гда не позволил себе  встревожить
и вас, моя дорогая, но я должен был объяснить, почему я прошу вас  поза-
ботиться о Мелани. Она такая слабенькая, хрупкая, а  вы  такая  сильная,
Скарлетт. Для меня будет большим утешением знать, что вы не оставите ее,
если со мной что-нибудь случится. Вы обещаете мне?
   - Обещаю! - воскликнула она. В это мгновение,  когда  ей  показалось,
что смерть стоит за его плечом, она готова была пообещать ему все,  чего
бы он ни попросил. - Но Эшли, Эшли, я не могу расстаться с  вами!  Я  не
могу быть мужественной!
   - Вы должны быть мужественной, - сказал он, и  какой-то  новый,  едва
уловимый оттенок почудился ей в его словах. Голос его стал глуше,  и  он
говорил торопливее, словно владевшее им  внутреннее  напряжение  спешило
излиться в мольбе. - Вы должны быть мужественны. Иначе где же мне  взять
силы все выдержать.
   Она пытливо и обрадовано вглядывалась в его лицо, ища в нем подтверж-
дения тому, что и его тоже убивает разлука с ней и у  него  тоже  сердце
рвется на части. Но лицо его оставалось таким же замкнутым  и  напряжен-
ным, как в ту минуту, когда он появился на лестнице после прощания с Ме-
лани, и она ничего не могла прочесть в его глазах. Он  наклонился,  сжал
ее лицо в своих ладонях и легко коснулся губами лба.
   - Скарлетт! Скарлетт! Вы так прекрасны, так добры и так сильны! Прек-
расно не только ваше милое личико. В вас все совершенно - ум, тело,  ду-
ша.
   - О, Эшли! - пролепетала она, блаженно  затрепетав  от  прикосновения
его рук, от его слов. - Вы, один только вы на всем свете...
   - Я, мне кажется, знаю вас лучше, чем другие, - во всяком случае, мне
приятно так думать, - и вижу то прекрасное, что скрыто  в  вас,  но  ус-
кользает от внимания тех, кто привык  судить  слишком  поверхностно  или
слишком поспешно.
   Он умолк, руки его упали, но взгляд был прикован к  ее  лицу.  Затаив
дыхание, чуть привстав от напряжения на цыпочки, она ждала.  Ждала,  что
он произнесет три магических слова. Но он молчал. Она лихорадочно впива-
лась взглядом в его лицо, губы ее дрожали... Она поняла, что  больше  он
не прибавит ничего.
   Этого вторичного крушения всех ее надежд она уже не могла вынести.
   - Ох, ну вот! - пролепетала она совсем по-детски  и  упала  на  стул.
Слезы брызнули у нее из глаз. И тут она услышала зловещий шум за  окном,
который безжалостно подтвердил ей неизбежность предстоящей разлуки.  Так
язычник, заслышав плеск  воды  под  веслами  ладьи  Харона,  проникается
чувством безмерного отчаяния и обреченности. Дядюшка Питер,  закутавшись
в одеяло, подогнал к крыльцу коляску, чтобы отвезти Эшли на вокзал.
   - Прощайте! - тихо произнес Эшли, взял со стола широкополую  фетровую
шляпу, которую ей всеми правдами и неправдами удалось раздобыть у Ретта,
и шагнул в погруженный во мрак холл. На пороге он обернулся  и  поглядел
на нее долгим, почти исступленным взглядом, словно стремясь  запечатлеть
весь ее облик до мельчайших деталей и унести с собой. Она видела его ли-
цо сквозь туманную завесу слез, в горле у нее стоял комок. Она понимала,
что он уходит, уходит от нее, от ее забот о нем, из спасительной  гавани
этого дома, из ее жизни, уходит, быть может, навсегда, так и  не  сказав
ей тех слов, которых она столь страстно ждала. Дни промелькнули один  за
другим, словно лопасти мельничного колеса под неотвратимым напором воды,
и теперь было уже поздно. Спотыкаясь, как слепая,  бросилась  она  через
всю гостиную в холл и вцепилась в концы его кушака.
   - Поцелуйте меня! - прошептала она. - Поцелуйте меня на прощание.
   Его руки мягко обхватили ее плечи, его голова склонилась к  ее  лицу.
Она ощутила прикосновение его губ к своим губам и крепко  обвила  руками
его шею. На какой-то краткий, быстротечный миг он с силой  прижал  ее  к
себе. Она почувствовала, как напряглось его тело. Затем, выронив из  рук
шляпу, он расцепил обвивавшие его шею руки.
   - Нет, Скарлетт, не надо, - глухо произнес он и так  стиснул  ее  за-
пястья, что ей стало больно.
   - Я люблю вас, - задыхаясь,  пробормотала  она.  -  Я  всегда  любила
только вас. Никогда никого больше не любила. Я  вышла  замуж  за  Чарлза
просто... просто вам назло. О, Эшли, я люблю вас! Я готова идти пешком в
Виржинию, лишь бы быть возле вас! Я бы стряпала для вас,  и  чистила  бы
вам сапоги, и ухаживала бы за вашей лошадью... О, Эшли, скажите, что  вы
любите меня! Я буду жить этим, пока не умру!
   Он наклонился, поднял шляпу, и она увидела его лицо. Вся  его  отчуж-
денность, замкнутость исчезли. Это было самое несчастное лицо на  свете.
Она поняла, что он любит ее и ее любовь дает ему радость и повергает его
в безмерное отчаяние и стыд.
   - Прощайте, - хрипло проговорил он.
   Скрипнула отворенная дверь, порыв ледяного ветра ворвался в дом,  ко-
лыхнув занавески на окнах. По телу Скарлетт пробежала дрожь. Она смотре-
ла Эшли вслед: он бегом направился к коляске, его сабля тускло поблески-
вала в лучах бледного зимнего солнца, концы кушака весело развевались на
ветру.


   ГЛАВА XVI

   Миновали январь и февраль с холодными дождями,  резким  пронизывающим
ветром и все растущей безнадежностью и унынием в сердцах. После  пораже-
ния при Геттисберге и Виксберге линия фронта армии южан была прорвана  в
центре. С упорными боями войска северян заняли почти весь штат Теннесси.
Но даже это новое поражение не сломило духа южан. Беспечная заносчивость
уступила место угрюмой решимости, и конфедераты  по-прежнему  продолжали
утверждать, что нет, дескать, худа без добра.  Ведь  дали  же  северянам
крепко по шее, когда они в сентябре попытались закрепить свою  победу  в
Теннесси прорывом в Джорджию.
   Здесь, в северо-западном углу штата, под Чикамаугой, впервые  за  всю
войну произошло большое сражение уже на земле Джорджии. Янки заняли Чат-
танугу и горными тропами вторглись в Джорджию, но были отброшены назад и
понесли большие потери.
   Атланта со своими железными дорогами сыграла немалую роль в этой зна-
менитой победе южан при Чикамауге. По железным дорогам, ведущим из  Вир-
гинии в Атланту и оттуда - дальше на север, в Теннесси, войска  генерала
Лонгстрита были переброшены к местам сражений. На протяжении сотен  миль
железнодорожный путь был очищен от всех гражданских  перевозок,  и  весь
подвижной состав юго-востока был использован для военных нужд.
   Атланта наблюдала, как через город за часом час и за составом  состав
проходили поезда с пассажирскими вагонами, товарными вагонами и платфор-
мами, загруженными шумными, распевающими песни солдатами. Они ехали  без
пищи и без сна, без своих лошадей, без  продовольственных  и  санитарных
служб и прямо из вагонов, без малейшей передышки шли в бой. И янки  были
отброшены из Джорджии назад в Теннесси.
   Это была огромная победа, и жители Атланты с удовлетворением  и  гор-
достью сознавали, что их железные дороги сделали эту победу возможной.
   Юг с нетерпением ждал хороших вестей из Чикамауги -  они  были  нужны
позарез, чтобы не потерять бодрости духа предстоящей зимой.  Теперь  уже
никто не стал бы отрицать, что янки умеют драться и у них, что ни  гово-
ри, хорошие полководцы. Грант был настоящий мясник, ему было  наплевать,
сколько он уложит солдат, лишь бы одержать победу, и победы  он  одержи-
вал. Имя Шеридана вселяло страх в сердца южан.  И  наконец,  существовал
еще один человек, некто Шерман, чье имя упоминалось все чаще и  чаще.  О
нем заговорили во время сражений в Теннесси и на Западе, и слава о  нем,
как о решительном и беспощадном воине, росла.
   Ни один из них, разумеется, не мог сравниться с генералом Ли. Вера  в
генерала и его войско была по-прежнему крепка.  Уверенность  в  конечной
победе непоколебима. Но война слишком затянулась. Слишком много  полегло
на поле боя, слишком много было раненых, калек, слишком много вдов,  си-
рот. А впереди еще долгая, жестокая битва, и значит - будут еще  убитые,
еще раненые, еще вдовы и сироты.
   И в довершение всех бед среди  гражданского  населения  стало  прояв-
ляться недоверие к власть имущим. Некоторые газеты уже открыто  выражали
свое недовольство президентом Дэвисом и его планом ведения войны. Внутри
правительства Конфедерации существовали разногласия,  между  президентом
Дэвисом и генералами происходили трения.  Стремительно  росла  инфляция.
Армии не хватало мундиров и сапог, а медикаментов и амуниции и  подавно.
Железным дорогам требовались новые вагоны взамен старых и  новые  рельсы
взамен взорванных противником. Генералы посылали с поля боя депеши, тре-
буя свежих пополнений, а их становилось все меньше и меньше. И  тут  еще
как на грех некоторые губернаторы штатов -  и  в  том  числе  губернатор
Джорджии Браун - отказались посылать войска милиции  за  пределы  штата.
Эти войска насчитывали тысячи боеспособных солдат, в которых остро  нуж-
далась армия, но правительство тщетно пыталось их получить.
   Новое падение стоимости доллара повлекло  за  собой  новое  повышение
цен. Говядина, свинина и сливочное масло стоили уже тридцать пять долла-
ров фунт, мука - тысячу четыреста долларов мешок, сода  -  сто  долларов
фунт, чай - пятьсот долларов фунт. А теплая одежда в тех случаях,  когда
ее удавалось раздобыть, продавалась уже по таким недоступным ценам,  что
жительницы Атланты, чтобы защититься  от  ветра,  утепляли  свою  старую
одежду с помощью тряпок и газет. Ботинки стоили от двухсот до  восьмисот
долларов пара - в зависимости от того, были ли они из настоящей кожи или
из искусственной, получившей название "картона". Дамы носили гетры, сши-
тые из старых шалей или ковриков. Подметки делались из дерева.
   В сущности. Север держал Юг в осадном положении, хотя не все еще  от-
четливо это понимали. Американские канонерки туго затянули петлю на гор-
ле всех южных портов, и крайне редко какому-нибудь судну удавалось прор-
вать блокаду.
   Южные штаты всегда жили за счет продажи своего хлопка, покупая на вы-
рученные деньги все, чего не производили сами. Теперь они  не  могли  ни
продавать, ни покупать. У Джералда О'Хара  в  Таре  под  навесами  возле
хлопкоочистительной фабрики скопился урожай хлопка за три года, но толку
от этого было мало. Сто пятьдесят тысяч долларов выручил бы он за него в
Ливерпуле, но надежды вывезти его в Ливерпуль не было никакой.  Джералд,
уже привыкший считать себя человеком  богатым,  теперь  задумывался  над
тем, как ему прокормить семью и своих рабов до конца зимы.
   И большинство южных плантаторов находились в столь же трудном положе-
нии. Петля блокады затягивалась все туже и туже, лишая южан  возможности
сбывать свое белое золото на английском рынке и  ввозить  на  вырученные
деньги все, в чем была нужда. А земледельческий Юг, ведя войну с индуст-
риальным Севером, нуждался теперь во многом - в  таких  вещах,  покупать
которые он никогда и не помышлял в мирные дни.
   Все это создавало исключительно благоприятные условия для  барышников
и спекулянтов, и они не преминули ими воспользоваться. По мере того  как
пища и одежда становились все менее доступными, а цены росли, обществен-
ное возмущение спекулянтами выражалось все громче и озлобленней. В  пер-
вые месяцы 1864 года не выходило ни одной газеты, в которой не  было  бы
передовой статьи, полной уничижительных нападок на  спекулянтов  -  этих
стервятников, этих кровопийц - и призывающей правительство разделаться с
ними твердой рукой. Правительство старалось как могло, но все его усилия
оставались бесплодными, ибо у правительства и без того хлопот был  полон
рот.
   Но никто не подвергался таким ожесточенным нападкам, как Ретт Батлер.
Когда борьба с блокадой стала делом слишком опасным, он продал свои суда
и открыто занялся спекуляцией продовольствием. Слухи о его  деятельности
в Ричмонде и Уилмингтоне доходили до Атланты и заставляли всех, кто при-
нимал его когда-то в своих гостиных, сгорать со стыда.
   И все же, невзирая на эти невзгоды и треволнения, население  Атланты,
насчитывавшее до войны десять тысяч, увеличилось за эти  годы  вдвое.  И
даже сама блокада в какой-то мере содействовала повышению престижна  Ат-
ланты. Прибрежные города с незапамятных времен  занимали  господствующее
положение на Юге - как по части торговли, так и во всех прочих отношени-
ях. Однако после того как южные порты были блокированы и многие портовые
города захвачены противником или подвергнуты осаде. Юг уже не мог  ждать
спасения ни от кого - ему оставалось рассчитывать только на самого себя.
Для победы в войне многое теперь зависело  от  положения  во  внутренних
территориях Юга, и в центре событий оказалась Атланта. Население Атланты
переносило не менее тяжкие лишения, чем жители всех других областей Кон-
федерации, так же жестоко страдало от болезней и вымирало,  но  значение
самого города в результате войны не упало, а возросло. Сердце Конфедера-
ции - город Атланта - билось надежно и сильно, и по его железным дорогам
- артериям страны - продолжал безостановочно  литься  поток  составов  с
рекрутами, снаряжением, провиантом.
   В другие времена Скарлетт пребывала бы в  безмерном  огорчении  из-за
своих поношенных платьев и заплатанных туфель, но теперь это ее не слиш-
ком волновало, поскольку единственный человек, чье мнение было ей небез-
различно, не мог ее увидеть. Ближайшие два месяца были, пожалуй,  самыми
счастливыми в ее жизни за все последние годы. Когда ее руки  обвили  шею
Эшли, разве не услышала она глухие, взволнованные удары  его  сердца?  А
этот исполненный отчаяния и муки взгляд - он сказал ей больше, чем могли
бы поведать уста. Эшли любит ее. Теперь ее уже не терзали больше  сомне-
ния, и эта уверенность приносила ей такую радость, что сердце ее смягчи-
лось к Мелани. У нее появилось даже чувство жалости к ней  -  жалости  с
легким оттенком презрения к ее ограниченности и слепоте.
   "Когда кончится война... - говорила она себе. - Когда  она  кончится,
тогда..."
   Но порой возникала другая мысль, вонзая в сердце холодное жало  стра-
ха: "Тогда... а что тогда?" Но она отгоняла ее от себя. Когда война  бу-
дет позади, все как-то решится. Раз Эшли любит ее, он просто  не  сможет
продолжать жить с Мелани.
   Но развод же невозможен. И конечно, Эллин и Джералд - рьяные католики
- никогда не допустят ее брака с разведенным человеком. Ведь это означа-
ло бы отлучение от церкви! Раздумывая над этим, Скарлетт пришла к  реше-
нию: если встанет выбор между церковью и Эшли, она выберет Эшли. Но  бо-
же, какой поднимется скандал! Разведенных не только отлучают от церкви -
их перестают принимать в обществе. Они становятся изгоями. Ну что ж, ра-
ди Эшли она пойдет и на это. Ради него она готова принести в жертву все.
   Когда война кончится, все так или иначе образуется. Если  Эшли  любит
ее, любит по-настоящему сильно, он найдет выход. Она заставит его  найти
выход. И день ото дня в ней крепла уверенность в том, что он ее любит и,
когда янки будут наконец разбиты, сумеет  так  или  иначе  все  уладить.
Правда, Эшли сказал, что янки берут верх. Но Скарлетт считала,  что  это
чепуха. Он был истерзан, подавлен, когда говорил с ней. Впрочем, мысль о
том, победят янки или нет, мало заботила ее. Лишь бы война поскорее кон-
чилась и Эшли возвратился домой.
   А в марте, когда непогода и слякоть заставляли всех сидеть по  домам,
судьба нанесла Скарлетт жестокий удар. Мелани, стыдливо опустив голову и
отводя в сторону сияющие гордостью и счастьем глаза, сообщила  Скарлетт,
что она ждет ребенка.
   - По мнению доктора Мида, это будет в конце августа или в начале сен-
тября, - сказала она. - Я догадывалась, но до сегодняшнего дня  не  была
уверена. О, Скарлетт, как это чудесно, правда? Я  так  завидовала  тебе,
что у тебя есть Уэйд, я так хотела иметь ребенка. И ужасно боялась,  что
у меня никогда не будет детей, а я хочу, чтобы их была дюжина!
   Скарлетт расчесывала волосы, собираясь лечь спать, и ее рука  застыла
в воздухе, когда Мелани произнесла эти слова.
   - Боже милостивый! - пробормотала она, еще не до конца осознав значе-
ние услышанного. Затем в памяти воскресла захлопнувшаяся за Мелани и Эш-
ли дверь спальни, и такая боль пронзила ее, словно в сердце  ей  всадили
нож - словно Эшли был ее мужем и она узнала о его  неверности.  Ребенок.
Ребенок Эшли. Как же он мог, когда он любит не Мелани, а ее, Скарлетт?
   - Я знала, что ты будешь изумлена, - не переводя дыхания,  продолжала
лепетать Мелани. - Не правда ли, это изумительно? О, Скарлетт, я  просто
не знаю, как написать об этом Эшли! Если  бы  можно  было  сказать  ему,
или... или, еще лучше, ничего не говорить, пусть бы он  сам  мало-помалу
заметил... догадался... ты же понимаешь...
   - Боже милостивый! - повторила Скарлетт, готовая разрыдаться, и,  вы-
ронив расческу, ухватилась за мраморную доску туалетного столика,  чтобы
не упасть.
   - Дорогая, что с тобой, не волнуйся так! Ты же знаешь, родить ребенка
вовсе не так уж страшно. Ты сама это говорила. Не тревожься за  меня.  Я
ужасно тронута твоим участием. Правда, доктор Мид сказал, что я... что у
меня, - Мелани покраснела, - узкий таз, но он надеется, что все будет  в
порядке. И... скажи, Скарлетт, ты сама написала Чарли, когда узнала нас-
чет Уэйда, или это сделала твоя мать, или, может быть, мистер О'Хара?  О
дорогая, если бы моя мама была жива и могла написать Эшли! Я  просто  не
представляю себе, как я...
   - Замолчи! - вне себя выкрикнула Скарлетт. - Замолчи!
   - О, Скарлетт!.. Господи, какая я дура! Прости  меня.  Знаешь,  когда
человек счастлив, он всегда становится эгоистом. Я вдруг  совсем  как-то
забыла про Чарли...
   - Замолчи! - повторила Скарлетт, стараясь овладеть собой и  пряча  от
Мелани лицо. Никогда, никогда не должна Мелани догадаться  или  хотя  бы
заподозрить, какие чувства ее обуревают.
   А у Мелани, деликатнейшего из всех земных созданий,  слезы  выступили
на глазах от стыда за свое жестокосердие. Как посмела она  воскресить  в
душе Скарлетт ужасные воспоминания о том, что малютка Уэйд  появился  на
свет, когда бедняга Чарлз уже несколько месяцев лежал в могиле! Как мог-
ла она быть такой бесчувственной!
   - Дай я помогу тебе раздеться, дорогая! - смиренно проговорила она. -
И приглажу щеткой волосы.
   - Оставь меня в покое, - с каменным лицом произнесла Скарлетт. И  Ме-
лани удалилась вся в слезах, предаваясь мукам самобичевания. Скарлетт не
плакала, ложась в постель, но гордость ее была глубоко уязвлена, надежды
рухнули, ее снедала зависть к счастливым супружеским папам.
   Она думала о том, что не сможет больше жить под одной кровлей с  жен-
щиной, которая носит в своем чреве ребенка Эшли, и  ей  нужно  вернуться
домой, к родному очагу. Ей казалось, что она не сможет теперь  поглядеть
в глаза Мелани и не выдать своей тайны. И наутро она  встала  с  твердым
решением сразу же после завтрака собраться в дорогу. Но когда они сидели
за столом - Скарлетт в угрюмом молчании, тетушка  Питти  в  растрепанных
чувствах и Мелани с несчастным видом, - принесли телеграмму.
   Моз, слуга Эшли, сообщал Мелани:
   "Я искал его повсюду и не нашел. Прикажете возвращаться домой?"
   Никто не понимал, что значит эта телеграмма, - они смотрели  друг  на
друга расширенными от страха глазами, и всякая мысль  об  отъезде  сразу
вылетела у Скарлетт из головы. Не закончив завтрака, они покатили в  го-
род, - телеграфировать командиру полка, в котором служил Эшли, но на те-
леграфе их уже ждала телеграмма самого полковника:
   "С прискорбием извещаю: майор Уилкс, не возвратившийся три дня  назад
с разведывательной операции, числится пропавшим без вести. Будем держать
вас в известности".
   Мрачным было их возвращение домой: тетушка Питти плакала и сморкалась
в носовой платок, Мелани сидела бледная, прямая, неподвижная потрясенная
Скарлетт забилась в угол коляски. Войдя в  дом,  Скарлетт,  пошатываясь,
поднялась по лестнице к себе в спальню, схватила четки и, упав на  коле-
ни, попыталась обратиться с молитвой к богу. Но