не  мог  сообразить,
где находится. Его охватила паника. В висках стучало, вкус  во  рту  был
омерзительный. Он стоял в запущенном саду и,  оглядываясь  по  сторонам,
отчаянно напрягал память.
   "Тони. Я и Тони. Убежали. Кино. Порт. Мужчина в машине. Педики.  Еда.
Напиток".
   "Мать меня убьет. Наверняка".
   Он отряхнулся и пошел за угол дома. На подъездной дороге - ни  единой
души. Нигде ни души. Дом казался покинутым  и  в  беспощадном  солнечном
свете  выглядел  убогим  и  обветшалым,  а  не  сказочным  дворцом,  как
накануне.
   Он нахмурился. Парадная дверь была заперта, но он заглянул в окно и с
изумлением увидел, что  вся  мебель,  которую  ему  удалось  разглядеть,
закрыта чехлами. Словно в доме уже давно никто не жил. Минуту за минутой
он  выжидал,  не  появится  ли  Тони,  и,  коротая  время,  обошел  дом,
высматривая, не удастся ли проникнуть внутрь. Но все двери и  окна  были
надежно заперты. Тони  явно  смылся  -  а  что  ему  оставалось?  Он  же
наверняка решил, что Бадди смылся первым.
   Внезапно идея побега из дома утратила прежнее очарование.
   Все выглядит совсем иначе, когда ты совсем один, простывший,  усталый
и голодный. Мать его убьет, но все равно  идти,  кроме  как  домой,  ему
некуда. И он затрусил в более или менее правильном направлении.
 
*** 
 
   События последующих двадцати четырех  часов  все  еще  тяготили  его.
Порой он просыпался глубокой ночью весь  в  холодном  липком  поту  -  и
вспоминал все до последней мелочи так ярко, точно это было вчера.
 
*** 
 
   Возвращение домой. Истерика матери. Полиция. Расспросы.
   Труп Тони был выброшен из машины на берегу залива в пять часов  утра.
Избитый, со следами сексуальных насилий, мертвый.
   Полицейские набросились на него, словно все это сделал он.  Увезли  в
участок и допрашивали без перерыва  семь  часов,  пока  мать  с  помощью
семейного адвоката не сумела вытащить его оттуда.
   Его отвезли домой, дали успокоительное, и он  проспал  десять  часов.
Опять приехали полицейские, требуя, чтобы он проводил  их  к  дому,  где
была вечеринка. Несколько часов его  возили  взад-вперед  в  полицейской
машине, но он не мог вспомнить, где находится дом.
   - А ты уверен, что была вечеринка? - подозрительно спросил  детектив.
- А ты уверен, что был дом?
   После трех бесплодных часов его опять привезли в полицейский участок,
заставили просматривать альбом за альбомом с фотографиями  преступников.
Он не узнал ни одного лица. В конце концов детектив решил  показать  ему
труп. Они вместе вошли в холодную, всю в белом кафеле комнату, где пахло
формальдегидом и смертью.
   От жуткого запаха ноздри Бадди задергались, а в желудке забурлило.
   Детектив с невозмутимой деловитостью велел санитару  в  белом  халате
показать им труп. Из стены выдвинули стальной ящик, а в нем лежал  Тони,
голый и мертвый. Безжизненное тело покрывали лиловые синяки и ссадины.
   Бадди смотрел, не веря, что его принудили глядеть на это.
   Потом он судорожно зарыдал.
   -  Меня  сейчас  вырвет!  -  бормотал  он.  -  Уведите  меня  отсюда!
Пожалуйста, уведите!
   Детектив не шевельнулся.
   - Посмотри хорошенько. Тут мог лежать ты, милый. Не забывай этого!
   Бадди вывернуло на пол.
   Сыщик вцепился ему в плечо.
   - Поехали искать дом! Может, от вида твоего приятеля к тебе  вернется
память.
   От так и не сумел  ни  отыскать  дом,  ни  опознать  хотя  бы  одного
участника вечеринки.  Тони  похоронили,  и  после  возмущенных  газетных
воплей дело забылось. Просто еще одно нераскрытое убийство.
   Только это нераскрытое убийство изменило  жизнь  Бадди.  Если  прежде
мать душила его  заботами,  теперь  она  стала  совсем  невозможной.  Не
оставляла его одного ни на минуту, все время  приглаживала  его  волосы,
трепала по щеке, держала его руку.
   Он спал в ее кровати тревожным сном,  стараясь  держаться  как  можно
дальше от ее настойчивых ласкающих щек.
   Она без конца его допрашивала:
   - Те люди пытались прижимать к тебе свои эти?.. Они  тебя  раздели?..
Ты ведь знаешь, что это ненормально? Когда двое мужчин...
   Да  что  она,  идиотом  его  считает?  Конечно,  он  знает,  что  это
ненормально. И  знает,  что  нормально.  Он  уже  начал  поглядывать  на
одноклассниц, и у него твердело при одной мысли о том, как он мог  бы  с
ними...
   Где там! От матери деться было некуда. Дома он даже  сдоить  себя  не
мог! Приходилось довольствоваться нервными минутами в школьной у борной,
с потрепанной вкладкой из "Плейбоя" для компании.
   В пятнадцать он положил глаз на девочку, которую звали Тина.
   Он бы пригласил ее погулять, но об этом и думать  было  нельзя.  Мать
никуда его не пускала, а если он жаловался, смотрела  на  него  скорбным
взглядом и спрашивала: "Ты помнишь Тони?"
   Вот и приходилось ловить каждый удобный  случай.  Тине  его  внимание
льстило: Бадди, бесспорно, был самым  красивым  мальчиком  в  школе.  На
большой перемене они уединялись в  химической  лаборатории  и  лапались,
благо в эти часы  лабораторией  никто  не  пользовался.  Грудки  у  Тины
задорно торчали, и ему очень нравилось их щупать, а она в  благодарность
массировала его до оргазма в смятые бумажные салфетки.
   - Мне кажется, Бадди, я тебя люблю! - вздохнув,  сказала  Тина  после
нескольких месяцев такого рукоблудия.
   - Мне кажется, я тебя  тоже  люблю,  -  естественно,  ответил  он,  с
надеждой истолковав ее слова как обещание, что она позволит  ему  "все".
Он уже снял с нее блузку и бюстгальтер, а теперь начал дергать  "молнию"
юбки. Тина страстно смотрела ему в глаза.
   Ее юбка упала на пол, и Тина сказала торопливо:
   - Я еще ни разу... А ты?
   - Нет, - ответил он чистую правду, торопясь сдернуть с  нее  трусики,
пока она не передумала.
   - Ой! - Она задрожала. - Ты тоже разденься.
   Повторять ей не пришлось. В возбуждении опасаясь, что сбросит прежде,
чем вонзится, он спустил брюки и стащил рубашку.
   Ни она, ни он не услышали, как в лабораторию вошел директор  с  двумя
родительскими парами, которым он показывал школу.
   После долгих обвинений и нотаций за  ним  приехала  мать,  с  губами,
сжатыми в ниточку. Она крупно поговорила с директором, а  потом  отвезла
Бадди домой и всю дорогу молчала.
   Дома он сразу сбежал в свою комнату. Ну, хоть сегодня мать не  пустит
его в свою постель. Он в жизни не видел ее такой сердитой.
   Он разделся и забрался на узкую кровать, которой ему теперь так редко
разрешалось пользоваться. Мышцы живота болели, он думал о Тине, позволив
рукам пробраться под одеяло и поиграть со вздыбившимся членом.
   Свет вспыхнул так внезапно, что руки его оледенели, как и член.
   На пороге стояла его мать в длинном халате, ее  щеки  горели,  темные
глаза сверкали.
   - Так, значит, - заговорила  она  хрипловатым  шепотом,  -  ты  хотел
посмотреть, как выглядит женское тело?  Да?  Ну,  так  смотри!  -  Одним
движением она сбросила халат и встала перед ним нагая.
   Его собственная мать! Он был потрясен, охвачен ужасом и - хуже того -
ощутил желание.
   Она подошла к кровати и сорвала с  него  одеяло.  Вновь  вздыбившийся
член спрятать было негде. А она начала его нежно поглаживать.
   Он был в полном смятении. Ему хотелось закричать, убежать...
   Но  он  лежал  неподвижно,  а  она  трогала,  трогала...  Он   словно
выскользнул из своего тела и наблюдал со стороны. Она влезла на  него  и
ввела его член в теплую сырость.
   Так тепло, так влажно, так хорошо! И он знал, что вот-вот  кончит,  и
это будет гораздо  лучше,  чем  прежде  с  любой  бумажной  девочкой  из
"Плейбоя" или с Тиной и мятыми салфетками. И.., о-оо.., о-о-о...
   - И теперь тебе никто не будет нужен, Бадди, кроме мамулечки! Правда,
Бадди?  Правда?  -  нежно  ворковала  она  голосом,  полным   злорадного
торжества.
   Он сбежал до рассвета, пока она спала. Только  на  этот  раз  он  был
умнее - забрал из ее сумочки все двести долларов и  прихватил  кое-какие
дорогие украшения.
   На этот раз он покидал дом по-настоящему. И возврата не было.
 
*** 
 
   Выйдя от Фрэнсис, он вытащил палочку жвачки и смерил взглядом высокую
рыжую женщину, которая вошла в здание.
   Безработная актриса, сразу видно.  У  них  у  всех  в  глазах  особое
отчаяние, словно ради роли они готовы сделать что угодно. А  большинство
и делает.
   Перекатывая языком жвачку, Бадди свернул за угол к стоянке за  домом.
Он обзавелся идеальной походкой голливудского жеребца - отчасти Траволта
в "Вечерней субботней лихорадке", отчасти Гир в "Американском альфонсе".
Он знал, что выглядит  на  все  сто.  Еще  бы!  Как  он  работал,  чтобы
отшлифовать это ленивое сексуальное покачивание  от  бедра.  Как  бы  он
сыграл этого типчика в "Альфонсе"! Он же воплощал эту роль в жизни, черт
подери! За одиннадцать лет самостоятельности каких только  ролей  он  не
навоплощал!
   - Эй! Бадди! Куда путь держишь, друг? - Куинс, чернокожий актер,  его
хороший приятель, шлепнул ладонью о его ладонь, когда они поравнялись. -
Как у Фрэнсис нынче с настроением?
   Ничего?
   Он пожал плечами:
   - Более-менее. Но кувыркаться я бы не стал.
   - А когда ты вернулся?
   - Пару дней назад.
   - Ну так пошли! Выпьем кофе со сливками. У меня новая  рыжая  лисичка
подъедает крошки за завтраком. Горячая, ух! Тебе обязательно надо с  ней
познакомиться. Просто персик. И у нее есть сестренка!
   - Как-нибудь в другой раз. У меня свидание насчет сериала.
   - Ладно, в другой раз. Звякни мне, и  погуляем.  Проведем  вечерок  в
"Мейврике".
   - Договорились!
   Они снова  хлопнули  ладонью  о  ладонь  и  разошлись.  Бадди  поднял
воротник кожаной куртки и заторопился к  машине.  Почему  он  не  сказал
Куинсу, что женился? Почему недоволен, что сказал Фрэнсис? Не жалеет  же
он в самом деле?
   Черт, нет, конечно! Но человек должен иметь  образ,  и  его  образ  -
сексуальный, сильный мужчина, жеребец,  готовый  сделать  что  угодно  и
отправиться куда угодно без секундного  размышления.  А  жена  почему-то
никак с этим образом не сочетается.
   Он завел дряхлую машину и настроился на  волну  рока.  Ангель  не  та
жена, которой стыдятся. Юная, красивая, чистая! Смешное конечно,  слово,
но как еще описать Ангель? Большинство девочек, которыми кишит Голливуд,
успевают к двадцати годам испробовать  все  и  всех.  Но  Ангель  совсем
другая. Только  как  сохранить  ее  такой  в  городе,  где  полным-полно
подонков?
   Но сейчас не это главное. Сейчас главное - раздобыть баксы.
   Ангель верит, что он на коне, и он  не  допустит,  чтобы  она  думала
иначе, пусть даже ради этого придется вернуться к скверным  привычкам  -
временно, разумеется. Он  нажал  на  педаль  газа  и  поехал  в  сторону
Беверли-Хиллз.
 
Глава 6 
 
   Милли Розмонт забормотала во сне и беспокойно закинула левую руку  на
живот мужа.
   Леон лежал на спине, глядя в потолок невидящим взглядом.
   Он осторожно снял руку жены, повернулся и посмотрел на нее,  мысленно
будя ее, чтобы они могли поговорить. Она  не  шелохнулась.  Он  бесшумно
встал с постели, прошлепал  на  кухню,  открыл  холодильник  и  тоскливо
уставился на его содержимое. Шесть яиц, миска яблок, обезжиренное молоко
и тарелка деревенского сыра. Просто слюнки текут! Но, с другой  стороны,
он же на диете, и Милли помогает ему ее  соблюдать.  За  три  месяца  он
набрал двадцать четыре фунта. По два фунта в неделю. Он чувствовал  себя
толстым и неуклюжим, не говоря уж о том, что пояс брюк пришлось три раза
расставлять, а рубашки и куртки лопались по швам.
   Но виновата Милли. Как она готовит!
   Виноват он. Жрет как свинья. Особенно если его что-то гнетет.
   Он вытащил сыр, достал ложку из ящика  и  сел  за  кухонный  стол.  А
что-то  его  гнетет,  от  этого  никуда   не   денешься.   Убийства   на
Френдшип-стрит - трое изрубленных в куски без видимой причины. И одна из
троих - бедняжка Джой Кравец.
   В газетах она фигурировала как "красивая манекенщица-подросток". Если
жертве нет тридцати и она женского пола, ее всегда  объявляют  красивой.
Придает заманчивости заголовкам.
   "Манекенщица, мать их", - подумал он. А кому знать, как  не  ему?  Он
ощущал гнев и бессилие, стоило  ему  вспомнить  Джой,  ее  окровавленный
изувеченный труп. Джой. Она же была совсем еще девочка...
   Ему вспомнилась их первая встреча.
 
*** 
 
   - Поиграть хотите, мистер?
   Леон не мог поверить, что это было адресовано ему.  Он  огляделся  по
сторонам,  не  сомневаясь,  что  шлюшка  с  детским  личиком  в   черном
мини-платьице из искусственной кожи и туфлях на нелепо высоких  каблуках
заговорила с кем-то другим.
   Но на улице не было ни души.
   - Сколько тебе лет? - спросил он.
   - Сколько надо! - Она нахально подмигнула, и он заметил, что ее левый
глаз сильно косит. Пятнадцать лет. От силы - шестнадцать.
   - Так что скажешь, ковбой? - Она уперла руки в  бока  и  ухмыльнулась
ему. - Я могу показать тебе рай.
   - А я могу показать тебе мое удостоверение. Я полицейский.
   Ухмылка исчезла.
   - Легавый? Это надо же! - Она наклонила голову набок. -  Вы  меня  не
заберете, верно? Мы же просто трепались. Я ведь вас не зазывала.
   - Где ты живешь?
   Она не могла решить, то ли он принял ее  первое  предложение,  то  ли
намерен арестовать.
   - Мне идти нужно! - прохныкала она.
   - Ты живешь с родителями?
   - Никаких, родителей у меня нет. И мне восемнадцать. Могу делать  что
хочу.
   - А я могу отвести тебя в участок и  привлечь  за  проституцию,  если
захочу.
   Девчонка поглядела вдоль улицы, примериваясь, не дать ли деру.
   Но он на вид сильный и наверняка ее догонит. Она сунула в рот большой
палец и принялась грызть его.
   - Знаешь что? Я тебя задарма обслужу, - сказала она немного погодя.
   Может, все-таки забрать ее? Конечно, ловить малолетних проституток не
его дело. Но, черт подери! Он же полицейский.
   Есть же у человека долг, а она еще совсем ребенок.
   - Думаю, тебе лучше пойти со мной, - сказал он устало и  взял  ее  за
костлявое плечико.
   - Падло! - Она больно брыкнула его по голени, вырвалась и побежала.
   Он потер голень, глядя, как она, стуча каблуками,  мчится  по  улице,
потом,  прихрамывая,  вернулся  в  машину  и  некоторое  время  сидел  в
задумчивости,  положив  руки  на  баранку.   Надо   сообщить   в   отдел
несовершеннолетних. Они ее живо заберут.
 
*** 
 
   Леон гневно сунул в рот ложку с пресным сыром.  Джой!  Такая  жуткая,
ненужная смерть.., и нелепая жизнь.
   Мысленно он перебирал все, что узнал  об  исчезнувшем  Деке  Эндрюсе.
Столько людей опрошено! Сколько разных мнений!
   Дек Эндрюс рисовался умным,  тупым,  грубым,  вежливым,  агрессивным,
пакостником, замкнутым одиночкой.
   Перечисление  можно  было  продолжать  и  продолжать  -  ни   единого
совпадающего мнения.
   Факт. Помешан на автомашинах.
   Факт. Носит волосы по плечи. (Тоже мне примета. Он,  конечно,  первым
делом подстригся!) Факт. Нездоровый цвет  лица,  рост  шесть  футов  два
дюйма, худой, но сильный.
   Факт. Не нравился женщинам. Все четыре девушки, которые, как  удалось
установить, принимали его приглашение  провести  вечер  вместе,  наотрез
отрицали, что спали с ним. И каждая отказывалась встретиться  с  ним  во
второй раз.
   "Почему?" - спрашивал Леон.
   "Да так... -  Пожатие  девичьих  плечиков.  -  Он  какой-то...  ну..,
чокнутый".
   И у каждой - своя вариация той же темы. Значит, добавить "чокнутый" к
списку его редких качеств. Молодой, видимо, здоровый парень - и  они  не
смогли найти ни единой девушки, с которой он спал бы. Логический  вывод:
он спал с проститутками или был  голубым.  Это  объясняло  бы  Джой.  Но
почему он привел ее к себе домой? И почему превратил  убийство  в  такую
кровавую оргию?
   Пока дни превращались в недели,  а  недели  в  месяцы,  Леон  пытался
составить мысленный портрет Дека. Но множество  противоречий  не  давали
сложиться единой  картине.  Четкими  были  только  факты.  Семья  Эндрюс
поселилась в доме на Френдшип-стрит более двадцати лет назад. Их прошлое
было окутано мраком неизвестности. Они словно бы возникли ниоткуда.
   Дек поступил в школу, кончил ее, устроился механиком в гараж,  где  и
работал вплоть до дня убийства. А тогда он исчез, унеся с  собой  только
сумку с вещами и тайну: что толкнуло его на тройное убийство?
   Естественно, возникли новые дела, и кровавая бойня на  Френдшип-стрит
отошла на задний  план.  Пресса  перестала  ее  упоминать  -  она  стала
вчерашним днем.
   Полицейское  управление  не  закрыло  дело,   однако   оно   утратило
первоочередность. Другие дела возникали и завершались.
   Но Леон не собирался допускать, чтобы дело  Френдшип-стрит  сошло  на
нет и свелось к еще одной пылящейся папке. А главное,  он  не  собирался
забывать Джой.
   В кухню вошла заспанная Милли.  Она  кинулась  на  тарелку  с  сыром,
словно это была опасная контрабанда.
   - Что ты, по-твоему, делаешь, Леон Розмонт? - спросила она сурово.
   Милли спала голая. И для похода на кухню  не  сочла  нужным  прикрыть
свою пленительную черную наготу. Леон в  первый  раз  за  долгие  недели
ощутил желание. Он ухмыльнулся и встал из-за стола.
   Ее взгляд сразу же остановился на его эрекции.
   - Ого! - сказала она. - Ого-го-го!  Вот,  значит,  чем  я  могу  тебя
распалить? Брать в постельку немножко деревенского сыра?
   Он засмеялся вместе с ней, проводил ее в спальню,  и  валик  жира  на
животе перестал его смущать, когда они занялись  любовью.  С  Милли  все
было просто и естественно. Она была удивительно теплой, других таких  он
не встречал. Он вспомнил их первую встречу. Она тогда была учительницей.
И привела в участок на экскурсию  группу  учеников.  Еще  та  экскурсия!
Проститутки выкрикивали непристойности. Двум  карманникам  предъявлялось
обвинение. Несколько  членов  уличной  шайки  с  раскроенными  головами.
Сводники и торговцы наркотиками, сыщики в штатском, и уличные грабители,
и автомобильные воры, и наркоманы, и жертвы изнасилований..
   Самый обычный рабочий день.
   Кожа у нее была темной, а голос чудесный. Карие добрые глаза, широкие
чувственные губы. Ему было пятьдесят, и  он  развелся  с  первой  женой,
Элен, много лет назад, так что ничто  не  мешало  ему  узнать  номер  ее
телефона и позвонить ей. Месяц спустя они поженились. И  три  года  были
очень, очень счастливы.
   Милли глубоко вздохнула и перекатилась на бок.
   - Это было хо-ро-ш-о-о!
   - И быстро, - сказал он извиняющимся тоном.
   - Не по моей вине!
   Верно.  Куда  делся  его  контроль  над  собой?  Милли  не   казалась
разочарованной. Еще минута - ее дыхание стало  ровным  и  глубоким.  Она
уснула.
   Леон лежал с широко раскрытыми глазами и снова думал о Деке  Эндрюсе.
Он же где-то там. Где-то в черной ночи. Где-то...
   И он, Леон Розмонт, должен его разыскать. В память Джой.
 
Глава 7 
 
   - Потяну-у-у-ли! Вот так, дамы. Усерднее, усерднее! Еще разок,  дамы.
Потяну-у-у-ли!
   Элейн решила, что нанесла себе непоправимую  травму.  Она  лежала  на
животе в большом гимнастическом зале вместе с еще тридцатью женщинами, в
подавляющем большинстве - обладательницами идеальных  фигур.  Ее  правая
закинутая за плечо рука отчаянно цеплялась за лодыжку  левой  ноги.  Все
мышцы были перенапряжены.
   Ощущение было ужасное.
   - Отлично,  дамы.  Достаточно.  Расслабьтесь,  -  сказал  инструктор.
Уткнувшись носом в пол, Элейн подумала, что  он,  возможно,  голубой.  В
любом случае он облизывается, причиняя боль. Она посмотрела на него,  не
отрывая подбородка от пола. На нем было желтое  трико,  черные  гетры  и
полосатый шарф. Вздутие в паху выглядело агрессивным.
   - Он голубой? - шепнула она Карен Ланкастер, которая лежала рядом.
   - Наверное, - ответила Карен. - Смазливенькие все нынче такие.
   - Отлично,  -  сказал  инструктор.  -  А  теперь  я  хочу,  чтобы  вы
присоединились ко мне способом, который называется "змея"!
   - Одноглазой разновидности? - мечтательно пробормотала К