ушел, а Джим  вновь  погрузился  в  поток  тягостных
мыслей.
     Взрослый человек, твердил он себе, обязан держать себя в руках,  даже
если все рушится. Даже если у них с Энджи всего  два  часа  на  то,  чтобы
смотаться в трейлер-корт, приехать обратно  и  еще  успеть  перекусить  до
того, как Энджи вернется  в  лабораторию  Хансена;  он,  Джим,  должен  не
чертыхаться,  а  запомнить,  что  фрустрация  [психологическое  состояние,
возникающее в ситуации разочарования, неосуществления какой-либо  значимой
для  человека  цели,  потребности;  проявляется  в  гнетущем   напряжении,
тревоге, чувстве безысходности; результатом фрустрации может быть  уход  в
мир  грез,  повышенная  агрессивность  и  т.п.]   -   неотъемлемая   часть
человеческой жизни. Придется  поскорее  научиться  жить  среди  тщеславных
"шишек"  колледжа  и  довольствоваться  нищенским   жалованьем.   Конечно,
экономическая ситуация в стране взяла Ривероук-колледж  (как,  впрочем,  и
любое учебное  заведение)  по  рукам  и  ногам,  причем  так  плотно,  что
приходилось  задумываться:  не  лучше  ли  до  блеска  начистить   ботинки
официальным   документом,   подтверждающим   степень   доктора   наук   по
средневековой  истории,  а  потом  наняться   оператором   зерноуборочного
комбайна?
     Джим представил себе бескрайнее кукурузное поле и решил, что  с  него
хватит. Он не только не обрел душевного  спокойствия,  но  даже  наоборот.
Джим вцепился в руль старика Оглоеда с такой силой, что побелели  костяшки
пальцев. Оглоед, однако,  даже  не  пикнул,  мужественно  перенеся  пытку.
Судьба этого автомобиля вообще складывалась на  редкость  удачно;  вам  не
пришлось бы кривить душой, поддакивая владельцу, что  десятилетний  "фиат"
находится в хорошей форме. Впрочем, и сам владелец "фиата" - как  и  любой
волейболист класса АА - находился в отличной форме. Ростом Джим был  шести
с небольшим футов, но профессиональные тяжелоатлеты недотягивали двадцати,
а то и больше, до его двухсот десяти фунтов тренированных костей и мышц.
     К несчастью, в "центральный компьютер" данной  модификации  двигателя
биохимического  сгорания  была  генетически  заложена  программа   прямого
целенаправленного действия. Когда машине "Джим" бросали открытый вызов,  -
например, на волейбольной площадке, -  мгновенная  ответная  реакция  была
вполне адекватной и действенной, но в повседневной жизни программа "прямой
целенаправленности" работала плохо, и устройство под названием "Джим"  шло
вразнос в самых тривиальных ситуациях.
     К счастью, небеса оскалились над ним и  послали  ему  Энджи,  которая
удивительно легко умела добиваться от  людей  того,  чего  хотела.  Причем
Энджи достигала своего, действуя предельно дипломатично, даже тогда, когда
Джим уже готов был набычиться, засучить рукава и  броситься  на  обидчика,
считая, что тот умышленно лезет на рожон. Кстати, Джим  так  и  не  понял,
каким образом Энджи всегда удается удерживать беседу в  мирном  русле.  Он
заметил только, что обычно  она  излагает  суть  дела  ровным,  спокойным,
дружелюбным  голосом.  Стоило  Энджи  появиться  и  произнести   буквально
несколько фраз, как происходила удивительная метаморфоза: люди переставали
пререкаться и делали только то, чего  хотела  от  них  она,  и  уже  через
секунду  становились  совершенно   ручными:   дружелюбными,   заботливыми,
понимающими. Энджи и правда была незаурядна - и  внешне,  и  в  общении  с
людьми, и особенно ловко отделывала ничтожность. Надо было видеть, как она
управляется с этим Гроттволдом...
     Джим вздрогнул, очнувшись от  бесплодных  раздумий.  Он  взглянул  на
часы: без четверти одиннадцать! Это уж слишком! Даже если Гроттволд до сих
пор не догадался отпустить Энджи, так это только потому, что  он  от  роду
обделен и здравым смыслом. Но ведь ей-то  этих  качеств  не  занимать!  Ей
давно уже следовало показать Хансену язык и уйти.
     Джим  решительно  распахнул  дверцу  Оглоеда  и  уже  собрался   было
вылезать, как вдруг массивные двери Стоддард-Холла  распахнулись  и  Энджи
сбежала по ступенькам, на ходу натягивая светло-бежевое пальто. Она  очень
спешила, и, как всегда в такие моменты, ее карие глаза  блестели,  а  щеки
порозовели.
     - Ну, слава Богу! - вздохнул Джим, усаживаясь в машине поудобнее.
     - Прости, - Энджи проворно забралась в  нутро  Оглоеда  и  захлопнула
дверцу, - Хансен невероятно взбудоражен.  Он  вознамерился  прямо  сегодня
доказать всему миру, что астральная проекция возможна...
     - Какая проекция?
     Джим повернул ключ в замке зажигания. Оглоед фыркнул, ожил и двинулся
прочь от каменного прямоугольника Стоддард-Холла.
     - Астральная  проекция.  Отделение  свободной  духовной  сущности  от
физического  тела.  Гроттволд  получил  серию  оригинальных   результатов,
используя в своих  опытах  схемы  и  модули  обратной  биосвязи.  Дублируя
дискретную фазу сна...
     - ...юный гений получил,  -  подхватил  Джим,  -  серию  оригинальных
результатов на морской свинке Энджи.
     - Ради Бога, не вмешивайся, по крайней мере сейчас, -  запротестовала
Энджи. - Я не морская свинка, я просто помогаю ему проводить эксперименты.
Не беспокойся, он не собирается гипнотизировать меня.
     - Но как-то раз он уже пытался!
     Джим вырулил с территории  колледжа  на  Вест-стрит,  а  затем  повел
"фиат" вверх по наклонной дороге на автостраду номер пять.
     - Вот именно, пытался, - говорила  тем  временем  Энджи.  -  Но  ведь
удалось загипнотизировать меня только одному человеку - тебе!  И,  кстати,
вспомни, кто научил тебя этому искусству? Гроттволд!
     - Все равно ты не должна никому позволять гипнотизировать себя  -  ни
Гроттволду, ни... мне.
     - Слушаю и повинуюсь, - как эхо отозвалась Энджи.
     Вот так всегда: с одной стороны, она вроде и согласилась с ним,  а  с
другой - перехватила инициативу. Два словечка, констатировал Джим, - и все
козыри у нее, а его возражения рассеялись как дым.
     Он тяжело вздохнул и задумался: из-за чего начался весь сыр-бор? Джим
чувствовал себя виноватым, что вспылил из-за сущей  ерунды,  о  которой  и
говорить-то нечего...
     - Как бы то ни было, - продолжал он, разгоняя Оглоеда по автостраде в
направлении трейлер-корта,  о  котором  ему  по  секрету  рассказал  Дэнни
Кердак, - нам, пожалуй, действительно стоит снять этот трейлер. Завтра  же
мы поженимся, а когда станем жить  вместе,  денег  будет  уходить  меньше.
Тогда  ты  сможешь  бросить  халтуру  у  Гроттволда,  а  может   быть,   и
ассистентство на кафедре английской литературы.
     - Джим, - усмехнулась  Энджи,  -  знаешь,  дырявый  карман  денег  не
экономит.
     - Зашьем! - уперся Джим.
     - На нитках разоришься. Посмотри сам: вместе  с  жидкой  похлебкой  и
двухъярусными кроватями в спальнях общежитие стоит  нам  по  сто  двадцать
монет в месяц. Какой бы угол мы ни  сняли,  дешевле  он  не  будет.  А  уж
меньше, чем за обед в студенческой столовой, с нас нигде не  возьмут.  Так
что работу у Гроттволда я не брошу. Но, конечно, иметь свой  угол  и  жить
вместе неплохо. Я охотно поселюсь с  тобой  в  трейлере  или  в  маленькой
квартирке, только не надо морочить и себе, и мне голову насчет дешевизны.
     - Но ведь можно на  первых  порах  отказаться  от  удобств  и  пожить
по-спартански?
     - Даже спартанцы не  ели  руками!  Нам  в  любом  случае  понадобится
кое-какая утварь. Надо в чем-то готовить еду, чем-нибудь  ее  есть.  Нужен
обеденный стол, за который не страшно сесть, нужен еще и письменный  стол,
за которым мы будем проверять работы студентов. Нужно еще  минимум  четыре
стула, потому что два ты сразу завалишь книгами и  тетрадями.  На  полу  я
спать не согласна, так что учти, потребуется еще матрас и платяной шкаф.
     - Стало быть, я возьму дополнительную работу и куплю все необходимое.
     - Ни в коем случае. А вот я брошу свою диссертацию. И  не  спорь!  Ты
должен бомбить академические журналы статьями до тех  пор,  пока  тебя  не
начнут печатать. Уж тогда-то Шорлз подыщет  тебе  что-нибудь  поинтереснее
работы с нерадивыми студентами.
     - Черт возьми! - воскликнул Джим. - Мне  уже  кажется  порой,  что  я
никогда нигде ничего не напечатаю.
     - Не крути! - в голосе Энджи вдруг зазвучала угроза.
     - Да я не о  том,  -  пристыженно  оправдывался  Джим.  -  Понимаешь,
последняя статья просто сама ложилась на бумагу, так что, если бы  мне  не
пришлось тащиться на эти дурацкие занятия...
     Профессор Тибальт Шорлз, глава кафедры  всеобщей  истории,  выказывал
откровенное недовольство, когда ассистенты пропускали занятия, которые вел
лично он. Джиму прихоти начальства не нравились, они были лишним  довеском
к стандартной ежедневной работе: проверке учебных текстов  для  студентов,
посещениям библиотеки с заказами книг по  очередному  курсу  и  прочая,  и
прочая, и прочая... Нелепая причуда  шефа  добавляла  к  рабочему  времени
Джима шесть часов в неделю, но жалованье - сто семьдесят пять  долларов  в
месяц - не увеличивалось ни на цент.
     - Он что-нибудь сказал? - спросила Энджи. - Или ты опять  не  решился
спросить его о ставке преподавателя?
     - Он был явно не в духе.
     - Он? А может, ты?
     Джим растерянно заморгал.  В  прошлом  году  в  Чикаго,  на  семинаре
Ассоциации историков Шорлз долго и подробно беседовал с Джимом  и  наконец
пообещал ему должность преподавателя на возглавляемой им, Шорлзом, кафедре
всеобщей истории. Вдохновленная открывшейся перспективой,  Энджи  отложила
работу  над  диссертацией  и  подала  документы  на   кафедру   английской
литературы  Ривероук-колледжа,  где  был  объявлен  конкурс  на  замещение
вакантной должности ассистента. Джим и Энджи  познакомились  на  последнем
курсе Мичиганского университета, однако Джим успел защититься еще три года
назад. К их общей радости, Энджи дали место ассистента, несмотря на то что
она еще не удостоилась докторской степени.
     Итак, они устроились в одно академическое учреждение; казалось бы, их
будущее   практически   обеспечено,   однако,   когда   они   прибыли    в
Ривероук-колледж, от  их  радужных  планов  не  осталось  и  следа.  Шорлз
огорошил Джима, сообщив ему, что  из-за  неожиданно  возникших  финансовых
трудностей Джим не получит место преподавателя по крайней мере  до  начала
весеннего семестра. Тем не менее ставка  оставалась  вакантной  и  по  сей
день...
     Джиму понадобилась пара недель, чтобы уяснить себе  истинную  природу
"финансовых трудностей" Шорлза. Кафедра  истории  Ривероук-колледжа  (как,
впрочем, и любое  другое  академическое  учебное  заведение)  представляла
собой мишень, которую до состояния дуршлага изрешетили внутренние  интриги
разного калибра. Две равные по силам фракции сталкивались лбами  буквально
по любому вопросу, а сам Шорлз, не примкнувший ни  к  одной  из  них,  уже
четыре года только и занимался тем, что ловко уворачивался от перекрестных
выстрелов, но команды прекратить огонь не давал.
     Так что, случись Джиму получить место преподавателя,  равновесие  сил
могло нарушиться, то есть лодка перевернулась бы, а в этом  случае  первым
утонет Шорлз.
     Козлом  отпущения  в  каждой  схватке  выступал  заместитель   Шорлза
профессор Теодор Н.Джеллами. Одна из фракций поддерживала  его,  поскольку
Джеллами всегда в открытую  выкладывал  собеседнику  все,  что  он  о  нем
думает. Соперничающая же фракция всячески  протестовала  против  человека,
который постоянно ходит в замшевой куртке и считает мотоцикл  единственным
достойным средством передвижения. Поговаривали,  что  Джеллами  собирается
перед началом весеннего семестра покинуть Ривероук-колледж.
     Впрочем, это были только слухи. Тем не менее Шорлз  слишком  опасался
за собственную безопасность, чтобы включить в игру  нового  человека,  тем
более молодого и ретивого, а стало быть, непредсказуемого.
     - Извини, Энджи, - с искренним раскаянием произнес Джим. - Я вынужден
битый час сидеть на его  занятиях,  бездельничая  и  делая  вид,  что  мне
интересно слушать его байки. Потом, я ни на секунду не могу забыть, как он
обошелся с нами. Так что, когда звенит звонок, мне страшно подойти к нему,
чтобы заговорить. Если он откажет, я попросту выбью ему зубы.
     Недолгая, холодная и тяжелая, как  ледяная  глыба,  пауза  повисла  в
салоне мчавшейся машины.  Джим  уставился  в  какую-то  далекую  точку  за
лобовым стеклом и с облегчением почувствовал, что  пальцы,  вцепившиеся  в
руль, немного ослабили хватку.
     -  Все  нормально,  Джим,  -  подбодрило  его  Энджи.  -  Если   тебе
действительно хочется выбить зубы Шорлзу, то  ты  справедливо  одергиваешь
себя. Как-нибудь тебе еще представится случай поговорить с ним с глазу  на
глаз в Спокойной обстановке.
     Они опять замолчали.
     - Кажется, здесь, - Джим кивнул вправо и чуть в сторону от дороги.



                                    2

     Одного мельком брошенного взгляда на трейлер-корт Бельвью оказывалось
достаточно, чтобы отбить  у  проезжающих  мимо  любопытных  автомобилистов
желание  взглянуть  на  загон  для  трейлеров  во   второй   раз.   Ничего
удивительного: последние лет двадцать ни один из прежних  хозяев  даже  на
попытался изменить к лучшему внешний вид трейлер-корта.
     Нынешний в свои пятьдесят был внешне столь же "упитанным",  как  Джим
Эккерт. Отличие состояло  в  том,  что  с  годами  некогда  упругая  плоть
свалялась, а кожа съежилась в складки и  морщины  и,  стянувшись  к  лицу,
лишила его физиономию даже намека на выразительность.  Тройной  подбородок
снизу  подпирался  воротником  -  рубашка  берлинской  лазури  раздувалась
пузырем вокруг колышущегося, как студень, торса. Черный ремень, как  немой
садист, жестоко стягивал на талии выгоревшие  темно-бордовые  штаны;  пояс
так глубоко впивался в живот, что брюки скорее напоминали модную  юбку  со
сборками. Дышал менеджер как тот пес: мало того,  что  утомлен  длительной
бессмысленной погоней за муляжной уткой, так еще  и  пахло  от  него  так,
будто перед самым разговором он закусил рокфором с чесночной приправой.  В
прогретом солнцем  небольшом  объеме  автоклетушки,  которую  он  шепеляво
нахваливал Джиму и Энджи, это его сомнительное достоинство было невероятно
трудно игнорировать.
     - Хоромы! Настоящие  хоромы!  -  приговаривал  морщинистый  менеджер,
театрально взмахивая руками  и  очерчивая  тесное  пространство.  -  Я  на
некоторое время оставлю вас наедине: смотрите, советуйтесь, решайте. Когда
созреете, милости прошу ко мне в офис.
     И  он  вышел,  закрыв   дверь   за   собой   и   за   своим   тяжелым
рокфоро-чесночным амбре.
     Джим  посмотрел  на  Энджи,  которая  нервозно  водила  пальчиком  по
растрескавшейся  лакировке  одной  из  дверец   навесного   шкафчика   над
раковиной.
     - Изрядно паршиво? - то ли спросил, то ли  подытожил  Джим,  раздавив
каблуком не то крупного муравья, не то мелкого таракана.
     Все выглядело на порядок хуже, чем "изрядно паршиво". Трейлер доживал
последние и отнюдь не лучшие дни.
     Джим опустил глаза: пол  под  его  башмаками  вздыбливался  и  горным
кряжем тянулся через весь трейлер до  противоположной  стены,  где  стояла
Энджи. Она изучала раковину, которую никогда не  мыли,  зато  периодически
посыпали серым шершавым песком.
     Джим, сделав пару  шагов  к  стене,  безуспешно  попытался  выглянуть
наружу - запыленные окна и рамы, несуразно сжимаемые  тончайшими  стенами,
света не пропускали. Да, они были  слишком  тонки,  чтобы,  кроме  чувства
вселенской обособленности, давать еще и тепло.
     - Когда придет  зима,  вагончик  в  лучшем  случае  будет  напоминать
палатку альпинистов, занесенную снегом, - констатировал Джим.
     Он поежился при мысли о морозно-ледяном безумии январской  Миннесоты,
о  скользких  зимних  дорогах,  о  болячках  Оглоеда:  облысении   резины,
хроническом бронхите мотора, оспе кузова, экземе сидений...
     Затем он представил палящую жару июльской  Миннесоты,  и  его  прошиб
пот.  Джим  с  четкостью  галлюцинации  увидел  потоки  горячего  воздуха,
колышущегося внутри наглухо запаянного металлического склепа, и их  самих,
едва живых, но по-прежнему вносящих бесчисленные  поправки  в  контрольные
работы бездарных студентов.
     Энджи   промолчала.   Она   настойчиво   открывала-закрывала    дверь
ванно-душевого закутка-заморыша  в  дальнем  углу  трейлер-камеры.  Точнее
сказать,  Энджи  открывала  дверь,  а  затем,  навалившись   всем   телом,
старательно пыталась ее закрыть. Но скрюченная жизнью деревянная  доска  -
инородное тело в вагончике - не стремилась вставать на место. Плечи  Энджи
под голубым жакетом сжались и стали  по-детски  угловаты.  Самое  разумное
решение,  подумал  Джим,  -  вернуться  в  Добровольное  бюро   расселения
студентов и в сотый раз изучить списки  вариантов  квартир  неподалеку  от
колледжа. Но Энджи не привыкла сдаваться без боя: уж Джим-то ее  знал.  Не
стоит даже надеяться переубедить ее. К  тому  же  сегодня  последний  день
свободного поиска, завтра они будут  связаны  по  рукам  и  ногам  жестким
расписанием занятий.
     Мрачная железная твердость автодома окатила душу Джима суровым ветром
безысходности. На мгновение у Джима засосало под  ложечкой  от  отчаянного
голода по тому образу  жизни,  который  был  принят  в  школярских  кругах
средневековой  Европы.  В  ту  пору  все  проблемы  сводились  к  принципу
плоти-и-крови,  тогда  как  ныне  среди  преподавателей  получила  гораздо
большее распространение новая игра - предлог-и-повод. А ведь в те  далекие
времена затянувшийся спор с Шорлзом запросто решался с  помощью  изысканно
точного взмаха шпаги. Вряд ли он стал бы тогда ссылаться на  экономическое
положение в стране и уж точно даже не заикнулся бы о политическом  балансе
сил на кафедре всеобщей истории...
     - Ладно, Энджи, - вздохнул Джим и сдался. - Мы зря  приехали.  Найдем
что-нибудь получше.
     Та резко обернулась, карие глаза под  копной  темных  волос  блестели
более чем решительно.
     - Ты же сам сказал, что эта неделя - последняя и решение приму я!
     - Я знаю...
     - Два месяца мы бегали по адресам,  которые  ты  подбирал  неизвестно
где. Завтра на всех кафедрах будут  собрания,  и  нам  выдадут  расписания
занятий на  следующий  семестр.  Так  что  свободного  времени  у  нас  не
останется. Сегодня последний день, чтобы найти квартиру.
     - Но после занятий, вечерами...
     - Я сказала - нет. Сегодня последний день. Возвращаться в общежитие я
не собираюсь. Я хочу иметь собственную квартиру. Пусть никудышную, главное
- собственную!
     - Энджи! - взмолился Джим. - До колледжа двадцать  три  мили!  Оглоед
может окочуриться в любой момент. Хоть завтра, прямо посреди дороги.
     - Сходишь на свалку и пригонишь Оглоеда-два. Сейчас мы соглашаемся на
этот трейлер, а со  временем  найдем  себе  что-нибудь  получше.  Ты  что,
сомневаешься, что мы все равно своего добьемся?
     Джим кисло вздохнул, но промолчал.  Они  мирно  вернулись  в  офис  и
предстали перед менеджером.
     - Берем, - сообщила ему Энджи.
     - Не сомневаюсь, домик пришелся вам по вкусу, - улыбнулся менеджер.
     Он достал из письменного стола папку: пересчитав бланки, разложил  их
перед собой.
     - Кстати, как вы узнали, что трейлер освободился? Я ведь еще не давал
объявления в газету.
     - Прежний  квартирант,  точнее,  подружка  брата  моего  приятеля,  -
витиевато отвечал Джим,  -  с  которым  мы  играем  в  одной  волейбольной
команде... Словом, ей пришлось срочно переехать в Миссури, и она  сообщила
нам, что освобождает домик.
     - Вот, значит, как... - кивнул менеджер. - Считайте, что вам повезло.
- Он подтолкнул бумаги к сидящим напротив него Энджи и Джиму. - Если я  не
ошибаюсь, вы преподаете в колледже?
     - Не ошибаетесь, - ответила Энджи.
     -  Хорошо.  Тогда  вам  нужно  заполнить  всего  несколько  граф.   И
расписаться... Да, вот зд