ляла  не
больше твердости духа, чем муха, летящая на запах меда. К тому же  он  -
рискуя, по его словам, жизнью - обычно привозил ей из  Нассау  различные
маленькие сувениры: пакетики с булавками и иголками,  пуговицы,  катушки
шелковых ниток и шпильки для волос. Все эти мелкие предметы стали теперь
почти недоступной роскошью: дамы закалывали волосы деревянными,  выстру-
ганными ножом шпильками ручного изготовления и носили пуговицы из  обтя-
нутых материей желудей, и у тетушки Питти не хватало моральной стойкости
отказаться от таких даров. Самый вид  пакета  с  каким-нибудь  сюрпризом
доставлял ей такую детскую радость, что не вскрыть этот пакет  она  была
просто не в силах. А вскрыв, конечно, уже не могла не принять подарка. А
приняв, уже не находила в себе достаточного мужества, чтобы сказать  да-
рителю, что его репутация не позволяет ему наносить визиты трем одиноким
женщинам, лишенным мужской опеки. Более того: всякий раз  при  появлении
капитана Батлера тетушка Питти начинала ощущать потребность в такой опе-
ке.
   - Никак не пойму, что в нем такого, - со вздохом беспомощно  говорила
она. - Но мне почему-то кажется, что я... вернее, что  он  мог  бы  быть
очень милым, привлекательным человеком, если бы... если бы я не чувство-
вала, что он в общем-то в глубине души не уважает женщин.
   Мелани была шокирована: после того как капитан Батлер выкупил ее  об-
ручальное кольцо, она считала его на редкость деликатным и тонко  воспи-
танным джентльменом. Он всегда был исключительно предупредителен по  от-
ношению к ней, она же держалась с ним несколько стесненно - главным  об-
разом потому, что с детства была очень застенчива в обществе  мужчин;  к
тому же она втайне испытывала к нему жалость, что немало  позабавило  бы
капитана Батлера, догадайся он об этом. Она прониклась  убеждением,  что
он потерпел крушение на романтической почве и это его ожесточило, а  лю-
бовь хорошей женщины могла бы его возродить. В  своей  мирной,  лишенной
треволнений жизни Мелани не приходилось лицом к лицу сталкиваться с  по-
роком, и ей трудно было поверить, что он существует. Доходившие  до  нее
сплетни о Ретте Батлере и некоей девушке из Чарльстона не могли не шоки-
ровать ее, но она не очень-то им верила, и, вместо того чтобы  отвратить
ее от этого человека, они приводили лишь к тому,  что  она,  преодолевая
свою застенчивость и негодуя на ужасную несправедливость света, станови-
лась к нему еще внимательнее.
   Скарлетт же в душе была согласна с тетушкой Питти. Она тоже была уве-
рена, что женский пол не пользуется уважением капитана Батлера  -  хотя,
быть может, он и делал исключение для Мелани. Скарлетт всегда чувствова-
ла себя раздетой, когда он окидывал ее оценивающим взглядом  от  макушки
до пят. О, она сумела бы поставить его на место, произнеси он  при  этом
хоть слово. Но он просто смотрел, и она читала в его откровенно  дерзком
взгляде, что он считает всех женщин как бы своей собственностью и  видит
их назначение в том, чтобы доставлять ему наслаждение,  ежели  он  этого
пожелает. И только когда он смотрел на Мелани, взгляд его  выражал  дру-
гое. Это уже не был холодно-оценивающий взгляд, в нем не таилось насмеш-
ки, и слова его, обращенные к Мелани, всегда звучали как-то по-особому -
с оттенком глубокого уважения, даже преданности и стремления услужить.
   - Не могу понять, почему вы с ней всегда  гораздо  любезнее,  чем  со
мной, - досадливо сказала Скарлетт, оставшись как-то раз с ним  наедине,
когда Мелани и тетушка Питтипэт пошли вздремнуть после обеда.
   На протяжении целого часа наблюдала она, как  Ретт  Батлер  терпеливо
держал на руках моток пряжи для вязания, помогая  Мелани  ее  сматывать,
заметила, с каким вежливо-непроницаемым лицом слушал он, как Мелани, си-
яя гордостью, пространно рассказывала про Эшли и про то, что его  произ-
вели в более высокий чин. Скарлетт знала, что Ретт Батлер отнюдь не раз-
деляет ее восторженного мнения об Эшли и ему ровным счетом наплевать  на
то, что Эшли получил звание майора. Тем не менее он что-то вежливо  под-
дакивал и делал уместные замечания по поводу проявленной Эшли храбрости.
   "А стоит мне только упомянуть имя Эшли, - с раздражением думала Скар-
летт, - как у него тут же полезут вверх брови и по губам  проползет  эта
его отвратительная многозначительная ухмылка!"
   - Я ведь красивее ее, - сказала Скарлетт. - Почему же вы с  ней  куда
любезнее, чем со мной?
   - Могу ли я позволить себе возомнить, что вы ревнуете?
   - О, пожалуйста, не воображайте!
   - Еще одна иллюзия разбита вдребезги! Если я "куда любезнее" с миссис
Уилкс, то лишь потому, что она этого заслуживает. Я мало встречал в сво-
ей жизни таких искренних, добрых и бескорыстных людей. Но, вероятно,  вы
не в состоянии оценить ее по достоинству. К тому же, несмотря  на  моло-
дость, она поистине благородная леди в самом лучшем смысле этого слова.
   - Вы что, хотите сказать, что я не благородная леди?
   - Если память мне не изменяет, мы еще  в  самом  начале  нашего  зна-
комства установили, что вы отнюдь не "леди".
   - Вы просто омерзительно грубый человек - зачем вы все это  ворошите?
Как можете вы ставить мне в вину эту детскую выходку? Это было так  дав-
но, я стала взрослой с тех пор и никогда и не вспомнила бы про это, если
бы не ваши постоянные намеки.
   - Я не верю, что это была просто детская выходка и что вы сильно  пе-
ременились с тех пор. Вы и сейчас совершенно так же, как тогда, способны
швыряться вазами, если вам что-нибудь не по нраву. Впрочем,  вам  теперь
почти всегда и во всем удается поступать по-своему. Так что необходимос-
ти бить антикварные предметы не возникает.
   - Вы... Знаете, вы кто?.. Господи, почему я не мужчина! Я бы  вызвала
вас на дуэль и...
   - И получили бы пулю в лоб. Я попадаю в десятицентовик  с  пятидесяти
шагов. Лучше уж держитесь за свое проверенное оружие -  улыбки,  глазки,
вазы и тому подобное.
   - Вы просто негодяй.
   - Быть может, вы рассчитываете, что ваши слова приведут меня  в  исс-
тупление? Очень жаль, но должен вас разочаровать. Я не  могу  сердиться,
коль скоро вы в своих поношениях недалеки от истины. Конечно, я негодяй.
А почему бы нет? Мы живем в свободной стране, и каждый имеет право  быть
негодяем, если ему так нравится. Это ведь только такие лицемерки с дале-
ко не чистой совестью, как вы, моя дорогая, приходят в  бешенство,  если
про них что-нибудь сказано не в бровь, а в глаз.
   Он говорил спокойно, улыбаясь, неторопливо растягивая  слова,  и  она
чувствовала свое бессилие перед ним. Это был единственный человек, кото-
рого она ничем не могла пронять. Ее привычное оружие - презрительная хо-
лодность, сарказм, оскорбительные слова, - ничто его не  задевало.  Сму-
тить его было невозможно. Она привыкла считать, что никто с таким  жаром
не доказывает свою правдивость, как лжец, свою  храбрость  -  как  трус,
свою учтивость - как дурно воспитанный человек, свою незапятнанную честь
- как подонок. Но только не Ретт Батлер. Он  со  смехом  признавался  во
всех своих пороках, дразнил ее и тем вызывал на  еще  большую  откровен-
ность.
   Все последние месяцы он появлялся внезапно и так же внезапно исчезал,
не оповестив о своем отъезде. Скарлетт никогда не знала, какие дела при-
водили его в Атланту, - ведь мало кто из контрабандистов находил  нужным
забираться так далеко от побережья. Они сгружали свой товар в Уилмингто-
не или в Чарльстоне, где их уже поджидал рой  торговцев  и  спекулянтов,
стекавшихся сюда со всех концов Юга на аукционы. Конечно,  она  была  бы
сильно польщена, если бы могла предположить, что он совершает эти поезд-
ки ради нее, но даже ей, с ее непомерным самомнением, такая мысль  пока-
залась бы неправдоподобной. Попытайся он хоть раз приволокнуться за ней,
прояви хотя бы намек на ревность к окружавшей ее толпе поклонников, пож-
ми ей украдкой руку, попроси у нее портрет или платочек на  память,  она
могла бы с торжеством подумать, что и он попался наконец в ее  сети.  Но
он оставался раздражающе нечувствителен к ее чарам, а главное, казалось,
видел насквозь все уловки, с помощью которых  она  старалась  повергнуть
его к своим ногам.
   Всякий раз, как капитан Батлер появлялся в Атланте, все женское насе-
ление города приходило в волнение - и не только потому,  что  имя  этого
человека было овеяно  романтическим  ореолом  отчаянно-дерзких  прорывов
блокады - ему сопутствовал еще и острый привкус чего-то дурного  и  зап-
ретного. Ведь об этом человеке шла такая плохая слава. И  репутация  его
становилась день ото дня все хуже, стоило городским кумушкам лишний  раз
посплетничать о нем, а сам он делался при этом все притягательнее в гла-
зах молоденьких девушек. А так как большинство из них  были  еще  весьма
невинны, им сообщалось только, что "этот человек очень  нечистоплотен  в
своих отношениях с женщинами", но как проявляет он эту  свою  "нечистоп-
лотность" на деле, оставалось для них тайной. Слышали они и такие,  тоже
шепотом сказанные слова: "Ни одна девушка не может  чувствовать  себя  с
ним в безопасности". И при этом казалось крайне удивительным, что  чело-
век с такой репутацией ни разу с тех пор, как он стал появляться  в  Ат-
ланте, не попытался хотя бы поцеловать руку  у  какой-нибудь  незамужней
особы женского пола. Впрочем, это делало его лишь еще более загадочным и
притягательным.
   Он становился самой популярной личностью в Атланте - не  считая,  ко-
нечно, героев войны. Теперь уже всем и во всех подробностях было извест-
но, как его исключили из Вест-Пойнта за попойки и за "что-то,  связанное
с женщинами". Чудовищно скандальная история с чарльстонской девицей, ко-
торую он скомпрометировал, и с ее братом, которого он застрелил на  дуэ-
ли, давно стала  всеобщим  достоянием.  Из  переписки  с  чарльстонскими
друзьями и знакомыми были почерпнуты новые факты:  выяснилось,  что  его
отец, очаровательный старый джентльмен - человек железного  характера  и
несгибаемой воли, - выгнал его из дома без гроша в  кармане,  когда  ему
едва сравнялось двадцать лет, и даже вычеркнул его имя из семейного  мо-
литвенника. После чего во время золотой лихорадки 1849 года блудный  сын
отправился в Калифорнию, затем побывал в Южной Америке и на  Кубе,  где,
по слухам, занимался делами какого-то весьма сомнительного свойства. Бы-
ли на его счету и драки из-за женщин, и несколько дуэлей, и связи с  мя-
тежниками в Центральной Америке, но самую печальную славу снискал он се-
бе в Атланте, когда там распространился слух, что он к тому же професси-
ональный игрок.
   Во всей Джорджии едва ли нашлась бы такая семья, в  которой  хотя  бы
один из ее мужских представителей или родственников не играл бы в азарт-
ные игры, спуская состояния, дома, землю, рабов. Но это совсем иное  де-
ло. Можно довести себя игрой до полной нищеты и остаться джентльменом, а
профессиональный игрок - всегда, при всех обстоятельствах - изгой.
   И не переверни война все представления вверх тормашками и не нуждайся
правительство Конфедерации в услугах капитана Батлера, никто  в  Атланте
не пустил бы его к себе на порог. А теперь даже самые чопорные блюстите-
ли нравов чувствовали: если они хотят быть патриотами, следует проявлять
большую терпимость. Люди наиболее сентиментальные высказывали  предполо-
жение, что паршивая овца, отбившаяся от  батлеровского  стада,  устыдясь
своей непутевой жизни, раскаялась и  делает  попытку  загладить  прежние
грехи. И особенно женщины считали своим долгом  поддерживать  эту  точку
зрения о столь неустрашимом контрабандисте.  Теперь  уже  все  понимали:
судьбу Конфедерации решает не только отвага солдат на  поле  боя,  но  и
умение контрабандистских судов ускользать от флота янки.
   Капитан Батлер пользовался славой лучшего лоцмана на всем Юге - дерз-
кого, бесстрашного, с железными нервами. Уроженец  Чарльстона,  он  знал
каждый залив, каждую отмель и каждый риф на всем побережье штата Кароли-
на по ту и по другую сторону от чарльстонского порта и в такой  же  мере
чувствовал себя как дома и в водах уилмингтонского порта. Он не  потерял
ни одного корабля и ни разу не выбросил за борт свой груз. В первые  дни
войны он возник неизвестно откуда с достаточной суммой денег в  кармане,
чтобы купить небольшое быстроходное судно, а теперь, когда контрабандные
товары приносили две тысячи процентов дохода с каждого  груза,  капитану
Батлеру принадлежало уже четыре судна. У него были искусные  лоцманы,  и
он им щедро платил, и темной ночью, выскользнув  из  чарльстонского  или
уилмингтонского порта, они везли хлопок в Нассау, в  Англию,  в  Канаду.
Текстильные фабрики Англии простаивали, рабочие-текстильщики мерли с го-
лоду, и каждый контрабандист, которому удавалось обвести  вокруг  пальца
флот северян, мог назначать свои цены на ливерпульском  рынке.  А  судам
капитана Батлера в равной мере сопутствовала удача - и когда они вывози-
ли из Конфедерации хлопок, и когда ввозили оружие, в котором Юг  испыты-
вал отчаянную нужду. И понятно, что женщины Юга  должны  были  забыть  и
простить такому храбрецу многие прегрешения!
   При встречах с ним люди оборачивались - его эффектная внешность прив-
лекала к себе внимание. Одевался он элегантно и всегда по последней  мо-
де, ездил на норовистом вороном жеребце и сорил деньгами направо и нале-
во. Военные мундиры конфедератов к тому времени сильно поистрепались, да
и штатская одежда, даже та, что приберегалась для парадных случаев,  но-
сила следы искусной починки и штопки, и капитан Батлер не  мог  не  быть
заметной фигурой на этом фоне. У Скарлетт не раз мелькала мысль, что  ни
на ком не видала она еще таких элегантных брюк, как на капитане Батлере,
- светло-коричневых, в черную и белую клеточку. Неописуемо красивы  были
и его жилеты, особенно один - белый, муаровый, расшитый крошечными розо-
выми бутончиками. И носил он эти роскошные одеяния  с  такой  элегантной
небрежностью, словно не отдавал себе отчета в их великолепии.
   Мало кто из дам мог устоять против его чар, когда он давал себе  труд
пускать их в ход, и кончилось тем, что даже  миссис  Мерриуэзер  сложила
оружие и пригласила Ретта Батлера в воскресенье на обед.
   Мейбелл Мерриуэзер намерена была обвенчаться со своим маленьким  зуа-
вом, как только он приедет домой на очередную побывку, и всякий раз  при
мысли об этом из глаз ее начинали обильно струиться слезы,  ибо  она  не
желала венчаться иначе как в белом атласном платье, а белого атласа  не-
возможно было достать нигде во всех Южных штатах, и даже одолжить у  ко-
го-нибудь из подруг такое платье Мейбелл не могла, ибо  все  подвенечные
уборы давно пошли на боевые стяги. Тщетны были  патриотические  укоризны
миссис Мерриуэзер, утверждавшей, что домотканое подвенечное платье - на-
иболее приличествующий невесте конфедерата туалет. Мейбелл хотела атлас-
ное. Она готова была - и даже горделиво и с охотой - отказаться от  шпи-
лек для волос, и пуговиц, и нарядных туфелек, и от чая, и от  конфет  во
имя Правого Дела, но венчаться она хотела в атласном платье.
   Узнав об этом от Мелани, Ретт Батлер привез из Англии несметное коли-
чество ярдов блестящего белого атласа и кружевную  подвенечную  вуаль  и
преподнес все это Мейбелл в качестве свадебного подарка. И сделал он это
в такой форме, что ни о какой оплате невозможно  было  даже  заикнуться.
Мейбелл пришла в неописуемый восторг и едва не чмокнула капитана Батлера
в щеку. Миссис Мерриуэзер понимала, что делать такой  ценный  подарок  -
тем более в форме материи на платье - вещь крайне неприличная, но  когда
Ретт Батлер в самых высокопарных выражениях стал заверять ее, что ни од-
но одеяние на свете недостаточно хорошо для невесты воина-героя, она  не
сумела найти слов для отказа. Тогда она пригласила дарителя на обед, по-
лагая, что такая уступка с ее стороны с лихвой покрывает  стоимость  по-
дарка.
   Капитан же Батлер не только подарил Мейбелл атлас на платье,  но  еще
снабдил ее весьма ценными указаниями по части подвенечного наряда.  Ока-
зывается, в Париже в этом сезоне вошли в моду очень пышные кринолины,  а
юбки стали короче. Их уже не украшают оборочками, а собирают ниспадающи-
ми фестонами, из-под которых выглядывают обшитые тесьмой нижние юбки. Он
сообщил также, что совсем не видел на улицах панталон, и  сделал  вывод,
что их уже "не носят". Впоследствии миссис  Мерриуэзер  говорила  миссис
Элсинг, что, позволь она ему распространяться на эту  тему  дальше,  он,
пожалуй, доложил бы ей во всех подробностях, какое  у  парижанок  нижнее
белье.
   Не обладай капитан Батлер такой  бесспорно  мужественной  внешностью,
его способность замечать и помнить мельчайшие подробности женских туале-
тов, шляп и причесок была бы заклеймена как недостойная  мужчины.  Когда
дамы осаждали его вопросами о том, что сейчас в моде, им, конечно,  было
немного не по себе, и все же они не могли от этого воздержаться.  Словно
матросы потерпевшего кораблекрушение судна, они чувствовали  себя  отор-
ванными от мира - во всяком случае, от мира моды, так мало модных журна-
лов попадало к ним вследствие блокады. И сообщи им капитан  Батлер,  что
парижанки теперь наголо бреют голову и носят меховые шапки, они могли бы
поверить и этому. Превосходная память  капитана  по  части  всевозможных
ухищрений женского туалета  являлась  для  них  непревзойденной  заменой
"Дамского журнала". Он замечал и хранил в памяти мельчайшие подробности,
столь дорогие женскому сердцу, и всякий раз  после  его  возвращения  из
плавания можно было услышать, как он объясняет окружившим его дамам, что
шляпки в этом году носят совсем маленькие, на самой макушке, и  украшают
их перьями, а не цветами, что королева Франции перестала надевать шиньон
по вечерам - волосы просто зачесываются наверх, оставляя открытыми  уши,
и укладываются в очень высокую прическу, и что декольте вечерних  туале-
тов снова стали соблазнительно глубокими.
   Месяц проходил за месяцем, а капитан Батлер по-прежнему оставался са-
мой популярной и романтической фигурой в  городе,  невзирая  на  прежнюю
дурную репутацию, невзирая на неясные слухи, что он занимается не только
контрабандой, но и спекуляцией продуктами. Кое-кто  из  недоброжелателей
утверждал, что после каждого его возвращения в Атланту цены на  продукты
подскакивают на пять долларов. Однако вопреки всем  толкам  и  пересудам
капитану Батлеру удалось бы сохранить свою популярность, если  бы  он  к
этому стремился. Но капитан вел себя так, словно, добившись признания  у
самых почтенных и суровых патриотов города, завоевав их уважение и  нес-
колько настороженную симпатию, он, из какого-то непонятного духа  проти-
воречия, поставил, казалось, теперь своей целью всеми способами  восста-
навливать их против себя, всячески давая понять, что все его  предыдущее
поведение было лишь комедией, играть которую ему прискучило.
   Казалось, Юг и все, что его олицетворяло, вызывало в нем лишь  холод-
ное презрение, а пуще всего - сама Конфедерация, и он не давал себе тру-
да это скрывать. Именно эти его высказывания по  адресу  Конфедерации  и
привели к тому, что его выслушивали сначала в некотором  замешательстве,
потом холодно, потом с яростным возмущением. 1862 год еще только  подхо-
дил к концу, а мужчины уже начали раскланиваться с капитаном Батлером  с
подчеркнутой отчужденностью, женщины при его  появлении  в  каком-нибудь
собрании старались не отпускать от себя дочерей.
   Ему же, по-видимому, доставляло удовольствие не только задевать  пат-
риотические чувства искренних и горячих приверженцев Конфедерации, но  и
выставлять себя в самом непривлекательном свете.  Выслушав  простодушную
похвалу своей храбрости в опасном деле провоза контрабанды, он самым лю-
безным тоном заявлял, что трусит при этих операциях  ничуть  не  меньше,
чем наши храбрые воины на передовой. Такой ответ приводил всех в большое
раздражение, ибо каждому южанину было известно, что в армии ко