ротной стороне денежной купюры  Конфедера-
ции":
   Это знак, не имеющий больше цены, -
   Сохрани его, друг дорогой;
   Это символ когда-то прекрасной страны,
   Разоренной жестокой рукой.
   Да поведает он свой печальный рассказ
   Тем, кто память хранит о былом,
   О земле - колыбели священной для нас,
   О грозе, полыхавшей огнем.
   - О какие прекрасные, какие волнующие слова! - воскликнула Мелани.  -
Нет, Скарлетт, ты не должна позволять Мамушке заклеивать  деньгами  щели
на чердаке. Это же не просто бумажки, как правильно сказано в  стихах...
это память о той жизни, которая ушла безвозвратно.
   - Ах, Мелли, не будь такой сентиментальной! Бумага все равно остается
бумагой, а у нас ее так мало, и мне надоело слышать  Мамушкину  воркотню
из-за щелей на чердаке. А когда Уэйд подрастет, у меня, надеюсь, найдет-
ся для него достаточно зеленых банкнот вместо этих никчемных бумажек.
   Уилл, который во время этого разговора приманивал к себе малютку  Бо,
показывая ему купюру и заставляя ползти по одеялу, поднял голову и, зас-
лонив глаза от солнца рукой, поглядел на подъездную аллею.
   - К нам еще кто-то пожаловал, - сказал он. - Еще один солдат.
   Скарлетт посмотрела туда и увидела ставшую привычной картину: борода-
тый человек в серых и синих лохмотьях - остатках военной формы обеих ар-
мий - медленно брел по кедровой аллее,  с  трудом  волоча  ноги,  понуро
опустив голову.
   - А я-то думала, что с солдатами уже покончено, - сказала Скарлетт. -
Надеюсь, этот не очень изголодался.
   - Думаю, что очень, - промолвил Уилл.
   Мелани поднялась.
   - Пойду велю Дилси поставить еще один прибор, - сказала она. - И надо
удержать Мамушку, чтобы она не набрасывалась на этого  беднягу  прямо  с
порога, и не стаскивала с него рубище, и не...
   Она так внезапно умолкла на полуслове, что Скарлетт  подняла  на  нее
глаза. Мелани держалась рукой за горло, словно ее что-то душило, и  было
видно, как на шее под кожей у нее быстро-быстро  бьется  голубая  жилка.
Лицо ее совсем побелело, а карие глаза казались неестественно  огромными
и почти черными от расширившихся зрачков.
   "Она сейчас потеряет сознание!" - подумала  Скарлетт  и,  вскочив  со
ступенек, обхватила ее за плечи.
   Но Мелани отбросила ее руку и в мгновение ока сбежала с крыльца.  Она
летела по аллее словно птица, раскинув руки, едва касаясь ступнями  гра-
вия, ее линялые юбки развевались... И Скарлетт вдруг все поняла,  и  это
прозрение обрушилось на нее как удар. Она прислонилась к колонне,  чтобы
не упасть, и когда солдат поднял заросшее белокурой бородой лицо и стал,
глядя на дом, словно не находя в себе сил сделать еще хоть шаг, у  Скар-
летт остановилось сердце. А затем оно толкнулось о ребра и забилось  бе-
шено, когда Мелли с нечленораздельным криком упала в объятия этого обор-
ванного солдата и его голова склонилась к ее лицу. Не помня себя,  Скар-
летт бросилась вниз по ступенькам, но рука Уилла удержала ее, ухватив за
юбку.
   - Не надо, не мешайте им, - тихо сказал он.
   - Уберите руку, болван! Уберите руку! Это же Эшли.
   Но он продолжал удерживать ее за юбку.
   - Ведь это же как-никак ее муж, верно? - мягко проговорил он, и,  те-
ряя рассудок от бессильной ярости и непомерного счастья, Скарлетт в смя-
тении взглянула на него и прочла в глубине его глаз понимание и участие.


   ЧАСТЬ 4

   ГЛАВА XXXI

   Холодным январским днем 1866 года Скарлетт сидела в своем кабинете  и
писала письмо тете Питти, в котором подробнейшим образом в  десятый  раз
объясняла, почему ни она, ни Мелани, ни Эшли не могут приехать в Атланту
и поселиться с ней. Писала она быстро,  стремительно,  ибо  знала:  тетя
Питти, не успев прочесть начало, тотчас примется за ответ, и письмо  бу-
дет заканчиваться жалобным всхлипом: "Я боюсь жить одна!"
   Руки у Скарлетт застыли, и, отложив в сторону перо, она  потерла  их,
чтобы согреть, а ноги глубже засунула под старое одеяло. Подметки на  ее
туфлях прохудились, и она вложила в них стельки, выстриженные из  ковра.
Ковровая ткань предохраняла, конечно, ноги от соприкосновения  с  полом,
но не давала тепла. Утром Уилл повел в Джонсборо  лошадь,  чтобы  подко-
вать, и Скарлетт мрачно подумала, что, видно, совсем уж худо стало дело,
раз о ногах лошадей заботятся, а люди, как дворовые псы, ходят босые.
   Она только было снова взялась за гусиное перо, но тут же его  опусти-
ла, услышав шаги Уилла у черного хода. Вот его деревянная нога застучала
в холле и он остановился у двери в ее кабинет. Скарлетт подождала немно-
го, но он не входил, и тогда она окликнула его.  Уилл  переступил  через
порог - уши у него покраснели от холода, рыжие волосы  были  растрепаны;
он стоял и смотрел на нее сверху вниз с легкой кривой усмешкой.
   - Мисс Скарлетт, - обратился он к ней, - сколько у вас по правде  жи-
вых денег?
   - Ты что, решил жениться на мне, Уилл, и уже считаешь приданое? -  не
без раздражения спросила она.
   - Нет, мэм. Просто захотелось узнать.
   Она внимательно посмотрела на него. Нельзя сказать, чтобы Уилл выгля-
дел озабоченным - впрочем, озабоченным он никогда не бывал. И тем не ме-
нее она почувствовала: что-то неладно.
   - У меня есть десять долларов золотом, - сказала она. - Это все,  что
осталось от денег того янки.
   - Так вот, мэм, этого мало.
   - Мало - для чего?
   - Мало, чтоб заплатить налог, - сказал он,  проковылял  к  камину  и,
нагнувшись, протянул к огню свои покрасневшие от холода руки.
   - Налог? - повторила она. - Да что ты, Уилл! Мы  ведь  уже  заплатили
налог.
   - Да, мэм. Только говорят, недостаточно заплатили. Я слышал  об  этом
сегодня в Джонсборо.
   - Ничего не понимаю, Уилл. Что ты такое говоришь?
   - Мисс Скарлетт, мне, конечно, неприятно вас тревожить, когда на  вас
и без того столько всего свалилось, а все-таки сказать  нужно.  Говорят,
вы должны заплатить куда больше. Тару оценили ужас как дорого -  разрази
меня гром, дороже всех поместий в округе.
   - Но ведь не могут же заставить нас еще раз платить  налог,  если  мы
его уже заплатили.
   - Мисс Скарлетт, вы ездите в Джонсборо не часто;  и  я  этому  только
рад. В нынешние времена это место не для леди. Но если б  вы  туда  чаще
ездили, тогда б знали, что сейчас там верховодят крутые ребята-республи-
канцы, подлипалы и "саквояжники". Они бы вас довели до  белого  каления.
Ниггеры там расхаживают по тротуарам, а белых господ на мостовую сталки-
вают, и еще...
   - Да при чем тут это-речь же о налоге!
   - Сейчас, сейчас, мисс Скарлетт. Эти мерзавцы по какой-то причине ре-
шили поднять налог на Тару, точно она у нас дает доход в  тысячу  тюков.
Когда я об этом услыхал, пошел в обход по  салунам,  чтобы  поднабраться
сплетен, и вот узнал: кто-то хочет купить Тару по  дешевке  с  шерифских
торгов, ежели вы налог сполна не заплатите. А  все  прекрасно  понимают,
что заплатить вы не можете. Кто этот человек, который хочет купить Тару,
я еще не знаю. Этого я разнюхать не сумел. Правда, думаю, этот трус Хил-
тон, что женился на мисс Кэтлин, знает, так как  очень  уж  нахально  он
склабился, когда я его выспрашивал.
   Уилл опустился на диван и принялся потирать свою культю. Она начинала
ныть у него в холодную погоду: деревяшка, на которую она опиралась, была
плохо обита, да и неудобна. Скарлетт в ярости смотрела на него.  Да  как
он может говорить таким небрежным тоном, когда каждое его  слово  -  все
равно что похоронный звон по Таре! Продадут с шерифских торгов?! А  куда
они все денутся? И Тара перейдет к другим владельцам!  Нет,  даже  мысли
такой допустить нельзя!
   Стремление сделать Тару доходной настолько  поглотило  Скарлетт,  что
она совсем не думала о том, что происходит за пределами  поместья.  Если
возникали дела, требовавшие поездки в Джонсборо или в Фейетвилл, она по-
сылала туда Уилла или Эшли, а сама почти не покидала плантации. И подоб-
но тому как раньше она никогда не прислушивалась  к  разговорам  отца  о
войне, пока война не началась, так и теперь едва ли вникала в долгие бе-
седы, которые вели за столом после ужина  Уилл  и  Эшли  по  поводу  Ре-
конструкции Юга.
   Да, конечно, она слышала про подлипал - южан, с выгодой для себя  пе-
реметнувшихся на сторону республиканцев, и про "саквояжников" - этих ян-
ки, которые после поражения южан словно саранча ринулись в Южные штаты с
одним лишь саквояжем в руке, вмещавшим все их достояние. Было  у  нее  и
несколько неприятных стычек с Бюро вольных людей. Слышала она и  о  том,
что какие-то освобожденные негры нахально себя ведут,  но  этому  трудно
было поверить, ибо она в жизни еще не встречала нахального негра.
   Однако Уилл с Эшли многое намеренно скрывали от нее. Вслед за тяжелы-
ми испытаниями войны для Юга наступила  еще  более  тяжкая  пора  -  Ре-
конструкция, но мужчины условились не говорить дома о  некоторых  момен-
тах, вызывавших у них наибольшую тревогу. А Скарлетт если и  прислушива-
лась к их беседе, то в одно ухо впускала услышанное, в другое выпускала.
   Она, например, слышала, как Эшли говорил, что победители относятся  к
Югу словно к завоеванной провинции и главным образом занимаются мщением.
Но Скарлетт решила, что к ней это никакого отношения не имеет.  Политика
- мужское дело. Она слышала и то, как Уилл сказал однажды, что,  похоже.
Север ни за что не даст Югу снова  подняться.  "О  господи,  -  подумала
Скарлетт, - мужчины вечно выдумывают причины для  беспокойства".  Ее,  к
примеру, ни один янки и пальцем тронуть не  посмел,  да  и  не  посмеет.
Главное - работать не покладая рук и перестать изводить себя из-за того,
что правят у них теперь янки. Война-то все-таки кончилась.
   Скарлетт не понимала, что за это время изменились правила игры и  да-
леко не все зависит от  того,  насколько  честно  ты  будешь  трудиться.
Джорджия по сути дела находилась на военном положении. Всем  командовали
солдаты-северяне, расквартированные по всей округе, а также Бюро вольных
людей, и они устанавливали правила, какие хотели.
   Бюро вольных людей, созданное федеральным правительством, чтобы забо-
титься о бывших рабах, получивших свободу и еще не очень понимавших, что
с ней делать, тысячами переселяло негров с плантаций в поселки и города.
Бюро обязано было кормить их, пока они не найдут себе работу, а  они  не
слишком спешили, желая сначала свести счеты с бывшими хозяевами. Местное
Бюро возглавил Джонас Уилкерсон, бывший управляющий Джералда, а помощни-
ком у него был Хилтон, муж Кэтлин Калверт. Эта  парочка  усиленно  расп-
ространяла слухи о том, что южане и демократы только и ждут случая, что-
бы снова закабалить негров, и лишь Бюро вольных людей и  республиканская
партия способны помочь им избежать этой участи.
   Уилкерсон с Хилтоном внушали также неграм, что они нисколько не  хуже
белых и что скоро будут разрешены смешанные браки, а поместья бывших хо-
зяев отберут и каждому негру дадут по сорок акров земли и мула в  прида-
чу. Они распаляли негров рассказами о жестокостях, чинимых белыми,  и  в
краю, издавна славившемся патриархальными отношениями между рабами и ра-
бовладельцами, вспыхнула ненависть, зародились подозрения.
   Бюро в своей деятельности опиралось на солдатские  штыки,  а  военные
власти издали немало вызывавших возмущение циркуляров  по  поводу  того,
как должны вести себя побежденные. Можно было угодить в тюрьму  даже  за
непочтение к чиновнику Бюро. Циркуляры издавались по любому поводу -  об
обучении в школах, о поддержании чистоты, о том, какие пуговицы  следует
носить на сюртуке, какими товарами торговать, - словом,  на  все  случаи
жизни. Уилкерсон с Хилтоном имели  право  вмешаться  в  любое  начинание
Скарлетт и заставить ее продавать или менять товары по той  цене,  какую
они установят.
   К счастью, Скарлетт почти не соприкасалась с этой парочкой, ибо  Уилл
убедил ее предоставить это ему, а самой  заниматься  только  плантацией.
Мягкий и сговорчивый, Уилл с честью вышел из многих подобного рода труд-
ностей, а ей и словом не обмолвился о них. Да  Уилл  справился  бы  и  с
"саквояжниками", и с янки, если бы пришлось. Но теперь возникла  пробле-
ма, с которой справиться он не мог. О новом дополнительном налоге на Та-
ру, грозившем потерей поместья, Скарлетт уже не могла не знать, и поста-
вить ее в известность следовало немедленно.
   Глаза Скарлетт вспыхнули.
   - Черт бы побрал этих янки! - воскликнула она. - Сожрали нас с потро-
хами, обобрали до нитки - и все им мало, надо еще спустить на нас  свору
этих мерзавцев!
   Война кончилась, заключили мир, а янки по-прежнему могут грабить  ее,
обречь на голод, выгнать из собственного дома. А она-то, дурочка, счита-
ла, что, как бы тяжело ни было, если она продержится до  весны  -  пусть
измотается, пусть устанет, - зато все наладится.  Сокрушительная  весть,
которую сообщил ей Уилл, была последней каплей,  переполнившей  чашу  ее
страданий: ведь она целый год работала, не разгибая спины, и все  надея-
лась, ждала.
   - Ах, Уилл, а я-то думала, что война кончилась и наши  беды  остались
позади!
   - Нет, мэм. - Уилл поднял свое простоватое, деревенское, с квадратной
челюстью лицо и в упор посмотрел на нее. - Беды наши только начинаются.
   - И сколько же с нас хотят еще налога?
   - Триста долларов.
   На мгновение она лишилась дара речи. Триста долларов! Триста долларов
для нее сейчас все равно что три миллиона - такой суммы у нее нет.
   - Что ж, - раздумчиво произнесла она, - что ж... что ж, значит,  при-
дется где-то добывать триста долларов.
   - Конечно, мэм. И еще радугу и луну в придачу.
   - Но, Уилл, не могут же они продать с молотка Тару! Ведь это...
   В обычно мягком взгляде его светлых глаз появилась  такая  ненависть,
такая горечь - никогда бы она не подумала; что он способен  на  подобные
чувства.
   - Не могут продать Тару? Очень даже могут - и продадут, и с  превели-
ким удовольствием! Мисс Скарлетт, вы уж меня простите,  но  нашему  краю
теперь пришла крышка. Эти "саквояжники" и подлипалы - они  ведь  голосо-
вать могут, а из нас, демократов, мало кто такое право имеет.  Ежели  за
каким демократом в шестьдесят пятом году в налоговых книгах штата больше
двух тысяч долларов было записано, такой демократ не  может  голосовать.
Значит, и ваш папаша, и мистер Тарлтон, и Макра, и Фонтейны-все вылетают
из списков. Потом, ежели ты был полковником и воевал, ты тоже не  можешь
голосовать, а ей-же-богу, мисс Скарлетт, у нас куда больше  полковников,
чем в любом другом штате Конфедерации. И ежели ты  служил  правительству
конфедератов, ты тоже не можешь  голосовать;  значит,  все  вылетают  из
списков - от нотариусов до судей, и таких  людей  сейчас  в  лесах  пол-
ным-полно. Словом, лихо янки подловили нас с этой своей присягой на вер-
ность: выходит, ежели ты был кем-то до войны, значит, голосовать не  мо-
жешь. Люди умные, люди достойные, люди богатые-все лишены права голоса.
   Ну, я-то, конечно, мог бы голосовать, ежели бы принял эту их  чертову
присягу. У меня ведь никаких денег в шестьдесят пятом не было и  полков-
ником я не был, да и вообще никем. Только дудки - никакой их  присяги  я
принимать не стану. Даже не взгляну на нее! Если б янки по-честному себя
вели, я бы принял их присягу, а сейчас не стану. К Союзу можете  присое-
динить меня, пожалуйста, а какая тут может быть Реконструкция -  в  толк
не возьму. Ни за что не приму их присяги - пусть даже никогда больше  не
буду голосовать... А вот такой подонок, как этот Хилтон, - он голосовать
может, и мерзавцы вроде Джонаса Уилкерсона, и  всякие  белые  голодранцы
вроде Слэттери, и никчемные людишки вроде Макинтошей - они все могут го-
лосовать. И они теперь правят всем. И ежели вздумают двадцать раз  взыс-
кать с вас налог, то и взыщут. Теперь ведь ниггер убьет белого - и никто
его за это не повесит. Или, скажем... - Он умолк,  погрузившись  в  свои
мысли, и оба одновременно вспомнили про белую женщину на уединенной фер-
ме близ Лавджоя." - Эти  ниггеры  могут  как  угодно  нам  гадить:  Бюро
вольных людей все равно их выгородит, и солдаты поддержат винтовками,  а
мы даже голосовать не можем и вообще не можем ничего.
   - Голосовать, голосовать! - воскликнула Скарлетт. - Да какое  отноше-
ние имеет голосование к тому, о чем мы говорим, Уилл?! Мы же  говорим  о
налогах... Послушай, Уилл, ведь все знают, что Тара - хорошая плантация.
В крайнем случае можно Наложить ее за приличную  сумму,  чтоб  заплатить
налог.
   - Мисс Скарлетт, вы же не дурочка, а иной раз так говорите, что можно
подумать - глупее вас на свете нет. Да у кого сейчас есть деньги,  чтобы
дать вам под вашу собственность? У кого, кроме "саквояжников", а  они-то
как раз и хотят отобрать у вас Тару! У всех есть земля. Всем  земля  че-
го-то приносит. Нельзя отдавать землю.
   - У меня есть - бриллиантовые сережки, которые я отобрала у того  ян-
ки. Мы могли бы их продать.
   - Мисс Скарлетт, ну, у кого есть деньги, чтоб сережки покупать? Да  у
людей на мясную грудинку денег нет, где там на мишуру! Вот  у  вас  есть
десятка золотом, а у многих, могу поклясться, и того нет.
   Они снова замолчали; Скарлетт казалось, что она бьется головой о  ка-
менную стену. Сколько же было за прошлый год таких стен,  о  которые  ей
пришлось биться головой!
   - Что же делать-то будем, мисс Скарлетт?
   - Не знаю, - сказала она уныло и вдруг почувствовала, что  не  только
не знает, но и не хочет знать. Нет у нее сил, чтобы пробивать еще и  эту
стену, - она так устала, у нее даже кости ноют. К чему работать не  пок-
ладая рук, бороться, истязать себя, когда в конце каждого испытания тебя
с ехидной усмешкой ждет поражение? - Не знаю, - повторила она. -  Только
ничего не говори папе. Он может встревожиться.
   - Не скажу.
   - А кому-нибудь уже сказал?
   - Нет, я пришел прямо к вам.
   Да, подумала она, с плохими вестями все приходят всегда прямо к  ней,
и она устала от этого.
   - А где мистер Уилкс? Может быть, он что-то придумает?
   Уилл посмотрел на нее своими добрыми глазами, и она поняла  -  как  в
тот день, когда Эшли вернулся домой, - что Уилл все знает.
   - Он во фруктовом саду - обтесывает колья для ограды. Я, когда ставил
в конюшню лошадь, слышал, как он орудует топором. Но у  него  ведь  тоже
нет денег, как и у нас.
   - Я, что же, уж и поговорить с ним не могу, да?  -  резко  парировала
она, поднимаясь и движением ноги отбрасывая старое одеяло...
   Уилл не обиделся - он продолжал стоять, грея руки у огня.
   Взяли бы вы шаль, мисс Скарлетт. На улице-то сыро.
   Но она вышла без шали, ибо за шалью надо было подняться наверх, а  ей
не терпелось поскорее увидеть Эшли и излить ему свои тревоги.
   Хоть бы застать его одного - вот было бы счастье! Ни разу с тех  пор,
как он вернулся домой, она не имела возможности перемолвиться с ним хоть
словом наедине. Вечно вокруг вертелся кто-то из  домашних,  вечно  рядом
была Мелани - она то и дело протягивала руку и дотрагивалась до его  ру-
кава, словно хотела лишний раз убедиться, что он действительно тут. Этот
жест счастливой собственницы неизменно вызывал у Скарлетт взрыв ревности
и злости, которые притупились было за те месяцы, когда она считала,  что
Эшли уже мертв. Сейчас же она твердо решила, что должна видеть его  нае-
дине. Она не допустит, чтоб ей помешали говорить с ним с глазу на глаз.
   Она шла по фруктовому саду под голыми деревьями - трава была сырая, и
ноги у нее промокли. Она слышала вдали звонкие удары топора -  это  Эшли
обтесывал вытащенные из болота стволы. Не скоро это и не просто -  восс-
тановить изгородь, которую янки с таким упоением тогда сожгли. Все дает-
ся не скоро и не просто, устало подумала она, и как же все  ей  надоело,
надоело и опротивело до тошноты. Вот если бы Эшли был ее мужем, а не му-
жем Мелани, какое это было бы счастье - прийти к нему, уткнуться головой
ему в плечо, расплакаться, переложить на него все свои  тяготы  и  беды,
пусть бы он все распутывал.
   Она обошла гранато