казал  он.  -  Знай  свое  место.  Обратись  к
управляющему, когда он будет здесь, и, если у  тебя  есть  какое-то  дело,
скажи ему об этом!
     - Ты назвал меня "приятелем"? - вспылил Брайен. - Убери свою  чертову
руку. И вообще, черт побери, кто имел бесчестье остановить меня?
     Руку убрали.
     - Я - виконт сэр  Мортимер  Вервезер,  п...  -  виконт  рискнул  было
вставить вновь слово "приятель", да в настоящий момент передумал, -  и  не
позволю какому-то  неотесанному  рыцарю  так  говорить  со  мной!  Я  могу
проследить свою родословную до Короля Артура.
     Сэр Брайен в сочных раблезианских выражениях подробно  расписал  сэру
Мортимеру все, что только можно сделать с его родословной.
     - Что касается меня, милорд, - заключил он, - то я из рода Невилл  из
Рэби и не собираюсь  кланяться  перед  тем,  кого  мужчиной  и  назвать-то
зазорно. Уж на это тебе придется ответить!
     Оба схватились за рукояти мечей.
     - Охотно... - начал сэр Мортимер, но тут между ними  встал  дородный,
прекрасно одетый мужчина; на его  шее  висела  массивная  золотая  цепь  с
чем-то вроде медальона.
     - Прекратите немедленно, джентльмены! - яростно выкрикнул он. -  Как?
Ссориться в этих стенах... - он вдруг осекся. - Сэр Брайен!
     Он пристально взглянул на Брайена.
     Хотя незнакомец был по-прежнему строг, его голос удивительным образом
смягчился.
     - Ты покинул нас час назад. Я не ожидал, что ты так скоро вернешься.
     - Так получилось, сэр Уильям, - тихо ответил  Брайен  и  спрятал  меч
обратно в ножны. - Я привел тех джентльменов, о которых мы говорили.
     - Превосходно, - улыбнулся сэр Уильям. - Сэр Джон желает  видеть  вас
немедленно. Пойдемте.
     Чуть помедлив, он обернулся к сэру Мортимеру.
     - Что касается тебя, милорд, -  сказал  он  сурово,  -  мы  не  можем
допустить, чтобы ты щеголял своими  манерами  в  этом  доме.  Думаю,  тебе
придется попотеть, чтобы увидеть сэра Джона.
     Он повернулся к Брайену.
     - Идите все за мной.
     Глаза всех рыцарей, толпившихся в гостиной, обратились к ним,  и  под
их пристальными взглядами друзья прошествовали вслед за сэром Уильямом.
     Джиму было как-то неуютно подниматься по лестнице, уткнувшись носом в
необъятную величественную спину гида. Вот только слово  "неуютно",  должно
быть, не слишком подходит для  описания  его  душевного  состояния  в  тот
момент.
     Он вполне сознавал, что его драконьему  телу  была  присуща  драконья
ярость, и даже сумел воспользоваться этим.  Аналогично,  у  замка  Брайена
стычка с грабителями настолько захватила Джима, что он даже не замечал  ни
ран, ни синяков, ни ссадин, ни кожи,  содранной  кое-где  слишком  тесными
доспехами, до тех пор, пока они сами не  дали  о  себе  знать,  -  все  он
прекрасно понимал. И все же воспитание, полученное им в XX веке, да еще  и
в другом мире, плохо подходило для жизни  в  этом  обществе:  ведь  здесь,
кажется,  следовало  взрываться  уже  от  второго  замечания,   сделанного
ближним.
     Но Джим-то рос в совершенно другой обстановке.
     Во время стычки с  сэром  Мортимером  внизу  Джим  подумал  в  первую
очередь о том, как замять ссору, однако понял, что,  стоит  ему  хоть  раз
ответить виконту, и обмен любезностями не закончится никогда.
     Впрочем,  решил  Джим,  отвечать   следует   всегда   и   при   любых
обстоятельствах, причем чем быстрее, тем лучше,  -  пусть  даже  это  идет
вразрез с его воспитанием. В  этом  обществе  была  отведена  роль  и  ему
самому, а умение не спускать обидчику входит, так сказать, в сценарий.
     На втором этаже сэр Уильям предложил своим спутникам войти в комнату;
она была чуть больше размером, чем  спальня  на  постоялом  дворе  мастера
Села,  но  убранством  они  практически  не  различались.  В  углу  стояла
кровать-недомерок  -  сестра-близнец  ложа,  уготованного  сэру   Брайену;
подушки и белье валялись на ней в полном  беспорядке.  У  некоего  подобия
церковного аналоя стоял  тощий  мужчина  средних  лет,  чудом  сохранивший
пару-другую прядей черных волос на своем гладком черепе, и  гусиным  пером
старательно выводил буквы на том, в чем Джим  с  первого  взгляда  признал
пергамент. На низком квадратном столике неподалеку  от  писца  были  горой
навалены какие-то бумаги, да еще стояли вездесущий кувшин с вином и кубок;
в кресле с абсолютно прямой спинкой развалился еще один обитатель комнаты,
облаченный в темно-голубой камзол. Когда вошли сэр Уильям, сэр Брайен, сэр
Жиль и сэр Джеймс, он как раз ставил на столик кубок, предварительно отпив
добрый глоток вина из него.
     Кроме того, у стола стоял табурет, высотой аккурат чуть пониже стола,
да еще табурета четыре вдоль стены.
     - Сэр Джон, - сказал сэр Уильям, когда три посетителя  выстроились  в
шеренгу перед человеком  в  голубом  камзоле,  -  сэр  Брайен  Невилл-Смит
вернулся по вашему приказанию с теми, о ком мы говорили.
     Мужчина за столом  (верно,  сэр  Джон  Чендос  собственной  персоной,
подумал Джим) выпрямился в кресле и наклонился  вперед,  положив  руки  на
стол.
     - Хорошо, Уильям, - сказал он. - Оставь меня.
     Он оглянулся на писца.
     - Сендрик, - окликнул он.
     Тот отложил гусиное перо и вышел из комнаты вслед за сэром Уильямом.
     Сэр Джонс проследил, как закрылась дверь, и перевел  глаза  на  своих
гостей.
     По мнению Джима, "Цвет рыцарства" выглядел лет на тридцать пять, а то
и на все сорок, однако до сих пор сохранил юношескую гибкость тела. В  его
изяществе не было даже  намека  на  щегольство  или  претенциозность,  кои
продемонстрировал внизу сэр Мортимер Вервезер. Скорее, оно  сближало  сэра
Джона с отдыхающим, но устрашающим даже в этом состоянии тигром.
     Джим зачарованно смотрел на него. Будучи студентом выпускного  курса,
он не смог найти ни одной картины или описания,  изображавших  сэра  Джона
Чендоса, а теперь он, Джим Эккерт, стоит прямо перед  ним.  Подобно  тому,
как, стоя у камина, человек  ощущает  исходящее  от  него  тепло,  так  и,
находясь в присутствии этого рыцаря, Джим сразу ощутил, что он  не  только
умен и талантлив, но и привык повелевать.
     Джон Чендос не счел нужным предложить своим визитерам табуреты;  вино
на столе, видимо, тоже предназначалось не им.
     - Джентльмены, - тихо произнес  он.  -  Одними  сражениями  войну  не
выиграешь. Особенно эту,  поскольку  здесь  главная  задача  -  освободить
нашего дражайшего принца, храни его Боже,  освободить  так,  чтобы  с  его
головы ни один волос не упал. Это одна из причин, по которым я нуждаюсь  в
ваших услугах. Впрочем, сэр Брайен, на твою долю может выпасть куда больше
ратных подвигов, нежели этим двум рыцарям.
     Сэр Джон внимательно посмотрел на рыцарей; его взгляд  останавливался
то на Брайене, то на Джиме,  то  на  Жиле,  будто  он  пытался  оценить  и
взвесить каждого из них на глаз. Поредевшие каштановые  волосы  на  голове
Джона  Чендоса  вполне  гармонировали  с   карими   глазами,   в   которых
посверкивали золотистые искорки.
     - Чтобы вернуть  нашего  принца  на  родину  целым  и  невредимым,  -
продолжал он, - мы, несомненно, должны сразиться с войсками короля  Иоанна
Французского. Победим мы или проиграем эту битву -  на  то  воля  Господа.
Однако дело спасения принца куда в большей степени будет зависеть  от  вас
троих, джентльмены, и кое от кого еще.
     Он замолчал, как будто давал им время переварить его слова.
     - Боюсь, никто из вас, - заговорил он, - не имеет опыта в такого рода
делах. Но вы должны помнить, что сила  и  благополучие  этого  королевства
держится не только на умении владеть копьем  или  мечом  и,  едва  завидев
противника, нестись на него во весь опор. Нет, есть вещи  и  поважнее,  но
они делаются тихо и, как правило, хранятся в секрете.  Это  означает,  что
те, кому  поручено  их  исполнить,  умеют  молчать  о  них  как  во  время
выполнения, так и потом. Я хотел бы, чтобы молчали  об  этом  деле  и  вы,
особенно советую запомнить то, что ни одна живая душа не должна знать, что
между вашими действиями, мной и английской короной  существует  связь.  Вы
поняли, джентльмены?
     Они ответили утвердительно. Джима немного удивило то, что  его  голос
был столь же почтителен, сколь и голоса друзей. Властности он не ожидал ни
от кого в этом обществе, будь то рыцарь или высокий вельможа.
     - Ну и хорошо, - сказал сэр Джон. Он уставился  на  какой-то  лист  в
бесформенной кипе бумаг, прижатых к столу кувшином с вином. -  То,  что  я
вам сейчас скажу, должно навсегда остаться между нами. У  нас  во  Франции
есть несколько человек, которые могут помочь вам сведениями,  необходимыми
для исполнения данного вам поручения. Вы должны понять, что их жизнь будет
зависеть от вашего умения держать рот на замке.
     Он на мгновение нахмурился и взглянул  на  рыцарей,  но  затем  вновь
опустил глаза в листок.
     - Эти люди - наши друзья, но во Франции все полагают, что они верой и
правдой служат французской короне, -  продолжал  он.  -  Конечно,  кое-кто
скажет, что такое поведение недостойно  джентльмена;  то  же  самое  могут
сказать и о том задании, на которое я посылаю вас.
     Он опять внимательно посмотрел на них, но уже не хмурился.
     - Но это ошибочный взгляд на вещи, - сказал он. -  Скорее  так:  дела
такого рода может исполнить лишь  настоящий  джентльмен.  Они  требуют  не
легкой борьбы в чистом поле, а тяжелой, да к тому же и во мраке.  Вы,  сэр
Жиль и сэр Джеймс, должны вернуть в Англию принца;  возможно,  что  король
Франции держит его в темнице. Твоя же задача, сэр Брайен... -  он  перевел
взгляд на Брайена, - помочь этим джентльменам, если в том будет  нужда,  и
обойтись при этом только теми силами, которые ты сможешь найти. Ты  будешь
следовать за ними по отметкам и по знакам, оставленными ими для  тебя.  Им
придется держаться впереди тебя на дистанции примерно в день  пути,  но  в
Амбуазе, в самом сердце Франции, вы должны встретиться и  составить  такой
план спасения принца, который сочтете  нужным,  исходя  из  обстоятельств.
Понятно?
     Ты, сэр Жиль, и ты, сэр Джеймс, - продолжал Чендос, - вы оба  выбраны
для этого задания, потому что обладаете особыми... скажем, талантами.  Это
вы и без меня знаете. Если кто-то из вас не знает о способностях  другого,
то, если вы пожелаете, их на какое-то время  можно  оставить  в  тайне.  Я
удовольствуюсь  тем,  что  рассказал  мне   о   тебе,   сэр   Жиль,   граф
Нортумберлендский, а что до тебя, сэр Джеймс, то после твоего  сражения  у
Презренной Башни сказки и песни о тебе гуляют по всей Англии. С завтрашним
утренним отливом вы должны отплыть во Францию, в  порт  Брест.  Вы  умеете
писать и читать?
     - Я выучил буквы, - сказал сэр Жиль, горделиво подкручивая  ус,  -  и
могу немного читать и писать по латыни. С  помощью  тех  же  букв  я  могу
писать и по-английски.
     Сэр Джон довольно кивнул. Он повернулся к Джиму.
     - Да, - ответил Джим.
     Брови сэра Джона приподнялись.
     - Ты говоришь как человек, весьма уверенный в  себе,  сэр  Джеймс,  -
сказал он. - Должен ли я понять это так, что ты и пишешь и  читаешь  равно
хорошо?
     - Я умею писать и по-латыни, и по-английски, а также по-французски, -
заявил Джим.
     Сэр Джон перевернул один из листов на столе так, чтобы он лежал вверх
чистой стороной.
     - Будьте любезны, сэр Джеймс, возьмите перо, оставленное Сендриком, -
попросил сэр Джон, - и напишите на этом листе то, что я продиктую.
     Джим подошел к аналоеподобной мебели Сендрика, взял  перо  и,  увидев
маленькую чернильницу, прихватил ее с собой на стол сэра Джона.
     Он окунул перо в чернильницу, стряхнул лишние чернила с кончика  пера
и нацелился на бумагу. Тут его осенило.
     - Прости, сэр Джон, - сказал он, - я забыл, что мой  стиль  письма  и
манера орфографии могут быть тебе незнакомы. Если  ты  пожелаешь,  я  буду
писать печатными буквами, хотя это медленнее, чем скорописью.
     Сэр Джон улыбнулся. Джиму стало неловко, он почувствовал, что  рыцарь
решил, что он наплел лишнего и теперь пытается дать задний ход. Однако сэр
Чендос промолчал и откинулся на спинку кресла.
     - Пиши, - сказал он. - В море пять французских кораблей...
     Джим  написал  строчку  печатными  буквами  на  пергаменте,  оставляя
пробелы  между  словами  побольше,  чтобы  не  было  сомнения,  что  буквы
принадлежат другому слову. Он остановился и поднял глаза, ожидая, что  сэр
Джон продолжит диктовку, однако рыцарь уставился на Джима, подняв брови.
     - Безусловно, ты проворен в обращении с пером, сэр Джеймс,  -  сказал
он. - Не часто увидишь столь быстрого писаря. Я бы хотел взглянуть на  это
прежде, чем продолжу диктовать, - возможно, в том нет нужды.
     Он повернул лист так, чтобы видеть буквы, и нахмурился, глядя на них.
     - И в самом деле, ты странно пишешь, сэр Джеймс, - пробормотал он.  -
Правда, читается это легко. Но ты говорил о двух способах письма?
     - Да, сэр Джон, - ответил Джим. - Это я  написал  печатными  буквами.
Однако я и люди той страны, откуда я пришел, когда хотят переложить  слова
на бумагу или пергамент, предпочитают писать иначе.
     - Я хочу увидеть как. Ты назвал это...
     - Скорописью, сэр Джон, - ответил Джим.  -  С  твоего  разрешения,  я
напишу несколько слов дважды: скорописью и печатными буквами, чтобы ты мог
сравнить.
     - Давай, - сказал сэр Джон, пристально наблюдая за ним.
     Джим подтянул пергамент к себе и написал пару  слов  так  разборчиво,
как сумел. Затем развернул лист так, чтобы тот был обращен к Чендосу.  Сэр
Джон взглянул на буквы.
     - Действительно, мне трудно,  если  не  невозможно  прочесть  это,  -
сказал Чендос. - Я не уверен, что кто-нибудь из нас сможет  разобрать  то,
что ты  называешь  скорописью.  Однако,  сэр  Джеймс,  должен  признаться:
скорость написания этих непонятных  знаков  поразила  меня.  Но  с  другой
стороны, я прошу тебя больше так не делать. Пиши  лучше  первым  способом.
Повтори, как ты это назвал?
     - Печатные буквы, - повторил Джим. - Когда ты диктовал мне,  я  писал
печатными буквами.
     - Чем больше я разглядываю эти буквы, тем сильнее  мне  кажется,  что
они удивительно ясны, несмотря на то что странноваты, - произнес сэр Джон.
- Они весьма помогут нашему делу, если нам придется  обменяться  короткими
посланиями, причем побыстрее. Я  бы  с  удовольствием  посмотрел,  как  ты
пишешь по-латыни и по-французски.
     - Пожалуйста, сэр Джон, - ответил Джим и написал на  листе  несколько
слов.
     - Прекрасно! - восхищенно закивал  сэр  Джон,  глядя  на  только  что
написанные строки; на сей раз Джим предельно  старательно  выводил  каждую
"печатную" букву. - Не скажу, что смог бы прочесть хоть букву, если бы  ты
писал скорописью, но не сомневаюсь, что ты  это  можешь.  Я  надеюсь,  что
духовные лица, в особенности французы, смогут прочесть по крайней мере то,
что ты напишешь, как ты называешь это, "печатными" буквами.  Это  было  бы
превосходно.
     Он внимательно посмотрел на Джима.
     - Я полагаю, что способность писать так быстро связана с  тем  особым
талантом, о котором я уже упоминал?
     Джим заколебался. Он испытывал искушение сообщить сэру Джону,  что  в
его стране любой умеет писать не хуже, чем он сам. Но из осторожности Джим
предпочел уйти от ответа.
     - Если ты извинишь меня, сэр Джон, -  сказал  он,  -  то  я  не  буду
отвечать.
     - А... - произнес сэр Джон, серьезно глядя на  Джима.  Он  кивнул.  -
Конечно, чтобы так писать, нужен особый талант. Понимаю. Мне нечего больше
об этом сказать. Осталась еще парочка вопросов.
     Он снял со своей руки одно из простых колец и передал его Джиму.
     - Сэр Джеймс, - начал он, - джентльмен  твоего  ранга  должен  носить
кольцо. Оказавшись в Бресте, ты остановишься с сэром  Жилем  на  постоялом
дворе с зеленой дверью.  Кстати,  по-французски  он  так  и  называется  -
"Зеленая Дверь". Там вас ждет свободная комната. Ждите  там  человека,  на
пальце которого будет такое же кольцо. Я бы хотел  попросить  тебя  надеть
кольцо сразу же, как войдешь на постоялый двор, и не снимать до  тех  пор,
пока не увидишь этого человека. Он скажет тебе, что следует делать дальше.
Теперь один вопрос - какой у тебя девиз?
     - Девиз? - переспросил сбитый с толку Джим.
     Но сэр Джон уже повернулся к двери и возвысил голос. До этого момента
он говорил очень тихо, но не настолько, чтобы Джим не  смог  предположить,
что у Чендоса неплохой тенор. И вот сэр  Джон  перешел  на  крик,  а  Джим
обнаружил, что рыцарь обладает прекрасными вокальными данными. Вдруг  Джим
вспомнил, что в XIX веке лучшими пехотными офицерами были  именно  теноры,
поскольку им  приходилось  перекрикивать  все  шумы  битвы,  включая  даже
пушечные выстрелы, чтобы солдаты услышали приказ. Тенор сэра Джона в  этом
отношении обладал высокой проникающей способностью.
     - Сендрик! - позвал он.
     Дверь отворилась почти немедленно, и худой плешивый мужчина, чье перо
одалживал Джим, появился в дверном проеме.
     - Сэр Джон? - вопросительно сказал он.
     - Щит сэра Джеймса и художника, - приказал сэр Джон.
     Сендрик вышел, закрыв за собой дверь.
     - От графа Нортумберленда,  -  объяснил  сэр  Джон,  поворачиваясь  к
Джиму, - на приеме в замке его величества я имел удовольствие узнать,  что
король пожаловал тебе герб. Конечно, в твоей родной стране у тебя уже есть
герб. Тем не менее, поскольку ты - один из нас и живешь в нашей Англии, ты
должен иметь английский герб. Это  в  какой-то  мере  предписано  законом.
Словом, опытный художник  геральдической  палаты  привез  из  Лондона  все
необходимые ему сведения и уже заканчивает рисовать на твоем щите герб.
     - На моем щите? - переспросил Джим. Он ничего не мог понять: ведь его
щит внесли на постоялый двор под присмотром Теолафа, и он должен лежать  в
их мешке, вместе с прочим багажом.
     - После первого разговора с сэром Джоном  я  послал  за  твоим  щитом
моего оруженосца, - пояснил сэр Брайен. - Он сказал, что ты  беседовал  во
дворе трактира с сэром Жилем, а он не хотел тебе мешать,  так  что  просто
поднялся по лестнице, объяснил все Теолафу и забрал  щит,  чтобы  принести
его сюда.
     - А... - сказал Джим.
     Дело в том, что, когда они покинули Маленконтри,  Джим  обтянул  свой
щит холстом. Его металлическая  блестящая  поверхность  так  и  оставалась
девственно чистой, хотя Брайен уверял, что Джим может  нарисовать  на  нем
тот герб, который ему больше нравится, и никто даже слова не скажет,  лишь
бы он отличался от других. На самом  деле  Брайен  никак  не  мог  понять,
отчего Джим первым делом не изобразил на своем щите герб, который, по  его
собственным словам, был у него в  далекой  стране  Ривероук,  из  коей  он
прибыл.  Колебания  же  Джима  объяснялись  тем,  что  ему  было   неловко
вспоминать, как он объявил  о  своем  несуществующем  титуле  и  фальшивом
гербе, выдуманном на скорую руку при первой встрече с Брайеном.
     Пока он  размышлял  обо  всем  этом,  дверь  вновь  отворилась,  и  в
сопровождении Сендрика в комнату  вошел  невысокий  человечек,  скрюченный
подагрой; вряд ли ему было больше сорока: волосы только начали седеть,  да
и большая часть зубов еще  оставалась  на  месте,  однако,  глядя  на  его
морщинистую кожу и неуверенные шаги, ему можно было дать все семьдесят.
     Человечек нес ничем не покрытый щит Джима,  но  его  лицевая  сторона
была скрыта от зрителей. Сендрик подошел к столу, молча взял перо и вернул
его на свой "аналой". Художник подошел поближе,  поклонился  сначала  сэру
Джону, а затем и остальным и поставил щит, по-прежнему закрывая рисунок.
     - Ну, художник, - обратился к нему Чендос, - ты закончил?
     - Да, сэр Джон, - ответил тот скрипучим голосом,  -  рисунок  еще  не
высох, так что я бы попросил, чтобы никто не прикасался к нему по  меньшей
мере час. Могу я показать его?
     - Для того ты и здесь, - немног