будущем году.
   - Я в этом не уверен. - От откинулся на стуле, засунув руки в карманы
брюк. - Цены на хлопок падают. Времена настали тяжелые, и люди денег  на
ветер не бросают.
   - Ах, Ретт, зачем вы меня дразните! Я же знаю, что у вас миллионы!
   Он наблюдал за ней, и в глазах его плясали злорадные огоньки.
   - Значит, все у вас в порядке, и деньги вам не так уж и нужны. Что ж,
я рад это слышать. Приятно знать, что у старых друзей все в порядке.
   - Ах, Ретт, ради всего святого!.. - в отчаянии воскликнула она, теряя
мужество и всякую власть над собой.
   - Да не вопите вы так. Я думаю, не в ваших интересах, чтобы янки  вас
слышали. Вам кто-нибудь говорил, что глаза у вас как у кошки - у кошки в
темноте?
   - Ретт, не надо! Я все вам расскажу. Мне очень нужны  деньги,  очень.
Я... я солгала вам насчет того, что все у нас в порядке. Все так плохо -
дальше некуда. Отец... он... он... совсем  не  в  себе.  Он  стал  очень
странным - как дитя - с тех пор, как умерла мама,  помощи  мне  от  него
ждать нечего. И у нас нет ни одного работника, чтоб собирать  хлопок,  а
кормить надо тринадцать ртов. Да еще налоги такие высокие. Ретт,  я  все
вам расскажу. Вот уже год, как мы почти голодаем. Ах, ничего вы не знае-
те! Не можете знать! У нас просто есть нечего. А это так  ужасно,  когда
просыпаешься голодная и спать ложишься голодная. И нам нечего носить,  и
дети мерзнут и болеют, и...
   - Откуда же у вас это прелестное платье?
   - Из маминых портьер, - ответила она, вконец отчаявшись и уже не имея
сил лгать, чтобы скрыть свой позор. - Я смирилась с тем, что мы голодали
и мерзли, но теперь... теперь "саквояжники" повысили налог  на  Тару.  И
деньги эти мы должны внести немедленно. А у меня нет ничего, кроме одной
золотой монеты в пять долларов. Мне так нужны эти деньги,  чтобы  запла-
тить налог! Неужели вы не понимаете? Если я их не заплачу, я... мы поте-
ряем Тару, а нам просто невозможно ее лишиться! Я не могу  этого  допус-
тить!
   - Почему же вы не сказали мне всего этого сразу  вместо  того,  чтобы
играть на моих чувствах, а ведь я человек слабый,  когда  дело  касается
хорошенькой женщины? Только, Скарлетт, не плачьте!  Вы  уже  испробовали
все свои трюки, кроме этого, а от этого меня увольте. Я оскорблен в сво-
их лучших чувствах и глубоко разочарован тем, что вы охотились за  моими
деньгами, а вовсе не за моей неотразимой персоной.
   Она вспомнила, что, издеваясь над собой, - а заодно и над другими,  -
он часто говорил правду о себе, и взглянула на него.  Он  в  самом  деле
чувствует себя уязвленным? Он в самом деле так ею дорожит? И в самом де-
ле собирался соединить с ней свою судьбу, пока не увидел ее рук? Или  же
все шло лишь к очередному мерзкому предложению вроде тех, которые он уже
дважды ей делал? Если она действительно ему дорога, быть может,  удастся
его смягчить. Но его черные  глаза  буравили  ее  отнюдь  не  влюбленным
взглядом; к тому же он негромко рассмеялся.
   - Ваше обеспечение мне не подходит. Я не плантатор. Что еще вы можете
мне предложить?
   Ну, вот дошло и до этого! Решайся! Она глубоко перевела дух и, отбро-
сив всякое кокетство и все свои ужимки, прямо посмотрела ему в глаза,  -
думала она лишь о том, как пережить эту минуту, которой  она  страшилась
больше всего.
   - У меня ничего больше нет... кроме меня самой.
   - Ну и что же?
   Подбородок ее напрягся, стал квадратным, глаза превратились в изумру-
ды.
   - Вы помните тот вечер на крыльце у тети Питти, во  время  осады?  Вы
сказали... вы сказали тогда, что жаждете мной обладать.  -  Он  небрежно
откинулся на стуле, глядя в ее напряженное лицо, - его же лицо было неп-
роницаемо. Потом что-то промелькнуло в глазах, но он продолжал молчать.
   - Вы сказали... вы сказали тогда, что ни одна женщина не была вам так
желанна. Если я вам все еще нужна, я - ваша. Ретт, я сделаю все, что хо-
тите, только, ради всего святого, выпишите мне чек! Я сдержу свое слово.
Клянусь. Я не отступлю. Я могу дать расписку в этом, если хотите.
   Он смотрел на нее с каким-то странным  выражением,  которого  она  не
могла разгадать, и продолжала говорить, все еще  не  понимая,  забавляет
это его или отталкивает. Хоть бы он что-нибудь сказал, ну,  что  угодно!
Она почувствовала, как кровь приливает к ее щекам.
   - Деньги мне нужны очень быстро, Ретт. Нас выкинут на улицу,  и  этот
проклятый управляющий, который работал у отца, станет хозяином  поместья
и...
   - Одну минуту. Почему вы думаете, что вы все еще мне желанны? И поче-
му вы думаете, что вы стоите триста долларов? Большинство женщин так до-
рого не берут.
   Несказанно униженная, она вспыхнула до корней волос.
   - Зачем вам на это идти? Почему не отдать эту свою ферму и  не  посе-
литься у мисс Питтипэт? Вам же принадлежит половина ее дома.
   - Боже ты мой! - воскликнула она. - Вы что, с ума сошли?  Я  не  могу
отдать Тару! Это мой дом. Я не отдам ее. Ни за что не отдам, пока дышу!
   - Ирландцы, - сказал он, перестав раскачиваться на  стуле  и  вынимая
руки из карманов брюк, - совершенно невыносимый народ. Они придают  зна-
чение вещам, которые вовсе этого не стоят. Например, земле. А  что  этот
кусок земли, что тот - какая разница! Теперь, Скарлетт, давайте уточним.
Вы являетесь ко мне с деловым предложением. Я даю вам триста долларов, и
вы становитесь моей любовницей.
   - Да.
   Теперь, когда омерзительное слово было  произнесено,  Скарлетт  стало
легче и надежна вновь возродилась в ней. Он ведь сказал:  "я  даю  вам".
Глаза его так и сверкали - казалось, все это очень его забавляло.
   - Однако же, когда я имел нахальство сделать вам  такое  предложение,
вы выгнали меня из дома. И еще всячески обзывали, заметив при этом,  что
не желаете иметь "кучу сопливых ребятишек". Нет,  милочка,  я  вовсе  не
сыплю соль на ваши раны. Я только удивляюсь игре вашего ума. Вы не жела-
ли пойти на это ради удовольствия, но согласны пойти  ради  того,  чтобы
отогнать нищету от своих дверей. Значит, я прав, что  любую  добродетель
можно купить за деньги - вопрос лишь в цене.
   - Ах, Ретт, какую вы несете чушь! Если хотите оскорблять - оскорбляй-
те, только дайте мне денег.
   Теперь она уже вздохнула свободнее. Ретт - на то он и Ретт: ему,  ес-
тественно, хочется помучить ее, пооскорблять снова и снова, чтобы  раск-
витаться за старые обиды и за попытку обмануть его сейчас.  Что  ж,  она
все вытерпит. Она готова вытерпеть что угодно. Тара стоит того.  На  се-
кунду вдруг расцвело лето, над головой раскинулось синее полуденное  не-
бо, и вот она лежит на лужайке в Таре среди густого клевера и сквозь по-
луприкрытые веки смотрит вверх на похожие на замки громады облаков, вды-
хает пряные цветочные запахи, а в ушах у нее приятно гудит  от  жужжаний
пчел. Полдень, тишина, лишь вдали поскрипывают колеса фургонов, поднима-
ющихся по извилистой дороге в гору с красных  полей.  Тара  стоит  того,
стоит даже большего.
   Она вскинула голову.
   - Дадите вы мне деньги или нет?
   С нескрываемым удовольствием он мягко, но решительно произнес:
   - Нет, не дам.
   Его слова не сразу дошли до ее сознания.
   - Я не мог бы вам их дать, даже если б и захотел. У меня при себе нет
ни цента. И вообще в Атланте у меня нет ни  доллара.  У  меня,  конечно,
есть деньги, но не здесь.  И  я  не  собираюсь  говорить,  где  они  или
сколько. Если я попытаюсь взять оттуда хоть какую-то сумму, янки налетят
на меня, точно утка на майского жука, и тогда ни вы, ни я ничего не  по-
лучим. Ну, так как будем поступать?
   Она позеленела, на носу вдруг проступили веснушки, а  рот  искривился
судорогой - совсем как у Джералда в минуту безудержной ярости. Она вско-
чила на ноги с каким-то звериным криком, так что шум голосов в  соседней
комнате сразу стих. Ретт, словно пантера, одним прыжком  очутился  возле
нее и своей тяжелой ладонью зажал ей рот, а другой рукой крепко обхватил
за талию. Она бешено боролась, пытаясь укусить его, лягнуть, дать  выход
своей ярости, ненависти, отчаянию, своей поруганной,  растоптанной  гор-
дости. Она билась и извивалась в его железных руках, сердце у нее бешено
колотилось, тугой корсет затруднял дыхание. А он держал ее  так  крепко,
так грубо; пальцы, зажимавшие ей рот, впились ей в кожу, причиняя  боль.
Смуглое лицо его побелело, обычно жесткий взгляд стал взволнованным - он
приподнял ее, прижал к груди и, опустившись на стул, посадил к  себе  на
колени.
   - Хорошая моя, ради бога, перестаньте! Тише! Не  надо  кричать.  Ведь
они сейчас сбегутся сюда. Да успокойтесь же. Неужели  вы  хотите,  чтобы
янки увидели вас в таком состоянии?
   Ей было безразлично, кто ее увидит, все безразлично, ею владело  лишь
неудержимое желание убить его, но мысли у нее вдруг начали мешаться. Она
еле могла дышать - Ретт душил ее; корсет стальным кольцом все  больше  и
больше сжимал ей грудь; она полулежала в объятиях Ретта, и уже одно  это
вызывало у нее бешеную злобу и ярость. Голос его  вдруг  стал  тоньше  и
зазвучал словно издалека, а лицо, склоненное над ней, закрутилось и ста-
ло тонуть в сгущавшемся тумане. И исчезло - и лицо его, и он сам, и  все
вокруг.
   Когда она, словно утопающий, выбравшийся на поверхность, стала прихо-
дить в себя, первым ощущением ее было удивление, потом невероятная уста-
лость и слабость. Она полулежала на стуле - без шляпки, - и Ретт, с тре-
вогой глядя на нее своими черными глазами, легонько похлопывал ее по ру-
ке. Славный молодой капитан пытался влить ей в рот  немного  коньяка  из
стакана - коньяк пролился и потек у нее по шее. Еще  несколько  офицеров
беспомощно стояли вокруг, перешептываясь и размахивая руками.
   - Я... я, кажется, потеряла сознание, - сказала она, и голос ее проз-
вучал так странно, издалека, что она даже испугалась.
   - Выпей это, - сказал Ретт, беря стакан и прикладывая к ее губам. Те-
перь она все вспомнила и хотела метнуть  на  него  яростный  взгляд,  но
ярости не было - одна усталость. - Ну пожалуйста, ради меня.
   Она глотнула, поперхнулась, закашлялась, но он неумолимо держал  ста-
кан у ее губ. Она сделала большой глоток, и крепкий коньяк обжег ей гор-
ло.
   - Я думаю, джентльмены, ей теперь лучше, и я вам  очень  признателен.
Известие о том, что меня собираются казнить, доконало ее.
   Синие мундиры переступали с ноги на ногу, вид у всех  был  смущенный,
и, покашляв, они гуртом вышли из комнаты. Молодой капитан задержался  на
пороге.
   - Если я еще чем-нибудь могу быть полезен...
   - Нет, благодарю вас.
   Он вышел, закрыв за собой дверь.
   - Выпейте еще, - сказал Ретт.
   - Нет.
   - Выпейте.
   Она глотнула, и тепло побежало по ее телу, а в дрожащих ногах  появи-
лась сила. Она отстранила рукой стакан и попыталась подняться,  но  Ретт
заставил ее снова сесть.
   - Не трогайте меня. Я ухожу.
   - Обождите. Посидите еще минуту, а то вы снова упадете в обморок.
   - Да я лучше упаду на дороге, чем быть здесь с вами.
   - И тем не менее я не могу позволить, чтобы вы упали в обморок на до-
роге.
   - Пустите меня. Я вас ненавижу.
   При этих словах легкая улыбка появилась на его лице.
   - Вот это больше походке на вас. Значит, вы действительно приходите в
себя.
   Она с минуту посидела спокойно, стараясь возродить в себе гнев,  ста-
раясь призвать его на помощь, чтобы вновь обрести силы. Но  она  слишком
устала, она не могла уже ни ненавидеть, ни  чего-либо  желать.  Сознание
понесенного поражения словно налило ее свинцом.  Она  все  поставила  на
карту и все потеряла. Даже гордости не осталось. Итак,  конец  последней
надежде, конец Таре, конец им всем. Она  долго  сидела,  откинувшись  на
спинку стула, закрыв глаза, слыша рядом его тяжелое  дыхание,  а  коньяк
постепенно делают свое дело, согревая ее, создавая ложное ощущение  при-
лива сил. Когда она наконец открыла глаза и  посмотрела  Ретту  в  лицо,
гнев снова вспыхнул в ней. Увидев, как ее брови сошлись  на  переносице,
Ретт по обыкновению усмехнулся.
   - Вот теперь вам лучше. Я это вижу по вашей рожице.
   - Конечно, я в полном порядке. А вы, Ретт Батлер, - мерзавец, вы  са-
мый что ни на есть отпетый гнусный тип! Вы с самого начала знали, о  чем
я буду с вами говорить, и знали, что не дадите мне денег. И однако же вы
не остановили меня. А ведь могли бы пожалеть...
   - Пожалеть и не услышать всего, что вы тут наговорили? Ну, нет. У ме-
ня здесь так мало развлечений. Право, не  помню,  чтобы  я  когда-нибудь
слышал более приятные вещи. - И он вдруг рассмеялся с обычной своей  из-
девкой.
   Она тотчас вскочила на ноги и схватила шляпку, но Ретт уже держал  ее
за плечи.
   - Обождите еще немного. Вы в силах говорить разумно?
   - Пустите меня!
   - Я вижу, что в силах. В таком случае скажите мне пот что. Я был  ва-
шей единственной соломинкой? - И он впился в нее  острым,  настороженным
взглядом, стараясь не пропустить ни малейшего изменения в ее лице.
   - Не понимаю.
   - Я был единственным, на ком вы собирались испробовать свои чары?
   - А какое вам до этого дело?
   - Большее, чем вы предполагаете. Есть у вас другие мужчины на  приме-
те? Да говорите же!
   - Нет.
   - Невероятно. Я как-то не могу представить себе вас без пяти или шес-
ти воздыхателей про запас. Конечно же, кто-нибудь подвернется  и  примет
ваше интересное предложение. И я настолько в этом уверен, что хочу  дать
вам маленький совет.
   - Я не нуждаюсь в ваших советах.
   - И тем не менее я вам его дам. Похоже, единственное, что я  способен
дать вам сейчас, это совет. Внимательно выслушайте его, потому  что  это
совет хороший. Если вы пытаетесь чего-то добиться от мужчины, не  выкла-
дывайте ему все сразу, как сейчас мне. Постарайтесь быть погибче, пособ-
лазнительнее. Это приносит лучшие результаты. В свое время вы умели этим
пользоваться, и пользовались идеально. А сейчас, когда вы предлагали мне
ваше... м-м... обеспечение под мои деньги, уж больно жестким дельцом  вы
выглядели. Такие глаза, как у вас, я видел на дуэли у своего противника,
когда он стоял в двадцати шагах от меня и целился  -  надо  сказать,  не
очень это было приятно. Они не зажигают пожара в сердце мужчины.  Так  с
мужчинами не обращаются, прелесть моя. Вы забыли о том, чему вас учили в
юности.
   - Я не нуждаюсь, чтоб вы говорили мне, как себя вести, - сказала  она
и устало принялась надевать шляпку. Просто удивительно, как он может так
беззаботно паясничать с веревкой на шее, да к тому же, когда она расска-
зала ему о своих бедах. При этом она вовсе не заметила, что руки в  кар-
манах брюк были у него сжаты  в  кулаки,  словно  он  старался  сдержать
злость на собственное бессилие.
   - Не унывайте, - сказал он, глядя, как она завязывает ленты шляпки. -
Можете прийти полюбоваться, когда меня будут вешать:  от  этого  зрелища
вам наверняка станет легче. Таким образом, вы сведете  старые  счеты  со
мной, да и за этот день - тоже. А я не забуду упомянуть вас в завещании.
   - Я вам очень признательна, но последний срок платежа за  Тару  может
наступить раньше, чем вас повесят, - сказала она с неожиданным ехидством
под стать ему, не сомневаясь, что так оно и будет.


   ГЛАВА XXXV

   Когда она вышла из здания штаба, лил дождь и небо было унылое, желто-
вато-серое. Солдаты на площади залезли в свои палатки,  улицы  опустели.
Поблизости не видно было ни коляски, ни повозки, и Скарлетт поняла,  что
ей придется проделать весь долгий путь до дома пешком.
   Хотя она шла не останавливаясь, выпитый коньяк постепенно перестал ее
согревать. Холодный ветер до дрожи пробирал ее, дождь иголками  впивался
в лицо. Тонкая накидка тети Питти быстро намокла  и  тяжелыми  складками
свисала с плеч, прилипая к телу. Скарлетт понимала, что бархатное платье
окончательно испорчено, а петушиные перья, украшавшие ее шляпку, повисли
и выглядят, наверно, не менее жалко, чем и на бывшем  своем  обладателе,
когда он бродил по мокрому двору в Таре. Кирпичная кладка  на  тротуарах
местами была разбита, а местами отсутствовала совсем. Здесь грязь дости-
гала до щиколотки, и туфли Скарлетт увязали в ней, словно  приклеиваясь,
а то и вовсе соскакивали с ног. Всякий раз, когда она наклонялась, чтобы
вытащить их, подол ее платья попадал в  грязь.  Она  даже  не  старалась
обойти лужи, а шагала прямо по ним, таща за собой тяжелые юбки. Лодыжкам
ее было холодно от намокшей нижней юбки и панталон, но ей уже безразлич-
но было то, что наряд, на который делалась такая ставка,  испорчен.  Она
вся застыла, утратила последние крохи бодрости, отчаялась.
   Как она вернется в Тару, как посмотрит им всем в  лицо  после  своего
бахвальства? Как скажет им, что надо убираться куда  глаза  глядят?  Как
расстанется со всем, что ей дорого, - с красными полями, высокими сосна-
ми, темными болотами в низинах, с тихим кладбищем, где под густой  тенью
кедров лежит Эллин?
   Ненависть к Ретту жгла ей сердце, пока она с трудом  продвигалась  по
скользкой дороге. Какой он мерзавец! Скарлетт очень надеялась,  что  его
повесят и она никогда больше не встретится с этим свидетелем своего  по-
зора и унижения. Конечно же, он мог достать для нее денег, если бы захо-
тел. Нет, его мало повесить! Слава богу, он не видит ее сейчас - мокрую,
грязную, продрогшую, с распустившимися волосами. До чего же она,  навер-
ное, омерзительно выглядит и как бы он над ней посмеялся!
   Негры, попадавшиеся ей по дороге, нахально скалили зубы и подтрунива-
ли над ней, а она спешила мимо, спотыкаясь и скользя по грязи, временами
останавливаясь, чтобы перевести дух и надеть соскочившие туфли.  Да  как
они смеют подтрунивать над ней, Скарлетт О'Харра, владелицей  Тары!  Как
они смеют скалить зубы, черные обезьяны!  Она  бы  велела  их  всех  по-
роть-пороть, пока кровь не выступит! Черт бы подрал этих  янки  -  зачем
они освободили черномазых, зачем дали им возможность насмехаться над бе-
лыми!
   Она шла по улице Вашингтона, и все вокруг, казалось, было погружено в
такое же уныние, как ее душа. Тут не было ни суеты, ни оживления, царив-
ших на Персиковой улице. Когда-то здесь тоже стояло немало красивых  до-
мов, но лишь немногие из них были восстановлены. Куда  чаще  встречались
обугленные фундаменты да одиноко торчали почерневшие трубы, которые  на-
зывали теперь "часовыми Шермана". Дорожки, что вели  когда-то  к  домам,
заросли; лужайки затянуло бурьяном, тумбы с выбитыми на них такими  зна-
комыми ей фамилиями, столбы, к которым никто уж никогда не привяжет  ло-
шадей! Холодный ветер и дождь, грязь и голые деревья, тишина и  запусте-
ние. До чего же промокли у нее ноги и как далеко ей еще идти!
   Она услышала за спиной хлюпанье копыт по грязи и  отступила  подальше
от края узкого тротуара, чтобы еще больше не забрызгать и так уже  пере-
пачканную накидку тетушки Питтипэт. По дороге медленно двигался  кабрио-
лет, и Скарлетт повернулась посмотреть, кто едет, и  попросить  подвезти
ее, если возница белый. Из-за дождя все расплывалось у нее перед  глаза-
ми, тем не менее она увидела,  что  возница  выглянул  из-под  брезента,
спускавшегося со щитка почти до самого его подбородка. Что-то в этом ли-
це показалось ей знакомым, и она сошла  на  дорогу,  чтобы  получше  его
рассмотреть; человек смущенно кашлянул, и хорошо знакомый голос радостно
и удивленно воскликнул:
   - Да неужели это мисс Скарлетт!
   - Ох, мистер Кеннеди! - вырвалось у нее, и, шлепая по грязи, она бро-
силась к кабриолету и прислонилась к грязному колесу, уже не заботясь  о
том, что может испачкать накидку. - Вот уж никому в жизни я так не радо-
валась!
   Он вспыхнул от удовольствия, почувствовав,  что  она  говорит  вполне
искренне, и, поспешно сплюнув табачную жвачку в сторону, легко  спрыгнул
на землю. Он восторженно потряс руку Скарлетт и, приподняв брезент,  по-
мог ей залезть в кабриолет.
   - Мисс Скарлетт, да что вы тут делаете в этой части  города  и  одна?
Разве вы не знаете, что нынче ходить одной опасно?  И  промокли  же  вы!
Возьмите-ка полос