нит. Теперь все будет иначе... Только бы, великий
боже, он не был сегодня слишком пьян. "Ведь если он сегодня будет  слиш-
ком пьян, он мне не поверит и начнет смеяться, и это разобьет мне  серд-
це".
   Она тихонько раздвинула створки двери и заглянула в столовую. Он  си-
дел за столом согнувшись, перед ним стоял графин, полный вина, но  неот-
купоренный, и в рюмке ничего не было. Слава богу, он трезв. Она потянула
в сторону створки, стараясь удержаться, чтобы не броситься  к  нему.  Но
когда он посмотрел на нее, что-то в его взгляде остановило  ее  и  слова
замерли у нее на губах.
   Он смотрел на нее в упор своими черными глазами из-под  набрякших  от
усталости век, и в глазах его не загорелись огоньки. Хотя волосы у нее в
беспорядке рассыпались по плечам, грудь тяжело вздымалась, а  юбки  были
до колен забрызганы грязью, на лице его не отразилось удивления или воп-
роса, а губы не скривились в легкой  усмешке.  Он  грузно  развалился  в
кресле - сюртук, обтягивавший пополневшее, некогда такое стройное и кра-
сивое тело, был смят, волевое лицо огрубело. Пьянство и разврат сотвори-
ли свое дело: его некогда четко очерченный профиль уже не напоминал про-
филя молодого языческого вождя на новой золотой монете, - это  был  про-
филь усталого, опустившегося Цезаря, выбитый на медяшке, стертой от дол-
гого хождения. Он смотрел на Скарлетт, а она стояла у порога, прижав ру-
ку к сердцу, - смотрел долго, спокойно, чуть ли не ласково, и это  испу-
гало ее.
   - Проходите, садитесь, - сказал он. - Она умерла?
   Скарлетт кивнула и нерешительно пошла к нему, не зная,  как  действо-
вать и что говорить при виде этого нового выражения на его лице.  Он  не
встал - лишь ногой пододвинул ей кресло, и она опустилась в него.  Жаль,
что он заговорил сразу о Мелани. Ей не хотелось говорить сейчас о  Мела-
ни, не хотелось снова переживать боль минувшего часа.  Еще  будет  время
поговорить о Мелани. Ей так хотелось крикнуть: "Я люблю тебя!", и ей ка-
залось, что именно теперь, в эту ночь, настал час, когда она должна ска-
зать Ретту о том, что у нее на душе. Но что-то в его лице удержало ее, и
внезапно ей стало стыдно говорить о любви в такую минуту -  ведь  Мелани
еще не успела остыть.
   - Упокой, господи, ее душу, -  с  трудом  произнес  он.  -  Она  была
единственным по-настоящему добрым человеком, какого я знал.
   - Ох, Ретт! - жалобно воскликнула она, ибо его слова оживили в ее па-
мяти все то доброе, что сделала для нее Мелани. - Почему вы не пошли  со
мной? Это было так ужасно... и вы были мне так нужны!
   - Я бы не мог этого вынести, - просто сказал он и на мгновение умолк.
Потом с усилием, очень мягко произнес: - Это была настоящая леди.
   Взгляд его темных глаз был устремлен куда-то мимо нее, и она  увидела
в них то же выражение, как тогда, при свете пожаров, полыхавших в Атлан-
те, когда он сказал ей, что пойдет вместе с отступающей армией, -  удив-
ление человека, который, прекрасно зная себя, вдруг обнаруживает в своей
душе верность чему-то неожиданному и неожиданные чувства и немного стес-
няется собственного открытия.
   Он смотрел своим тяжелым взглядом поверх ее плеча, точно видел  Мела-
ни, тихо шедшую через комнату к двери. Он как бы прощался с  ней,  но  в
лице его не было ни горя, ни страдания, лишь удивление на  самого  себя,
лишь болезненное пробуждение чувств, не заявлявших о себе с юности, и он
повторил:
   - Это была настоящая леди.
   По телу Скарлетт прошла дрожь, и затеплившийся в ней было свет радос-
ти исчез, - исчезло тепло - и упоение, которые побуждали ее мчаться  как
на крыльях домой. Она начала понимать, что  происходило  в  душе  Ретта,
когда он говорил "прости" единственному человеку на свете,  которого  он
уважал. И Скарлетт снова почувствовала отчаяние от невозместимости утра-
ты, которую понесла не только она. Она, конечно, еще до конца не осозна-
ла и не могла разобраться в том, что чувствовал Ретт, но на  секунду  ей
показалось, будто и ее коснулись шуршащие юбки мягкой лаской  последнего
"прости". Она смотрела глазами Ретта на то, как уходила из жизни не жен-
щина, а легенда, - кроткая, незаметная, но несгибаемая женщина,  которой
Юг завещал хранить свой очаг во время войны и в чьи гордые,  но  любящие
объятия он вернулся после поражения.
   Взгляд Ретта снова обратился к Скарлетт.
   - Значит, она умерла. - Он произнес это уже другим, небрежным  и  хо-
лодным тоном. - Видите, как хорошо все для вас устраивается.
   - Ах, как вы можете говорить такое! - воскликнула она, глубоко  уязв-
ленная, чувствуя прихлынувшие к глазам слезы. - Вы же знаете, как  я  ее
любила!
   - Нет, не могу сказать, чтобы знал. Это для меня полнейшая  неожидан-
ность, и то, что при вашей любви к белому сброду вы сумели наконец  оце-
нить Мелани, делает вам честь.
   - Да как вы можете так говорить? Конечно, я всегда ее ценила! А вы  -
нет. Вы не знали ее так, как я! Вы просто не способны  понять  ее...  не
способны понять, какая она была хорошая!
   - Вот как? Возможно.
   - Она ведь обо всех заботилась, обо всех, кроме себя... кстати,  пос-
ледние слова ее были о вас.
   Он повернулся к ней - в глазах его вспыхнул живой интерес.
   - Что же она сказала?
   - Ах, только не сейчас, Ретт.
   - Скажите мне.
   Он произнес это спокойно, но так сжал ей руку, что причинил боль.  Ей
не хотелось говорить - не так она собиралась сказать ему о своей  любви,
но его пожатие требовало ответа.
   - Она сказала... она сказала... "Будь подобрее к капитану Батлеру. Он
так тебя любит".
   Он смотрел на нее не мигая, потом выпустил ее руку и прикрыл глаза  -
лицо его приняло мрачное, замкнутое выражение. Внезапно он встал,  подо-
шел к окну и, отдернув портьеры, долго смотрел на улицу, точно видел там
что-то еще, кроме все заволакивавшего тумана.
   - А еще что она сказала? - спросил он, не поворачивая головы.
   - Она просила меня позаботиться о маленьком Бо, и я сказала, что буду
заботиться о нем, как о родном сыне.
   - А еще что?
   - Она сказала... про Эшли... просила меня позаботиться и об Эшли.
   Он с минуту помолчал, потом тихо рассмеялся.
   - Это так удобно, когда есть разрешение первой жены, верно?
   - Что вы хотите этим сказать?
   Он повернулся, и хотя Скарлетт была в смятении и соображала не  очень
четко, тем не менее она удивилась, увидев, что он  смотрит  на  нее  без
насмешки. И безучастно - как человек, который досматривает последний акт
не слишком забавной комедии.
   - Мне кажется, я выразился достаточно ясно. Мисс Мелли умерла. Вы  же
располагаете всеми необходимыми данными, чтобы развестись со мной, а ре-
путация у вас такая, что развод едва ли может вам  повредить.  От  вашей
религиозности тоже ведь ничего не осталось, так что  мнение  церкви  для
вас не имеет значения. А тогда - Эшли и осуществление мечты с  благосло-
вения мисс Мелли.
   - Развод? - воскликнула она. - Нет! Нет! -  Она  хотела  было  что-то
сказать, запуталась, вскочила на ноги и, подбежав к Ретту, вцепилась ему
в локоть: - Ох, до чего же вы не правы! Ужасно не правы! Я не хочу  раз-
вода... я... - И она умолкла, не находя слов.
   Он взял ее за подбородок и, осторожно приподняв лицо к свету,  внима-
тельно посмотрел ей в глаза. А она смотрела на него,  вкладывая  в  свой
взгляд всю душу, и губы у нее задрожали,  когда  она  попыталась  что-то
произнести. Но слова не шли с языка - она все пыталась найти в его  лице
ответные чувства, вспыхнувшую надежду, радость. Ведь теперь-то  он,  уже
конечно, все понял! Но она видела перед собой лишь смуглое замкнутое ли-
цо, которое так часто озадачивало ее. Он отпустил ее подбородок,  повер-
нулся, подошел к столу и сел, вытянув  ноги,  устало  свесив  голову  на
грудь, - глаза его задумчиво, безразлично смотрели на нее из-под  черных
бровей.
   Она подошла к нему и, ломая пальцы, остановилась.
   - Вы не правы, - начала было она, обретя наконец дар  речи.  -  Ретт,
сегодня, когда я поняла, я всю дорогу бежала - до самого дома, чтобы вам
сказать. Любимый мой, я...
   - Вы устали, - сказал он, продолжая наблюдать за ней. - Вам следовало
бы лечь.
   - Но я должна сказать вам!
   - Скарлетт, - медленно произнес он, - я не желаю ничего слушать - ни-
чего.
   - Но вы же не знаете, что я собираюсь сказать!
   - Кошечка моя, это все написано на вашем лице. Что-то или кто-то  на-
конец заставил вас понять, что злополучный мистер Уилкс - дохлая  устри-
ца, которую даже вам не разжевать. И это что-то неожиданно высветило для
вас мои чары, которые предстали перед вами в новом, соблазнительном све-
те. - Он слегка пожил плечами. - Не стоит об этом говорить.
   Она чуть не задохнулась от удивления. Конечно, он всегда читал в ней,
как в раскрытой книге. До сих пор ее возмущала эта его  способность,  но
сейчас, когда первое удивление оттого, что глубины  ее  души  так  легко
просматриваются, прошло, она почувствовала огромную радость  и  облегче-
ние. Он знает, он понимает - теперь ее задача казалась такой легкой. Ему
ни о чем не надо говорить! Конечно, ему горько оттого, что она так долго
им пренебрегала, конечно, он еще не верит этой  внезапной  перемене.  Ей
предстоит завоевать его, проявив доброту, убедить  его,  осыпая  знаками
любви, и как приятно будет ей все это!
   - Любимый, я вам все расскажу, - сказала она, упираясь руками в  под-
локотники его кресла и пригибаясь к нему. - Я была так не права, я  была
такая идиотка...
   - Скарлетт, прекратите. Не унижайтесь передо мной. Мне это  невыноси-
мо. Проявите немного достоинства, немного сдержанности, чтобы  хоть  это
осталось, когда мы будем вспоминать о нашем браке. Избавьте нас от этого
последнего объяснения.
   Она резко выпрямилась. "Избавьте нас от этого последнего объяснения"?
Что он имел в виду, говоря: "этого последнего"? Последнего? Да ведь  это
же их первое объяснение, это только начало.
   - Но я все равно вам скажу, - быстро заговорила  она,  словно  боясь,
что он зажмет ей рот рукой. - Ах, Ретт, я так люблю вас, мой дорогой!  И
должно быть, я люблю вас уже многие годы и, такая идиотка,  не  понимала
этого. Ретт, вы должны мне поверить!
   Он с минуту смотрел на нее - это был долгий взгляд, проникший в самую
глубину ее сознания. Она видела по его глазам, что он верит. Но его  это
мало интересовало. Ах, неужели он станет сводить с ней  счеты  -  именно
сейчас? Будет мучить ее, платя ей той же монетой?!
   - О, я вам верю, - сказал он наконец. - А как же будет с  Эшли  Уилк-
сом?
   - Эшли! - произнесла она и нетерпеливо повела плечом. - Я...  по-мое-
му, он уже многие годы мне безразличен. Просто... ну, словом,  это  было
что-то вроде привычки, за которую я цеплялась, потому что  приобрела  ее
еще девочкой. Ретт, никогда в жизни я бы не считала, что он  мне  дорог,
если бы понимала, что он представляет собой. А ведь он  такое  беспомощ-
ное, жалкое существо, несмотря на всю свою болтовню о правде, и о чести,
и о...
   - Нет, - сказал Ретт. - Если вы хотите видеть  его  таким,  каков  он
есть, то он не такой. Он всего лишь благородный джентльмен,  оказавшийся
в мире, где он - чужой, и пытающийся худо-бедно жить в  нем  по  законам
мира, который отошел в прошлое.
   - Ах, Ретт, не будем о нем говорить! Ну, какое нам сейчас до него де-
ло? Неужели вы не рады, узнав... я хочу сказать: теперь, когда я...
   Встретившись с ним взглядом, - а глаза у него были такие  усталые,  -
она смущенно умолкла, застеснявшись, словно девица,  впервые  оставшаяся
наедине со своим ухажером. Хоть бы он немного ей помог! Хоть бы протянул
ей руки, и она с благодарностью кинулась бы ему в объятия, свернулась бы
калачиком у него на коленях и положила голову ему  на  грудь!  Ее  губы,
прильнувшие к его губам, могли бы сказать ему все куда  лучше,  чем  эти
спотыкающиеся слова. Но глядя на него, она поняла, что он удерживает  ее
на расстоянии не из мстительности. Вид у него был  опустошенный,  такой,
будто все, о чем она ему поведала, не имело никакого значения.
   - Рад? - сказал он. - Было время, когда я отблагодарил бы  бога  пос-
том, если бы услышал от вас то, что вы сейчас сказали. А сейчас  это  не
имеет значения.
   - Не имеет значения? О чем вы говорите? Конечно, имеет!  Ретт,  я  же
дорога вам, верно? Должна быть дорога. И Мелли так сказала.
   - Да, и она была права, ибо это то, что она знала. Но, Скарлетт,  вам
никогда не приходило в голову, что даже самая бессмертная  любовь  может
износиться?
   Она смотрела на него, потеряв дар речи. Рот ее округлился буквой "о".
   - Вот моя и износилась, - продолжал он, - износилась в борьбе с  Эшли
Уилксом и вашим безумным упрямством, которое побуждает вас вцепиться как
бульдог в то, что, по вашим представлениям, вам желанно... Вот она и из-
носилась.
   - Но любовь не может износиться!
   - Ваша любовь к Эшли тоже ведь износилась.
   - Но я никогда по-настоящему не любила Эшли!
   - В таком случае вы отлично имитировали любовь-до сегодняшнего  вече-
ра. Скарлетт, я не корю вас, не обвиняю, не упрекаю. Это  время  прошло.
Так что избавьте меня от ваших оправдательных речей и  объяснений.  Если
вы в состоянии послушать меня несколько  минут,  не  прерывая,  я  готов
объяснить вам, что я имею в виду, хотя - бог свидетель - не вижу необхо-
димости в объяснениях. Правда слишком уж очевидна.
   Скарлетт села; резкий газовый свет падал на ее белое растерянное  ли-
цо. Она смотрела в глаза Ретта, которые знала так хорошо - и одновремен-
но так плохо, - слушала его тихий голос,  произносивший  слова,  которые
сначала казались ей совсем непонятными. Впервые он говорил  с  ней  так,
по-человечески, как говорят обычно люди - без дерзостей,  без  насмешек,
без загадок.
   - Приходило ли вам когда-нибудь в голову, что я любил  вас  так,  как
только может мужчина любить женщину? Любил многие годы, прежде  чем  до-
бился вас? Во время войны я уезжал, пытаясь забыть вас, но не мог и сно-
ва возвращался. После войны, зная, что рискую попасть под арест,  я  все
же вернулся, чтобы отыскать вас. Вы мне были так дороги, что  мне  каза-
лось, я готов был убить Фрэнка Кеннеди, и убил бы, если бы он не умер. Я
любил вас, но не мог дать вам это понять. Вы так жестоки к тем, кто  лю-
бит вас, Скарлетт. Вы принимаете любовь и держите ее как хлыст над голо-
вой человека.
   Из всего сказанного им Скарлетт поняла лишь, что он ее любит.  Уловив
слабый отголосок страсти в его голосе, она почувствовала, как радость  и
волнение потихоньку наполняют ее. Она сидела еле дыша, слушала и ждала.
   - Я знал, что вы меня не любите, когда мы  поженились.  Понимаете,  я
знал про Эшли, но... был настолько глуп, что считал, будто  мне  удастся
стать для вас дороже. Смейтесь сколько хотите,  но  мне  хотелось  забо-
титься о вас, баловать вас, делать все, что бы вы ни пожелали.  Я  хотел
жениться на вас, быть вам защитой, дать вам возможность делать  все  что
пожелаете, лишь бы вы были счастливы, - так ведь было  и  с  Бонни.  Вам
пришлось столько вытерпеть, Скарлетт. Никто лучше меня не понимал, через
что вы прошли, и мне хотелось сделать так, чтобы вы перестали  бороться,
а чтобы я боролся вместо вас. Мне хотелось, чтобы вы  играли  как  дитя.
Потому что вы и есть дитя - храброе, испуганное, упрямое дитя. По-моему,
вы так и остались ребенком. Ведь только ребенок может быть таким упорным
и таким бесчувственным.
   Голос его звучал спокойно, но устало, и было в нем что-то, что пробу-
дило далекий отзвук в памяти Скарлетт. Она уже слышала такой голос  -  в
другом месте, в один из решающих моментов своей жизни. Где же это  было?
Голос человека, смотрящего на себя и на свой мир без всяких чувств,  без
страха, без надежды.
   Это же... это же... так говорил Эшли во фруктовом саду Тары, где  гу-
лял ветер, - говорил о жизни и театре теней с усталым спокойствием, сви-
детельствовавшим о неотвратимости конца в гораздо большей мере, чем если
бы в словах его звучали горечь или отчаяние. И как тогда от интонаций  в
голосе Эшли она вся похолодела в ужасе перед тем, чего не могла  понять,
так и сейчас от тона Ретта сердце ее упало. Его голос, его  манера  дер-
жаться даже больше, чем слова, взволновали ее,  заставив  почувствовать,
что радостное волнение, испытанное ею несколько минут тому  назад,  было
преждевременным. Что-то не так, совсем не так. Она не знала, что именно,
и в отчаянии ловила каждое слово Ретта, не спуская глаз с  его  смуглого
лица, надеясь услышать слова, которые рассеют ее страхи.
   - Все говорило о том, что мы предназначены друг для друга. Все, пото-
му что я - единственный из ваших знакомых - способен был любить вас, да-
же узнав, что вы такое на самом деле:  жесткая,  алчная,  беспринципная,
как и я. Но я любил вас и решил рискнуть. Я надеялся, что Эшли  исчезнет
из ваших мыслей. Однако, - он пожал плечами, -  я  все  перепробовал,  и
ничто не помогло. А я ведь так любил вас, Скарлетт. Если  бы  вы  только
мне позволили, я бы любил вас так нежно, так бережно, как ни один мужчи-
на никогда еще не любил. Но я не мог дать вам это почувствовать,  ибо  я
знал, что вы сочтете меня слабым и тотчас попытаетесь  использовать  мою
любовь против меня же. И всегда, всегда рядом был Эшли. Это доводило ме-
ня до безумия. Я не мог сидеть каждый  вечер  напротив  вас  за  столом,
зная, что вы хотели бы, чтобы на моем месте сидел Эшли. Я не мог держать
вас в объятиях ночью, зная, что... ну, в общем, это не имеет сейчас зна-
чения. Сейчас я даже удивляюсь, почему мне было так больно...  Это-то  и
привело меня к Красотке. Есть какое-то свинское  удовлетворение  в  том,
чтобы быть с женщиной - пусть даже она  безграмотная  шлюха,  -  которая
безгранично любит тебя и уважает, потому что ты в ее глазах -  безупреч-
ный джентльмен. Это было как бальзам для моего тщеславия. А вы ведь  ни-
когда не пытались быть для меня бальзамом, дорогая.
   - Ах, Ретт... - начала было она, чувствуя себя глубоко несчастной  от
одного упоминания имени Красотки, но он жестом заставил ее  умолкнуть  и
продолжал:
   - А потом была та ночь, когда я унес вас наверх... Я думал... я наде-
ялся... я так надеялся, что боялся встретиться с вами наутро и  увидеть,
что я ошибся и что вы не любите меня. Я так боялся, что вы  будете  надо
мной смеяться, что ушел из дома и напился. А  когда  вернулся,  то  весь
трясся от страха, и если бы вы сделали хотя бы шаг мне навстречу, подали
хоть какой-то знак, мне кажется, я стал бы целовать след ваших  ног.  Но
вы этого не сделали.
   - Ах, Ретт, но мне же тогда так хотелось быть с вами, а вы были таким
омерзительным! В самом деле хотелось! По-моему...  да,  именно  тогда  я
впервые поняла, что вы мне дороги. Эшли...  После  того  дня  Эшли  меня
больше не радовал. А вы были такой омерзительный, что я...
   - Ах, да ладно, - сказал он. - Похоже, мы оба тогда  не  поняли  друг
друга, верно? Но сейчас это уже не имеет значения. Я все это говорю лишь
затем, чтобы вы потом не ломали себе голову. Когда с  вами  было  плохо,
причем по моей вине, я стоял у вашей двери в надежде,  что  вы  позовете
меня, но вы не позвали, и тогда я понял, что я просто дурак и между нами
все кончено.
   Он умолк, глядя сквозь нее на что-то за ней, как это часто делал  Эш-
ли, видя что-то, чего не могла видеть она. А Скарлетт лишь молча смотре-
ла на его сумрачное лицо.
   - Но у нас была Бонни, и я почувствовал, что не все еще кончено.  Мне
нравилось думать, что Бонни - это вы, снова ставшая маленькой  девочкой,
какой вы были до того, как война и бедность изменили вас. Она  была  так
похожа на вас - такая же своенравная, храбрая, веселая,  задорная,  и  я
могу холить и баловать ее - как мне  хотелось  холить  и  баловать  вас.
Только она была не такая, как вы, - она меня любила. И  я  был  счастлив
отдать ей всю свою любовь, которая вам была не нужна... Когда ее не ста-
ло, с ней вместе ушло все.
   Внезапно ей стало жалко его, так жалко, что  она  почти  забыла  и  о
собственном горе,