шевелиться,  а  даже  слово  вымолвить.
Арагх за первые тридцать  секунд  обеда  проглотил,  по  прикидкам  Джима,
что-то около двадцати фунтов костей и с тех пор просто  лежал  на  скамье,
лениво поглядывая  на  своих  друзей  да  изредка  вставляя  в  их  беседу
язвительные замечания.
     Наконец мужчины расстегнули пояса, а женщины слегка ослабили корсеты;
гости откинулись на новомодные спинки, которые  Джим  велел  приделать  ко
всем скамьям в замке, а Брайен завел речь о походе во Францию.
     - ...Лорд Джеймс и я решили объединить силы, чтобы вместе отправиться
в поход и сражаться во Франции, -  рассказывал  он  своим  визави.  -  Нам
осталось лишь дождаться тех добрых  людей,  которые  некогда  обещали  мне
сопутствовать в подобных странствиях. На это уйдет  несколько  недель,  но
как раз за это время мы успеем обучить началам военного искусства  солдат,
которых мы подберем во владениях Джеймса.  Таким  образом  Джеймс  соберет
прекрасное войско, ну а ко мне, кроме моих стражников, возможно,  пожелает
присоединиться кто-то из слуг. Но, конечно, несколько хороших лучников нам
бы отнюдь не помешали.
     Он взглянул через стол на Дэффида.
     - Дэффид, было бы просто здорово, если бы ты присоединился к  нам.  -
Он перевел взгляд на Жиля. -  И  ты,  вместе  со  своими  людьми,  мог  бы
отправиться с нами.
     Лицо Жиля потемнело от гнева.
     - Нет, - твердо сказал он. -  Что  я,  что  мои  ребята  -  мы  будем
круглыми дураками, если оставим свою спокойную  жизнь  только  ради  того,
чтобы вместе с половиной Англии разворошить всю Францию в поисках какой-то
жалкой добычи.
     - А что касается меня, - спокойно произнес Дэффид,  -  то  у  меня  и
моего народа не сыщется хоть одна причина,  по  которой  я  могу  полюбить
короля и принцев Англии и отправиться на помощь одному из них. Что  же  до
войны ради нее самой, то вы знаете, что я думаю  по  этому  поводу.  Таким
образом, все против моего участия в походе,  а  кроме  того,  я  не  желаю
покидать свою жену, тем более когда лично нам это совсем не нужно.
     Он нежно и немного печально взглянул на Даниель.
     - Думаю, - добавил он, - даже если она отпустит.
     - Ты прав! - воскликнула Даниель. - На такое дело я тебя отпустить не
могу!
     - Наверное, это и правда неразумно, - пробормотала  Энджи,  но  в  ее
голосе прозвучала такая нотка, что Джим взглянул на свою жену с интересом.
Энджи  пристально  смотрела  в  свою  тарелку  и  поигрывала   несколькими
кусочками, оставшимися от обильного десерта, который ни Джим, ни Энджи  не
могли доесть.
     Арагх позевывал, обнажая свои острющие желтые волчьи зубы.
     - Уж лучше бы ты пригласил меня, - сообщил он Брайену.
     - И не подумаю, сэр Волк! - вспылил Брайен. - Нам нужны лучники, а не
волки.
     - Если бы этот мир принадлежал волкам, войн  бы  вообще  не  было,  -
парировал Арагх.
     - Конечно, ты бы перегрыз всем  глотки  прежде,  чем  они  успели  бы
подумать о чем-нибудь подобном, - ответил Брайен.
     - Нет, просто нам было бы не из-за чего  воевать,  -  возразил  Арагх
почти лениво. - Если ваш принц не может выиграть битву, так на что  же  он
годен? Пусть остается во Франции.
     - Мы не можем так поступить, - голос Брайена звучал почти угрожающе.
     Он с трудом взял себя в руки и унял дрожь в голосе.
     - Да ладно,  -  заговорил  он  спустя  мгновение.  Голос  его  звучал
спокойно. - Я не порицаю никого из тех, кто не идет на войну, поскольку не
считает это  своим  долгом.  Для  нас  с  Джимом  этот  долг,  само  собой
разумеется, священен.
     -  А  также  священно  это  удовольствие,  -  вставил  Арагх.  В  его
золотистых глазах блеснула искорка злой веселости. Брайен игнорировал его.
     - А что до лучников, - невозмутимо продолжал рыцарь, - то  мы  сумеем
пополнить наши отряды, как только все войска соберутся на  земле  Франции.
Эти сборы привлекут много достойных людей. Лучшие рыцари не упустят  такую
возможность; придут  и  вольные  люди,  и  умелые  арбалетчики,  и  конные
латники, и лучники, которым их лорды дали волю, чтобы они  сражались  там,
где пожелают сами. Лучшие воины прибудут во Францию только потому, что они
действительно лучшие и не могут упустить возможности занять  среди  прочих
подобающее им место.
     - Я знаю, всегда были люди, которые жили за счет войны и  грабежа,  -
заговорил Дэффид, - но я не знаю ни одного человека  -  рыцари  тут  не  в
счет, -  кто  бы  захотел  заниматься  этой  кровавой  работой  только  из
удовольствия.
     - Это не удовольствие, это  -  рыцарское  и  мужское  достоинство,  -
пояснил Брайен. - Неужели лучший арбалетчик Генуи  будет  спокойно  сидеть
дома, когда тот, кто куда менее искушен, чем он, будет  совершать  великие
подвиги и заслужит таким образом славу лучшего? Как  я  уже  говорил,  там
соберутся многие. Не сомневаюсь, не все будут  хороши.  Но  тем  не  менее
лучшие будут именно во Франции.
     - Ты думаешь? - спросил Дэффид, играя ножом для мяса, лежавшим  возле
его тарелки.
     - Я видел это собственными глазами, - ответил Брайен. - Правда, таких
войн, как эта, на моей памяти еще не случалось. Но, как ты и  сам  мог  бы
увидеть, лучшие из лучших лучники со всех концов страны придут во Францию.
     - Мне доводилось участвовать  в  кое-каких  состязаниях  стрелков  из
лука, - сообщил Дэффид, так и не выпуская нож.  -  Ты  говоришь,  что  там
будут стрелки и из луков, и из арбалетов,  да  еще  и  самые  достойные  и
искусные?
     - Да что ты уши развесил? - сердито сказала Даниель Дэффиду. - Он  же
просто подначивает тебя! Ты вбил себе в голову, что лучше тебя лучника  на
свете нет, и мгновенно заводишься, как только заходит речь о том, что есть
кто-то искуснее тебя.
     Дэффид отшвырнул нож, поднял голову и улыбнулся Даниель.
     - Поистине, моя золотая птичка, ты знаешь меня слишком хорошо. Меня и
в самом деле легко соблазнить такими вещами.
     Он протянул  здоровую  руку  и  принялся  перебирать  мягкие  светлые
завитки на ее затылке.
     - Не беспокойся, я сама за  тебя  устою  перед  любым  искушением,  -
сказала она. - И заруби себе на носу: так будет всегда.
     -  Простите  меня,  госпожа,  -  смиренно  произнес   Брайен.   -   Я
действительно пытался  ввести  вашего  мужа  в  искушение.  Но  признаюсь,
попытка оказалась неудачной, и я молю вас о прощении.
     - Право, не стоит, сэр Брайен, - быстро сказал Дэффид. - Не  так  ли,
Даниель?
     -  Конечно,  так,  -  ответила  Даниель,  но  интонация  не   слишком
соответствовала словам.
     Больше за столом не было сказано ни слова о войне. Люди отяжелели  от
обильного угощения, да и солнце клонилось к закату,  -  словом,  празднику
пришел конец. Джим и Энджи уже привыкли к  тому,  что  в  этом  мире  было
принято укладываться спать, как  только  заходит  солнце,  а  на  рассвете
вскакивать, как по тревоге. Вяло обмениваясь репликами,  лорд  и  леди  де
Маленконтри-и-Ривероук поднялись в спальню, и тут  Энджи  сообщила  такое,
что с Джима сон как рукой сняло.
     - Ты знаешь, она беременна, - сказала Энджи.
     Джим как раз стягивал через голову нижнюю рубаху. Он так и замер.
     - Что? - переспросил он.
     -  Я  же  сказала:  Даниель  беременна,  -  повторила  Энджи,   четко
выговаривая каждое слово.
     Джим вернулся к своему туалету.
     - Тогда не думаю, что Брайен имеет хоть один шанс заполучить  его,  -
сказал Джим. - Ну конечно, он не собирается покинуть  жену,  которая  ждет
ребенка.
     Энджи выдала и вторую, столь же неожиданную новость:
     - Он не знает.
     Джим ошарашенно уставился на жену.
     Затем он переспросил:
     - Дэффид не знает, что его жена беременна?
     - Да, именно это я и сказала, - ответила Энджи.
     - А почему она ничего не сказала ему? - задумался Джим. -  Разве  так
дела делаются?
     - И так тоже, - ответила Энджи.
     Джим уже разделся и залез под горку шкур, осторожно наблюдая за своей
женой. Он хорошо знал ее. Сейчас она то ли была крайне недовольна  чем-то,
то ли переживала о ком-то или о  чем-то.  Чутье  подсказывало  Джиму,  что
Энджи разгневана.
     На этот случай у Джима была припасена одна хитрость: говорить с женой
следовало так, чтобы она по крайней мере  не  могла  понять,  на  чьей  он
стороне. Ну и, конечно, ему следовало как можно  быстрее  установить,  что
именно в этой запутанной ситуации вызвало ее гнев. Тут  как  нельзя  лучше
было бы спокойно, но осторожно расспросить ее, однако даже самая  невинная
беседа сейчас была подобна прогулке по  минному  полю.  Любой  вопрос  мог
выйти Джиму боком.
     - Так почему же он не знает? - спросил Джим.
     - Потому что она не сказала ему! - огрызнулась Энджи.
     Она, похоже, ничуть не спешит лечь спать; ей вдруг  пришла  в  голову
мысль расчесать волосы. Прежний барон  де  Маленконтри  владел  множеством
предметов роскоши; одним из них было зеркало.  Супруги  перетащили  его  в
спальню и поставили перед ним кресло, в которое и  уселась  сейчас  Энджи.
Она не отрывала глаз от  своего  отражения,  резкими  и  злыми  движениями
расчесывая свои волосы.
     - Да нет, - улыбнулся Джим. - Почему она ничего не сказала ему?
     - По-моему, это и так ясно, - ответила Энджи зеркалу.
     - Ну, ты же знаешь, что я не  наблюдательный,  -  с  усмешкой  сказал
Джим. - Я не заметил в ней никаких изменений, и, конечно же,  мне  никогда
не пришло бы в голову, что она беременна. Она что, сама рассказала тебе?
     - Откуда бы еще я узнала это? -  ответила  Энджи.  -  У  Даниель  нет
близких подруг, а к тому же я - старая и мудрая замужняя дама.
     - Старая? - переспросил искренне удивленный Джим, Он мог подумать все
что угодно, но стариком он себя не считал никогда, а  Энджи  на  три  года
моложе его. - Ты? Старая?
     - В этом мире, да еще по сравнению  с  Даниель,  -  да,  я  стара!  -
ответила Энджи. - Замужняя женщина средних лет!
     - Ясно, - протянул Джим, хотя  решительно  ничего  не  понял.  Однако
похоже, что ничто не мешало ему задать вопрос прямо.
     - Так почему Даниель не рассказала Дэффиду? - спросил он.
     - Потому что считает, что он разлюбит ее! - выпалила Энджи.
     - Почему?
     - Потому что она растолстеет из-за ребенка и  станет  безобразной,  а
Дэффид утратит любовь к ней. Вот и все!
     - Дэффид? - спросил Джим, совершенно сбитый с  толку.  -  Знаешь,  мы
знакомы не так давно, но я могу сказать, что он не может так поступить.  С
чего это Даниель взяла, что он разлюбит ее только потому,  что  она  носит
его ребенка?
     - О Господи! - взмолилась Энджи к зеркалу. - Да потому,  что  Даниель
думает, только ее  внешность  заставила  Дэффида  полюбить  ее.  Если  она
утратит свою привлекательность, то потеряет мужа.
     - Но это же нелепо! - воскликнул Джим.
     - Почему же? - возразила Энджи. -  Ты  же  сам  видел,  как  все  это
случилось. Как только мы вошли  на  постоялый  двор,  Дэффид  взглянул  на
Даниель и сказал: "Я женюсь на тебе".
     - Ну, не так же быстро, - запротестовал Джим.
     - Ну да, сперва трактирщик принес факел, так что он  смог  разглядеть
ее хорошо.
     - Да не так это все было, - настаивал Джим. - Если я правильно помню,
то весь первый день Дэффид никак не выказывал свою любовь к Даниель.
     - Какая разница? - сказала Энджи. - Даниель знает, что она прекрасна.
Она нравится мужчинам, разве не так?
     Энджи повернулась в кресле и внимательно посмотрела на своего мужа.
     Опасный вопрос.
     - Ну да, пусть так, - вяло ответил Джим.
     - Ну и... - Энджи опять повернулась к зеркалу. - Раз она  знает,  что
благодаря ее внешности все влюбляются в нее с первого взгляда, то  что  же
еще она может подумать о Дэффиде?
     - Но как же она до сих пор не задумывалась о нем? - спросил  Джим.  -
Ведь они женаты почти год. За такой срок она могла бы получше узнать его.
     - Она и узнала, - ответила Энджи, - но как же ей справиться со своими
чувствами?
     Еще один опасный вопрос. Дело в том, что  Джим  всегда  твердил,  что
люди часто и сами могут справиться с  собой,  особенно  когда  их  чувства
обманывают их. Но может, тут он  неправ.  Однако  Энджи,  похоже,  вот-вот
взорвется, так что спорить с ней сейчас не слишком разумно.
     - Ты видел ее лицо, когда он назвал ее золотой птичкой, -  продолжала
Энджи. - Ты что, не заметил, как это подействовало на нее? У  нее  же  все
было написано на лице!
     Джим на самом деле не  разглядел,  что  там  было  написано  на  лице
Даниель, потому что он в этот миг просто  не  смотрел  на  нее.  Все  свое
внимание он сосредоточил на Дэффиде.
     - По правде сказать, я ничего не заметил, - признался он. - Но я  так
и не понял, чего же она хотела от тебя?
     - Совета,  -  ответила  Энджи.  -  Она  поняла,  что  Дэффид  захочет
отправиться на войну, чтобы посмотреть, найдется ли  там  кто-нибудь,  кто
управляется с луком искуснее, чем он сам. Ну и, с одной  стороны,  она  не
хочет, чтобы он уезжал, а с другой - боится, что когда  Дэффид  увидит  ее
растолстевшей, то разлюбит. Вот она  и  надеялась,  что  получит  от  меня
совет.
     - И что же ты посоветовала? - спросил Джим.
     - А ты бы что-нибудь посоветовал? - поинтересовалась в ответ Энджи.
     - Нет, - ответил Джим.
     Он хотел было добавить, что  давать  такие  советы  -  не  его  дело,
поскольку он, как-никак, не женщина, но, подумав, промолчал.
     - На этот вопрос может ответить только она сама! -  заключила  Энджи.
Она отложила гребень и  погасила  свечу,  при  свете  которой  расчесывала
волосы. Сквозь тяжелые шторы едва пробивались лучи заходящего солнца. Джим
скорее почувствовал, чем увидел, что она залезла в постель  рядом  с  ним.
Энджи, однако, улеглась так, чтобы не касаться мужа.
     Она больше ничего не  сказала  на  эту  тему.  Да  и  Джим  предпочел
промолчать, хотя ему было любопытно, думает ли Энджи, что  Дэффид  полюбил
Даниель только за ее внешность. Сам-то Джим ни на  секунду  не  поверил  в
это.



                                    9

     Три недели пролетели незаметно. Дэффид, Даниель и  Жиль  Волдский  со
своими людьми покинули владения Джима. Брайен поселился в замке и привел с
собой несколько воинов. С его помощью Джим выбрал из числа своих подданных
шестьдесят человек, и теперь сотники  Брайена  усиленно  обучали  их.  Для
дружины, впрочем, Джиму требовалось лишь пятьдесят воинов.
     Однако из шестидесяти лишь двадцать два  рекрута  в  настоящее  время
могли по  праву  называться  конными  латниками.  Для  этого  им  пришлось
продемонстрировать свое умение держаться в седле  и  владеть  оружием,  но
все-таки оставалось лишь  надеяться  на  будущее,  поскольку  в  настоящий
момент успехи рекрутов были не слишком велики. Остальным  тридцати  восьми
предстояло  стать  кому  конюхами,  а  кому  -  слугами  Джима,   Брайена,
оруженосца Брайена - приятного шестнадцатилетнего  белокурого  паренька  с
открытым лицом, Джона Честера, - а также тех, кто уже стал, или еще только
станет, латниками.
     Джиму  надо  было  набрать  пятьдесят  "копейщиков";  технически  это
означало, что нужно пятьдесят воинов, причем у каждого из них должен  быть
конь, и к тому же они должны  владеть  искусством  обращения  с  кинжалом,
мечом и щитом, а для латников сюда добавлялась пика или копье.
     Брайен, в свою очередь, добавил к дружине двадцать шесть человек.  Он
собрал их своими собственными силами - пять латников из  своего  замка  да
еще пять человек из числа  прислуги,  а  остальные  -  те  опытные  воины,
которые пришли из разных мест, чтобы сражаться под его началом.
     Собственно говоря, Джим, как и Брайен, должен был  иметь  оруженосца.
Но надежды на то, что ему в ближайшие  дни  удастся  взять  в  обучение  и
услужение какого-нибудь отпрыска благородной фамилии из  соседнего  замка,
не было. Брайен посоветовал ему взять одного из стражников, с  которым  бы
он хорошо ладил, и  сделать  его  своим  оруженосцем,  поскольку  вряд  ли
кто-нибудь мог придавать значение этой подмене.
     В Англии, как Джим помнил из своих  средневековых  штудий  в  прежнем
мире, в отличие от Франции и других континентальных стран, простолюдин мог
возвыситься до рыцарского звания, а предварительным шагом к этому  и  было
положение оруженосца. Таким образом, в том, чтобы латник стал оруженосцем,
не было ничего невероятного, правда, чтобы подняться  до  рыцаря,  ему  бы
пришлось изрядно попотеть или совершить какой-нибудь неслыханный подвиг.
     Брайен к тому же заметил: если прочие рыцари узнают,  что  оруженосец
Джима - бывший его стражник, ничего не изменится, разве  что  Джима  будут
уважать чуть-чуть меньше, чем могли бы, если бы на месте латника  оказался
сын родителей голубой крови.
     Две   недели   прошли   без   особых   приключений.   Однако   третья
ознаменовалась двумя визитами, каждый из  которых  был  весьма  важен  для
Джима.
     Первым прибыл водяной дракон Секох. Он принадлежал к  той  несчастной
ветви местных драконов, которая пострадала от Темных Сил,  поселившихся  в
Презренной Башне, той самой Башне у берега моря, в которую  дракон-ренегат
Брайагх унес Энджи в ту пору, когда они с Джимом делали лишь первые шаги в
этом мире.
     Из-за порчи, наведенной Темными Силами, водяные драконы измельчали  и
стали слабыми и робкими, причем Секох не был  исключением.  Однако  старый
дракон Смргол, прадядюшка  по  материнской  линии  Горбаша,  в  чьем  теле
оказался Джим, пристыдил Секоха, сказав ему, что дракон всегда должен быть
драконом, вне зависимости от того, водяной он или нет.  С  тех  пор  Секох
изменился.
     В битве у Презренной Башни Секох с помощью старика Смргола,  которого
к тому времени уже разбил паралич, бился с могучим Брайагхом. Тем временем
Джим, находившийся в теле дракона Горбаша, сражался и прикончил огра,  сэр
Брайен убил змея, а стрелы Дэффида поражали гарпий, вылетавших  из  Башни,
чтобы напасть на них. Арагх удерживал на должном расстоянии сандмирков,  а
Каролинус сдерживал натиск Темных Сил.
     Таким образом, Секох был  одним  из  Соратников  Джима  и  помог  ему
освободить Энджи из Презренной Башни.
     С тех пор Секох стал другим драконом. Он без колебаний  бросал  вызов
любому дракону, не обращая внимания на его размеры. И,  как  правило,  тот
отступал, хотя наверняка победил бы Секоха в сражении:  но,  даже  одержав
победу, он не смог бы по-настоящему увериться в том, что  водяной  дракон,
не знающий слов "капитуляция" и "отступление", не бросится снова в бой.
     Однажды  после  полудня  Секох  приземлился  во  дворе  замка  и  без
приглашения проследовал в Большой Зал, разыскивая Джима. Хотя  по  обычным
драконьим меркам он, как уже сказано, был мелковат, все  же  ему  пришлось
проворно прижать голову, когда он входил  в  огромную  дверь  зала.  Люди,
находившиеся там, естественно, разбежались.
     Разочарованный тем, что Джима там не было, да к тому  же  и  спросить
теперь некого, Секох позвал его,  немного  повысив  голос.  В  общем,  для
дракона его голос был, конечно, слабоват,  но  для  человеческих  ушей  он
казался  сиреной  большого  судна,  в  тумане  подающего  сигналы   другим
кораблям.
     - Сэр Джеймс! - орал Секох. - То бишь, лорд Джеймс, я хотел  сказать!
Где ты? Это Секох. Мне нужно поговорить с тобой!
     Уверившись в том, что более или  менее  сообщил  о  своем  посещении,
Секох подошел к высокому столу. Его нос учуял, что кувшин, стоявший  перед
ним, по крайней мере наполовину полон вином. Нащупав кувшин,  Секох  вылил
его содержимое в горло, причмокивая при этом  губами.  Вино  для  водяного
дракона было больше чем редкостной  роскошью.  Джим  так  и  не  появился.
Опечаленный  Секох  понюхал  пустой  кувшин  и  поставил  его   на   стол.
Свернувшись за столом так, что только подбородок покоился на  его  краю  и
он, таким образом, мог присматривать за выходом,  Секох  впал  в  приятную
полудрему, в которой дра