ову,  часовой
открыл дверь:
     - Сэр Брайен хотел бы войти, милорд.
     --  Конечно,-- сказал Джим. Брайен,  оттолкнув  часового, уже входил  в
комнату.
     --  Джеймс, Анджела,-- сказал  он, с размаху  опускаясь на единственный
оставшийся свободным  в комнате стул. Джим, да и любой другой человек, кроме
средневекового  рыцаря, сказал бы, что Брайен рухнул на стул. Но Брайен, как
и вся опоясанная рыцарским поясом братия, был настолько натренирован годами,
проведенными в седле, что и на табурете или скамье  сидел,  как  на коне. Он
явно отдыхал, но держался прямо, будто на параде.
     -- Хорошенькое дельце! -- сказал Брайен,
     -- Что такое? -- спросила Энджи.


Глава 22

     -  Жиль,--  сказал Брайен.  Он  бросил  жадный взгляд на вино,  и  Джим
подвинул ему кувшин и передал кубок:
     -- Не нальешь ли себе сам, Брайен? Я не знаю, сколько тебе надо воды.
     -- О, воды не надо.-- Брайен наполнил свой кубок до краев и одним махом
проглотил вино. Он радостно улыбнулся: -- Ах! Мне было необходимо выпить.
     --  Так  сказал  и Джим,  когда  совсем  недавно  выпил,--  усмехнулась
Энджи.-- А что с  Жилем? Джим упомянул, что он здесь, и больше ничего. С ним
что-то случилось?
     -- Ничего,-- ответил  Брайен,-- хотя он повредил руку, упав с лошади во
время небольшой стычки с какими-то бродягами по  дороге сюда. Нет, он лучший
из парней, но он все говорит и говорит.
     -- Говорит? -- переспросил Джим.-- О чем? В этом нет ничего страшного.
     Последнее слово он произнес с облегчением. Он знал  о возбудимости Жиля
и его готовности бросить вызов любому из-за пустяка.  Чем опаснее противник,
тем лучше для Жиля.
     --  Нет-нет!-- воскликнул Брайен, будто прочитав  мысли Джима.-- Он  со
всеми ладит. Все его любят. И все же... он лучший из  парней, как я  сказал,
но он хочет разговаривать.
     -- Если его слова никого не оскорбляют, ничего худого в этом нет.
     -- Ха! -- воскликнул Брайен.
     Энджи встала и вышла в соседнюю комнату. Брайен недоуменно посмотрел ей
вслед,
     -- Разве я...-- начал  он, но гобелен  отодвинулся.  Энджи вернулась  в
комнату и уселась, любезно улыбнувшись Брайену:
     -- Продолжай.
     -- Ну вот, как я сказал, вернее, Джеймс сказал, его разговоры никого не
оскорбляют.  Но дело не в оскорблении.  Дело в том,  что все с удовольствием
слушают  его  рассказы. А  он  рассказывает о  нас, о  наших приключениях во
Франции  с  тем магом  и  все  такое  прочее.  И все просят  его говорить  и
говорить.
     --  Я все же не вижу, в чем проблема,-- сказал Джим.-- А  я  так понял,
что он создает какие-то проблемы.
     -- Вот именно, Джеймс, хотя, может, он и  не виноват. Говоря по правде,
ты, Джеймс... и даже ты, миледи Анджела... Я знаю, что у вас есть на то свои
причины,  однако  большинство гостей  вас почти не  видели.  Большинство,  в
отличие  от  тех  немногих,  кто  сидит  за  высоким столом, вряд  ли  имело
возможность  беседовать  с  вами или быть вам представленными.  Разве вы  не
понимаете, что все они приехали сюда, надеясь встретить Рыцаря-Дракона и его
леди, которую утащили драконы? Женщины хотят поговорить с тобой, Анджела, им
интересно, на что это  похоже, когда тебя уносят драконы. Мужчины,  конечно,
хотят услышать от тебя,  Джеймс, о нашей битве у  Презренной Башни и о  том,
что случилось во Франции, по  пути туда и домой.  Они надеялись услышать это
от тебя до сегодняшнего дня, но...
     - Да, это правда. Мне очень неловко. Накопилось столько всяких  дел, но
все же...
     -- Никаких "все же"! -- серьезно возразил Брайен.-- Извините, что я вам
это говорю,  но  большинству могло показаться, что вы  намеренно сторонитесь
всех. Могло показаться, что вы считаете ровней  себе только таких людей, как
принц, граф, епископ и сэр Джон.
     Голос Брайена звучал  почти виновато, но  эти  неприятные  слова должны
быть  сказаны   в   кругу  старых   друзей,   которые  также  принадлежат  к
мелкопоместному дворянству.
     Джим и Энджи переглянулись.
     -- Я не могу их в этом обвинить,-- медленно проговорил Джим.-- Те, кого
ты только  что  назвал, практически,  единственные, с  кем  я  мог  свободно
поговорить после приезда сюда, к тому же и Энджи занята.
     --  Я,  конечно, могу  выкроить  больше свободного времени, чем до  сих
пор,-- сказала Энджи.-- Ты прав,  Брайен... они правы. Я найду время. Мы оба
найдем, верно, Джим?
     -- Совершенно верно!
     -- Великолепно! -- откликнулся Брайен.-- Я знал, каков будет ваш ответ.
Тогда,  Джим,  можно  начать сегодня,  оставшись  за столами после  обеда...
Анджеле, вероятно, не стоит задерживаться, пусть только  немного посидит для
приличия. Большинство... гм... воспитанных леди  обычно покидают стол вскоре
после  еды. Но  мужчины  остаются  на  некоторое время.  Иногда  до  вечера.
Останься  с  нами  сегодня,  и  все  почувствуют,  что получили  возможность
познакомиться с  Рыцарем-Драконом.  Среди нас  не  будет  никого, кому ты не
нравишься, Джеймс, и  ты это знаешь. Там  будут  только  те,  кто  не совсем
уверен в  том, что ты к  ним  хорошо  относишься. Да, вспомнил, вам уже пора
готовиться к обеду.
     -- К обеду?  --  переспросил Джим,  будто очнувшись. Он  потер глаза.--
Извини меня, Брайен, какой сегодня день?
     Брайен посмотрел на друга с легким удивлением:
     -- Господи, конечно  же,  день доброго святого Стефана. Сегодня  первый
день после Рождества.
     -- Первый день после Рождества?
     -- Конечно,-- подтвердил  Брайен. Лицо его просветлело.-- Я  понял, что
ты имеешь в виду, Джеймс. В этот день нет особой церковной службы, и граф не
планировал никаких  развлечений после обеда. Можно сидеть за столом  сколько
угодно. Но...  не лучше ли вам переодеться? Я  ухожу. Может, зайдете ко мне,
когда будете спускаться?
     -- А почему бы нам не встретиться через полчаса  в комнате  Геронды? --
предложила Энджи.
     -- Конечно.-- И Брайен вышел.
     Почти час спустя они  все вместе  уже входили в Большой зал. Оказалось,
что пришли  рано,--  ни  граф,  ни  епископ  еще  не спустились к столу. Это
означало, что официально обед не начался, хотя места за столами были  уже на
три четверти заполнены и большинство гостей давно пили и ели.
     Брайен предвидел подобную возможность и по пути в Большой зал предложил
способ  использовать время. Геронда  представит  Энджи тем  леди, с которыми
знакома сама, а Брайен представит Джима благородным господам. Поэтому друзья
не  пошли прямо к высокому столу, а  разделились. Геронда  пошла с  Энджи, а
Брайен с Джимом. Они направились в разные стороны вдоль двух длинных столов.
Джим увидел, что Брайен ведет его к сэру Гаримору.
     --  Большое наслаждение  видеть тебя  вновь, сэр  Джеймс,--  сказал сэр
Гаримор, поднимаясь из-за стола им навстречу.-- Сэр Брайен! -- приветствовал
он рыцаря.
     --  Сэр Гаримор! --  приветствовал его Брайен.--  Мы  с сэром  Джеймсом
вместе наблюдали  за  твоими великолепными упражнениями с  сэром Батрамом из
Отери. Со мной  был  еще один хороший друг -- рыцарь из  Нортумберленда, сэр
Жиль.  Его сейчас нет  в зале. Сэр Джеймс  и сэр  Жиль  рукоплескали  твоему
искусству владения  мечом. Я  тоже. Мы  с сэром  Джеймсом хотели бы пожелать
тебе выиграть поединок.
     -- Чистейшая случайность. Хороший удар в тот  момент,  когда сэр Батрам
слегка опустил щит.  Я огорчился,  когда этот добрый  рыцарь упал.  Ведь  мы
бились на затупленных мечах. Но он лишь немного ушибся и пришел в себя через
несколько мгновений. Я  слышал,  других последствий, кроме головной боли, не
было. Я ни за какие деньги не хотел бы причинить ему вред.
     -- Я  тоже,-- заметил  Брайен.-- Он славный рыцарь и  не  раз доказывал
это.
     --  Что ж, благодарю тебя и сэра Джеймса  за любезные  пожелания.-- Сэр
Гаримор бросил острый взгляд на Джима.
     --  Они   явно  заслужены,--   сказал  Джим.--   Меня  впечатлило  твое
мастерство.
     -- О, просто пара трюков.-- Сэр Гаримор обернулся к столу: -- Могу ли я
представить  вам миледи  из  Отери, которая сидит  возле меня? Сэру  Батраму
пустили кровь, и он остался в постели.
     Джима и Брайена представили. Леди из Отери оказалась значительно моложе
мужчины,  который сражался в поединке с сэром  Гаримором. Она была улыбчивой
голубоглазой блондинкой.
     --  Я  хочу также представить  сэра Генри  Полинара,  сэра  Гиллиена из
Берна, сэра Альфреда Нейса, сидящих на другом конце стола, напротив...
     Джим  знакомился  с  каждым из  поднимавшихся  со  своего места,  когда
произносили  его  имя,  и  кланялся.  Он  обменялся  любезностями  с  новыми
знакомыми,  и Брайен  подвел его к  другому концу  стола, где представил ему
других рыцарей и леди -- Джим их впервые видел, но все они знали Брайена. Он
рискнул бросить  взгляд  на другой  стол, где  Геронду  и  Энджи  окружило с
полдюжины дам. Все весело беседовали,-- до Джима долетал их смех.
     Джим познакомился с пятнадцатью  или двадцатью гостями,  имена  которых
смешались в его голове. Он не сомневался, что  вряд ли вспомнит их, встретив
этих людей снова. Но они,  казалось, были довольны,  что представлены ему, и
совесть, дававшая  о  себе знать, когда  Брайен говорил о тех,  кто хотел бы
встретиться  с  Рыцарем-Драконом,  перестала  беспокоить  Джима.  Во  всяком
случае, он  отбросил мысли об этом, когда  в  зале  появились  граф с Агатой
Фалон и епископ.
     Джим воспользовался этим предлогом,  чтобы избавиться от новых знакомых
и занять место рядом с Энджи за высоким столом.
     Было большим  облегчением  избавиться от,  казалось, бесконечного  ряда
гостей, жаждавших познакомиться с  ним и узнать, когда он примет легендарный
облик Рыцэря-Дракона.
     -- Сэр! -- раздался голос с места напротив, оттуда, где сидела Энджи.
     Джим повернулся. Это  была  немолодая леди,  его соседка  за  вчерашним
обедом.  Она  явно  обратила внимание  на то, что  он знакомится  с  другими
гостями, и решила не терять времени.
     -- Как хорошо, что ты  опять  с нами, сэр  Джеймс,--  сказала  она.-- Я
жажду узнать о  твоих приключениях в облике дракона. Скажи, когда ты впервые
обнаружил, что ты дракон?
     Джим  начал  поспешно  подбирать  слова,  которые  могли  бы  перевести
случившееся в нечто понятное и безвредное.
     -- Это случилось внезапно, когда я обнаружил, что моя жена исчезла.
     Дама одобряюще улыбнулась:
     -- А потом, сэр Джеймс?
     -- Ну, это было в моем поместье в Ривероуке. Далеко-далеко от Англии. Я
догадался,  что это дело рук  злого волшебника, так оно и было. Я отправился
на его поиски и заставил его послать меня сюда, где оказалась Энджи.
     А когда добрался, обнаружил,  что ее захватил дракон, и я сам тоже стал
драконом.
     -- Ну конечно! Как это захватывающе! А что потом?
     Джим смирился с тем, что  придется рассказать всю  историю о Презренной
Башне.
     Какое-то время у него не было никакой возможности поговорить с Энджи. А
когда возможность  представилась, оказалось,  что  Энджи поглощена беседой с
сидевшим  слева  от  нее епископом.  Джим так и  не понял,  как  совершались
перемещения за столом, но они совершались.  Добрый князь церкви теперь сидел
между  Энджи и графом. В  эту минуту  говорил он, а Энджи очень  внимательно
слушала. Джим еще осмелился бы прервать Энджи, но у него не хватило смелости
помешать  епископу.  Он  сделал  вид, что  поглощен едой;  к счастью,  леди,
которая  расспрашивала  его,  занялась  тем  же -- она явно  была  не только
хорошим едоком, потому  что  заинтересовалась  и вином,  а  потом  время  от
времени задремывала, и в этот день Джим больше не услышал от нее вопросов.
     Джим  не мог  общаться  с Энджи, потому что епископ любил поговорить, и
остался один на  один  с  едой  и  питьем  --  весьма  опасное положение для
каждого, кто не хотел объесться или опьянеть. Три часа спустя, когда Энджи и
большинство других дам покинули Большой зал, якобы желая  остаться  наедине,
пиршество приняло совсем иной характер. Оно  превратилось в  нечто странное,
чего Джиму до сих пор удавалось счастливо избегать.
     Он привык после полудня беседовать за столом,-- это  было принято среди
сельского дворянства. Посиделки продолжались до вечера  или до тех пор, пока
не зажигали свечи или  факелы.  Но  там, где  Джим  бывал  раньше, посиделки
проходили в узком  кругу, и кто-нибудь  вроде Геррака де  Мера,  отца  Жиля,
обладавшего железными кулаками, поддерживал подобие порядка. Это  были обеды
с  близкими друзьями, которые более-менее придерживались правил поведения за
столом, и беседы оставались осмысленными, пока общество не расходилось.
     Но рождественские обеды у графа, как Джиму уже доводилось слышать, были
совсем другого рода.
     Джим  не  был  совсем  несведущ. Он  знал,  что подобные ситуации легко
возникают  на многолюдных  сборищах,  где  в попойку  вовлекались почти  все
мужчины,  не только те, кто ладил друг с другом. Вообще говоря, он  наблюдал
подобные  ситуации в  двадцатом  столетии в  некоторых барах, посещаемых  не
очень  приличной  публикой,  или  на  вечеринках   подростков,  где  веселье
подогревала  обильная  выпивка.  Такие  вечеринки  почти  всегда   кончались
одинаково; все напивались, шумели, а иногда и дрались. Джим догадывался, что
послеобеденные беседы на ежегодных встречах у графа проходят бурно.
     Но он  явно недооценил  этих людей.  Он почему-то  ожидал, что железные
рамки  хороших  манер заставляют  дворян  не  распускаться,  даже  если  они
веселятся вдали от дома. Оказалось, что он очень ошибался.  Правда, это было
не заметно, пока продолжался обед и гостям предлагали новые блюда. Но многие
уже  насытились и озирались  выпученными глазами, не в состоянии  проглотить
больше ни крошки.
     А если гости больше не могли есть, они уже не могли и пить. Стоявшие на
столах  кувшины с водой,  чтобы  разбавлять вино,  пользовались все  меньшим
успехом.
     Джим думал,  что  немногие  оставшиеся за столом дамы  будут напоминать
мужчинам о хороших манерах. Он забыл, что леди в этом веке так же свободны в
поведении, как и мужчины.
     Зал наполнился  пьяным и  непристойным ревом. Этот рев  могло  извинить
лишь то,  что,  как ни  странно,  он  был весьма мелодичен.  Если  вечеринка
достигала той стадии,  когда  люди испытывали  потребность петь, то  пели на
удивление  хорошо.  Джима  это  весьма удивило.  Хорошо  пели  все,  включая
простого пахаря.
     Джим  не раз повторял себе, что здесь  нет ничего удивительного, но все
же каждый  раз  поражался. Пение  -- одно  из тех немногих  занятий, которые
ничего не  стоили, и следовательно, каждый  имел большую  практику, а потому
любые посиделки могли поспорить с квартетом ветеранов хорошего хора.
     Единственной проблемой было то, что в этом веке в каждой местности пели
свои песни, и разные группы исполнителей неминуемо мешали друг другу.
     Помощь пришла с неожиданной стороны.
     -- Тихо! -- проревел граф, поднимаясь из-за стола.-- Тихо, черт побери!
Я сказал -- тихо!
     Он кричал и  кричал,  и в  конце концов  его призыв услышали все -- шум
стих. Смех и  разговоры замолкли, поющие угомонились,  и вскоре  в  зале  не
слышалось даже шепота,
     -- Так-то лучше! -- прокричал граф. Он явно забывал разбавлять  вино.--
Давайте установим порядок. Одна песня для всех. И все подпевают после первой
строфы. Я назову имена певцов. Сэр Гаримор!
     Когда шум  в зале  утих, все  начали занимать  свои  места  за  столом.
Наконец, все  уселись.  Сэр Гаримор  поднялся  и  самозабвенно запел  чистым
тенором. Он начал с припева:
     Боже, помилуй Англию
     И дай ей победу.
     Затем прозвучало начало песни:
     Собрался в Нормандию добрый король...
     Джим узнал песню по  первым словам.  В ней  рассказывалось о битве  при
Агинкуре, которую он  изучал  на занятиях по  истории  средних  веков. Давно
забытые, но такие знакомые слова! Сэр Гаримор продолжал петь:
     Собрался в Нормандию добрый король,
     С ним вместе могучая конница.
     Господь уготовил ему чудеса,
     И вся Англия славит творца.
     Все в зале знали песню о победе короля Генриха V над французами в битве
при Агинкуре в 1415 году. Джима внезапно осенило.
     Он  давно решил,  что находится в Англии  четырнадцатого века.  К этому
времени битва при Агинкуре еще не произошла, но о ней уже пели.
     С другой стороны, Джим обнаружил, что во  многом история этого  мира не
соответствовала той истории, которую он изучал в  двадцатом  веке. Во всяком
случае, гости графа, казалось, не только  знали о битве, но  и наслаждались,
распевая о ней.
     Голоса слились  в  следующем куплете,  который  рассказывал, как король
Генрих  осадил  город Арфлер.  Голоса  великолепно  сочетались,  а  немногие
женские взмывали ввысь,  придавая песне о победе почти ангельское  звучание.
Джим не  смог устоять и присоединился ко всем,  хотя  и  старался приглушить
голос, чтобы отсутствие у него слуха не терзало уши соседей. Так они пропели
песню до последнего куплета, который прозвучал особенно мощно:
     Господь милосердный, спаси короля,
     Его народ и всех его соратников,
     Пошли ему долгую жизнь и легкую смерть,
     Чтобы мы с радостью могли пропеть:
     "Слава Создателю!"
     В  зале воцарилась тишина,  и Джим с  удовольствием откинулся на спинку
стула. Все вместе очень красиво пропели песню, слова которой он узнал еще во
время учебы  в колледже,  но  никогда раньше не  слышал  мелодии.  Джим  был
глубоко взволнован.
     Но  граф  уже выкликнул  кого-то  для  следующей песни. Плотный  рыцарь
средних лет поднялся  и запел звучным баритоном. Он  завел песню,  известную
даже в двадцатом веке, когда она уже стала народной:
     Живет моя сестренка
     За морем далеко.
     Пришлет она в подарок
     Мне несколько мешков.
     В голове Джима тотчас зазвучала более поздняя версия двадцатого века:
     В них косточки без вишен,
     В них кости без мясца...
     Весь зал  вновь  подхватил.  Было  ясно,  что  и эту  песню  знали все.
Вероятно, гости знали все песни, которые здесь  пели.  Джим присоединился  к
хору. Он  пел  на  средневековом  английском, как  и  окружающие,  а  иногда
переходил на более привычный для него английский язык двадцатого века.
     Но  вот и эта песня  закончилась. Граф встал  и оглядел  зал в  поисках
следующей жертвы. Глаза его обвели гостей  за длинными столами и, вернувшись
к высокому столу, остановились на Джиме.
     -- Сэр Дракон! -- выкрикнул он.
     Джим  почувствовал пустоту  в желудке.  Он поднялся.  У него не было ни
малейшего представления о том, что спеть этим людям. Важно, чтобы песня была
им понятна и не оскорбила бы их житейского уклада, их манеры поведения  и их
религиозных   чувств.  Вполне  подошла  бы  рождественская  песенка,  но,  к
несчастью, Джим  не мог вспомнить ничего, что понравилось бы этой аудитории.
Он  известен как  маг  и  поэтому должен  быть  очень  осторожен,  говоря  о
Рождестве  и о событиях, связанных  с этим праздником.  Затем  к нему пришло
вдохновение.
     Он  открыл  рот,  отчаянно  надеясь, что  его извинят за  голос,  тембр
которого можно было назвать кухонным баритоном, и запел.
     Это   была  небольшая  рождественская  баллада   из  десяти   куплетов,
рассказывающая о добром короле Венцлаве, который в  праздник Святого Стефана
выглянул в окно и увидел, как  по  полю, гонимый зимним ветром, идет бедняк.
Король  вышел  вместе со своим  пажом  навстречу бедняку, желая  накормить и
обогреть  его.  Однако  вскоре  они  заблудились,  и  лишь  помощь  бедняка,
оказавшегося самим святым Стефаном, помогла им вернуться в  замок. Последний
куплет  предлагал  всему  христианскому  люду,  независимо  от  положения  в
обществе,  помогать бедным и  обещал,  что Господь одарит  добрую душу своим
благословением.
     Этими словами Джим закончил свое выступление. Никто не присоединился  к
нему и не подхватил песню. Казалось,  в зале  повисло гроб