асположился за небольшим столиком с вином и едой,
предоставленными хозяевами. Красное вино  искрилось  и  выглядело заманчиво,
вероятно, его доставили из подвалов для высокопоставленных гостей. Однако из
еды имелась лишь  рыба, которую здесь называли сушеной сельдью. Запах сельди
Джим почувствовал, как только  вошел. На селедку  Брайен даже не  глядел  --
постная пища его мало интересовала.
     --  Сядь и выпей, Джеймс! -- воскликнул Брайен. Он вольготно раскинулся
на бочкообразном табурете, вытянув ноги. Мокрые подметки его походных сапог,
похожих  на кожаные  чулки  без  каблуков,  какие  носили  в  средние  века,
покоились на  багаже,  рядом  с  горящим  камином.-- Нет, не из  графина. Из
бутыли, что стоит за ним.  Я взял с собой  прекрасное  вино. Грех растратить
его впустую, если какой-нибудь случайный гость графа забредет ко мне там.
     Джим  немедленно  последовал  совету  друга.  Он  уселся  с  кубком  на
единственную оставшуюся в  комнате мебель, такой  же  бочкообразный табурет,
стоящий  перед  огнем.  Вытащил  бутыль  с  кипяченой водой  из собственного
багажа, добавил в свой кубок скромный глоток и с наслаждением выпил.
     Жар от камина уютно охватил  его, согрел руки и уже начал подбираться к
телу, тогда как вино  из бутыли Брайена позаботилось  о его горле и желудке.
Вино и  впрямь  хорошее, признал Джим и вспомнил, что, когда он попал в этот
мир, то различал вина только по цвету.
     Джим блаженно вздохнул.
     -- Конечно,-- заметил Брайен,-- приятно согреться  и  изнутри,  правда,
Джеймс?  Кто  бы мог подумать, что  ты и  леди  Анджела приедете к  графу  с
ребенком на руках? Детей  не приглашают на рождественские праздники,  разве,
когда они повзрослеют, чтобы самим  искать  себе развлечение, но даже в этом
случае это выглядело бы необычным. И все же...
     -- Долго нам завтра добираться до графа?
     -- Меньше половины дня. Если  я хоть немного соображаю,  то лучше  тебе
поспать у меня. В комнате леди Анджелы будут ночь напролет толочься женщины.
     --  Скорее  всего,  ты  прав. Трудно  предположить, что  есть  реальная
опасность  попасть в  передрягу  по дороге отсюда, особенно теперь,  когда у
Энджи появился требующий заботы ребенок.
     --  Нет-нет,--  успокоил его Брайен,-- местность  там по большей  части
открытая. Теперь не о  чем беспокоиться. У меня нет никаких опасений  насчет
завтрашнего дня.
     Он  протянул  свободную руку  к  столу,  взял одну из сушеных селедок и
начал с философским видом жевать, глядя в огонь и запивая рыбу вином. Брайен
был явно доволен жизнью.
     Джим  сидел,  попивая  вино,  с гораздо меньшим  удовольствием, чем его
друг.  Он  не  обращал  внимания на сушеную рыбу, отвратительно  вонявшую и,
наверняка, еще  более  мерзкую на  вкус. Брайен всегда  радостно воспринимал
все,  что ему приходилось делать, дурное  или  хорошее.  Джиму не  удавалось
достигнуть  такого  уровня  самодисциплины.  Вот  и  сейчас  его  тело могло
пребывать с Брайеном, а мысли витали рядом с Энджи и женщинами в ее комнате,
где находился  внезапно  обретенный  ребенок.  Несмотря  на замученный  вид,
женщины, казалось, были счастливы заполучить нового члена своего общества. И
было бы  преуменьшением сказать, что Энджи тоже счастлива. Она ощущала нечто
гораздо большее,  чем счастье. Это-то и являлось настоящей причиной,  почему
Джим не был так доволен, как Брайен.
     Сегодня  все  обстояло  просто  прекрасно,  но  Энджи  придется  отдать
ребенка. В голове у Джима  еще не сложилось четкой картины, как это случится
и когда до этого дойдет, но смутное предчувствие все же беспокоило его.
     У Джима были опасения.


Глава 5

     - Прекрасно. Это уже на что-то похоже,-- сказала Энджи.
     Джим  согласился. Слова Энджи относились  к  двум  комнатам, которые им
предоставили  у графа.  Они  оказались намного  лучше,  чем  ожидал Джим, но
достались  им  только потому,  что  Джима  принимали  как  барона. Это  было
следствием поспешной лжи  Джима,-- появившись  в  этом мире, он представился
бароном из Ривероука.
     Ривероук был небольшим городком, где  находился колледж, который  они с
Энджи закончили и где работали в качестве младших преподавателей.
     Но даже это, размышлял Джим, не давало им права на две комнаты, если бы
не ребенок. Не  то  чтобы ребенок много значил в этом мире, когда немыслимое
число детей не задерживалось на свете и  полугода после рождения, но хорошая
история всегда много значила.
     В  этом-то  и  заключалась  причина  --  общество  получило   настоящую
романтическую историю об убийстве в лесу. Кроме того, уже опознали и убитого
рыцаря -- его  опознали по сделанному Брайеном описанию герба, имевшегося на
доспехах рыцаря.  Им оказался сэр Ральф Фалон, мечтатель,--  и  правда, кто,
кроме  дворянина  со  свихнувшимися  мозгами,  мог  путешествовать  с  таким
небольшим  эскортом  в здешних местах?  Разве  что богатый и  могущественный
барон  из  Шена.  Нашедшие  рыцаря привезли его  для погребения  в аббатство
Эдсли. Туда же  привезли и  тело бывшей  с  ним леди, которая оказалась  его
молодой третьей женой. Тот факт, что ее тоже убили и из всех остался в живых
только ребенок, делало историю  достойной  своего времени. Особенно  же всех
покоряло  то,  что  история  эта  приключилась в праздник рождения  младенца
Христа, что придавало Джиму и его свите почти библейскую ауру.
     Все  это  дало графу  возможность широко, почти по-королевски, проявить
себя -- такая возможность всегда высоко ценилась среди великих мира  сего  в
средневековом  обществе.  Граф  поднялся  на  уровень,  который  давала  эта
возможность, проявляя большое  рвение  во всем, что  касалось Джима, Энджи и
ребенка. Он позаботился о том, чтобы их обеспечили всем самым лучшим. Лучшее
включало  и две комнаты, по  средневековым понятиям, большие, чистые, хорошо
обставленные и даже с  плотными  ставнями на двух  высоких  окнах,-- комната
располагалась в главной башне.
     Джим  и Энджи  получили  то, что  можно было  приравнять  к  маленькому
личному  королевству, одну  из комнат которого  отвели под детскую;  там  же
поселилась и мокрая от слез  кормилица  из  аббатства. Женщину смогли нанять
потому,  что ее собственный ребенок  умер. Вторая комната королевства  стала
гостиной  и спальней.  В обеих  комнатах имелись приличные камины  и не было
недостатка в дровах.
     Кроме того, благодаря ребенку,  ни один  из подгулявших гостей графа не
осмеливался постучаться  в дверь Джима и Энджи после  полуночи, чтобы выпить
еще  немного с  соседом.  Джиму  и Энджи даже  позволили  поставить у дверей
охрану.
     -- Да,-- признал Джим,-- это намного лучше, чем я ожидал.
     Сейчас  они  находились  одни  в комнате, дверь  которой, выходившая  в
коридор,  была  заперта. Во  второй, внутренней комнате, двери  не  было, ее
заменял  плотный гобелен, закрывавший проход  между помещениями. До Джима  и
Энджи доносились голос капризничающего ребенка и звуки, производимые большим
хозяйством замка, но этого уже было не избежать.
     --  Этот  крошка,-- начала Энджи, усевшись у огня  рядом  с  Джимом  на
табурет и взяв в руки кубок вина, которое Джим налил добрых два часа назад и
которое она едва пригубила,-- этот крошка -- барон Шен!
     --  Не  уверен, что  его  можно  считать  бароном  уже сейчас,-- сказал
Джим.-- Может случиться, что  его необходимо сначала признать в суде или ему
должно  исполниться  сколько-то  лет до  того,  как он по  закону  наследует
баронство.-- Он немного помолчал и продолжил: -- Во всяком случае, сейчас он
находится под опекой короля.
     -- Короля! -- повторила Энджи и выпрямилась.
     -- Да,-- подтвердил Джим, стараясь  не глядеть  на жену. Он сознательно
подбросил  эти  сведения,  чтобы  подготовить  Энджи к  тому,  что  ребенка,
возможно, придется отдать в другие руки почти  без предупреждения.-- В любом
случае, когда  умирают супруги-землевладельцы высокого ранга, а  их  ребенок
остается в живых, его опекуном становится король. Король же, в свою очередь,
может передать опеку тому, кто пожелает.
     -- Этот  пьяный  старикан  в  Лондоне?  Да он способен  отдать  Роберта
любому! -- Имя ребенка было вышито на его вещах.
     --  Он  не все  время пьян,--  утешил ее Джим,-- Кроме  того, вопрос об
опекунстве над таким богатым ребенком,  возможно,  решает даже не король,  а
влиятельные люди из его окружения, такие, как сэр Джон Чендос.
     -- А сэр Джон любит тебя,-- подсказала Энджи.
     -- Да, пожалуй,-- согласился  Джим,-- но это  только один голос.  Более
существенно, что  король обо  мне в целом  хорошего  мнения  из-за истории с
Презренной Башней, которая прибавила ему популярности.
     Речь шла о появлении во множестве народных баллад, воспевавших спасение
Энджи от Темных  Сил, которое как раз  и случилось в Презренной Башне. Этому
способствовали  Брайен,  Aparx,   валлийский  лучник  Дэффид  ап   Хайвел  и
Каролинус. Первые  сказители, чтобы воспеть это событие,  придумали  вводную
часть,  повествующую,  как  Джим  сначала  встретился  с королем и  испросил
разрешения  на  битву со  злом  в  Презренной  Башне. Король  милостиво  дал
разрешение.  Таким  образом  создавалось  впечатление, что  все  сделано  по
приказу короля. Король это любил.
     -- Это верно.-- У Энджи немного отлегло от сердца.
     Заметив  это,  Джим  решил рискнуть  и добавить  еще  чуточку  скверных
новостей.
     -- По правде говоря, сестра сэра Ральфа Фалона сейчас здесь, у графа.
     Энджи вновь застыла на своем табурете. Она отставила  кубок, так  и  не
притронувшись к нему:
     -- Сестра?
     --  Да,  леди  Агата  Фалон.  Младшая  сестра  сэра  Ральфа.  Они  были
единственными детьми  предыдущего  барона. Вообще-то,  я  полагаю,  что она,
скорее, его сводная сестра. Агата родилась от брака барона со второй  женой,
той,  что была перед  Мери Бритен, но она все же претендует на поместье...--
Он постарался, чтобы последнее сообщение прозвучало непринужденно. -- Но раз
у сэра  Ральфа была  новая  молодая  жена и раз  его сын жив, это, вероятно,
исключает сестру из числа наследников.
     -- Разве? -- мрачно поинтересовалась Энджи.
     - Да.
     -- Что ж, это только справедливо. Малютка Роберт должен получить все. В
конце  концов,  он единственный, кому  предстоит готовить  рыцарей от своего
баронства и  вести их на  битву за короля. Когда станет взрослым, он сделает
это, а она, скорее всего, никогда ничего не сделает за всю свою жизнь!
     Джим с  трудом мог представить  знакомых ему в этом средневековом  мире
женщин, которые бы никогда ничего не сделали в своей жизни. Все они казались
безнадежно сверхдеятельными, чуть ли не в  большей  степени, чем мужчины. Но
он  хорошо знал Энджи, а потому воздержался и не произнес этого вслух. Кроме
того, у него в запасе имелась еще одна горькая пилюля.
     - То, что она  проявит  интерес к этому,  вполне  нормально.  Кто бы ни
получил опекунство  над юным Робертом,  он  будет  пользоваться  доходами от
владений  Шенов,  пока  Роберт  не  достигнет  соответствующего возраста.  А
владения Шенов -- ты же  слышала --  богаты даже для герцога. Не знаю, какие
дикие  соображения  заставили барона  поехать на праздник к  графу  всего  с
восемью вооруженными вассалами -- в таких-то местах!
     -- Ты полагаешь,-- спросила Энджи, не обратив внимания  на остальное,--
что Агата заинтересована в  доходах от  имения  Шенов,  во всяком  случае на
время опекунства?
     --  Судя  по тому,  как  обстоят  дела в  этой  точке  истории,  трудно
предположить, что это ее не интересует.
     Тут  раздался сильный  удар в дверь, за которым после паузы последовали
два осторожных тихих, будто стучавший внезапно вспомнил, что находится перед
комнатой, куда не входят без разрешения.
     -- Да? -- повысил голос Джим.
     Дверь  со  скрипом  отворилась,  и  показалось  худое, озабоченное лицо
Брайена.
     -- Джим,  Анджела! --  приветствовал  он их.-- Каролинус попросил  меня
зайти  и  убедить вас спуститься и присоединиться к другим гостям  в Большом
зале. Там сейчас собрались все.
     Джим поднялся.
     -- Мне лучше пойти,-- сказал он  Энджи.-- Ты можешь  проводить  большую
часть времени здесь, Энджи. Но от меня ждут, чтобы я был с остальными.
     Он направился к двери.
     --  Гм,-- рассеянно  отозвалась  Энджи, поднимаясь и направляясь в свою
комнату. Она помахала Джиму рукой и скрылась за закрывавшим вход гобеленом.
     Большой  зал, когда вошли Джим и  Брайен, был, конечно,  уже переполнен
благородными господами и  дамами, а также другими гостями графа,  прибывшими
на праздники.  Все  они, подобно Джиму, поднялись на заре ради обязательного
посещения заутрени, первой церковной  службы начинавшегося  дня. После этого
многие гости поспешили сделать то, что обычно делал в  таких случаях Джим, а
именно: вернуться  в  свою  комнату и вздремнуть. Наступавшая  полночь  была
первым часом Рождества -- рождественского бдения, и  Джиму следовало сделать
вид, что он провел большую часть дня вместе со всеми.
     После заутрени многие гости, энергичные и сильные  мужчины, отправились
охотиться  на кабана и все холодное утро рыскали с собаками по лесам, но так
и не повстречали  ни  одного зверя. И все-таки почти все  были, как и сказал
Брайен,  в  Большом  зале. Почти  все  приглашенные  собрались  здесь, хотя,
конечно,  пригласили  далеко не  каждого  рыцаря  и  леди из  Сомерсета. Сэр
Губерт,  вздорный  ближайший сосед  Джима,  был из  тех, кого не позвали. Но
присутствовало   достаточно   гостей,   чтобы   тесно   заполнить   комнату,
отгороженную от верхней  части  Большого  зала, принадлежавшего  графу.  Это
помещение,  по   большому  счету,  в  глазах  представителей  высшего  света
четырнадцатого  века   приравнивалась  к  семейной   комнате,  комнате   для
развлечений. Вдоль одной из  стен  стоял  так  называемый  постоянный  стол,
который не  убирали  в перерывах между трапезами,  как  обычно поступали  со
столами. Он всегда стоял накрытым для проголодавшейся знати. Как и все столы
уважающих себя людей, его покрывала белоснежная льняная скатерть.
     В данный момент на скатерти  стояло несколько  блюд,  соответствовавших
правилам,  установленным для постящихся. Другими словами, пища без мяса, яиц
или молочных продуктов  вроде  масла или сметаны. Но имелось много  блюд  со
свежей  рыбой,  умело поджаренной,  запеченной, сваренной или приготовленной
каким-либо  другим способом.  К  большинству кушаний  полагалась подлива,  в
которой сливки из измельченного миндаля заменяли коровьи, а также масло.
     Недостатка в винах,  естественно, не  ощущалось. Были здесь и маленькие
турноверы  из  теста,  не содержащего запретных продуктов,  но была и  масса
вкусных блюд, вероятно готовящихся на том же миндальном, а не обычном молоке
или сливках, как было принято.
     Высокородные господа могли выпить кубок вина и  закусить, стоя, беседуя
или разглядывая сквозь большое окно простолюдинов из поместья  графа. Многие
из этих людей, видимо, просто развлекались, сгребая  выпавший за ночь  снег,
ведь,  работая,  они  совершали  бы грех.  А  потому  представители  высшего
сословия  могли  беседовать, глядя, чем занимаются  простолюдины, что всегда
приятно для глаз.
     Большинство из гостей Джим ранее не встречал. Он заметил, что Каролинус
поглощен беседой с сэром Джоном  Чендосом и крупным  мускулистым мужчиной  с
прямыми седеющими волосами и  квадратным лицом. Ему было под пятьдесят, одет
он был  в  черную сутану  ордена святого Бенедикта, За день  до  этого Джиму
показали на  него как  на епископа  Бата и Уэльса. Он  совсем  не походил на
епископа, скорее на  человека, в чью обязанность входило вытаскивать на свет
божий грешников, а не утешать раскаявшихся.
     Джим и Брайен потянулись к столу, Брайен запасся кубком вина  и горстью
турноверов.  Джим  тоже  налил  себе  вина,  но взял  только три  турновера.
Приближалась пора полуденной  трапезы. Они отошли от стола, дав  возможность
другим приблизиться к еде.
     -- Ты не должен быть связан  этим  ребенком и  заботами о  нем Анджелы,
Джеймс,-- начал Брайен.-- Ты... Ха!
     Взгляд Брайена скользнул по лицу Джима, поднялся  выше и остановился на
чем-то, находившемся позади. Выражение его лица сменилось,-- к несчастью, на
то,  которое  Джим  видел  на  лице  друга  всегда,  когда Брайен  собирался
ввязаться в драку.
     Джим повернулся и увидел, как Брайен двинулся навстречу человеку тех же
лет, чуть  выше  его  ростом и  более стройному, но  в основном похожему  на
Брайена. Тот тоже  был рыцарем, он носил рыцарский пояс, конечно, без  меча,
как и подобало гостю. Волосы у него были черные, глаза  карие,  явно дорогой
кафтан цвета сливы спускался на серые штаны, завершали наряд изящные  черные
сапоги без каблуков.
     -- Ха! -- повторил Брайен, остановившись в шаге от незнакомца.
     -- Ха! -- отозвался тот.
     Их  восклицания  перекрыли  общий   шум  и  бормотание  присутствующих.
Разговор стих, и все взгляды устремились на Брайена и другого рыцаря,-- было
ясно, что  оба "ха" -- не  простые приветствия, а нечто, значившее несколько
больше.
     -- Сэр Гаримор! -- рявкнул Брайен.-- Я вижу, ты здоров?
     У  сэра  Гаримора  были  небольшие тщательно  подстриженные  усики  над
верхней губой. Кроме них, на его бритом лице не было растительности. Кончики
усов были не  столь длинны, чтобы их закручивать,  но сэру  Гаримору удалось
закрутить один из них.
     -- Великолепно себя чувствую, сэр Брайен,-- рявкнул он в ответ.-- А ты,
сэр?
     -- Слава Богу, я никогда не был в таком здравии!
     -- Ха! -- воскликнул сэр Гаримор, крутя ус.
     -- Ха! -- отвечал ему Брайен.
     -- Значит, я увижу тебя здесь в ближайшие дни? -- спросил сэр Гаримор.
     -- Сэр, ты увидишь!
     -- Надеюсь!
     -- Я тоже!
     Когда  прозвучало последнее  слово, оба, сэр Гаримор  и Брайен, похоже,
поняли,  что  вокруг них повисла тишина. Они напряженно кивнули  друг другу.
Сэр Гаримор повернулся к двум дамам и мужчине, с которыми беседовал до того,
а Брайен возвратился к Джиму.
     Общий разговор вновь зазвучал вокруг них.
     -- Кто это был? -- тихо спросил Джим, пользуясь шумом.
     -- Сэр Гаримор Килинсворт! -- ответил Брайен. Его голубые глаза яростно
сверкнули, Джим еще не видел друга в таком состоянии.
     Это ничего не объясняло Джиму.
     -- Я  с ним не знаком. Кто он?  Чем...-- Джим  не  знал, как повежливее
спросить, почему  один вид этого рыцаря привел Брайена в такое  неистовство,
которого  Джим не наблюдал  на его лице  раньше. Сэр Брайен глотнул вина так
резко, будто хотел откусить кусок кубка.-- Я хочу сказать, что...--  неловко
проговорил Джим, но Брайен уже оправился.
     --  Сэр  Гаримор Килинсворт,--  сказал  Брайен,--  великолепно  владеет
мечом.  Редко  увидишь  такое  мастерство. Он  прекрасно  владеет  и  другим
холодным оружием, и с копьем тоже обращается  вполне достойно...  Не  выношу
его!
     -- Не выносишь? Но почему? Чем он плох?
     --  Господи,  ну  есть у  него мастерство,  но можно  сказать,  что  он
чересчур им гордится. Ведет себя так, что у  меня руки чешутся... Мы чуть не
схватились с ним  в том трактире,  я  тебе рассказывал, особенно после того,
что он сказал насчет Геронды.
     -- Что же он сказал о Геронде? --  спросил Джим. Должно быть,  это было
частью истории, которую  Брайен не смог закончить в Маленконтри. Джим прожил
здесь  около трех лет,  но все  еще не понимал той  чрезвычайной  ранимости,
которую выказывали люди вроде Брайена в  отношении некоторых слов.-- Так что
же он сказал?
     -- Я не помню точно его слов, но то, что он хотел сказать, очевидно  --
к  этому  он  и  стремился. Парень дошел  до того, что  почти обвинил меня в
нарушении клятвы верности.
     -- Клятвы при обручении?
     --  Ну да.-- Брайен  понизил голос, выказывая  тем самым раздражение.--
Клятвы, которую  я принес Геронде, Это