ин
привезла с собой из Саванны. Здесь, на этой кровати, лежала она во время
болезни.
   Скарлетт села возле постели сестер, тупо на них глядя. Выпитое на го-
лодный желудок виски вытворяло с ней скверные шутки. Сестры то  уплывали
куда-то далеко-далеко и становились совсем крошечными, а  их  бессвязное
бормотание - едва слышным, не громче комариного писка, то вдруг начинали
расти и со страшной скоростью надвигаться на нее. Она устала, смертельно
устала. Лечь бы и проспать несколько дней кряду.
   Если бы можно было уснуть и, проснувшись, почувствовать  мягкое  при-
косновение руки Эллин к своему плечу, услышать ее  голос:  "Уже  поздно,
Скарлетт. Нельзя быть такой лентяйкой". Но так уже не будет никогда.  О,
если бы Эллин была рядом! Если бы рядом был кто-то и старше, и умнее,  и
не такой смертельно усталый, как он,  кто-то,  кто  мог  бы  ей  помочь!
Кто-то, кому можно уткнуться головой в колени и переложить  тяжкую  ношу
со своих плеч на его плечи!
   Бесшумно отворилась дверь, и вошла Дилси, держа ребенка Мелани у гру-
ди и бутылку виски в руке. В тусклом, колеблющемся свете ночника она по-
казалась Скарлетт похудевшей, а примесь индейской крови стала словно  бы
более заметной. Широкие скулы обозначились резче, ястребиный нос  заост-
рился, а бронзовый оттенок кожи проступил отчетливее. Ее линялое  ситце-
вое платье было расстегнуто до самого пояса, и большие смуглые груди об-
нажены. Ребенок Мелани жадно насыщался, припав крошечным  бледно-розовым
ротиком к темному соску. Младенческие кулачки упирались в мягкую  плоть,
словно лапы котенка - в теплую шерсть материнского живота.
   Скарлетт, пошатываясь, поднялась на ноги и  положила  руку  на  плечо
Дилси.
   - Как хорошо, что ты осталась с нами, Дилси.
   - Как же я могла уйти с этими негодными неграми, мисс Скарлетт, когда
ваш папенька такой был добрый и купил меня и мою Присей, и ваша маменька
тоже была всегда такая добрая?
   - Сядь, Дилси. Значит, ребенок берет грудь, все в порядке? А как мисс
Мелани?
   - Да с ребенком все в порядке, просто голодный он,  а  чем  накормить
голодного ребенка - этого у меня хватит. И мисс Мелани в  порядке,  мэм.
Она не умрет, мисс Скарлетт, не бойтесь. Я таких,  как  она,  перевидала
немало - и белых и черных. Она просто уж  больно  устала,  замучилась  и
больно боится за маленького. Но я ее успокоила и дала ей выпить, что тут
оставалось, в этой бутылке, и теперь она уснула.
   "Вот как, значит, кукурузное виски сослужило службу всему  семейству!
- подумала Скарлетт, подавляя желание истерически расхохотаться. - Пожа-
луй, стоит дать и Уэйду, может, он перестанет икать?.. И Мелани  не  ум-
рет... И когда Эшли вернется... если он вернется..." Нет,  об  этом  она
тоже не будет думать сейчас... Потом, потом. Так много всего, о чем при-
дется подумать... потом. Столько всего  надо  распутать,  столько  всего
нужно решить. О, если бы можно было отодвинуть все это от себя навсегда!
Внезапно она испуганно вздрогнула от скрипучих ритмичных  звуков,  нару-
шивших тишину за окном.
   - Это Мамушка - достает воды, чтобы обтереть барышень. Их нужно часто
обтирать, - пояснила Дилси, устанавливая тыквенную бутылку  на  столе  и
подпирая ее пузырьками с лекарством и стаканами.
   Скарлетт неожиданно рассмеялась. Должно быть, нервы у нее совсем раз-
винтились, если скрип колодезного ворота,  знакомый  ей  с  младенческих
лет, мог так ее напугать. Дилси внимательно на нее поглядела.  Ничто  не
отразилось на ее спокойном, исполненном достоинства  лице,  но  Скарлетт
почувствовала, что Дилси все поняла. Скарлетт снова откинулась на спинку
стула. Надо бы хоть расшнуровать корсет, расстегнуть  воротник,  который
душил ее, вытряхнуть из туфель песок и камешки, от которых горели ноги.
   Неспешно поскрипывал ворот, обвиваясь веревкой и  с  каждым  оборотом
все выше поднимая ведерко с водой. Скоро она придет сюда - та,  что  вы-
нянчила и Эллин, и ее. Скарлетт сидела молча, словно бы  отрешившись  на
миг от всего, а младенец, насытившись молоком, потерял полюбившийся  ему
сосок и захныкают. Дилси, такая же молчаливая, как Скарлетт, снова  при-
ложила младенца к груди, тихонько его покачивая. Скарлетт прислушивалась
к медленному шарканью Мамушкиных ног на заднем дворе. Как недвижен и тих
воздух ночи! Малейший звук громом отдавался в ушах.
   Лестница в холле, казалось, заходила ходуном  под  тяжестью  грузного
тела, когда Мамушка со своей ношей стала подниматься наверх. И  вот  она
появилась в дверях: две деревянные бадейки, полные воды,  оттягивали  ей
плечи, доброе темное лицо было печально - недоуменно-печально, как  лицо
старой мартышки.
   При виде Скарлетт глаза ее засветились радостью, белые зубы  блеснули
в улыбке, она поставила бадейки, и Скарлетт, вскочив, бросилась к ней  и
припала головой к широкой, мягкой груди, к которой  в  поисках  утешения
припадало столько голов - и черных и белых. "Вот то  немногое  надежное,
что осталось от прежней жизни, что не изменилось", - пронеслось у  Скар-
летт в голове. Но первые же слова Мамушки развеяли эту иллюзию.
   - Наша доченька воротилась домой! Ох, мисс Скарлетт, опустили мы мисс
Эллин в могилку, и как теперь жить-то будем, ума не  приложу!  Ох,  мисс
Скарлетт, одного хочу - поскорее лечь рядом с мисс Эллин! Куда ж  я  без
нее! Только горе да беда кругом. Знай одно - свою ношу нести...
   Скарлетт стояла, припав головой к Мамушкиной груди;  последние  слова
Мамушки поразили ее слух: "Знай одно - свою ношу нести". Именно эти сло-
ва монотонно стучали у нее в мозгу весь вечер, сводя ее с ума. И  сейчас
у нее захолонуло сердце, когда она вспомнила, откуда они:
   Еще день, еще два свою ношу нести
   И не ждать ниоткуда подмоги.
   Еще шаг, еще шаг по дорогам брести...
   "И не ждать ниоткуда подмоги..." - эта строчка всплыла теперь в уста-
лой памяти. Неужели ее ноша никогда не станет легче? И возвращение домой
- это не благословенное утоление всех печалей, а еще новый  груз  ей  на
плечи? Она выскользнула из объятий Мамушки и погладила ее по морщинистой
щеке.
   - Ласточка моя, что с вашими ручками! - Мамушка взяла  ее  маленькие,
натруженные, все в волдырях и ссадинах руки и глядела на них с ужасом  и
осуждением. - Мисс Скарлетт, уж я ли не говорила вам, я ли вам не  гово-
рила, что настоящую леди всегда можно узнать по рукам... А  личико-то  у
вас совсем потемнело от загара!
   Бедная Мамушка, ей все еще бередят душу эти пустяки, хотя над головой
ее прогремела война и она смотрела в глаза смерти! Того  и  гляди,  она,
пожалуй, скажет, что молодой даме с волдырями на пальцах и веснушками на
носу никогда не заполучить жениха! Скарлетт поспешила ее опередить:
   - Мамушка, расскажи мне про маму. Я не могу слышать, как о ней  расс-
казывает папа.
   Слезы брызнули из глаз Мамушки; она наклонилась и подняла  бадейки  с
водой. Молча поставила их возле  кровати,  откинула  простыню  и  начала
стаскивать ночные рубашки с Кэррин и Сьюлин. Скарлетт смотрела на  своих
сестер в тусклом, мерцающем свете ночника и видела, что рубашка  у  Кэр-
рин, хотя и чистая, но уже превратилась в лохмотья, а на Сьюлин - старый
пеньюар из небеленого полотна, пышно отделанный ирландским кружевом. Ма-
мушка, молча роняя слезы, обтирала мокрой губкой исхудалые девичьи тела,
а вместо полотенца пускала в ход обрывок старого передника.
   - Мисс Скарлетт, это все Слэттери, эта никудышная, жалкая  белая  го-
лытьба, дрянные, подлые людишки! Это они сгубили мисс Эллин. Уж  сколько
я ей толковала, сколько толковала - нечего с ними связываться, одно  зло
от них, да уж больно она добрая была, никому не могла отказать в помощи.
   - Слэттери? - с недоумением переспросила Скарлетт. - А они здесь  при
чем?
   - На них там напала эта самая хворь. - Мамушка  показала  тряпкой,  с
которой стекала вода, на обнаженные тела сестер. - Эмми,  старшая  дочка
мисс Слэттери, слегла, и мисс Слэттери принеслась как угорелая сюда,  за
мисс Эллин. Она ж всегда этак, случись у них чего. Почему бы ей самой-то
не повозиться со своими? Мисс Эллин и так еле на ногах держалась. А  все
ж таки пошла туда и ухаживала за Эмми. А сама-то она  уже  тогда  больна
была. Ваша мама, мисс Скарлетт, уже давно была больна.  Есть-то  почитай
что нечего было, что ни вырастим - все забирали для солдат. А мисс Эллин
ела как птичка. И уж сколько я ей ни толковала, сколько ни  толковала  -
бросьте вы возиться с этой белой голытьбой, да разве она меня слушала. А
когда Эмми пошла вроде на поправку, слегла мисс Кэррин. Да, мэм, тиф по-
шел дальше и пришел сюда, и мисс Кэррин слегла, а за ней и мисс  Сьюлин.
Ну, тут мисс Эллин принялась выхаживать их.
   За рекой-янки, кругом стрельба, негры с полей что ни  день  бегут,  и
никто не знает, что с нами будет. Я думала - ума решусь. А мисс Эллин  -
ну хоть бы что, такая ж, как всегда. Только о дочках очень  тревожилась,
что нету у нас ни лекарств, ничего. И как-то раз - мы в ту ночь  почитай
что раз десять обтирали их, бедняжек, - она и говорит мне:  "Мамушка,  я
бы, - говорит, - продала бы, кажется, душу дьяволу за кусочек льда, что-
бы положить на лоб моим дочкам".
   Она сюда никого не пускала - ни мистера Джералда, ни Розу,  ни  Тину,
никого, только меня, потому как я-то тифом раньше переболела. А потом он
свалил и ее, и я сразу увидела, мисс Скарлетт, что тут уж ничем не помо-
жешь.
   Мамушка выпрямилась и вытерла фартуком слезы.
   - Ее сразу скрутило, и даже этот добряк-доктор-янки - ничего поделать
не мог. Она, мисс Скарлетт, не понимала ничего.  Я,  бывало,  кличу  ее,
кличу, говорю с ней, а она даже и не узнает своей Мамушки.
   - А про меня... она вспоминала? Звала меня?
   - Нет, ласточка. Она думала, что она опять в Саванне,  опять  девочка
еще. И не звала никого.
   Дилси пошевелилась и опустила уснувшего ребенка себе на колени.
   - Нет. Она звала, мэм. Одного человека звала.
   - Цыц ты! Заткни свою краснокожую пасть! - Мамушка, дрожа от возмуще-
ния, повернулась к Дилси.
   - Тише, Мамушка, тише! Кого она звала, Дилси? Папу?
   - Нет, мэм. Не вашего папеньку. Это было в ту ночь, когда  жгли  хло-
пок...
   - Так хлопок сожгли? Весь?.. Что ты молчишь?!
   - Да, мэм, сгорел он. Солдаты вытащили его из-под  навеса  на  задний
двор, подожгли и все кричали: "Во какой у нас костер - самый большой  во
всей Джорджии!"
   Урожай хлопка за три года - сто пятьдесят тысяч долларов, - все  спа-
лили одним махом!
   - Светло было как днем. Даже здесь, наверху,  в  комнатах  так  стало
светло - нитку можно было продеть в иголку. Мы страсть как боялись,  что
и дом загорится. И когда в окнах-то засветилось, мисс Эллин села на пос-
тели и громко-громко крикнула - раз и потом другой: "Филипп! Филипп!"  Я
такого имени отродясь не слыхала, но только это было чье-то имя, и  она,
значит, звала кого-то.
   Мамушка, окаменев, приросла к месту. Она сверлила  глазами  Дилси,  а
Скарлетт молча закрыла лицо руками. Кто такой этот Филипп, какое отноше-
ние имел он к Эллин, почему призывала она его в свой смертный час?
   Долгий путь от Атланты до Тары, который  должен  был  привести  ее  в
объятия Эллин, пришел к концу, и перед Скарлетт воздвиглась глухая  сте-
на. Никогда уже больше не уснет она безмятежно, как ребенок,  под  отчим
кровом, окруженная любовью и заботами Эллин, ощущая их на  себе,  словно
мягкое пуховое одеяло. Не было больше тихой пристани, и все казалось не-
надежным и непрочным. И не было пути назад, ни в  сторону-тупик,  глухая
стена. И ношу свою она не могла переложить на чьи-то другие плечи.  Отец
стар и не в себе от горя; сестры больны; Мелани чуть жива;  дети  беспо-
мощны, а кучка негров взирает на нее с детской доверчивостью,  ходит  за
ней по пятам, твердо зная, что старшая дочь Эллин будет для  всех  столь
же надежным оплотом, каким была ее мать.
   За окном всходила луна, и в ее тусклом свете перед  взором  Скарлетт,
подобная обескровленному телу (ее собственному,  медленно  кровоточащему
телу), лежала обезлюдевшая, выжженная, разоренная земля. Вот  он,  конец
пути: старость, болезни, голодные рты, беспомощные руки, цепляющиеся  за
ее подол. И она, Скарлетт О'Хара Гамильтон, вдова  девятнадцати  лет  от
роду, одна, одна с малюткой-сыном.
   Так что же ей теперь делать? Конечно, тетушка Питти и Бэрры в Мейконе
могут взять к себе Мелани с младенцем. Если  сестры  поправятся,  родные
Эллин должны будут - пусть даже им это не очень по душе - позаботиться о
них. А она и Джералд могут обратиться за помощью к  дядюшкам  Джеймсу  и
Эндрю.
   Скарлетт поглядела на два исхудалых тела, разметавшиеся на  потемнев-
ших от пролитой воды простынях. Она не испытывала любви к Сьюлин и  сей-
час внезапно поняла это с полной отчетливостью. Да, она  никогда  ее  не
любила. Не так уж сильно привязана она и к Кэррин - все слабые  существа
не вызывали в ней симпатии. Но они одной с ней плоти и крови, они части-
ца Тары. Нет, не может она допустить, чтобы они жили у тетушек на  поло-
жении бедных родственниц. Чтобы кто-то из О'Хара жил у кого-то из милос-
ти, на чужих хлебах! Нет, этому не бывать!
   Так неужели нет выхода из этого тупика? Ее усталый  мозг  отказывался
соображать. Она медленно, словно воздух был плотным, как  вода,  подняла
руки и поднесла их к вискам. Потом взяла тыквенную бутыль, установленную
между стаканами и пузырьками, и заглянула в нее. На дне  оставалось  еще
немного виски - при этом тусклом свете невозможно было  понять  сколько.
Странно, что резкий запах виски уже не вызывал  в  ней  отвращения.  Она
сделала несколько мельченных глотков, но виски на этот раз не обожгло ей
горло - просто тепло разлилось по всему телу, погружая его в оцепенение.
   Она положила на стол пустую бутылку и поглядела вокруг. Все это  сон:
душная, туск-то освещенная комната; два тощих тела на кровати; Мамушка -
огромное, бесформенное нечто, примостившееся возле; Дилси -  неподвижное
бронзовое изваяние с розовым комочком, уснувшим у ее темной груди... Все
это сон, и когда она проснется, из кухни потянет жареным беконом, за ок-
нами прозвучат гортанные голоса негров, заскрипят  колеса  выезжающих  в
поле повозок, а рука Эллин мягко, но настойчиво тронет ее за плечо.
   А потом она увидела, что лежит у себя в комнате, на своей кровати,  в
окно льется слабый свет луны и Мамушка с Дилси раздевают  ее.  Она  была
уже избавлена от мук, причиняемых тугим корсетом, и могла легко  и  сво-
бодно дышать всей грудью. Она почувствовала, как с нее осторожно  стяги-
вают чулки, слышала невнятное, успокаивающее бормотание  Мамушки,  обмы-
вавшей ее натруженные ступни... Как прохладна вода,  как  хорошо  лежать
здесь, на мягкой постели,  и  чувствовать  себя  ребенком!  Она  глубоко
вздохнула и закрыла глаза... Пролетело какое-то мгновение, а быть может,
вечность, и она уже была одна, и в комнате стало светлее, и луна залива-
ла сиянием ее постель.
   Она не понимала, что сильно захмелела - захмелела от усталости  и  от
виски. Ей казалось просто, что она как бы отделилась от своего  измучен-
ного тела и парит где-то высоко над ним, где нет ни страданий, ни  уста-
лости, и голова у нее необычайно светла, и мозг  работает  со  сверхъес-
тественной ясностью.
   Она теперь смотрела на мир новыми глазами... ибо где-то на  долгом  и
трудном пути к родному дому она оставила позади свою юность. Ее душа уже
не была податливой, как глина, восприимчивой к любому  новому  впечатле-
нию. Она затвердела - это произошло в какую-то  неведомую  секунду  этих
бесконечных, как вечность, суток. Сегодня ночью в последний  раз  кто-то
обходился с нею как с ребенком. Юность осталась позади.  Скарлетт  стала
женщиной.
   Нет, она не может и не станет обращаться ни к братьям Джералда, ни  к
родственникам Эллин. О'Хара не принимают подаяний. О'Хара умеют сами по-
заботиться о себе. Ее ноша - это ее ноша и, значит, должна  быть  ей  по
плечу. Глядя на себя откуда-то сверху и словно бы со  стороны,  она  без
малейшего удивления подумала, что теперь ее плечи выдержат все, раз  они
выдержали самое страшное. Она не покинет Тару. И не только  потому,  что
эти акры красной земли принадлежат ей, а потому, что она  сама  -  всего
лишь их частица. Она, подобно хлопку, корнями вросла в эту красную,  как
кровь, почву и питалась ее соками. Она останется  в  поместье  и  найдет
способ сохранить его и позаботиться об отце, и о сестрах, и о Мелани,  и
о сыне Эшли, и о неграх. Завтра... Ох, это завтра! Завтра она наденет на
шею ярмо. Завтра столько всего нужно будет сделать. Нужно пойти  в  Две-
надцать Дубов и в усадьбу Макинтошей и поискать, не осталось ли чего-ни-
будь в огородах, а потом поглядеть по заболоченным  местам  у  реки,  не
бродят ли там разбежавшиеся свиньи и куры. И нужно поехать в Джонсборо и
Лавджой, отвезти мамины драгоценности - может, там остался кто-нибудь, у
кого удастся выменять их на продукты. Завтра... завтра -  все  медленнее
отсчитывало у нее в мозгу, словно в часах, у которых завод на исходе; но
необычайная ясность внутреннего зрения оставалась.
   И неожиданно ей отчетливо припомнились все семейные истории,  которые
она столько раз слушала в детстве - слушала нетерпеливо, скучая и не по-
нимая до конца. О том, как Джералд, не имея ни гроша за душой, стал вла-
дельцем Тары; как Эллин оправилась от таинственного  удара  судьбы;  как
дедушка Робийяр сумел пережить крушение наполеоновской империи и  заново
разбогател на плодородных землях Джорджии; как прадедушка Прюдом  создал
небольшое королевство, проникнув в непролазные джунгли на Гаити, все по-
терял и вернул себе почет и славу в Саванне: о  бесчисленных  безымянных
Скарлетт, сражавшихся бок о бок с ирландскими инсургентши  за  свободную
Ирландию и вздернутых за свои старания на виселицу, и о молодых и старых
О'Хара, сложивших голову в битве на реке Войн, защищая до конца то,  что
они считали своим по праву.
   Все они понесли сокрушительные потери и не были сокрушены. Их не сло-
мил ни крах империи, ни мачете в руках взбунтовавшихся рабов, ни  опала,
ни конфискация имущества, ни изгнание. Злой рок мог сломать  им  хребет,
но не мог сломить их дух. Они не жаловались - они боролись.  И  умирали,
исчерпав себя до конца, но не смирившись. Все эти  призраки,  чья  кровь
текла в ее жилах, казалось, неслышно  заполняли  залитую  лунным  светом
комнату. И Скарлетт не испытывала  удивления,  видя  перед  собой  своих
предков, которым суждено было нести такой тяжкий крест и которые  перек-
раивали судьбу на свой лад.
   Тара была ее судьбой, ее полем битвы, и она должна  эту  битву  выиг-
рать.
   Словно в полусне она повернулась на бок, и сознание ее стало медленно
погружаться во мрак. В самом ли деле они все пришли сюда, эти тени, что-
бы безмолвно шепнуть ей слова ободрения, или это сон?
   - Здесь вы или вас нет, - пробормотала она засыпая, - все равно  спа-
сибо вам и - спокойной ночи.


   ГЛАВА XXV

   На следующее утро все тело у Скарлетт так ломило от долгой  непривыч-
ной ходьбы и езды в тряской повозке, что каждое движение причиняло  нес-
терпимую боль. Лицо было обожжено солнцем, и ладони в волдырях. Во рту и
в горле пересохло, она умирала от жажды и никак  не  могла  утолить  ее,
сколько бы ни пила воды. Голова была словно налита свинцом,  и  малейшее
движение глазами заставляло морщиться от боли.  Тошнота,  совсем  как  в
первые месяцы беременности, подкатывала к горлу, и даже  запах  жареного
мяса, поданного к столу на завтрак,  был  непереносим.  Джералд  мог  бы
объяснить ей, что после крепкой выпивки накануне она впервые стала жерт-
вой обычного состояния похмелья, но Джералд не замечал  ничего  происхо-
дившего вокруг. Он сидел во главе стола - старый  седой  человек  с  от-
сутствующим взглядом, - сидел, уставившись выцветшими глазами на  дверь,
чуть наклонив голову набок и стараясь уловить шелест платья Эллин, вдох-
нуть запах сухих духов лимонной вербены.
   Когда Скарлетт села за стол, он пробормотал: