ын старого сварливого Джека Голдена - наемного  писаки  из
Лас-Вегаса - и Тростинки Алисы.  Его  мать  еще  называли  Пьянящей  Алисой,
поскольку в свое время  она  была  одной  из  самых  известных  стриптизерок
Вегаса, выступавшей по схеме "вот-их-видишь, вот-их-нет".
   Сам он сбежал в Нью-Йорк, когда ему стукнуло семнадцать, и с тех пор  шел
по жизни, ни разу не обратившись к родителям  за  помощью.  Отец  его  давно
умер, но  Алиса  по-прежнему  устраивала  переполох  всюду,  где  только  ни
появлялась. В шестьдесят семь лет, резвая и с  обесцвеченными,  как  у  юной
старлетки, волосами, она никак не хотела  смириться  с  мыслью  о  старости,
поэтому  единственной  причиной,  по  которой   она   признавала   в   Ленни
собственного сына, являлась его слава. "Я вышла замуж совсем еще ребенком, -
бессовестно лгала она собеседникам,  хлопая  накладными  ресницами  и  кривя
сильно накрашенные губы в горестную улыбку. - Я родила  Ленни  в  двенадцать
лет!"
   Он купил ей маленький домик в Шерман-Оукс, и Алиса тут же развила кипучую
деятельность на новом месте. Она решила, что коли уж> ей  не  суждено  стать
звездой, то она должна стать чем-то вроде духовника всех окрестностей. Мысль
оказалась  удачной.  К  вящему  изумлению  Ленни,  мать   начала   регулярно
появляться в программах местного кабельного телевидения и болтать,  что  Бог
на душу положит. После этого он нередко  стал  за  глаза  называть  ее  "моя
мамочка-трепло".
   Иногда последние годы его жизни казались Ленни одним  большим  счастливым
сном - его женитьба на Лаки, головокружительная карьера... Абсолютно все!
   Откинувшись на спинку кресла, он сузил глаза и  обвел  пляж  внимательным
взглядом. Опять она! Блондинка в купальнике усердно демонстрировала ему свои
пышные прелести. Она уже несколько раз продефилировала  мимо  его  кресла  с
явным намерением быть замеченной.
   Конечно же Ленни ее заметил, ведь не покойником же он был в самом деле, а
всего лишь - женатым мужчиной, и когда-то блондиночки с телом, ради которого
можно умереть, были и  его  слабостью.  Еще  раньше,  утром,  она  попросила
разрешения сфотографироваться вместе с  ним,  но  Ленни  вежливо  отказался:
фотографии знаменитостей, особенно в  обнимку  со  смазливыми  поклонницами,
обладали малоприятной тенденцией - рано или поздно появляться  в  бульварных
газетенках.
   Сообразив, чем вызван отказ, девица удалилась  и  через  несколько  минут
вернулась с накачанным культуристом, не знавшим ни слова по-английски.
   - Мой жених, - с ослепительной улыбкой пояснила она. - Ну, пожалуйста...
   После этого Ленни сломался и позволил сфотографировать их троих.
   Теперь блондинка  делала  новый  заход.  Длинные  ноги,  упругие  круглые
ягодицы в купальных трусиках-ниточках, твердые груди с сосками,  выпирающими
сквозь тонкую ткань... Смотрелось неплохо, но  двигаться  дальше  в  том  же
направлении ему представлялось излишним.
   Брак - это предприятие со взаимными обязательствами.  Если  бы  Лаки  ему
изменила, он ни за что бы ее не  простил,  и,  в  свою  очередь,  Ленни  был
уверен, что жена придерживается таких же взглядов.
   Блондинка наконец вошла в пике.
   - Мистер Голден, - проворковала она голосом, несомненно, позаимствованным
у Мерилин Монро, но с  французским  акцентом,  -  мне  очень  нравятся  ваши
фильмы. Какой было бы честью появиться в одном  из  них  вместе  с  вами!  -
Глубокий вздох. Соски рвутся наружу.
   -  Благодарю,  -  пробубнил  Ленни,  размышляя,   куда   же,   к   черту,
запропастился этот ее жених.
   Обожающее хихиканье. Маленький розовый язычок на секунду высунулся, чтобы
облизать пухлые розовые губы.
   -  Это  я  должна  вас  отблагодарить.  В  ее  горящих  глазах  светилось
недвусмысленное приглашение в койку.
   К счастью,  в  этот  самый  миг  явилось  избавление  в  лице  Дженнифер,
симпатичной американки, работавшей на фильме вторым ассистентом. На ней были
шорты, тесная футболка и бейсбольная кепка  с  эмблемой  команды  "Лейкерз".
Соблазны просто окружали его!
   - Мак готов  к  репетиции,  Ленни,  -  голосом  собственницы  проговорила
Дженнифер.
   Он выдернул свое длинное тело из кресла и  выпрямился,  в  то  время  как
Дженнифер  многозначительным  пристальным   взглядом   навсегда   похоронила
блондинку.
   - Оставайся с остальной массовкой,  дорогая,  -  специфическим  скрипучим
голосом проговорила она. - Кто знает, когда ты можешь понадобиться.
   Стертая в порошок блондинка горестно ретировалась.
   - Силиконовое чучело! - недовольно пробормотала Дженнифер.
   - А ты откуда знаешь? - спросил Ленни. Его  всегда  удивляла  способность
женщин безошибочно определить, какая  у  соперницы  грудь  -  настоящая  или
искусственная.
   - Да это же очевидно!  -  пренебрежительно  бросила  ассистентка.  -  Вы,
мужчины, западаете на все что угодно.
   - Кто это западает? - удивленно переспросил Ленни.
   - Ну, к тебе это, может, и  не  относится,  -  смилостивилась  Дженнифер,
одарив  его  дружелюбной  улыбкой.  -  Не  часто  приходится   работать   со
знаменитостью  вроде  тебя,  которая  не  рассчитывает  ежедневно  вместе  с
утренним кофе получать на завтрак накачанные силиконом сиськи.
   Дженнифер, решил Ленни, принадлежит к той же породе, что и Лаки.
   При мысли о жене он не смог удержаться от улыбки.
   Жесткая внешне и  мягкая  внутри.  Убийственно  величественная.  Сильная,
упрямая, чувственная, умная,  беззащитная  и  сумасшедшая  Лаки...  Поистине
взрывчатая смесь!
   Однажды он уже был  женат.  Недолгий  брак  связал  его  в  Лас-Вегасе  с
Олимпией Станислопулос - своенравной  дочерью  Димитрия  Станислопулоса.  По
иронии судьбы именно его женою была тогда Лаки.
   Жизнь Олимпии оборвалась трагически. Запершись в  гостиничном  номере  со
звездой рок-н-ролла, законченным наркоманом по имени  Флэш,  она  до  смерти
накачалась героином.
   Станислопулос не смог пережить этот удар, и вскоре после его смерти Ленни
и Лаки уже были вместе - так, как и должно было быть с самого начала.
   У Олимпии осталась дочь Бриджит.  Сейчас  ей  было  девятнадцать,  и  она
являлась одной из богатейших девушек в мире. Ленни чрезвычайно ею  гордился,
хотя и виделся с падчерицей гораздо реже, чем ему бы хотелось.
   - Я хочу, чтобы ты познакомилась с Лаки, когда она приедет, - сказал  он,
обращаясь к Дженнифер. - Она тебе понравится, ты ей - тоже. Решено?
   - Какой у нее может быть ко мне интерес, Ленни?! Она же  командует  целой
студией, а я - всего лишь второй ассистент.
   - Лаки на это плевать. Она любит людей за то, что они собой представляют,
а не за то, чем заняты.
   - Ну, если ты так думаешь...
   - Кроме того, - продолжил Ленни,  желая  придать  девушке  уверенности  в
себе, - в том, чтобы быть вторым ассистентом,  нет  ничего  плохого.  Ты  же
только начинаешь свой путь наверх. Настанет день, и ты тоже станешь  большим
боссом! Устраивает тебя такой план?
   Дженнифер кивнула.
   - Я договорилась о машине, которая встретит  твою  жену  завтра  утром  в
аэропорту Поретта, - сказала она, переходя на деловой тон.
   - А внутри буду я, - с удовольствием добавил Ленни.
   - Если у тебя не будет съемок.
   - Ничего, как-нибудь без меня обойдутся.
   - Ты - в каждом кадре.
   - Не ври.
   - Я никогда не вру.
   Да, эта девушка определенно понравится Лаки.

Глава 2

   У Алекса Вудса была улыбка крокодила - широкая, пленительная и  леденящая
душу. Она являлась его основным оружием  в  борьбе  с  киношной  братией,  с
которой он был вынужден общаться каждый  день.  Она  помогала  застать  этот
народец врасплох и склонить на свою сторону традиционно хрупкий баланс  сил,
существовавший в "роковом треугольнике" сценарист - режиссер -  продюсер,  а
также подчинить своей воле киношных начальников, способных  погубить  любого
режиссера, каким бы известным или талантливым он ни был.
   С  помощью  своей  убийственной  улыбки  Алекс  Вудс  сумел  поставить  и
выпустить  в  свет  шесть  весьма  неоднозначных  шедевров  по   собственным
сценариям, насквозь пропитанным сексом и насилием. Шедеврами их называл  сам
Алекс. Правда, с ним соглашались далеко не все. Хотя  его  фильмы  неизменно
представлялись на получение премии "Оскар", ни один из них так и не  был  ее
удостоен. Это выбивало его из колеи. Алекс мечтал  о  признании,  а  ему  не
давали этой вонючей премии ни по одной из номинаций! Он просто грезил о том,
чтобы заполучить эту чертову статуэтку. Он мечтал поставить  ее  на  шкаф  в
своем спроектированном Ричардом Мейером особняке  и  иметь  возможность  при
случае засунуть в задницу любому кретину - конечно, в переносном смысле.
   Алекс был не женат и в свои сорок семь лет имел высокую, стройную фигуру,
какую-то мрачную привлекательность темных глаз, густые брови и жесткую линию
скул. Еще ни одной женщине не удавалось прижать его к ногтю.  Он  вообще  не
признавал американок, предпочитая партнерш восточного происхождения.  Больше
всего он ценил в них покорность, желая чувствовать  себя  во  время  занятий
любовью полноправным повелителем и властелином.
   На самом же деле Алекс испытывал подсознательный страх  перед  женщинами,
которых в той или иной степени имел основания считать  равными  себе.  Страх
этот брал начало из самого детства, а у истоков его  стояла  мать.  Властная
француженка по имени Доминик, она раньше  срока  загнала  в  могилу  Гордона
Вудса - отца Алекса и достаточно известного киноактера, чьей  специализацией
было амплуа "лучшего друга", - когда их сыну  было  всего  одиннадцать  лет.
Потом говорили, что причиной его смерти стал инфаркт, но Алекс-то знал,  как
было на самом деле! Он неоднократно  становился  свидетелем  бешеных  стычек
между родителями и знал, что отца убил ее беспощадный язык.  Его  мать  была
холодной и расчетливой женщиной. Она намеренно сделала так,  что  при  любом
удобном случае муж стал искать утешение в  бутылке.  Смерть  пришла  к  нему
благословенным избавлением.
   Вскоре после похорон мужа мадам Вудс отослала Алекса в  военное  училище,
где царила палочная дисциплина. "Ты глуп - в точности, как твой отец, - было
ее напутствием сыну. - Возможно, это заставит тебя поумнеть".
   Военное училище стало для мальчика ежедневным кошмаром.  Он  возненавидел
каждую проведенную там минуту и бесчеловечные правила. Впрочем,  это  никого
не волновало. Если Алексу приходило в голову пожаловаться матери на побои  и
отсидки в карцере, она требовала, чтобы он "прекратил нытье и  стал  наконец
мужчиной". Его заставили мучиться  в  этом  жутком  месте  целых  пять  лет.
Каникулы он проводил с дедом и бабкой в Пасифик-Пэлисейдс, в  то  время  как
Доминик разнообразила свой досуг с многочисленными ухажерами, начисто  забыв
о существовании сына. Однажды он застал ее в постели  с  мужчиной,  которого
она потребовала называть "дядей Вилли".. Дядя Вилли лежал на спине, устремив
в потолок огромный вздыбленный член, а  совершенно  обнаженная  мама  Алекса
стояла на коленях возле постели. Эту картину он запомнил  навсегда.  К  тому
времени, как Алекс вышел из стен училища и впервые ощутил  вкус  свободы,  в
нем уже накопилась неимоверная злость. В  то  время  как  его  сверстники  в
беззаботном танцевальном  ритме  двигались  по  жизни,  оканчивая  колледжи,
трахаясь с аппетитными девочками, что размахивают ленточками  на  стадионах,
впервые напиваясь  и  пробуя  наркотики,  Алекса  за  какие-то  смехотворные
провинности запирали в карцер без окон или, стащив штаны, больно хлестали по
заднице - только за то, что он не  так  на  кого-то  посмотрел.  Иногда  ему
приходилось проводить в одиночке по десять часов  кряду,  не  имея  никакого
другого занятия,  кроме  как  сидеть  на  голой  деревянной  скамье  и  тупо
таращиться в стену. Пытка для ненужных своим родителям богатых сынков.
   Алекс часто думал о  годах,  вычеркнутых  из  его  юности,  и  тогда  его
переполняло бешенство. Он  даже  с  женщиной  впервые  переспал  лишь  после
окончания колледжа, да и то его до сих пор мутило при одном воспоминании  об
этом! Грязная шлюха в  Тихуане,  от  которой  воняло  тухлыми  мексиканскими
блинчиками и даже кое-чем  похуже.  После  этого  первого  опыта  Алекс  был
переполнен таким отвращением, что даже не пытался больше  заниматься  сексом
еще в  течение  целого  года.  Во  второй  раз,  правда,  получилось  лучше.
Серьезный молодой блондин  с  кинематографического  факультета  университета
Кожной Каролины оценил расцветающий талант Алекса и дважды в день в  течение
шести месяцев предоставлял в его распоряжение свой  рот...  Очень  мило,  но
недостаточно для подлинного удовлетворения.
   Через некоторое время Алексом овладело зовущее куда-то беспокойство, и  в
одну из пьяных ночей он завербовался в армию. Его послали во Вьетнам, где он
провел два чудовищных года - воспоминания о них будут  преследовать  его  до
конца жизни.
   В Лос-Анджелес Алекс вернулся  уже  другим  человеком  -  неприкаянным  и
озлобленным. Он постоянно кипел и в любой момент был готов взорваться. Через
две недели он уехал в Нью-Йорк, оставив матери короткую записку с  обещанием
объявиться.
   Ах, месть... За прошедшие пять лет он не звонил матери ни  разу,  а  она,
насколько ему было известно, даже ни разу  никого  не  расспросила  о  сыне.
Когда же Алекс наконец  позвонил,  Доминик  говорила  с  ним  так,  будто  в
последний раз они виделись на  прошлой  неделе.  Мадам  Вудс  не  признавала
сентиментального трепа.
   "Надеюсь, ты работаешь,  -  проговорила  она  холодным,  как  сухой  лед,
голосом. - Потому что от меня ты подачек не дождешься".
   Вот уж удивила!
   Да, мамуля, тружусь. Целых два месяца драл себе задницу, чтобы заработать
хотя бы на корку хлеба.  Открывал  двери  в  дешевом  стриптиз-клубе.  Искал
клиентов для слишком занятой проститутки. Рубил туши на мясокомбинате. Водил
такси. Шоферил у дегенерата -  директора  театра.  Служил  телохранителем  у
бандита. Жил альфонсом у богатой старухи, которая очень напоминала мне тебя.
Был  управляющим  игорным  притоном.  Работал  помощником  издателя  дешевых
книжонок - порнухи и ужасов.  И  вот,  наконец,  большой  прорыв  -  написал
сценарий и  лично  поставил  порнографический  фильм  для  старого  и  очень
развратного мафиози. Тугие письки. Здоровые болты. Очень эротичное порно. Из
того, которое на самом деле заводит  мужиков.  И  -  неплохой  сценарий.  На
очереди - Голливуд. Там знают толк в хорошей порнухе.
   "Я еду на побережье, - ответил он. - "Юниверсал" пригласила меня написать
сценарий и поставить для них фильм".
   Черт побери! Это не произвело на нее никакого впечатления. Честное слово!
Последовала долгая пауза. "Позвони мне оттуда". И на этом - все.
   Его мамаша была еще той бабой. Неудивительно, что он не доверял женщинам.
   Восемнадцать лет отделяли Алекса от той  поры.  Сейчас  все  было  иначе.
Мадам Вудс постарела и стала мудрее. Он - тоже.  Существовавшие  между  ними
отношения до сих пор строились по схеме "я тебя люблю, я тебя ненавижу".  Он
любил ее, поскольку она была его матерью,  а  ненавидел  -  потому  что  она
оставалась последней сукой. Временами они вместе ужинали, и  для  Алекса  не
было тяжелее наказания, чем эти вечера.
   За прошедшие восемнадцать лет карьера  его  совершила  головокружительный
взлет. От  низкооплачиваемого  "безмозглого"  он  поднялся  почти  на  самую
вершину,  завоевав  репутацию  рискового,  склонного   к   экспериментам   и
оригинального создателя картин. Это было нелегко, но Алекс этого  добился  и
теперь был горд.
   Было бы, конечно, хорошо, если бы подобное чувство разделяла и его  мать,
однако она никогда не хвалила сына, а вот упреки и поругания  слетали  с  ее
ярко накрашенных губ с такой же легкостью, что и прежде. А вот если  бы  был
жив отец, Алекс не сомневался, что тот гордился бы им и поддерживал во  всех
начинаниях.
   Сейчас у него была назначена встреча с Лаки Сантанджело, нынешней  главой
киностудии "Пантер". Алексу претило идти  к  женщине,  чтобы  защищать  свой
последний проект - ленту под названием  "Гангстеры".  Он,  черт  побери,  не
какое-нибудь дерьмо, а Алекс Вудс и  никому  не  намерен  лизать  задницу  -
особенно какой-то там бабе, которая известна своенравным характером!
   Он хотел от Лаки только одного - чтобы ее студия вложила  в  его  картину
деньги, которые в самый последний момент отобрала кинокомпания  "Парамаунт".
С фильмами Алекса Вудса еще никогда такого не случалось. Они  подложили  ему
такую свинью, сославшись на то,  что  в  "Гангстерах"  было  чересчур  много
безжалостного насилия. Но, черт подери! Он же снимал  картину  о  Лас-Вегасе
пятидесятых! А что там было в те годы? Бандюги,  шулера  и  игроки.  Насилие
являлось их образом жизни!
   Алекс ненавидел подобное фарисейство. Его принципом  было  говорить  одну
лишь правду и ничего, кроме правды. Именно это он и делал в  своих  фильмах.
Его творчество вызывало очень  противоречивые  отклики  -  либо  безудержное
славословие, либо площадную брань. Его фильмы заставляли людей задумываться,
а иногда это бывает опасным.
   Когда "Парамаунт" закрыл перед ним свои  двери,  его  агент  Фредди  Леон
предложил отнести "Гангстеров" в "Пантер".
   - Лаки Сантанджело примет твой фильм, - уверил он Алекса. - Я знаю  Лаки,
а эта история как раз в ее духе. Кроме того, ей нужно во что бы то ни  стало
выпустить на экраны хит.
   Алекс надеялся, что Фредди прав. Больше всего на свете он не любил  ждать
и бывал счастлив  только  тогда,  когда  его  целиком  захватывало  создание
очередной картины.  Безостановочная  деятельность  являлась  состоянием  его
души.
   Фредди высказал мнение, что перед тем, как идти  на  беседу  к  Лаки,  им
следует поговорить, и предложил встретиться в ресторане "Фор сизонс".
   Алекс оделся во все черное - начиная с футболки и заканчивая кроссовками,
а затем сел за руль своего черного "порше-карреры" и отправился в  ресторан.
Фредди уже сидел за столиком, листая номер "Уолл-стрит джорнэл".  Сейчас  он
скорее походил на банкира, нежели на агента.
   Фредди был церемонным мужчиной, которому недавно перевалило за  сорок,  с
вкрадчивой улыбкой и неизменным выражением располагающего внимания на  лице.
Он был не просто каким-нибудь агентишкой. Он был Импресарио с большой буквы,
мистером Всемогущим. Он вершил  судьбы  и  с  такой  же  легкостью  умел  их
разрушать.  Чтобы  заслужить  подобную  репутацию,  Фредди  пришлось  немало
потрудиться. В Голливуде его прозвали Змей - этот человек  мог  проползти  в
любую сделку и так же незаметно выползти из нее. Правда, ни у  кого  еще  не
повернулся язык назвать его так в глаза.
   Алекс скользнул  за  столик.  В  тот  же  момент  рядом  с  ним  возникла
официантка и налила в чашку крепкий черный кофе.  Сделав  быстрый  глоток  и
обжегши язык, Алекс громко выругался:
   - Черт!
   - Доброе утро, - вежливо произнес Фредди, опуская газету.
   - С какой стати ты считаешь,  что  "Пантер"  клюнет  на  "Гангстеров"?  -
нетерпеливо и без предисловий спросил Алекс.
   - Я тебе уже сказал: "Пантер" нужен этот фильм, - невозмутимо откликнулся
Фредди. - А Лаки наверняка понравится сценарий.
   - Почему?
   - Потому что такова ее  натура,  -  таким  же  ровным  голосом  продолжал
говорить Фредди, умолкнув на секунду, чтобы сделать глоток травяного чаю.  -
Когда-то давным-давно ее отец построил в Вегасе отель. Джино  Сантанджело...
Еще тот был тип, доложу я тебе.
   От удивления Алекс подался вперед.
   - Джино Сантанджело - ее отец? - воскликнул он.
   - Вот именно. Один из тех самых гангстеров, о которых ты пишешь. Сколотил
себе состояние, а потом отошел отдел. Кстати, Лаки и сама  строила  отели  в
Вегасе - "Маджириано" и "Сантанджело". Она лучше других сможет оценить  твой
сценарий.
   Алексу приходилось слышать о Джино  Сантанджело  -  тот  хотя  и  не  был
гангстером такого полета, как Багси Сигал или  другие  бандиты,  завоевавшие