лил сообщить  Каролинус,-- все окончилось полным
провалом:  граф с Мнрогаром не примирились. Тем  не менее, Джим ел за троих,
чтобы все видели, что он наслаждается угощением.
     К счастью, Энджи  на сей  раз могла говорить с ним, потому  что пожилая
леди, обычно  сидевшая слева от него, сегодня отсутствовала. Ее  место занял
облаченный в  черное  тощий  клирик  лет  пятидесяти,  который,  внимательно
оглядев  соседей,  сразу  забыл  о  них. В  результате Джим  и  Энджи  могли
беседовать  совершенно  свободно, будто в своей комнате,  но,  к  сожалению,
Джиму ничего не хотелось обсуждать.
     -- Не думаю, что продержусь без  сна дольше пяти минут,-- прошептал  он
Энджи после того, как они просидели за столом почти три часа.
     --  Попробуй  продержаться  до  последнего блюда,--  прошептала  она  в
ответ.-- Теперь скоро. Уже начали разносить взбитые сливки.
     -- Ух, как хорошо! --  возопил с дальнего  конца стола детский голосок,
высокие ноты которого перекрыли  общий  разговор. Джим подался вперед, чтобы
взглянуть на мальчика из  епископального собора  -- ребенка привезли в свите
епископа. Сейчас  мальчик, одетый как настоящий  епископ, сидел  за  высоким
столом,  слуги  склонялись  перед ним,  как перед  самим Ричардом  де Бисби.
Ребенок со счастливым видом ковырял  ложкой в  стоящей перед ним чашке. Джим
мрачно подумал, что в мальчике  нет ничего дурного, он хороший малыш, но его
высокий голос делал невозможным любой разговор.
     К  счастью, завтра  его  роль закончится. Сегодня  день святого  Иоанна
Богослова.  А завтра -- день Избиения младенцев и детская церковная  служба.
После этого маленький епископ  превратится  в  обычного ребенка. А  пока его
голос  пронизывал  черепную коробку Джима от  уха до уха, и к нему вернулась
головная боль. Джим недовольно откинулся на спинку стула. Еще одно  блюдо. И
действительно, слуга поставил перед ним чашку. Джим с отвращением  уставился
на ее  содержимое.  Оно выглядело привлекательно: переплетение  золотистого,
красного и белого,  напоминающее  жидкий пудинг  или густой  суп. Джим  взял
ложку и отправил ее в рот.
     Блюдо оказалось на удивление приятным и очень сладким. Сахар неожиданно
пробудил аппетит,  который  Джим, кажется,  потерял часа два назад.  Красным
цветом блюдо  было обязано айве, а  золотистое и  белое  оказались  медом  и
взбитыми  сливками.  Фокус  заключался   в  том,  чтобы  подцепить  все  три
компонента одной ложкой.  Джим  обнаружил, что  быстро опустошает чашку,  --
сахар помог ему прийти в себя.
     Однако его настроение не исправилось.
     -- Посмотри на этих,  за длинными столами,-- проворчал он  Энджи,-- они
заставили меня пить и петь с ними всю ночь! Вот уставились!
     --  Ничего подобного,-- утешающе прошептала Энджи.-- Никто  из них даже
не смотрит на тебя. Кстати, ты хочешь лечь сразу, как вернешься в комнату?
     -- Хочу.
     -- Тогда почему бы тебе не перенести свой матрас в комнату Брайена?  Он
еще задержится здесь и, наверняка, легче переносит храп, чем мы.
     -- Сегодня я не буду храпеть,-- пообещал Джим.
     -- Не обязательно. Кроме того,  если ты переселишься  к  Брайену,  мы с
Робертом не будем тебя  беспокоить. Да,  сиди же еще...-- Ее последние слова
были вызваны тем, что Джим начал подниматься.
     -- Как, еще? -- проворчал Джим.
     -- Выпей немного вина с пряностями. Джим  содрогнулся.  Он избегал пить
даже  из  своего кубка, в котором  было больше воды,  чем  вина. Но все-таки
заставил  себя проглотить  немного  вина с пряностями из квадратного  кубка,
который перед ним поставили.
     --  А теперь улыбнись,-- пробормотала Энджи.-- Хорошо. Вставай. Поцелуй
меня... Нет-нет,  Джим, в щеку, Джим... в щеку! Ну и манеры! Мы же на людях.
А теперь иди.
     И Джим ушел.

     Он  медленно,  с восхитительным ощущением свободы  и отсутствия  всякой
спешки выплывал из глубокого  сна. Лишь где-то на краю сознания пробуждалось
предчувствие беспокойства. Это чувство постепенно  вылилось  в воспоминание,
что он проспал ночь в комнате Брайена,  а не в своей -- с Энджи,  Робертом и
служанками.
     Он  не  спешил  открыть  глаза.  Он  явно  проспал  час,  когда  обычно
просыпался. Брайен, наверно,  давно ушел, поднявшись  и  одевшись  тихонько,
чтобы не побеспокоить друга. Добрый старина  Брайен! Что же  касалось дел на
сегодня, то не намечалось ничего особенного. Может, стоит остаться в постели
и продремать весь день.
     Но тело  имело  явно  другие  намерения.  Казалось, оно  твердо  решило
проснуться, нравилось это Джиму  или нет. Он неохотно открыл глаза, но яркий
луч солнца, проникавший сквозь бойницу в стене, заставил его зажмуриться.
     Медленно и осторожно он  вновь открыл глаза. Когда  зрение вернулось  к
нему, он  заметил  человека, сидящего  совсем  рядом за  столом.  Еще  через
несколько секунд он понял, что это Брайен, полностью одетый и сидевший перед
кубком,-- скорее всего, он пил вино с водой. Даже его старый друг не начинал
день неразбавленным вином -- за исключением особых случаев. Брайен задумчиво
глядел на него. Джима ослепил солнечный свет,  и  он  не видел ничего, кроме
Брайена.
     Да и что особенного он мог увидеть, только кровать и пару стульев...
     -- А, Джеймс,-- приветливо проговорил Брайен,-- проснулся?
     Джиму очень хотелось ответить  "нет", но здравый смысл подсказывал ему,
что трудно отрицать этот факт, тем более что глаза его открыты и  он смотрит
на Брайена.
     -- Да,-- ответил он и обрадовался, что его голос звучит нормально, а не
хриплым вороньим карканьем, как в прошлое утро.
     Свет из бойницы в  стене все еще  резал ему глаза. Джим свернул матрас,
прислонил к стене, уселся на него и снова  натянул на себя одеяло. В комнате
было прохладнее, чем ему показалось сначала. Сидя на матрасе, он разглядывал
Брайена.
     Солнечные зайчики все  еще  плясали  у него перед глазами,  и, пожалуй,
только  они и освещали комнату, потому что солнечный луч,  проникавший через
бойницу, предназначенную для лучника, был очень узок.
     Джим  заметил, что  Брайен еще не одет для охоты  на  лис или соколиной
охоты.  Он  сидел  в  одной  рубашке,  домотканой,  из  ярко-зеленой шерсти,
достаточно плотной, в двадцатом веке  ее назвали бы свитером, но в эту эпоху
она считалась легкой одеждой, в которой мужчина, считающий себя  благородным
человеком, не мог чувствовать себя прилично одетым.
     -- Не хочешь ли ты чашечку этого горячего питья,  как там его называют?
А, чаю, его пьет Каролинус.
     -- Чаю? -- повторил Джим.
     Затем он заметил на столе большой кожаный  кувшин,  на котором почерком
Энджи было написано:  "Кипяченая  вода". Слух  подсказал  ему, что бульканье
исходит от стоявшего на огне в камине дорожного чайника.
     Кофе в Англии  еще не  знали. Но  у  Каролинуса  имелся  чай,  и  Энджи
удавалось  время от времени выпрашивать у старика немножечко чайного  листа.
Каролинус твердо отказался объяснить Джиму, как магически получить кофе  или
чай, и не пожелал сказать, почему. Наверно, из-за  того,  что другие маги не
одобряли его чаепитии. Но это была только догадка Джима.
     Одна  из   причин,  почему  Джим  тосковал   по   двадцатому  столетию,
заключалась  в том, что он любил пить по утрам горячий  напиток. Лучше всего
кофе, а за неимением его -- чай. Какао тоже пошло  бы для разнообразия, но о
нем в эту эпоху и не слыхали.
     -- Конечно. Спасибо, Брайен,-- ответил он.
     -- Что  ж, тогда, может, ты  будешь настолько любезен и сам приготовишь
его. Энджи  показала мне, как  это делается, но  я  не  уверен, что мне...--
Голос его дрогнул.
     -- Буду только рад.
     Джим поднялся  с  небольшим напряжением, но  гораздо  легче,  чем вчера
утром. Он подошел к  чайнику, перенес его на  стол, нашел чашку  с  мешочком
чая,-- Энджи зашивала чайные листья в маленькие мешочки из редкой ткани. Это
было очень удобно, особенно в дороге. Дома же, в Маленконтри, они заваривали
чай в маленьком чайнике.
     Джим приготовил себе чашку чая и вернулся к своему матрасу, Он уселся и
начал пить чай, чувствуя, что все в этом мире правильно и хорошо.
     Он постепенно  приходил в себя, и у него даже появилась мысль, что утро
сегодня  необыкновенно  приятное.  Энджи не  только  заботливо  снабдила его
кипяченой водой, чтобы  разбавлять  вино,  и чаем, но даже показала Брайену,
как его  заваривать.  Сам  Брайен,  похоже,  отказался  от  всякой  активной
деятельности этим утром.  Он сидел рядом, ждал, когда Джим проснется,  и был
готов ухаживать за ним, как за раненым другом.
     В другое время эта  мысль устыдила бы Джима.  Но сейчас  ему было очень
уютно,  он  спокойно пил  чай, нежился  под одеялом  в  приятной полутьме,--
единственный яркий  луч  света,  проникавший в  комнату,  уже  перестал  его
беспокоить.
     В нем  зрело  убеждение,  что  он  заслужил  уют  и  покой после  всего
обрушившегося на него в последние дни.
     -- Как ты себя чувствуешь, Джеймс?
     -- Великолепно! -- Он внезапно  понял,  что ему очень хочется  обсудить
то, что его заботит. Ему даже показалось, что,  если он в  чем  и нуждается,
так это в отзывчивом собеседнике, но не в Энджи.
     О некоторых  вещах, которые его беспокоили, он решил не сообщать Энджи.
Кроме того,  здесь,  в средневековой  Англии,  он научился  жить наедине  со
своими мыслями и заботами.  И  даже  если  Брайен  ничего не  поймет, а  он,
наверняка, не поймет, будет большим облегчением поделиться с ним.
     -- Я имел в виду -- не совсем.
     На лице Брайена появилась крайняя озабоченность.
     -- О? Ты не болен и не ранен,  Джеймс? Конечно, Энджи сказала бы мне об
этом. Что тебя беспокоит?
     -- Пара сотен...  ну,  в  общем,  есть кое-что,-- поправил  себя  Джим,
осознав,  что  Брайен может  понять  замечание о  паре  сотен  неприятностей
буквально.--  Никогда  не  думал,  что  может  не  получаться  столь  многое
одновременно.
     -- Я понимаю! -- кивнул Брайен.-- Кто эта леди?
     -- Леди? Леди? -- Джим обнаружил, что повторяет, как попугай, одно и то
же слово. Он уставился на Брайена: -- При чем здесь леди?
     -- А! Э... извини  меня, Джеймс. Я подумал... Эти праздники... и ты так
занят и надолго исчезаешь. Даже Анджела не знает, почему и куда... Я ошибся.
Я...-- Было видно, что Брайен очень смущен.
     -- Да нет же. Господи! -- Джим рассмеялся.-- Откуда мне взять время для
другой...  Пока со мной Анджела, этого не случится. Выше голову, Брайен. Это
мне  надо  извиниться. Мое  поведение  навело тебя на  такую мысль. Нет, мои
неприятности вполне приличны. Но не менее скверны!
     --  Да? -- Брайен несколько  оправился  от  смущения,-- Все  равно  мне
страшно неловко, и как только я мог предположить...
     -- Нет, тебе не в чем себя упрекать, я уже сказал, это моя вина.  Давай
забудем об этом. И без того неприятностей хватает.
     -- Конечно. Взять хоть этого тролля.
     --  Именно,--  ответил  Джим,  и  его  недавние  спокойствие  и хорошее
самочувствие улетучились,--  Я ничего  не понимаю. Каролинус  действует так,
будто   соглашение  между   графом  и   троллем   важнее  всего   на  свете.
Предполагается, что после этого замок прекратит трястись и разрушаться...
     -- Разрушаться? -- удивился Брайен.
     -- О... извини, Брайен,-- спохватился Джим.-- Я не  должен был говорить
об этом с  тобой, но Каролинус  полагает, что это  важно,  хотя  он попросту
скинул все  заботы об  этом на меня. А это  не такое простое дело.  Тролль и
семейство графа враждовали почти тысячу восемьсот лет.
     -- Но ведь ты  ученик Каролинуса, Джеймс. Он  учит тебя,  позволяя тебе
находить свой  путь. Маг, несомненно, может мановением  пальца все устроить.
Но он хочет, чтобы ты научился делать это сам. Так уж всегда между мастерами
и подмастерьями.
     --  Конечно,  однако он  и пальцем не  пошевелил  в Презренной Башне,--
возразил Джим.--  Он  был там со всеми  соратниками, чтобы  отбросить Темные
Силы.  Однако  драться  пришлось  нам  одним.  Тебе, мне, Дэффиду, Смрголу и
Секоху. Кстати, ты что-нибудь слышал о Дэффиде?
     Дэффид ап Хайвел,  лучник  и их друг, женился  на Даниель,  дочери Жиля
Волдского. К этому времени он уже обзавелся дочерью  и сыном или двумя, Джим
не помнил точно.
     --  Нет,  мы видели его в последний раз вместе. Если не  ошибаюсь,  это
было прошлым летом.
     -- Нам  с Энджи будет не хватать его и  Даниель,--  печально проговорил
Джим.-- Но  еще больше нам будет  не  хватать тебя, Геронды,  Арагха и  всех
наших друзей.
     -- Не хватать? Как это? Разве ты и Анджела куда-то уезжаете?
     -- Не добровольно,--  мрачно отозвался Джим.--  Возможно,  нам придется
возвратиться   туда,   откуда  мы  пришли,   иначе  меня  лишат   магических
способностей.  В этом случае Темные Силы нанесут поражение  нам с  Энджи. Но
это долгая и запутанная история. Ни к чему беспокоить тебя ею.
     -- Напротив, ты обязан! Как же иначе? Я ведь  твой  соратник! Соратник,
по меньшей мере, в нескольких делах, а ты не хочешь меня беспокоить,  и я не
могу прийти тебе на помощь, когда ты во мне нуждаешься? Ты просто обязан мне
все рассказать. Это твой долг, Джеймс!
     Джим совсем  забыл, насколько  серьезно Брайен и многие люди этой эпохи
воспринимают такие  понятия, как дружба и вражда. Не  сообщить Брайену,  что
его друг в беде, означало, что им  пренебрегают. Джим просто  обязан принять
помощь Брайена и прийти ему на помощь в случае необходимости.
     -- Извини меня. Я  не подумал. Многое в этом деле является тайной.  Все
эти магические занятия и возможность оставить их относятся к таким вещам,  о
которых  я не вправе рассказывать тебе  даже сейчас. Кроме того, нельзя быть
неблагодарным по отношению к  Каролинусу. Я даже  думаю, что  он  борется за
меня изо  всех сил. Однако нас могут вынудить  покинуть  страну под угрозой,
что я потеряю способность заниматься магией.
     -- Неужели это возможно? -- Брайен уставился на друга.
     Джим кивнул:
     --  Конечно.  И  никто  не  силах  помочь мне,  даже  ты.  Если  верить
Каролинусу, помочь  себе могу только  я  сам.  Кроме того, мы  нашли  малыша
Роберта Фалона,  и теперь Энджи не хочет отсюда уезжать. Она желает остаться
и  воспитывать мальчика до  тех пор, пока он не  будет в  состоянии защищать
себя.  Конечно,  это возможно только в том случае,  если король возложит  на
меня  опекунство  над Робертом. Дело в  том, что того же добивается  и Агата
Фалон, а она намного  ближе к  королю, чем я. Как  я догадываюсь, она станет
наследницей, если с Робертом что-нибудь случится.
     -- Леди Агата Фалон? -- переспросил Брайен.-- Та, что уделяет так много
внимания графу?
     -- Она. По-моему, я уже сказал,  что  ее истинная  цель  --  завоевание
короля в Лондоне. Принц Эдвард боится, что ей повезет и король возведет ее в
достаточно высокий ранг, чтобы жениться на ней. Тогда может появиться второй
наследник, а принц обретет в лице Агаты могущественного врага. Ведь они явно
не любят  друг друга и оба  осознают это. Агата пыталась задушить Роберта, и
ей почти удалось убить Энджи...
     И Джим рассказал Брайену обо всем.
     -- Но,--  заметил  Брайен,  когда  Джим  закончил,--  сэр Джон  Чендос,
конечно,  рассказал  обо всем графу... или  это  сделал Каролинус? И  что же
сказал граф?
     -- Мы  с  Энджи никому ничего не сказали. У нас не было возможности,  в
частности из-за ситуации с троллем и графом. Все  как-то не хватало времени.
Графа лучше не беспокоить больше, чем по одной причине за раз.
     -- А  тролль все еще беспокоит графа?  Я  считал, что ты или  Каролинус
давно  покончили с  ним.  В  чем же загвоздка?  Или  тебе  и об этом  нельзя
говорить?
     --  Нет,  думаю, можно. Кроме  того,  ты ведь  был  со  мной,  когда  я
спускался в подземелье для знакомства с Мнрогаром.
     Он рассказал  Брайену все о графе и Мнрогаре, не сообщив, однако, какой
вред наносит замку тролль.
     Когда он закончил, Брайен покачал головой:
     --  Джеймс, это выше моего разумения. Здесь же целая  история: магия, о
которой ты не хочешь мне рассказать, вражда  с леди  Фалон. Да  еще тролль с
графом.
     -- Разве я не рассказывал тебе о целой армии троллей,  которые  чего-то
ждут, прячась вокруг замка? -- спросил Джим.
     -- Рассказывал, но я забыл. Это-то явно нас не касается, ведь они ждут,
что кто-то из них заменит здешнего тролля?
     -- Да, но  это  лишь поверхностное объяснение.  Нас с  Каролинусом  они
беспокоят, ведь  тролли  никогда  не  собираются  вместе. Они дерутся не  на
жизнь, а на смерть. Происходит нечто, совершенно не  соответствующее природе
троллей, и это пугает. Если они  ведут себя не как обычно, то и  действовать
могут совсем не так, как обычно?
     -- Клянусь  невинными младенцами, ведь сегодня их день, об  этом я и не
подумал!
     -- Что ж, наверно, мы поймем причину позже. Возможно, нас ждут какие-то
иные неприятности.
     --  Целый поток  скверных событий,-- подытожил  Брайен.--  Я никогда не
слышал  ни  о  чем подобном. И меня  раздражает, что я никак  не  могу  тебе
помочь!
     Он ударил кулаком  по столу и  рассеянно  схватил свой  кубок, чуть  не
упавший на пол. Джим почувствовал тепло и искренность слов Брайена.
     --Я и не ожидал, что тебе придется что-нибудь делать,  Брайен, Потому и
не рассказывал  ничего раньше. Впрочем, я и теперь  не должен был беспокоить
тебя.
     -- Нет-нет. Я хочу  услышать об  этом из  твоих  уст, Джеймс,  и всегда
хотел. Я  чувствовал, что  тебе что-то предстоит.  А  я-то надеялся, что  на
праздниках нас  ожидает масса удовольствия!  Что я смогу показать  тебе, как
обращаться  с  копьем во  время турнира,  как пользоваться  другим рыцарским
оружием.  Я  хотел показать и тебе, и Жилю, особенно тебе, Джеймс, но все не
было подходящего момента и, кажется, не будет.
     -- Я  все понимаю, Брайен,-- сказал Джим. Он внезапно почувствовал себя
виноватым -- не потому, что у него не нашлось времени для Брайена, а потому,
что он  уклонился  от подобного предложения. У него не было никакого желания
обучаться приемам боя  с копьем или упражняться с тупым оружием  в поединках
против других  рыцарей.  Брайен не  давал  никакой  скидки  Джиму, когда  им
случалось бороться. Во время поединка Брайен действовал с такой силой, будто
это  настоящая схватка, и  Джиму  приходилось крепко держать затупленный меч
или щит, чтобы парировать удары.
     Чувство вины  несколько  ослабло, но  все  же  при виде реакции Брайена
только что владевшие Джимом тепло и покой сменились приступом меланхолии.
     --  Пусть это не  беспокоит тебя,  Брайен,-- сказал он.--  Я что-нибудь
придумаю... или Каролинус что-нибудь  придумает, и все  образуется. Что меня
действительно беспокоит, так это возможность потерять магическую силу или же
необходимость покинуть эти места.-- Он вздохнул.-- Знаешь, Брайен, возможно,
наш отъезд будет наилучшим решением. Пойми, ведь даже после нескольких  лет,
проведенных здесь,  а мне  помогали  и ты, и  Геронда,  и Жиль,  и Дэффид, и
Арагх, и даже Секох, и многие другие, я все же не чувствую себя частью этого
мира. Я оказался  плохим магом, и  ты  сам  знаешь мое  умение  обращаться с
рыцарским  оружием.  Наверно,  я  никогда не  смогу воспользоваться  им  как
следует. Кроме того...
     Джим вовремя спохватился. Еще  немного  и  он рассказал бы Брайену, что
солгал  ему и другим рыцарям во время их первой встречи и что  он никакой не
барон из местечка под названием Ривероук. Джим  не мешал Брайену верить, что
уже был рыцарем. Он понимал, что Брайен мог бы критически оценить полученную
информацию,  но мог  и  проявить глубоко укоренившиеся  в  нем  общественные
предрассудки. Ведь если Джим не рыцарь, если он не барон, то, возможно, он и
не благородный человек. А если он не благородный человек, Брайен Невилл-Смит
оказывался  лгуном,  который  представил  настоящим  рыцарям самозванца  как
своего ближайшего друга.
     Это открытие могло  глубоко рани