие дела, - ответил  Джим,  стараясь  придать  своему
тону многозначительность, но все еще пребывая в полудреме.  -  Ты,  конечно,
понимаешь.
   - О да! - кивнула она. И тут Джим вдруг почувствовал, как важно для  него
сделать сейчас одно дело, котором  он  не  подумал  в  первую  минуту  после
пробуждения.
   - Не могла бы ты оставить меня одного еще на некоторое время? Это  займет
всего одну минуту. Только пусть никто не входит.
   - Никто даже не приблизится к вашей двери, милорд! - решительно  заверила
Лизет. - Вы можете мне доверять.
   - О, разумеется! - воскликнул Джим.
   Лизет вышла и закрыла за собой дверь.
   Оставшись  один,  он  торопливо  расстегнул  кожаный  пояс,  на   котором
держались его штаны, и направился к ночной вазе. Ночь была долгой, и Джим ни
разу не просыпался. Он помочился  с  большим  облегчением,  потом  привел  в
порядок свой туалет и поспешил к Лизет.
   - Прости, что так задержался, - сказал он.
   - Задержались? - удивилась Лизет. - Но ведь прошла всего минута, как вы и
сказали.
   - А... - Теперь Джим полностью проснулся. - Когда имеешь дело  с  магией,
время воспринимается несколько иначе. Ты слышала истории о людях, похищенных
эльфами? Они  думали,  что  отсутствовали  всего  несколько  дней,  а  когда
возвращались, узнавали, что прошло много лет.
   - Конечно. Няня рассказывала мне эти старинные  истории.  Я  лучше  всего
запомнила про Золушку и ее башмачок - как принц,  который  на  ней  женился,
заставил злую мачеху и ее дочерей плясать на свадьбе в раскаленных  докрасна
сапогах. Я просто умирала со смеху.
   - Э-э... да, - пробормотал Джим.
   Они спустились по лестнице, прошли через  большой  зал  и  направились  к
конюшням, которые, в отличие от кухни, находились  во  дворе,  на  некотором
расстоянии от башни.
   Лишь когда они подошли к конюшням, где царила  суматоха,  Джим  вспомнил,
что  его  оружие,  доспехи  и  прочие  вещи,  которые  могли  пригодиться  в
предстоящей  поездке,  остались  наверху,  в  комнате  Брайена.   Джим   уже
подыскивал подходящий предлог, чтобы вернуться за ними, как вдруг увидел  их
возле стойла своего коня Оглоеда.
   - Откуда здесь взялись мои вещи и оружие? - спросил Джим. - Они ведь были
в комнате сэра Брайена!
   - Я осмелилась приказать слугам,  чтобы  они  принесли  ваши  вещи  сюда,
ответила Лизет. - Я сделала не правильно, милорд?
   - Нет-нет! Все совершенно правильно. Ты выбрала именно то, что мне нужно.
   Я тебе весьма обязан.
   - Обязаны мне? - Лизет  нахмурилась.  -  Ничуть,  милорд.  Все  эти  вещи
принадлежат вам. Я не добавила к ним ни имущества замка де  Мер,  ни  своего
лично.
   - О, прости, я не правильно выразился. Маги иногда говорят  не  так,  как
обычные люди. Я хотел сказать, что я тебе признателен.
   Тем временем один из конюхов  вывел  из  конюшни  Оглоеда;  тот  был  уже
оседлан, в выемке справа от седла торчало копье Джима.
   - Если хотите, я помогу вам надеть доспехи, милорд, - предложила Лизет.
   Взглянув на нее, Джим впервые  заметил,  что  она  держится  с  нарочитой
скромностью, и впервые подумал, что  может  быть  привлекательным  для  этой
девушки, как некогда -  даже  в  облике  дракона  -  для  Даниель  Волдской.
Очевидно, в обоих случаях  главную  роль  сыграл  таинственный  ореол  мага.
Даниель вообразила, будто Джим - заколдованный принц. Впрочем, возможно, она
просто прикидывалась, желая вызвать  ревность  у  Дэффида,  своего  будущего
супруга.
   Магия и все связанное с ней имели примерно такую же  притягательную  силу
для людей средневековья, как лотерея в мире, который покинул Джим. И в том и
в другом случае люди мечтали о чудесах и богатствах, которые можно  получить
запросто, оказавшись рядом с  тем,  кто  занимается  магией.  И  хотя  шансы
получить что-нибудь с помощью магии, как, впрочем, и с помощью лотереи, были
ничтожны, все же близость и возможность чуда завораживала.
   Джим поспешно начал облачаться в доспехи, одновременно закусывая хлебом и
мясом, которые принесли для отъезжающих слуги. Лизет помогала ему. Геррак  и
пятеро его сыновей уже полностью собрались и сели на коней. Лахлан тоже  был
готов, несмотря на явный похмельный синдром, и почему-то бросал на  Джима  и
Лизет сердитые взгляды.

Глава 17

   Покинув замок  и  направляясь  на  север,  озаряемые  лучами  восходящего
солнца, они, несомненно, представляли собой весьма эффектную группу.
   В одной превосходной книге о шотландской границе Джим как-то вычитал, что
приграничные жители могли, поднявшись среди ночи, за считанные минуты надеть
доспехи и помчаться в погоню за грабителями, угнавшими их скот.
   Всадники ехали в две колонны  и  перестраивались  в  одну,  когда  дорога
сужалась. Сам Джим ехал впереди, рядом с сэром  Герраком,  который  в  своих
доспехах, на огромном большеголовом коне, способном нести на себе не  только
всадника, но и собственную стальную сбрую, казался сказочным великаном.
   Джим нисколько не стремился занять ведущее место; просто  случилось  так,
что выбора у него не осталось.
   Дело в том, что в очередной  раз  сработало  то  почти  забавное  правило
четырнадцатого столетия, согласно  которому  лицу,  имевшему  более  высокий
ранг, следовало всегда и всюду находиться впереди всех, в  особенности  если
предстояло сражение.
   За Джимом ехали Лахлан и сэр Жиль, хотя по справедливости обоим следовало
бы ехать впереди него. То же относилось и к Дэффиду, но, разумеется,  лучник
ни при каких обстоятельствах не мог быть впереди рыцаря.
   Беда в том, что в предстоящей схватке каждый, включая даже такого старого
и опытного воина, как Геррак, ожидал от него, Джима, ценных указаний. А  все
из-за одной глупости, которую он совершил, когда делал первые  шаги  в  этом
средневековом мире: надеясь облегчить себе жизнь, он назвался бароном.
   Самозваное баронство принесло ему больше тревог, чем радостей.
   Внешне Джим сохранял невозмутимое спокойствие,  но  мысли  его  клубились
вихрем. Он понятия не имел, как полагается устраивать засады, а что делать с
оружием и воинами четырнадцатого столетия, ему просто  в  голову  прийти  не
могло.
   Джим думал, что не мешало бы ему предварительно встретиться со Снорлом  и
предупредить волка о засаде. Кроме того, непременно нужно найти время, чтобы
еще раз поговорить с маленькими людьми и  уговорить  их  принять  участие  в
битве с полыми людьми. Джим поражался беспечности своих спутников.
   Даже Геррак отправился за шотландским посланником и сундуком  с  золотом,
принадлежащим королю Шотландии, не потрудившись для  начала  переговорить  с
другими приграничными жителями и узнать, согласятся  ли  они  участвовать  в
сражении, ради которого и было затеяно это похищение.
   Джиму очень хотелось побеседовать с Лахланом Мак-Грегором  и  выведать  у
шотландца, как тот сам хотел устроить эту засаду. Однако в настоящий  момент
Джим не видел подходящего  предлога,  чтобы  покинуть  свое  место  рядом  с
Герраком.
   Придется ждать остановки или конца путешествия...
   Никаких остановок они не делали, и Джиму так и не  удалось  поговорить  с
Лахланом по пути. Потом Джиму пришлось придерживать язык,  пока  они  искали
место выбранное шотландцем для засады.
   Оно находилось чуть в стороне от тропы. Это была не поляна - просто сосны
здесь  росли  пореже.  Однако  места  оказалось  вполне  достаточно,   чтобы
расседлать коней, сесть и подкрепиться  хлебом  с  мясом  и  вином,  которые
Геррак взял с собой на вьючной лошади.
   - Вот и это место, - сказал Лахлан, когда они поели. - Чудесно, правда?
   Джим не мог не согласиться.
   Тропа, по которой они ехали - остальные называли ее дорогой, но  Джим  не
видел в ней ничего, что делало бы ее похожей  на  дорогу,  и  потому  считал
тропой, - представляла собой обычную колею, оставленную  какой-то  повозкой,
причем довольно узкой. Здесь могли проехать не более двух всадников в ряд.
   Позади и, на  сколько  хватал  глаз,  впереди  от  того  места,  где  они
остановились, тропа тянулась по ровной земле. Однако по обе стороны от  нее,
на протяжении ста пятидесяти - двухсот ярдов, местность  повышалась.  Вокруг
стоял густой лес, как, впрочем, почти повсюду в здешних краях.
   Склоны по обе стороны от тропы были невысоки. Место, выбранное  Лахланом,
находилось ярдах в двадцати от тропы и всего на три-четыре фута выше нее.
   Однако землю устилал такой толстый слой сосновых  игл,  что  даже  лошади
почти не производили шума, ступая по ней, а человеческие  шаги  оказались  и
вовсе беззвучными.
   Огня они не зажигали, во-первых, потому, что  уже  достаточно  потеплело;
во-вторых, они не хотели обнаруживать свое  присутствие.  Полуденное  солнце
здорово припекало, и Джим чувствовал  себя  неуютно  в  доспехах  и  кожаной
куртке.
   Его спутники как будто не обращали внимания на жару - совсем как  давеча,
по пути к замку де Мер, Брайен и Дэффид не обращали внимания на холод.
   По-видимому, температура считалась у людей четырнадцатого столетия  некой
совершенно неконтролируемой стихией, и  если  ее  не  удавалось  смягчить  с
помощью одежды или четырех  стен,  то  ее  попросту  игнорировали.  Говорят,
примерно так же древние греки относились к головной боли.
   - Судя по всему, на дороге пока никого нет, - заметил Геррак. -  Поэтому,
я думаю, в ближайшее время они не появятся. По правде говоря,  мне  кажется,
им еще не один час ехать до нас. Если мы не увидим их до  того,  как  солнце
склонится к западу, нам придется сидеть здесь по крайней мере до утра. А  ты
как думаешь, Лахлан?
   -  Думаю,  ты  прав.  Они  остановятся,  как  только  стемнеет  и  станет
попрохладнее, и устроятся на ночлег. Мак-Дугал  всегда  любил  удобства.  Он
любит развести огонь, закусить и выпить вина, прежде чем сядет солнце.
   - Так я и полагал, - кивнул Геррак. - Значит, у нас есть  время  обсудить
наш план. Каковы будут ваши распоряжения, милорд?
   "Ну вот..." - обреченно подумал Джим. Он считался здесь главной персоной,
хотел он того или нет.  Быть  может,  у  остальных  хватит  здравого  смысла
объяснить, почему его указания окажутся неразумными. Джим надеялся на это.
   Вдруг у него мелькнула мысль.
   Как предводитель, он мог предварительно спросить  мнение  тех,  кого  ему
предстояло вести в бой. Правда, обычно выслушивались лишь мнения начальников
рангом пониже. Но поскольку в  столь  малочисленном  отряде  не  могло  быть
больше одного начальника, право высказаться имели все.
   - Прежде чем принять окончательное решение, я должен получше ознакомиться
с ситуацией, - заявил Джим. - Лахлан, может быть, ты расскажешь, как ты себе
все это представляешь?
   - Я уже кое-что рассказал, - отозвался Лахлан, сидевший рядом с ним.  Они
сидели скрестив ноги, кружком на сосновых иголках. - Они поедут  по  двое  в
ряд; впереди, конечно, Мак-Дугал,  за  ним,  может  быть,  одна  лошадь  без
седока; дальше, наверно, шесть-восемь его людей верхом и  в  доспехах;  одна
или две лошади в середине будут везти золото. По сигналу мы  пешими  нападем
на них... Он повернулся к Герраку:
   - Ты уже видел, как я это делаю, когда мы  сражались  вместе.  Главное  -
подлезть под брюхо лошади, разрезать его кинжалом - и дело  сделано.  Лошади
встанут на дыбы, и большинство седоков не удержатся в  седлах.  А  тех,  кто
упадет на землю, прикончить уже нетрудно. Сам  Мак-Дугал  ничего  не  сумеет
сделать, когда недосчитается людей. Только один из нас должен выехать вперед
и преградить ему дорогу; иначе он ускачет на  свежей  лошади  и  может  даже
прихватить с собой золото, а мы останемся ни с чем.
   - Ну... - начал Джим, но его перебил Геррак.
   - Ты предлагаешь, - проговорил  Геррак,  и,  хотя  он  почти  не  повысил
голоса, его  слова  прозвучали  подобно  надвигающейся  грозе,  -  чтобы  мы
оставили коней и напали пешими?
   - Так будет гораздо легче, - сказал Лахлан.
   - Я думал,  тебе  лучше  известно,  что  значит  быть  рыцарем!  Я  давал
рыцарскую клятву не для того, чтобы, оставив коня и копье, сражаться в пешем
строю, подобно какому-нибудь простолюдину! И не для того,  чтобы  лезть  под
брюхо лошади и выпускать ей  кишки,  подобно  какому-нибудь  голому  дикарю!
Когда я сражаюсь, то сражаюсь как мужчина и рыцарь, верхом, щит к щиту и меч
к мечу, если для копий нет места. Так же будут сражаться и мои сыновья.
   - Я скажу то же самое, отец! - воскликнул Жиль.
   - Вы такие же дураки, как англичане! - презрительно скривился Лахлан. - А
еще зовете себя нортумбрийцами!
   Перепалка грозила  перерасти  в  крупную  ссору  между  двумя  важнейшими
участниками  предприятия.  Джим  поспешил  вмешаться,  чтобы   предотвратить
конфликт:
   - Не в моих правилах игнорировать мнения опытных людей. Возможно,  нам  в
самом деле лучше сражаться  различными  способами,  и  если  способ  Лахлана
наиболее удобен для него, значит, по крайней мере он  сам  должен  сражаться
именно так...
   - Он обвел взором лица своих соратников:
   - Впрочем, я бы все же желал услышать мнение остальных.
   - Мнение одного из присутствующих я выскажу сам, - заявил Геррак. Лахлан,
ты ручаешься, что Мак-Дугал безвреден?
   - Если тебя интересует, будет ли он сражаться, когда его  люди  падут  от
наших мечей, - начал Лахлан со своим прежним жутким акцентом, - то даже и не
думай об этом. А если речь идет о том, чтобы исподтишка сунуть  тебе  клинок
под ребро, - тут уж он не оплошает, будь спокоен.
   Геррак обратился к самому младшему из своих сыновей:
   - Кристофер, ты преградишь путь Мак-Дугалу. Учти, ты должен только сидеть
на коне. Не пытайся приблизиться к нему.
   Кристофер улыбнулся. Лахлан также повернулся к нему:
   - Кристофер, ты здоровый детина, хотя и совсем молодой. В  доспехах  и  с
копьем наперевес ты удержишь Мак-Дугала на месте не хуже, чем целая армия.
   Шестнадцатилетний сын Геррака, похоже, был не в восторге, но под взглядом
отца не посмел выказать недовольства.
   - Да, сэр, - пробубнил он. - Я понял, отец.
   - Помни, просто сиди на коне! - сказал Лахлан.  -  Потому  что,  если  ты
двинешься ему навстречу,  он  решит,  что  ради  спасения  своей  жизни  ему
остается  лишь  сражаться.  Тогда,  мой  мальчик,  тебе  придется  биться  с
достаточно опытным и искусным воином и у тебя будет мало шансов. Но если  ты
не сдвинешься с места и будешь преграждать ему путь с опущенным  забралом  и
копьем наперевес, он ни на минуту  не  усомнится,  что  перед  ним  один  из
воскресших паладинов Круглого Стола Короля Артура.
   На несчастном лице Кристофера появилась слабая улыбка.
   - Значит, Лахлан хочет сражаться только пешим; я с моими  сыновьями  хочу
сражаться только верхом. Как это повлияет на ваши замыслы, милорд? - спросил
Геррак.
   Джим решил немного прозондировать почву.
   - Вы хотите сказать, - строго сказал он Герраку - что, если бы я приказал
вам сражаться пешими, вы и ваши сыновья не стали бы делать этого?
   - Сэр Джеймс, - ответил Геррак, в упор глядя на Джима; то, что Геррак  на
сей раз не назвал Джима милордом, а обратился к нему в  соответствии  с  его
рыцарским званием,  было  весьма  многозначительно.  -  Я  рыцарь  и  обязан
соблюдать рыцарскую честь, честь моих сыновей зависит от меня.
   "Ну, так и есть", - подумал Джим.  Всякий  раз,  как  он  сталкивался  со
средневековыми обычаями, перед ним словно дверь захлопывалась.  Ясное  дело,
Геррак не собирался менять свое мнение и готов стоять на своем,  что  бы  ни
случилось.
   Воцарившуюся после этого довольно напряженную тишину нарушил  мягкий,  но
внушительный голос Дэффида:
   - Не подобает лучнику высказываться в компании рыцарей.  Но  вероятно,  я
поступил бы неразумно, если бы не упомянул о  том,  что  с  такого  близкого
расстояния, спрятавшись за деревьями, я могу лишить седоков шести или восьми
коней, прежде чем кто-либо из вас успеет пошевелить рукой или ногой.
   После этого заявления снова наступило молчание.  Джим  понял,  что,  если
теперь он в самом деле не  возьмет  власть  в  свои  руки,  все  предприятие
расстроится.
   - Хватит рассуждать, - поспешно сказал он. - Вот  мои  распоряжения.  Ты,
Лахлан, пролезешь с кинжалом под брюхо двум лошадям - ты уже говорил об этом
и выберешься на другую сторону дороги, но в первую очередь  ты  нападешь  на
лошадей, везущих золото. Когда ты перережешь им подпруги и хотя бы  половина
золота окажется на земле, наши противники будут меньше думать о бегстве. Тем
временем... - Джим повернулся к Герраку:
   - Вы, сэр Геррак, вместе с сыновьями верхом, как и  хотели,  нападете  на
всадников. Но поскольку Кристофер должен преграждать путь  Мак  Дугалу,  вас
останется пятеро, со мной - шестеро, а их, как  я  полагаю,  будет  тоже  не
меньше шести. Несомненно, вы считаете себя более  чем  равными  противниками
для них. Но для меня важнее победа, а не то, какой ценой мы ее дос