овое молчание. Все
глаза устремились на Джима,  но он  не понимал, что выражают  лица гостей --
гнев, шок или изумление. Он смущенно сел.
     Молчание   становилось   нестерпимым.   Затем   его  внезапно  разорвал
раздавшийся за спиной Джима мощный голос.
     -- Воистину славен Господь! -- прогремел епископ.
     Джим невольно обернулся и угодил в могучие объятия самого князя церкви,
который  звучно расцеловал его в обе  щеки.  Затем епископ отстранил Джима и
повернулся к гостям:
     --  Возблагодарите же  Господа,  дамы  и  господа,  занимающие  высокое
положение в обществе! Сей рыцарь, который к  тому же является магом, устыдил
вас  всех,  так красиво рассказав в своей  песне о  милости  Господа в самый
святой  день года! Чем вы можете ответить на это? Разве вы не почувствовали,
что вам не хватает милосердия?
     В зале  поднялся шум.  В  интуитивном  прозрении Джим  понял,  что  все
молчали  совсем не потому, что песня не понравилась. И не потому,  что ее не
поняли, просто люди не знали, как относиться к магу, поющему  рождественскую
песенку.
     Послышались удары кулаков по столу и крики:
     -- Еще, сэр Дракон! Спойте еще!
     С  трудом  веря,  что  все так  счастливо обернулось, Джим открыл рот и
запел. На сей раз, к его удивлению, к нему  присоединились другие голоса,  и
наконец запел весь зал. Казалось, гости запомнили  каждое его слово. С точки
зрения  двадцатого  века,  это  казалось  невероятным.   Эти  люди  обладали
великолепной памятью, хотя большинство могли лишь нацарапать свое имя и чаще
всего  посылали свои сообщения с посыльным, запоминавшим каждое слово. Кроме
того, они были очень музыкальны, о чем Джим уже знал.


Глава 23

     Сознание  вернулось  к Джиму вместе с ощущением,  что по нему  прошлось
стадо слонов. Он выплывал  из мрачной  темноты тяжелого  сна не  потому, что
хотел  проснуться, а потому, что не  мог противиться пробуждению, постепенно
восстанавливая в памяти случившееся вчера.
     Он вспоминал, как пел о добром короле Венцлаве. Епископ похвалил песню,
и Джим  пропел ее вновь  под  аплодисменты и одобрительные возгласы.  Но это
было  только  начало  вечера.  Гости,  узнав  Джима поближе,  не  собирались
отпускать его. Они хотели,  чтобы он  спел  еще.  Они  хотели, чтобы он спел
песню, которой они никогда не слышали. Новую, совсем новую.
     Джим  настаивал, чтобы выступали и  другие, но гости  не унимались.  За
время  уговоров у  него была  возможность  как следует подумать. Он встал  и
запел балладу о Мартинах и Маккоях -- только Мартины и Маккои  стали  у него
рыцарями  четырнадцатого  века.  Имя  Мартинов  он   не  изменил,  а  Маккои
превратились в Макбайтов.
     Он запел:
     О, Мартины и Макбайты,
     Они были храбрыми рыцарями
     И могли убить друг друга быстрее,
     Чем просвистит стрела, летя к цели...
     Он менял слова оригинального текста -- иногда удачно, иногда не  очень,
а иногда просто издавал  невнятные  звуки, стремясь  подогнать  их к ритму и
длине строки  настоящей  баллады. Непонятно, почему, его  импровизация имела
гораздо больший успех, чем "Славный король Венцлав".
     Дальнейшие его воспоминания  были  весьма  отрывочны. Он не сомневался,
что оставался в  Большом зале еще долго и спел много песен, более  или менее
меняя  их,  чтобы они  соответствовали  времени  и  месту. Все  песни  очень
нравились  публике. Он  пропел  им "Лицо  на  полу бара"  как  романтическую
балладу,   начинавшуюся  словами   о   рыцаре,  лежавшем   на  полу  в  доме
волшебника,-- рыцарь был закован в кандалы и замучен почти до смерти. Рыцарь
каким-то  образом  ухитрился  разбить оковы  и  к  тому же  спас  принцессу,
заточенную  в  башне. Тем  не  менее, Джим кончил песню  смертью  принцессы,
придав истории  печальный конец,  слегка беспокоивший его до  того,  как  он
запел.
     Впрочем, волновался он зря.  Оказалось, что  трагедия нравилась  гостям
почти так же, как кровавые приключения. Тяга этих людей к кровавым развязкам
просто потрясала.
     Джим спел "Кази-герой" на  мелодию,  которую случайно  извлек из  своей
памяти. Переделанная песня стала историей рыцаря, который сражался с врагами
и был  последним из  оставшихся в живых. Он умер от смертельной  раны  сразу
после того, как погибли остальные.
     Джим смутно помнил, что  он еще  что-то  пел. На этом  его воспоминания
обрывались.  Каким-то образом он  добрался до места,  где находился  сейчас.
Выплыв из мрака беспокойного сна, он ощутил дикую головную боль  и  чувство,
что выбрался в сей  мир только для  того, чтобы умереть.  Понемногу он начал
осознавать, что находится в своей комнате.
     Он  очнулся на собственном  матрасе, на полу;  рядом  лежал  лист белой
бумаги, исписанный, как ему показалось, рукой Энджи. Но сейчас Джим был не в
состоянии читать.  Он с трудом поднялся, нетвердым  шагом доплелся до стола,
нашел кувшин с водой и почти осушил его. Затем свалился на стул.
     Ему очень хотелось вновь заснуть,  но сон не  шел.  Джиму было  слишком
скверно, чтобы  спать. Горькая ирония, думал он с чувством  глубокой скорби.
Как правило, у него не бывало похмелья. Но обычно он не напивался. Вероятно,
в прошлую ночь он опьянел внезапно.
     Он вспомнил,  как страдал с похмелья после одного неосторожного вечера.
Он  вышел  в  поисках сэра  Брайена  и  Джона  Чендоса, которые  отправились
осматривать Оглоеда, так называли его боевого коня.
     Брайен  и  Чендос  выпивали  и  с  веселой   усмешкой  заставили  Джима
опохмелиться,-- он осушил большой кубок вина. Он едва сумел проглотить его и
сейчас вспомнил, что тогда это помогло. Джим взглянул на стоявший перед  ним
на столе кувшин с вином и содрогнулся.
     Нет, жизнь явно не удалась. Ему захотелось стать отшельником и сесть на
хлеб и воду. Ему требовалась помощь.
     Джим поглядел на гобелен, скрывающий вход в соседнюю комнату.
     -- Энджи! -- прохрипел он.
     Из соседней комнаты не  донеслось  ни  звука. Энджи не  явилась на зов.
Джим позвал еще раз --  тишина. Он с трудом наклонился, подобрал лежавший на
матрасе листок бумаги, протер глаза и начал читать:
     "Джим,
     если ты будешь таким  же в следующие ночи, лучше попросись на  ночлег к
Брайену. Никто, кроме Роберта,  не  спал после твоего возвращения. Когда  мы
умудрялись  задремать, ты опять начинал храпеть, и мы просыпались. Я никогда
не  слышала, чтобы  ты так храпел  за всю  нашу совместную жизнь.  Наш милый
малыш каким-то образом умудрялся спокойно спать. Но все остальные совершенно
измучены, и Геронда была настолько  добра, что позволила нам поспать в своей
комнате, поскольку ее не будет дома весь день.
     Если тебе что-нибудь понадобится, ты можешь послать за всем необходимым
часового. Я  вернусь  переодеться к обеду за  час  до полудня.  Если  будешь
свободен, увидимся.
     Мне очень  неприятно, Джим,  но ты действительно храпел.  Если  бы тебе
пришлось слушать себя всю ночь, ты не смог бы подняться утром.
     С любовью, Энджи".
     Письмо выпало из  руки Джима. В дверь поскреблись. От шума  Джим закрыл
глаза.
     -- Кто там? --  спросил он, и боль пронзила его виски. Дверь со скрипом
отворилась, и в комнату просунул свою голову часовой.
     -- Здесь сэр Жиль, милорд. Он приходил уже  несколько  раз, но не хотел
беспокоить. Может он войти?
     -- Кто? Жиль?
     -- Да-да.-- Усилия, которые Джим тратил на произнесение каждого  слова,
сопровождались приступами головной боли.-- Пусть войдет.
     Дверь  отворилась,  и  появился Жиль,  неся в  руках  большую оловянную
бутыль, прикрытую зеленым лоскутом. Он тихонько подошел  к столу и заботливо
поставил бутыль.
     -- Садись,-- сказал Джим, вспомнив о вежливости.
     Жиль  сел. За  исключением  руки,  которая  еще  висела на повязке,  он
выглядел прекрасно, но слегка озабоченно.
     --  Вчера  мы довольно  поздно  разошлись.-- Жиль старательно  подбирал
слова, с интересом разглядывая беленую  стену  комнаты  и  избегая  смотреть
Джиму в глаза.
     Перед Джимом возникла дилемма, что менее мучительно: просто кивнуть или
сказать "да"?
     -- Да,-- произнес он. Выбор его оказался неверен. Говорить было гораздо
мучительнее.
     - Все только и говорят о  том, как было хорошо и какая честь поговорить
с  тобой.--  Жиль серьезно посмотрел на Джима. Многие озабочены тем, что  ты
перетрудился  гм...  и  не  смог  закончить  песню. Ты нуждался в  небольшой
помощи, чтобы  покинуть зал. Леди  Анджела объяснила нам сегодня  утром, что
вчера  у тебя  был тяжелый день,  ты занимался  своими магическими делами, и
теперь тебе нужно отдыхать не меньше двадцати часов. Все понимают, что  тебе
нужен отдых, и желают, чтобы ты скорее восстановил здоровье.
     --  О,-- храбро высказался Джим, не обращая  внимания на головную боль.
Конечно, рыцарь не  имеет права выказать слабость и  теоретически никогда не
бывает  настолько  пьян,  чтобы  ему  помогали  выйти из комнаты, но  только
теоретически; подобное случалось почти ежедневно. Ситуация напоминала сказку
"Новый наряд короля",-- Очень мило с  их стороны.  Я буду в  полном  порядке
через двадцать четыре часа.
     --  Чрезвычайно  рад это  слышать!  --  заявил сэр  Жиль  таким честным
голосом, будто действительно верил, что Джим  вчера всего лишь перетрудился.
Перед тем как  взглянуть  на  Джима, он отвел глаза  в сторону.--  Кстати, я
подумал,  что  тебе  не  помешает  настойка,  известная в  нашей  семье  как
великолепное средство для излечения усталости, от которой ты так страдаешь.
     Он показал на бутыль, прикрытую зеленым лоскутом.
     -- Выпей это залпом, останавливаться нельзя, это может быть смертельно.
Напиток поможет от переутомления.
     Он развязал стягивающую горлышко веревку и, не снимая лоскута, протянул
бутыль Джиму. Джим с подозрением оглядел ее.
     Без сомнения, один из ядовитых отваров, распространенных под  названием
лекарств.  С  другой  стороны,  возможно,  это  народное  средство,  которое
действительно помогает. В его состоянии  обрадуешься почти любому лекарству.
Но тут Джим внезапно вспомнил, что стоит перед дилеммой.
     Будучи  рыцарем,  он   не  мог  признать,  что  напился  в  стельку,  а
следовательно, не мог показать, что страдает от похмелья. Официально он  мог
быть  только переутомлен,  на чем деликатно настаивал Жиль. В то же время из
соображений   вежливости   рыцарь  не  смел  отказаться   от  лекарства  для
восстановления сил, которое ему принес близкий друг.
     Джим смотрел на бутыль целую минуту. Впрочем, выбора не  было. Он зажал
нос  одной  рукой,  снял  зеленый  лоскут  другой  схватил  бутыль  и  вылил
содержимое себе в горло, отчаянно стремясь проглотить как можно скорее.
     --  Ну  вот,--  сказал  Жиль,  глядя,  как  Джим целую  вечность  сидит
неподвижно.-- Теперь тебе, наверняка, гораздо лучше, Джеймс.
     -- Ххрррллп!  -- прохрипел Джим, стараясь захватить побольше воздуха.--
Воды!
     Жиль взял со стола бутыль с водой, вытащил пробку и заглянул внутрь.
     --  Здесь очень  мало...-- с сомнением начал он,  но  Джим,  отбросив в
сторону все приличия, выхватил бутыль из его рук и осушил единым глотком. Он
сунул  пустой бутыль  в  руки  Жиля,  указал свободной  рукой  на  дверь  и,
задыхаясь, промолвил:
     -- Еще!
     Жиль  на минуту  уставился  на  друга, затем  встал с бутылью  в руке и
открыл дверь.
     -- Немедленно налей сюда воды! -- велел он часовому.
     -- Но, сэр Жиль,-- возразил тот,-- мне нельзя отлучаться...
     -- Комната рядом...-- как можно громче  просипел Джим из-за спины Жиля,
в отчаянии указывая на гобелен.
     -- Посмотри в соседней комнате, болван! -- приказал Жиль часовому.
     -- Слушаюсь, сэр Жиль.
     Часовой  схватил бутыль и  пробежал мимо Джима  за гобелен. Последовала
тишина,  а  затем  послышался  звук мучительно  медленно  текущей, осторожно
переливаемой из  одного  сосуда в другой  воды. Все завершилось  бульканьем,
свидетельствовавшим,  что  бутыль переполнена.  Часовой  торжественно  подал
наполненную водой  бутыль  сэру Жилю. Тот  поставил ее на стол перед Джимом.
Джим уставился на часового. Тот вышел и закрыл за собой дверь.
     Джим схватил бутыль, налил  воды в кубок, опустошил  его,  снова налил,
выпил  и наконец  почувствовал,  что  безумный  жар,  охвативший  всего  его
изнутри, затих. Он  отставил  кубок в сторону и взглянул на Жиля,--  тот уже
уселся на стул и озабоченно поглядывал на друга.
     -- Благодарю,-- хрипло произнес Джим.
     --  Ерунда.--  Жиль  слабо  махнул рукой и  с  облегчением откинулся на
спинку стула.
     К  Джиму  вернулось  самообладание.  Он обнаружил,  что  его  похмелье,
включая боль в голове, почти исчезло. Он подумал,  что причина  этого скорее
шок,  чем   целебные  качества  взрывной  жидкости,  которую  он  проглотил.
Подношение  Жиля было  сивухой из  сивух,  он  в жизни  не  пробовал  ничего
подобного.
     Ничто  в  его опыте не могло сравниться с этим. В  пойле было не меньше
девяноста градусов. Рот, язык и горло горели,--  такое случалось лишь тогда,
когда Джим нечаянно проглатывал почти кипящий  суп или  кофе. От  Жиля  Джим
меньше всего ожидал подобного угощения.
     -- Где ты это достал?  -- прохрипел он, подумав, не этой  ли  жидкостью
накачали кормилицу. Хотя вряд  ли. Ее следовало бы разбавить.-- Это случайно
не то, что здесь называют французским коньяком?
     -- Конечно! --  Лицо Жиля просветлело.-- Граф был так  любезен, что дал
мне его, когда я сказал, что это для Рыцаря-Дракона.
     -- Ага,-- сказал  Джим,  довольный,  что его  подозрения подтвердились.
Затем  его  обожгла  страшная мысль. Он  постарался  прогнать ее. Даже Агате
Фалон  не  хватило  бы безрассудства, чтобы  попытаться отравить мага.  Хотя
разве можно утверждать точно, что то,  что он сейчас выпил, не яд?  С другой
стороны, маг  мог  сразу обнаружить  это и  отомстить  с  помощью магических
средств. Нет, это был вполне добротный  напиток, он принадлежал графу, если,
конечно, его не привезла Агата Фалон, чтобы держать графа на короткой узде.
     Жиль еще продолжал говорить,  но  Джим ничего не понимал,  потому что в
этот момент прозвучал долгий прерывистый вой. Он доносился со стороны  леса,
приглушенный лишь  расстоянием  и закрытыми ставнями.  Несомненно, это Арагх
звал Джима.
     Джим лихорадочно искал предлог, который позволит ему оставить  Жиля. Он
все  еще ничего не придумал, когда вошел Каролинус. Часовой даже  не пытался
остановить его,-- и весьма разумно, подумал Джим.
     Маг махнул рукой в сторону Жиля. Каролинус выглядел сердитым.
     -- Твой друг тебя  не слышит. Ты срочно нужен.  Встреча графа  и тролля
состоится сегодня днем. Точнее, прямо сейчас.
     Джим  бросил взгляд на Жиля,-- тот застыл на месте -- рот приоткрыт, на
лице прежняя приветливая улыбка. Джим не успел заговорить, потому что старый
маг продолжил уже более любезно:
     -- Гипноз очень кстати!
     -- А  почему  встреча  состоится  сейчас?  -- Джим  предпочитал,  чтобы
события разворачивались последовательно.
     -- Ты же слышал  Арагха. Он сообщил,  что Мнрогар отправился  на  место
встречи. Граф ждет у  ворот  замка, надо доставить  его туда же до появления
тролля. Кроме того, нам тоже пора.
     -- Почему такая срочность? -- осведомился Джим.-- Что-то произошло?
     -- Граф решил встретиться с троллем прямо  сейчас.  Он  не хочет, чтобы
кто-нибудь из гостей  узнал о происходящем. Епископу же он предложил скрытно
наблюдать из-за зубцов стены. Сейчас гости как раз собираются в зале на обед
и в  любой момент ждут появления  графа. Граф  не хочет,  чтобы гости видели
тролля, что вполне объяснимо. Вообще-то ты должен был подумать об этом.
     -- Я?
     -- Конечно! Дело ученика  позаботиться о деталях! Во  всяком случае, ты
немедленно отправляешься на место встречи.
     -- Но что делать с Жилем? Не оставлять же его так.
     --  Он забудет  все,  кроме твоих последних  слов. Переговоры не займут
много времени, мы скоро вернемся, и вы с графом  отправитесь обедать, прежде
чем гости заметят что-то необычное.
     - Но  несправедливо оставлять  Жиля  в  таком  состоянии,-- заупрямился
Джим.
     -- Ладно  уж!  -- сердито произнес Каролинус.--  Я  разбужу его,  и  ты
скажешь,  чтобы он уходил. А  потом уйдем и  мы,-- Маг  повернулся к  Жилю и
заговорил -- слишком тихо, чтобы Джим расслышал.
     На лице Жиля появились краски, он заморгал.
     -- Как странно, Джеймс. Клянусь, я хотел тебе что-то сказать. Но забыл,
что.
     --  Неудивительно,  Жиль,--  поспешно  объяснил  Джим.--  Такое  иногда
случается,  когда  рядом  действует  маг.  Я  только  что  получил  от  него
сообщение. Мне необходимо срочно уйти.
     --  Уйти?  --  Жиль уставился  на  друга,  и  его лицо  потемнело.--  Я
надеялся, что мы сможем поговорить, Джеймс.
     --  Поговорим, когда освобожусь.  У нас  будет  предостаточно  времени,
Жиль. Я... я обещаю.
     -- Хорошо-хорошо.--  Жиль  медленно поднялся и попытался улыбнуться: --
Долг прежде всего. Но мы ведь вскоре увидимся, Джеймс?
     -- Да,-- ответил Джим, поднимаясь со стула.-- Я же обещал.
     -- О, я верю тебе.
     -- Я не это имел в виду,-- поспешил исправить свою  оплошность  Джим.--
Извини, я спешу в связи с сообщением, которое только что получил.
     -- О, я  понимаю. И  ты извини меня. Я  больше ни  на секунду  тебя  не
задержу. Надеюсь, мы скоро увидимся.
     С этими словами он направился к двери. Открыл ее и вышел.
     Джим  ошеломленно посмотрел  на Каролинуса. Каролинус мягко и испытующе
взглянул  на Джима.  Джим  отказался от намерения высказать старому магу то,
что вертелось у него на языке.
     -- Ну что ж, отправляемся.
     И они отправились.


Глава 24

     Джим понял, что стоит в лесу по колено в снегу.
     Каролинус  силой магии перенес Джима на место встречи, как  только  они
вышли  из замка. Он стоял  рядом со  столом,  сделанным из установленных  на
козлах досок, точно таким  же,  как в  Большом зале замка. Только этот  стол
покрывала  льняная скатерть, которая нашлась бы в доме зажиточного  фермера.
Стол, будивший воспоминания о пикнике, выглядел здесь, среди густого  дикого
леса,  явно  неуместным. Прочные доски  столешницы  толщиной не меньше  трех
дюймов скрепляли четыре  широкие планки с  деревянными гвоздями  на  концах.
Унылый серый цвет досок свидетельствовал о том, что ими часто  пользовались.
С трех сторон стол окружали деревья, а с четвертой  открывался вид на замок,
находившийся  в  половине  полета  стрелы.  Отсюда  хорошо   просматривались
блестящие стальные  шлемы лучников  и  воинов,  сгрудившихся у края зубчатой
стены.  Арагха нигде не было видно. Не  было видно также  ни  Каролинуса, ни
Мнрогара, ни графа.
     Джим вдруг  почувствовал,  что замерзает.  За  несколько  лет  жизни  в
четырнадцатом столетии он привык носить зимой груду одежды и все  же страдал
от холода. А сейчас он был одет легко. В спешке, навязанной ему Каролинусом,
он не подумал одеться потеплее и теперь опасался, как скажется на нем ночная
эскапада. Погода  стояла  прекрасная, ярко  светило  солнце, и небо омрачали
лишь  несколько облаков, отбрасывающих тень на выпавший ночью  снег.  Но дул
пронизывающий ветер, и температура опустилась намного ниже нулевой отметки.
     Злясь  на  себя,  Джим решил  прибегнуть к магии, чтобы раздобыть столь
необходимую одежду. Он никак не мог  точно запомнить всю процедуру, хотя ему
часто приходилось  сбрасывать одежду  перед тем, как превращаться в дракона,
и,   наоборот,  одеваться,  вновь   становясь   человеком.  Джим  безуспешно
использовал  варианты магических команд. Наконец,  ему пришлось назвать одну
за другой вещи, которые он хотел получить, и они появлялись перед ним.
     Вскоре на снегу перед  Джимом образовался ворох одежды. Все еще  злясь,
он встряхивал каждую  вещь и надевал  поверх того, что  было на  нем.  Граф,
наверняка, удивится,  увидев его, но  Джим утешил себя  мыслью, что