жет быть, его сбросила лошадь и он лежит где-нибудь в кана-
ве, без помощи. Может быть... О, какая страшная мысль!  Может  быть,  он
мертв...
   На другое утро, когда она, покончив с завтраком, надевала  у  себя  в
комнате шляпку, на лестнице раздались быстрые шаги. Сразу ослабев,  бла-
годаря в душе бога, она опустилась на кровать,  и  в  эту  минуту  вошел
Ретт. Он явно приехал от парикмахера - был подстрижен, выбрит, ухожен  и
- трезв, но с красными, налитыми кровью глазами и опухшим от вина лицом.
Небрежно взмахнув рукой, он сказал:
   - О, приветствую вас!
   Как это можно сказать всего лишь: "О, приветствую вас!"  после  того,
как он отсутствовал целых двое суток? Неужели он совсем  не  помнит  той
ночи, которую они провели вместе? Нет, не может не помнить, если...  ес-
ли... Страшная мысль мелькнула у Скарлетт: если проводить так ночи -  не
самое обычное для него дело. На мгновение она лишилась дара речи,  забыв
про все свои заготовленные уловки и улыбки. Он даже не  подошел  к  ней,
чтобы по установившейся привычке небрежно поцеловать ее, -  он  стоял  с
дымящейся сигарой в руке и насмешливо смотрел на Скарлетт.
   - Где... где же вы были?
   - Только не говорите, что не знаете! Я-то считал,  что,  уж  конечно,
весь город знает теперь. А может быть, все знают, кроме  вас.  Вам  ведь
известна старая поговорка: "Жена всегда узнает последней".
   - Что вы хотите этим сказать?
   - Я считал, что, после того как полиция появилась позапрошлой ночью в
доме Красотки Уотлинг...
   - Красотки... этой... этой женщины? Вы были... вы были с...
   - Конечно. А где же еще мне быть? Надеюсь, вы за меня не тревожились.
   - Значит, прямо от меня вы направились... о-о!
   - Полно, полно, Скарлетт! Нечего разыгрывать обманутую жену. Вы,  ко-
нечно же, давно знали о существовании Красотки Уотлинг.
   - И вы отправились к ней от меня после... после...
   - Ах, это. - Он небрежно повел рукой. - Я забылся. Прошу прощения  за
то, что так вел себя во время нашей последней встречи. Я был очень пьян,
как вы, конечно, не преминули заметить, и совсем потерял голову под вли-
янием ваших чар - перечислить каких?
   Глаза у нее вдруг наполнились слезами - ей хотелось кинуться на  пос-
тель и рыдать, безудержно рыдать. Он не изменился, ничто не  изменилось,
а она-то, дурочка, глупая, самовлюбленная дурочка, подумала, что он  лю-
бит ее. На самом же деле это  было  лишь  очередной  его  отвратительной
пьяной выходкой. Он взял ее и использовал спьяну, как использовал бы лю-
бую женщину в доме Красотки Уотлинг. А теперь явился - наглый, насмешли-
вый, недосягаемый. Она проглотила слезы и призвала на  помощь  всю  свою
волю. Он никогда-никогда не узнает, что она думает. Как бы  он  хохотал,
если бы узнал! Ну так вот, никогда он об этом не узнает. Она метнула  на
него взгляд и уловила в его глазах уже знакомое озадаченное, вопрошающее
выражение - взволнованное, настороженное, точно его жизнь зависела от ее
слов, точно он хотел, чтобы она сказала... Чего он, собственно,  от  нее
хотел? Чтобы она выставила себя в глупом свете, заголосила, дала ему по-
вод посмеяться? Ну, уж нет! Брови Скарлетт стремительно сдвинулись, лицо
приняло холодное выражение.
   - Я, естественно, подозревала о ваших отношениях с этой тварью.
   - Только подозревали? Почему же вы не спросили меня и не удовлетвори-
ли свое любопытство? Я бы вам сказал. Я живу с ней с того дня, как вы  и
Эшли Уилкс решили, что у нас с вами должны быть отдельные спальни.
   - И вы имеете наглость стоять тут и хвалиться передо мною, вашей  же-
ной, что" вы...
   - О, избавьте меня  от  вашего  высоконравственного  возмущения.  Вам
всегда было наплевать, что я делаю, - лишь бы я  оплачивал  ваши  счета.
Ну, а насчет того, что вы моя жена... нельзя сказать, что вы  были  моей
женой с тех пор, как появилась Бонни, верно ведь?  Вы  оказались,  Скар-
летт, неприбыльным предприятием: я только зря вкладывал в вас капитал. А
вот в Красотку Уотлинг капитал вкладывать можно.
   - Капитал? Вы хотите сказать, что дали ей?..
   - Правильнее было бы, наверно, выразиться так:  "поставил  на  ноги".
Красотка - ловкая женщина. Мне захотелось помочь ей,  а  ей  недоставало
лишь денег, чтобы открыть собственное заведение. Вы ведь  знаете,  какие
чудеса способна совершить женщина, у которой есть немного денег.  Взгля-
ните на себя.
   - Вы сравниваете меня с...
   - Видите ли, вы обе практичные, деловые женщины, и обе преуспели.  Но
у Красотки несомненно есть перед вами  одно  преимущество:  она  доброе,
благожелательное существо...
   - Извольте выйти из моей комнаты!
   Он не спеша направился к двери, иронически приподняв бровь.  "Да  как
он может так меня оскорблять", - думала она с болью и яростью. Он только
и делает, что принижает ее и оскорбляет: ее затрясло, когда она вспомни-
ла, как ждала его домой, а он в это время пьянствовал и задирался с  по-
лицией в борделе.
   - Убирайтесь из этой комнаты и не смейте больше входить сюда.  Я  уже
раз сказала вам это, а вы - не джентльмен и не способны понять. Отныне я
буду запирать дверь.
   - Можете не утруждать себя.
   - Буду запирать. После того, как вы  вели  себя  той  ночью  -  такой
пьяный, такой омерзительный...
   - Зачем уж так-то, дорогая! Конечно же, я не был вам омерзителен!
   - Убирайтесь вон!
   - Не волнуйтесь. Я ухожу. И обещаю, что никогда больше  не  потревожу
вас. Это окончательно и бесповоротно. Кстати, я как раз подумал, что ес-
ли вам слишком тяжело выносить мое безнравственное поведение,  мы  можем
разойтись. Отдайте мне Бонни, и я не буду возражать против развода.
   - Я никогда в жизни не опозорю свою семью и не стану разводиться.
   - Вы довольно быстро опозорили бы ее, если бы мисс  Мелли  умерла.  У
меня даже дух захватывает при мысли о том, как  быстро  вы  бы  со  мной
расстались.
   - Уйдете вы или нет?
   - Да, я ухожу. Я и домой-то вернулся, только чтобы сказать вам это. Я
уезжаю в Чарльстон и Новый Орлеан и... словом, это будет долгая поездка:
Я уезжаю сегодня.
   - О-о!
   - И забираю Бонни с собой. Велите этой дуре Присси уложить ее  вещич-
ки. Присей я забираю тоже.
   - Вы не увезете моего ребенка из этого дома.
   - Но это и мой ребенок, миссис Батлер. Едва ли вы станете  возражать,
чтобы я отвез ее в Чарльстон повидаться с бабушкой!
   - Нечего сказать, с бабушкой! Да неужели вы думаете, я позволю увезти
ребенка, чтобы вы там каждый вечер напивались и еще, может,  даже  брали
ее с собой во всякие дома вроде, дома Красотки Уотлинг...
   Он с такой силой швырнул сигару, что она вонзилась горящим  концом  в
ковер и в комнате запахло паленым. В мгновение ока он пересек  разделяв-
шее их расстояние и остановился рядом со Скарлетт-лицо его почернело  от
гнева.
   - Будь вы мужчиной, я бы свернул вам за это шею.  Сейчас  же  я  могу
лишь сказать вам - заткните свой чертов рот. Вы что же, считаете, что  я
не люблю Бонни, что я стану водить ее к... мою-то дочь?! Боже правый, да
вы настоящая идиотка! Вот вы тут изображаете из себя добродетельную  ма-
меньку, а ведь кошка - и то лучшая мать, чем вы. Ну, что  вы  когда-либо
сделали для своих детей? Уэйд и Элла боятся вас до смерти, и если бы  не
Мелани Уилкс, они бы так и не узнали, что такое любовь  и  неясность.  А
Бонни, моя Бонни! Вы что, думаете, я хуже буду заботиться о ней, чем вы?
Думаете, я позволю вам застращать ее и сломить ей волю, как  вы  сломили
волю Уэйда и Эллы? Черта с два, нет! Упакуйте ее вещи, и чтоб  она  была
готова через час, иначе - предупреждаю: то, что произошло прошлой ночью,
- сущий пустяк по сравнению с тем, что я сделаю сейчас. Я всегда считал,
что хорошая порка кнутом очень пошла бы вам на пользу.
   Он повернулся на каблуках и, прежде чем  она  успела  вымолвить  хоть
слово, стремительно вышел из комнаты. Она услышала, как он пересек  пло-
щадку и открыл дверь в детскую. Раздался веселый, радостный щебет  детс-
ких голосов, и до Скарлетт донесся голосок Бонни, перекрывший голос  Эл-
лы:
   - Папочка, где ты был?
   - Охотился на зайчика, чтобы из его шкурки  сделать  своей  маленькой
Бонни шубку. Ну-ка, поцелуй своего любимого папку, Бонни, и ты тоже, Эл-
ла.


   ГЛАВА LV

   - Дорогая моя, я не приму от тебя никаких объяснений и  не  желаю  их
слышать,  -  решительно  заявила  Мелани,  осторожно  положив  худенькие
пальчики на дрожащие губы Скарлетт и заставляя ее умолкнуть.  -  Ты  ос-
корбляешь самое себя, и Эшли, и меня, даже думая, что между нами необхо-
димы какие-то объяснения. Ведь мы трое... как солдаты  сражались  вместе
на протяжении стольких лет, так что мне даже стыдно за тебя: ну, как  ты
могла подумать, что досужие сплетни могут возвести между нами стену.  Да
неужели, ты считаешь, я поверю, будто ты и мой Эшли...  Какие  глупости!
Ведь я же знаю тебя, как никто в целом свете! Ты думаешь, я забыла,  как
самозабвенно ты жертвовала собой ради Эшли, Бо и меня, - забыла все, что
ты сделала, начиная с того, что спасла мне жизнь, и кончая тем,  что  не
дала нам умереть с голоду! Ты думаешь, я не помню, как ты шла босая,  со
стертыми в кровь руками за плугом, в который была впряжена  лошадь  того
янки, - шла, чтобы мне и моему ребенку было что есть, -  а  если  я  это
помню, то как могу поверить всяким гадостям про тебя? Я не желаю  больше
слышать ни слова от тебя, Скарлетт О'Хара. Ни единого слова.
   - Но... - Скарлетт запнулась и умолкла.
   Ретт покинул город час тому назад с Бонни и  Присей,  и  к  позору  и
злости Скарлетт прибавилось отчаяние. А сейчас, когда  Мелани  стала  ее
защищать, тогда как сама она, Скарлетт, чувствовала себя глубоко винова-
той, - этого она и вовсе не в состоянии была вынести. Если бы Мелани по-
верила Индии и Арчи, оскорбила бы ее на празднике или  хотя  бы  холодно
приняла, она могла бы еще высоко держать голову и обороняться всеми  ви-
дами оружия, какие имелись в ее распоряжении. Но при воспоминании о том,
как Мелани, стоя рядом с нею словно тонкий  сверкающий  клинок,  помогла
предотвратить ее падение в глазах общества, с каким достоинством, с  ка-
ким вызовом смотрела она на всех, - Скарлетт  понимала,  что  если  быть
честной, надо во всем признаться. Да, выплеснуть из себя все, начиная  с
тех далеких дней на освещенном солнцем крыльце Тары.
   К такому шагу Скарлетт побуждала совесть, которая хоть и долго молча-
ла, но все еще способна была поднять голос, - совесть  истинно  верующей
католички. "Покайся в грехах своих и понеси наказание за них  в  горе  и
смирении". Эллин сотни раз повторяла ей это, и сейчас, в критическую ми-
нуту, религиозное воспитание Эллин дало себя знать. Она покается  -  да,
покается во всем, в каждом взгляде, в каждом слове, в тех немногих  лас-
ках, которые были между ними, и тогда господь, возможно, облегчит ее му-
ки и даст ей покой. А наказанием ей послужит изменившееся  лицо  Мелани,
на котором вместо любви и доверия появятся ужас и отвращение.  О,  какое
это будет тяжкое наказание, с болью подумала Скарлетт,  до  конца  жизни
помнить лицо Мелани, знать, что Мелани известно, какая она мелкая,  низ-
кая, двуличная и неверная, какая лгунья.
   Когда-то мысль о том, чтобы швырнуть правду в лицо Мелани и  увидеть,
как рухнет рай, в котором живет эта дурочка, опьяняла  Скарлетт,  предс-
тавлялась ей игрой, которая стоит свеч. Но сейчас, за  один  вечер,  все
изменилось, и ей меньше всего хотелось так поступить. Почему - она и са-
ма не знала. Слишком много противоречивых мыслей теснилось в ее мозгу. И
она не могла разобраться в них. Понимала лишь, что страстно хочет, чтобы
Мелани сохранила о ней высокое мнение, так же как когда-то страстно  хо-
тела, чтобы мама считала ее скромной, доброй, чистой. Понимала,  что  ей
глубоко безразлично мнение всего света, безразлично, что  думает  о  ней
Эшли или Ретт, а вот Мелани должна думать о ней так же, как думала всег-
да.
   Скарлетт боялась сказать Мелани правду, но  сейчас  в  ней  заговорил
инстинкт честности, который редко давал о себе  знать,  -  инстинкт,  не
позволявший рядиться в сотканную из лжи одежду перед  женщиной,  которая
встала на ее защиту. И она помчалась к Мелани, как только Ретт  с  Бонни
покинули дом.
   Но при первых же словах, которые она, заикаясь, произнесла: "Мелли, я
должна все объяснить насчет того дня...", Мелани повелительно остановила
ее. И Скарлетт, со стыдом глядя в темные, сверкающие любовью и  возмуще-
нием глаза, почувствовала, как у нее захолонуло сердце, ибо поняла,  что
никогда не узнает мира и покоя, следующих за признанием.  Мелани  раз  и
навсегда отрезала ей этот путь своими словам. Скарлетт  же,  не  слишком
часто мыслившая по-взрослому, понимала, что лишь чистый эгоизм побуждает
ее излить то, что так мучило ее. Это избавило бы ее от тягостного бреме-
ни и переложило бы его на невинное и доверчивое существо. Но она была  в
долгу перед Мелани за заступничество и оплатить  этот  долг  могла  лишь
своим молчанием. А как жестоко расплатилась бы она  с  Мелани,  если  бы
сломала ей жизнь, сообщив, что муж был ей неверен и любимая подруга при-
нимала участие в измене!
   "Не могу я ей этого сказать, - с огорчением подумала Скарлетт. -  Ни-
когда не смогу, даже если совесть убьет меня". Ей почему-то  вспомнились
слова пьяного Ретта: "...Не может она поверить в отсутствие благородства
у тех, кого любит... Так что придется вам нести и этот крест".
   Да, этот крест она будет нести до самой смерти - будет молча  терпеть
свою муку, никому не скажет о том, как больно колет ее  власяница  стыда
при каждом нежном взгляде и жесте Мелани, будет вечно подавлять  в  себе
желание крикнуть: "Не будь такой доброй! Не сражайся за  меня!  Я  этого
недостойна!"
   "Если бы ты не была такой дурочкой, такой милой, доверчивой,  просто-
душной дурочкой, мне было бы легче, - в отчаянии думала она. -  В  своей
жизни я несла не один тяжкий груз, но этот будет самым тяжким и неприят-
ным из всех, какие когда-либо выпадали мне на долю".
   Мелани сидела напротив нее в низком кресле, поставив ноги на  высокий
пуфик, так что колени у нее торчали, как у ребенка, - она бы никогда  не
приняла такой позы, если бы не забылась во гневе.  В  руке  она  держала
кружевное плетение и так стремительно двигала  блестящей  иглой,  словно
это была рапира, которой она дралась на дуэли.
   Будь Скарлетт в таком гневе, она бы топала ногами и орала, как неког-
да Джералд, громко призывая бога в свидетели проклятого двоедушия и под-
лости человеческой и клянясь так отомстить, что кровь  будет  стынуть  в
жилах. А у Мелани лишь стремительное мельканье иглы да сдвинутые на  пе-
реносице тонкие брови указывали на то, что она вся кипит.  Голос  же  ее
звучал спокойно - вот только она отрывистее обычного произносила  слова.
Энергичная манера выражаться была чужда  Мелани,  которая  вообще  редко
высказывала мнение вслух, а тем более никогда  не  злобствовала.  Только
тут Скарлетт поняла, что Уилксы и  Гамильтоны  способны  распаляться  не
меньше, а даже сильнее, чем О'Хара.
   - Мне и так уже надоело слушать, как люди критикуют тебя, дорогая,  -
сказала Мелани, - а эта капля переполнила чашу,  и  я  намерена  кое-что
предпринять. А ведь все потому, что люди завидуют тебе из-за твоего  ума
и успеха. Ты сумела преуспеть там, где  даже  многие  мужчины  потерпели
крах. Только не обижайся на меня, дорогая. Я ведь вовсе не хочу сказать,
что ты в чем-то перестала быть женщиной или утратила  женскую  прелесть,
хотя многие это утверждают. Ничего подобного. Просто  люди  не  понимают
тебя и к тому же не выносят умных женщин. Однако то, что ты  -  умная  и
так преуспела в делах, не дает людям права говорить, будто вы с  Эшли...
Силы небесные!
   Она произнесла это так пылко, что в устах мужчины это звучало бы  как
богохульство. Скарлетт смотрела на нее во все  глаза,  напуганная  столь
неожиданным взрывом.
   - И еще являются ко мне со своей грязной ложью - и Арчи, и  Индия,  и
миссис Элсинг! Да как они посмели? Миссис Элсинг, конечно, тут не  было!
У нее действительно не хватило мужества. Но - она всегда ненавидела  те-
бя, дорогая, потому что ты пользовалась большим успехом,  чем  Фэнни.  И
потом она так взбесилась, когда ты отстранила Хью от управления лесопил-
кой. Но ты была абсолютно права. Он совершенно  никчемный,  неповоротли-
вый, ни на что не годный человек! - Так Мелани одной фразой расправилась
с товарищем детских игр и ухажером дней юности. - А вот за Арчи  я  виню
себя. Не следовало мне давать этому старому негодяю приют.  Все  мне  об
этом говорили, но я не слушала. Ему, видите ли,  не  нравится,  дорогая,
что ты пользуешься трудом каторжников, но кто он такой, "чтобы  критико-
вать тебя? Убийца - да к тому же убил-то он женщину! И после всего,  что
я для него сделала, он является ко мне и говорит... Да я бы нисколько не
пожалела, если бы Эшли пристрелил его. Ну, словом, я его  выпроводила  с
такой отповедью, что уж можешь мне поверить! И он уехал из города.
   Что же до Индии, этого подлого существа!  Дорогая  моя,  я,  конечно,
сразу заметила, как только увидела вас вместе, что она завидует  тебе  и
ненавидит, потому что ты красивее ее и у  тебя  столько  поклонников.  А
особенно она возненавидела тебя из-за Стюарта  Тарлтона.  Она  ведь  так
сокрушалась по Стюарту... Словом, неприятно говорить такое о  своей  зо-
ловке, но мне кажется, у нее помутилось в голове,  потому  что  она  все
время только о Стюарте и думает! Другого объяснения ее  поступкам  я  не
нахожу... Я сказала ей, чтобы она никогда больше  не  смела  переступать
порог этого дома, и если я услышу, что она хотя бы шепотом  намекнет  на
подобную гнусность, я... я при всех назову ее лгуньей!
   Мелани умолкла, гневное выражение сразу сошло с ее лица, уступив мес-
то скорби. Как все уроженцы Джорджии, Мелани была страстно предана свое-
му клану, и мысль о ссоре в семье разрывала ей сердце. Она секунду поко-
лебалась, но Скарлетт была дороже ей, Скарлетт была первой в ее  сердце,
и, верная своим привязанностям, она продолжала:
   - Индия ревновала меня к тебе, потому что тебя, дорогая, я всегда лю-
била больше. Но она теперь никогда не переступит порога этого дома, моей
же ноги не будет в том доме, где принимают ее. Эшли  полностью  согласен
со мной, правда, то, что родная сестра сказала такое,  чуть  не  разбило
ему сердце...
   При упоминании имени Эшли натянутые нервы Скарлетт сдали, и она  раз-
разилась слезами. Когда же  она  перестанет  причинять  ему  боль?  Ведь
она-то думала лишь о том, чтобы сделать его счастливым,  обезопасить,  а
всякий раз только ранила. Она разбила ему жизнь, сломила его гордость  и
чувство самоуважения, разрушила внутренний мир, его спокойствие,  проис-
текавшее от цельности натуры. А теперь она еще и отторгла его от сестры,
которую он так любит. Чтобы спасти ее, Скарлетт, репутацию и  не  разру-
шать счастья своей жены, ему пришлось принести в жертву Индию, выставить
ее лгуньей, полубезумной ревнивой старой девой, -  Индию,  которая  была
абсолютно права в своих подозрениях и в своем осуждении: ведь ни  одного
лживого слова она не произнесла. Всякий раз, когда Эшли смотрел Индии  в
глаза, он видел в них правду, укор и холодное презрение, на какое Уилксы
были мастера.
   Зная, что Эшли ставит честь выше жизни, Скарлетт  понимала,  что  он,
должно быть, кипит от ярости. Он тоже, как и Скарлетт,  вынужден  теперь
прятаться за юбками Мелани. И хотя Скарлетт понимала, что это  необходи-
мо, и знала, что вина за ложное положение, в какое она  поставила  Эшли,
лежит прежде всего на ней, тем не менее... тем не менее... Как  женщина,
она больше уважала бы Эшли, если бы он пристрелил Арчи и честно повинил-
ся перед Мелани и перед всем светом. Она знала, что несправедлива к  не-
му, но слишком она была сама несчастна, чтобы обращать внимание на такие
мелочи. На память ей пришли едкие слова презрения, сказанные  Реттом,  и
она подумала: "А в самом деле - так ли у