е носят одежды,-- его обуял ужас.
     -- О нет! -- вскричал он.
     Благодаря этому происшествию Джим наконец понял,  что драконы совсем не
считали  себя более низшим видом, чем люди, просто они  были  другими. Более
того,  они   даже  не  подозревали,   что  джорджи  классифицируют   их  как
разновидность животных. Сама эта мысль приводила драконов  в ужас. Им всегда
казалось,  что мир  иерархически разделен на драконов  и  Джорджей,  которые
стоят  ниже,  а  уж  за  Джорджами, еще  ниже, стояли другие животные. Можно
вообразить их гнев и возмущение, когда они обнаружили, что каждый  Джордж, с
которым они  встречались, считал  само  собой  разумеющимся,  что они просто
большие  животные,--  возможно,  полудемоны,  но  во всем  остальном обычные
звери. Эта мысль жгла и мучила каждого  дракона со времен исторической дуэли
святого Георгия.
     Теперь Джим знал, что так взволновало клиффсайдских  драконов  и почему
Секоха послали к нему с поручением и мольбой, чтобы Джим понял и помог.
     --  Драконы и звери,-- повторил  Секох.--  Понимаешь,  милорд? Младенец
Христос сам это  сказал. А раз он  пришел из Лондона с  твоим  другом  сэром
Джоном...
     Джим   вздрогнул.  Общение   с   драконами   всегда   чревато   новыми,
непредсказуемыми поворотами. Ему  никогда  не приходило в голову, что  через
сотни  лет драконы  умудрятся спутать  Христа  с  молодым принцем  Эдуардом,
приехавшим  к  графу.   Ясно,   что   Секох  и  остальные   драконы   твердо
придерживались  мнения,  что  рождение   Христа  или  состоится   сейчас,  в
праздники, или  чудесным  образом  повторяется каждый год. Они также верили,
что  эпизод со  зверями  и  драконами и  прочее, упомянутое в легенде, может
случиться в любой момент праздника Рождества.
     -- Итак, если  ты  не против,-- Секох, похоже, подбирался к концу,-- мы
очень хотели бы, чтобы я и несколько других драконов пришли в замок,  где ты
сейчас  находишься,  и могли  в  должное время  почтить  младенца  Христа  и
получить благословение. Именно об этом и идет речь в истории, ты  же знаешь.
Он благословляет нас. А что это значит, милорд? Что такое благословение?
     -- Ну, ты будто получаешь незримый  подарок,-- сымпровизировал  Джим.--
Ты его не чувствуешь, не чуешь,  но благословение делает  тебя счастливее, а
значит, с этого момента ты как дракон становишься лучше.
     Глаза Секоха округлились от возбуждения:
     -- Насколько больше?
     -- Лучше, а не больше. Ты становишься красивее и храбрее.
     -- Я и так очень храбрый.
     -- Что ж, тогда ты удивишься, ведь нет границ храбрости. Все поразятся,
насколько ты стал храбрее. Может, твое имя даже войдет в историю.
     Секох заулыбался.
     Это хорошая  черта  драконов,  подумал  Джим. Они  способны позабыть  о
неприятностях и в мгновение ока почувствовать себя счастливыми.
     --  Если  речь  идет  о  том,  чтобы  подготовить  тебя к  празднованию
Рождества, то это более сложная проблема, чем я могу объяснить. Я не уверен,
что это будет легко устроить. Но, видишь ли, рождественские праздники длятся
двенадцать дней,  а  прошел  только один, значит осталось  еще  одиннадцать.
Возможно, того, о чем мы говорили, не случится до самого последнего дня.
     -- О!
     -- Да,-- сказал  Джим,-- возвращайся и объяви  клиффсайдским  драконам,
что, если удастся, я  сделаю все возможное, чтобы вы все могли отпраздновать
Рождество. Возможно, это мне не удастся,  но  я  буду очень стараться,--  вы
знаете, что, когда я очень стараюсь, то обычно достигаю всего.
     -- О да! Мы никогда не беспокоимся, если знаем, что ты пытаешься что-то
сделать, ведь тебе всегда все удается.
     -- Что  ж...-- начал Джим,  чувствуя себя виноватым.  Он бросил  взгляд
через  плечо, чтобы убедиться, что гоблин все еще сидит на струйке дыма.-- А
теперь пусть Гоб Первый  как можно скорее, отнесет меня в замок графа, чтобы
я мог приступить к делу.
     --  Благодарю тебя, милорд.  Просто не  знаю, как тебя  и  благодарить.
Никто из клиффсайдских драконов не знает, как  тебя  отблагодарить. Мы будем
очень стараться.
     -- Это хорошо.-- Джим почувствовал себя еще более  виноватым.-- Что  ж,
тогда до свидания, надеюсь, мы скоро увидимся.
     -- Непременно увидимся,-- горячо подтвердил Секох.
     Плохо, думал  Джим, пока Гоб  Первый  нес  его обратно в его комнаты  у
графа через каминную трубу, что не один  или два клиффсайдских дракона хотят
вместе с Секохом пожаловать к графу  для участия в легендарном событии; Джим
не имел ни малейшего представления, как это устроить.
     Если позволить прийти одному, захотят явиться и все  остальные драконы.
И если среди гостей замка найдется  хоть  один  рыцарь,  у  которого потекут
слюнки при  мысли потягаться  в бою с драконом, то эта мысль придет в голову
всем. Короче,  если  Джиму удастся дать драконам  то,  чего они хотят,  это,
почти наверняка, станет поводом  для атаки рыцарей на нежданных противников,
и в  результате  получится  всеобщая  драка,  которая, наверняка,  войдет  в
историю.
     Возможно,  это  лет  на триста отбросит всякую надежду  на дружбу между
людьми и драконами.
     Джим вдруг осознал, что стоит  напротив камина в своей комнате, а Энджи
выходит из-за гобелена. Она вздрогнула и вскрикнула.
     --  Перестань же,  наконец,  пугаться,  когда  я  возвращаюсь  с  мощью
магии,-- проворчал Джим.-- Сколько лет прошло с тех пор, как я впервые...
     -- Это совершенно невозможно! -- раздраженно возразила Энджи.-- Я же не
ожидаю  тебя  в любую минуту, ты знаешь.  А раз не  жду  тебя, как же мне не
пугаться, когда ты так появляешься?
     Логика железная. Джим подумал, ему никогда не переспорить Энджи.
     -- Полагаю, ты права,-- сказал он.
     --  Еще бы  я была  не  права!  --  воскликнула  Энджи. Она  былa очень
взвинчена и, похоже, в любую секунду могла взорваться.  Но она взяла  себя в
руки, успокоилась и улыбнулась Джиму:
     - Хорошо, что ты возвращаешься.
     Она подошла к нему. Они поцеловались.
     --  Ах...--  Энджи открыла глаза и высвободилась из  объятий мужа.  Она
толкнула его в кресло и уселась напротив,-- Джим, ты должен что-то сделать с
этой женщиной, Агатой!
     -- Почему я?
     -- Она уже дважды приходила сюда сегодня. Мне это не нравится!
     - Естественно, то есть я хочу сказать,-- почему тебе это не нравится?
     --  Она приходила посмотреть  на  малютку  Роберта!  --  Энджи говорила
фальшивым   сладким  голосом,   заламывая   руки.   Она  прикрыла   глаза  с
преувеличенным   выражением   ангельской  кротости.--  Ведь  он   теперь  ее
единственный живой родственник! Теперь, когда ее бедный братец убит! Будто я
не знаю, что он был только ее сводным братом и они вряд ли обменялись словом
за последние десять лет.
     -- Откуда ты это  знаешь? -- с любопытством спросил Джим.-- Ну, что они
не разговаривали последние десять лет?
     -- О,  это  все знают.  Не  в этом  дело. Дело  в том,  что меня ей  не
обмануть.  Ее интересует не  Роберт,  а его  состояние.  Она хочет  получить
опекунство и  воспользовалась визитом,  надеясь обнаружить здесь что-нибудь,
оправдывающее ее претензии на опекунство. К счастью, она ничего не нашла.
     -- Ты уверена?
     Энджи  прекратила  передразнивать   Агату,   выпрямилась   и   серьезно
посмотрела на Джима:
     -- Уверена? В чем?
     --  Ну, в двух вещах. Что она интересуется только опекунством и что она
выискивала предлог, чтобы использовать его для  доказательства, что мы плохо
заботимся о Роберте.
     -- Конечно, уверена. Это же не двадцатый век, Джим.
     -- Я знаю,-- раздраженно бросил Джим.
     -- Она ничего  не знает о ребенке, ничего не  знала, пока  не услышала,
что ее  брат  направлялся сюда со своей новой  женой и сыном.  Как она может
утверждать, что испытывает привязанность к Роберту? Оставим в покое даже тот
факт,  что она вообще не способна на привязанность.  Говорю тебе, я знаю эту
женщину.  Я раскусила  ее  с  первого  взгляда.  Да  и  все  ее  знают.  Она
честолюбива. Все эти годы она жила на содержание, которое ей  давал брат. Но
честолюбие требует денег, а деньги  очень способствуют  честолюбию, например
стремлению  стать  королевой  Англии.  Получить  опекунство  над  состоянием
Роберта,  значит  получить  большие  деньги  до  его  совершеннолетия. Уколы
совести не помешают ей воспользоваться своим положением опекуна. Потому  что
позднее, если ей повезет, никто  не осмелится проверить,  как она вела дела,
и, даже  если  ей не  повезет,  ничего не изменится. Именно  так и поступали
большинство людей, когда добивались опекунства над сиротами вроде Роберта.
     --  Ты,  несомненно,  права.   А  что  с  моим  вторым  вопросом?  Меня
интересует, почему ты так уверена, что  она не нашла здесь ничего, что можно
использовать для получения опекунства.
     -- Ах,  это? Конечно, я ее ждала и сделала все,  чтобы представить  нас
образцовыми воспитателями, исходя из понятий  этого  общества.  Я  даже туго
спеленала  бедняжку.  Это  единственное,  что  меня  беспокоит.   Она  могла
услышать, что я распеленала его и положила в  люльку, а это даст ей какую-то
нить. Но я не могла вынести, чтобы он все время лежал в пеленках в ожидании,
когда  она  пройдет  мимо.  Правда,  часовой  у  двери  получил  приказ  под
каким-нибудь предлогом задержать ее, если она появится. И только потом войти
и получить разрешение впустить  ее. Ей это явно  не  понравится, но  она  не
сможет ничего противопоставить этому.
     -- Полагаю, что нет.
     -- Конечно,  нет.  Это еще  одно доказательство нашей заботы о Роберте.
Разумеется,  я извиняюсь после того,  как она приходит, и она  понимает, что
стоит  за этими извинениями, но ничего не может поделать. Кроме того,  у нас
всегда  есть  время  вынуть  Роберта  из  люльки,  спрятать  люльку,  а  его
запеленать.  И  всякий раз, когда  явится,  она увидит  Роберта  в пеленках,
согласно здешней традиции.
     -- А,-- обрадовался Джим,-- Так вот что значит позаботиться о нем.
     --  Так было,-- возразила Энджи,-- но нет никакой уверенности,  что она
не придумает  что-нибудь новенькое. Я говорила с Герондой, но от нее никакой
помощи.
     -- Никакой помощи?
     -- Ты же знаешь Геронду. Должен был узнать за это время.  Здесь она моя
лучшая  подруга, но ее способ мыслить иногда ставит меня в тупик.  Ее  самым
удачным  предложением  было нанять нескольких, готовых на  все, разбойников.
Они  устроят  засаду, когда  Агата  покинет замок.  С  ней  только  двадцать
вооруженных людей, их можно легко  убить. Правда, Геронда пояснила, что всех
убивать  необязательно.  Главное, удостовериться в смерти  Агаты. И  Геронда
придумала  способ  свести  концы  с концами.  Нужно  спрятать  в лесу отряд,
захватить тех, кто напал на Агату, и убить. Они никому не смогут рассказать,
для чего  их  наняли.  Все будет  выглядеть так, будто вновь пришла  помощь,
только эта помощь немножко запоздала, как в случае с ее братом.
     -- Но я не смогу этого сделать,-- возразил Джим.
     -- Конечно, нет,-- согласилась Энджи.-- Это просто предложение Геронды.
Решать тебе, Джим. С  помощью  магии или еще чего-нибудь, имеющегося в твоем
распоряжении,  ты должен лишить Агату всякой надежды получить опекунство над
малюткой Робертом. Как только она поймет, что у нее нет никакой надежды, она
бросит эту мысль, и малютка будет спасен.
     Джим  мысленно улыбнулся. Он получил новое  невыполнимое задание --  на
сей  раз  от  Энджи.  Обычно  такие  задания  исходили  от  Каролинуса,  или
неожиданные события  вынуждали его что-то  предпринимать. Но на этот раз  он
кое-что приготовил. Энджи будет поражена.
     -- Думаю,  не стоит беспокоиться об этом,-- сказал он.-- Скоро  все эти
заботы  перестанут  нас волновать.  Энджи,  я  только  что  устроил так, что
здешние маги,  соединенными усилиями,  вышлют нас обратно  в двадцатый  век.
Вскоре мы будем там. Как тебе это нравится?
     Энджи  уставилась на  него.  Лицо ее медленно бледнело. Она  продолжала
смотреть на Джима,  пока  он не  почувствовал неловкость. Наконец  дар  речи
вернулся к ней.
     --  Но мы не можем сейчас вернуться в двадцатое  столетие.  Может,  лет
через восемнадцать- двадцать...


Глава 16

     Весь средневековый  мир, в котором он жил, вся  Вселенная -- все  вдруг
рухнуло.
     -- Лет через восемнадцать-двадцать...-- ошеломленно повторил Джим.
     --  Ну, может, только восемь... или шесть. Мы должны  убедиться, что ты
добьешься опекунства  над Робертом  и нам  хватит  времени вырастить  его до
возраста, когда он  получит право управлять людьми в этом мире.  Назовем это
ближайшим  будущим.  Конечно,  мы могли  бы  взять его с  собой  в двадцатое
столетие...
     Джим  был совсем не  уверен, что им это позволят.  Скорее, наоборот, им
это запретят. Но Энджи продолжала:
     -- ...но  нет.  Конечно,  мы не  можем  вернуться  сейчас  в  двадцатое
столетие. Об этом нечего и думать!
     -- Нечего и думать,-- тупо повторил Джим.
     Энджи поднялась с кресла,  склонилась над мужем  и,  усевшись к нему на
колени, обняла его.
     -- Ты не думал, что до этого дойдет, Джим? --  спросила она, ласкаясь к
нему.-- Я  не знала, что это  так много для тебя значит. Я считала, что тебе
здесь очень нравится и ты хотел вернуться домой только ради меня.
     -- Так и  было,-- промямлил  Джим,  чересчур  оглушенный, чтобы сказать
неправду.
     -- Ты  такой добрый. Ты  всегда  поступаешь  хорошо. И  я  должна  была
понять, что ты и остаешься таким. Разве ты не понимаешь, что надо подождать,
по меньшей  мере,  до  тех пор, пока мы не полним опекунство? Но  даже после
того,  как  мы его получим, следует помочь Роберту  начать  взрослую  жизнь.
Нечестно привезти  его  в  двадцатое  столетие,  в семью  двух  полуголодных
ученых. А здесь он будет богат.
     -- Полагаю, ты права,-- неохотно согласился Джим.
     Энджи продолжила:
     -- Ты  же  знаешь,  сколько  детей  умирает  в этом мире. Здесь слишком
многое мешает им вырасти. А Роберт такой хрупкий. Если бы ты подержал его на
руках, как держу я, ты бы понял, что мы не можем бросить его в этом жестоком
мире. Ему  придется расти  или  умереть  одному, а тут еще люди вроде Агаты,
которые  желают,  чтобы  он  поскорее  исчез  с  лица  земли. Да  и  обычные
опасности,  всякие детские болезни, об  этом мы  с тобой знаем  больше,  чем
кто-либо здесь, и  беспечность  окружающих. Небрежность  служанок, даже  его
кормилицы, которые считают, что заботятся о нем. Пусть  даже кормилица любит
его, как женщина, которая ухаживает за ним сейчас, но ее темнота может стать
причиной гибели Роберта. Разве ты не понимаешь, Джим?
     -- Я понимаю.
     -- Не говори  так,-- начала уговаривать Энджи,-- Для нас это будет тоже
радостью. Как приятно иметь дома  малыша, которого мы будем растить какое-то
время. Ведь мы не можем  его оставить, а  если  мы не можем его оставить, то
должны быть рядом, пока он сам не сможет бороться за существование. Разве ты
не согласен с этим?
     -- Наверно, согласен.
     Справедливо было и  остальное, о  чем говорила Энджи. Положение Роберта
было, мягко  говоря,  сомнительным.  Во  всяком  случае,  Джим вряд  ли  мог
покинуть ребенка, пока король не назначит ему достойного доверия опекуна.
     Джим  подумал, не  рассказать  ли Энджи о том, что, если  они останутся
здесь, его  могут лишить магической  энергии, и все они, а не только Роберт,
окажутся  беззащитными.  Он мог  даже  потерять  способность превращаться  в
дракона,  хотя  об   этом  следовало  поговорить  с  Каролинусом.  Возможно,
превращение  в  дракона было  личной особенностью  Джима.  Он  уже обратился
драконом до  того,  как стал учеником Каролинуса, а потому  могло  случиться
так,  что  эта  его  способность не  пропадет.  Но,  скорее всего, это будет
единственным достоянием, которое ему оставят.
     Затем  он   подумал,  что  не   стоит  поднимать  этот   вопрос.   Если
рассматривать все  без преувеличений, нужно  просто найти  способ остановить
Сан Ван Фона и магов, которые с ним согласны. Должен же быть какой-то выход.
И  Джим  мог найти его, а значит  незачем тревожить Энджи вопросами, которые
она не в силах  разрешить. Сделать это он мог лишь сам.  А раз он должен все
делать сам, то правильнее держать это в тайне и не огорчать Энджи.
     -- Ты  права,-- сказал он.-- Нам надо остаться, по крайней мере сейчас.
Не  знаю,  что  изменится  в  будущем,  возможно,  позже  все станет  яснее.
Накопилось столько проблем...
     --  Дорогой!  --  Энджи  крепко  прижалась к мужу.-- Я  знала,  что  ты
поймешь. Слушай! Я ведь говорила тебе, что подумаю  о тролле из подземелья и
о другом, который, как считает здешний, находится среди гостей графа?
     -- Что? Ах это! Да-да, ты говорила.
     -- Так вот, я кое-что придумала! -- И Энджи с победным видом опустилась
ему на колени.-- Хочешь узнать, что?
     -- Конечно! -- Джим постарался изобразить восторг.
     -- Тебе это понравится.-- Глаза Энджи, как  с  удивлением отметил Джим,
заблестели.--  Ты знаешь о представлении морской битвы  при Слуйсе, где отец
принца сражался с французским флотом? Ты  ушел до окончания обеда и  поэтому
не видел его. Но ты помнишь, что это должны были разыграть?
     -- Помню,-- сказал Джим.
     --  Так вот,  все  было  разыграно  с большим  усердием, актеры вопили,
прыгали,  делали  трюки.  Все  происходило  перед высоким  столом,  лицом  к
сидевшим  за ним, но задом ко  всем  остальным, сидевшим в зале. И  никто не
обиделся.-- Она замолчала, чтобы передохнуть.-- Они поставили какие-то ящики
для  актера,  который играл  короля  Эдуарда.  Предполагалось, что  все  это
навалено на верхней  палубе,  откуда  король  руководит другими  английскими
кораблями.  И  там  были  всякие  лестницы,  переносные  подмостки,  которые
помогали  изобразить  другие  палубы. Один  из  актеров  был окружен  легкой
загородкой,  это  означало,  что  он  английский  лучник,  который  стреляет
специальными стрелами по французским судам. И зритель должен был вообразить,
что актеры,  стоявшие наверху лестницы,  над  головой Эдуарда, находятся  на
нижней палубе. А еще надо было вообразить, что корабли сближаются  и матросы
перелезают на другое  судно, хотя  они стояли  на голом  полу, где и  начали
схватку, делая вид, будто переходят  с борта на  борт... На самом  деле было
весело. Я с трудом сдержалась, чтобы не рассмеяться.
     Джим улыбнулся, хотя ему было совсем невесело:
     --   Представляю.   Вся  постановка  держалась  только  на  воображении
зрителей.  Действительно,  публике требовалось  сильное  воображение,  чтобы
смотреть такой спектакль.
     --  Да уж, этого хватало, даже с избытком! -- Энджи вскочила с места.--
Видел  бы  ты  реакцию гостей,  хотя  они  смотрели  представление с  другой
стороны.  Впрочем, не  совсем,  ведь  актеры  постоянно  вертелись.  А когда
изображали  бой,  вынуждены  были не  смотреть в сторону высокого стола.  Но
зрители все проглотили. Я и не  подозревала, как много значит для этих людей
любое развлечение, любой спектакль.
     -- Пожалуй, и я не подозревал,-- задумчиво  произнес Джим. Он вспомнил,
как изобретательны исполнители баллад,-- они придумывали  всякие подробности
о собственном участии в битве у Презренной Башни, когда пели об этом.
     -- Помнишь,  как  ведут себя  дети,  когда им  что-то рассказывают? Они
просто  живут  рассказом. Если  говоришь  об  ужасном,  они  пугаются.  Если
говоришь о вкусном, они пробуют это.  Если рассказываешь  о замке, они видят
замок, для них он реален. Так вот, гости за столом вели себя так же.
     -- Правда? -- невольно заинтересовался Джим.
     --  Абсолютная,--  подтвердила  Энджи.-- Я бы не  поверила, если  бы не
видела  сама. И я клянусь, большинство  мужчин едва  сдерживались,  чтобы не
броситься  на сцену и не вступить в сражение. Женщины  тоже были зачарованы.
Более того,  восхищены  были все сидевшие за  высоким столом. Граф, епископ,