О, Эшли, Эшли! Что же она  натворила!  Что-то
шевельнулось на дне души, что-то, упрятанное  глубоко-глубоко,  начинало
пробиваться сквозь  оскорбленное  самолюбие  и  холодную  расчетливость.
Скарлетт становилась взрослой, и новое чувство рождалось  в  ее  сердце,
чувство более сильное, чем тщеславие и своеволие эгоизма. Она любила Эш-
ли и понимала, что любит его, и никогда еще не был он ей так дорог,  как
в эту минуту, когда Чарлз исчез за поворотом усыпанной гравием аллеи.


   ГЛАВА VII

   Минуло две недели, и Скарлетт обвенчалась с Чарлзом, а еще через  два
месяца стала вдовой. Судьба быстро освободила ее от уз, которыми она так
поспешно и бездумно связала себя, но прежние беззаботные дни  девичества
навсегда остались позади. По пятам за браком пришло вдовство, а за ним -
к ее смятению и ужасу - оповестило о своем приближении и материнство.
   Впоследствии, вспоминая те апрельские дни 1861 года, Скарлетт обнару-
жила, что не может восстановить в памяти никаких  подробностей.  События
переплетались, сталкивались, смещались во времени, как  в  тяжелом  сне;
они казались нереальными, лишенными смысла. В памяти были провалы, и она
знала, что так это и останется навсегда, до самой  ее  смерти.  Особенно
смутно припоминались дни, протекшие  между  ее  объяснением  с  Чарли  и
свадьбой. Две недели! В мирное время венчание не могло бы последовать за
обручением так непостижимо быстро. Потребовался бы пристойный промежуток
длиною в год или по меньшей мере в шесть месяцев. Но Юг был уже  охвачен
пожаром войны, одни события так стремительно сменялись  другими,  словно
их сметал, ревя, ураган, и медленное, размеренное течение времени  оста-
лось лишь в воспоминании о былых днях. Эллин, ломая руки, умоляла  Скар-
летт не спешить со свадьбой, дать себе время подумать. Но Скарлетт - уп-
рямая, насупленная - оставалась глуха к ее мольбам. Она хочет выйти  за-
муж! И как можно быстрее! Через две недели.
   Узнав, что свадьба Эшли уже передвинута с осени на первое мая, с  тем
чтобы он мог присоединиться к  Эскадрону,  как  только  начнутся  боевые
действия, Скарлетт объявила, что ее венчание состоится днем раньше.  Эл-
лин возражала, но Чарлз, горя нетерпением отправиться в Южную Каролину и
присоединиться к легиону Уэйда Хэмптона, с необычным для него  красноре-
чием заклинал ее не откладывать свадьбы, и Джералд стал на сторону жени-
ха и невесты. Его уже охватила лихорадка войны,  и,  радуясь  тому,  что
Скарлетт делает такую хорошую партию, он не видел причины чинить препоны
юным сердцам в такие дни. Эллин, расстроенная, сбитая с толку,  в  конце
концов сложила оружие подобно десяткам других матерей по всему  Югу.  Их
прежний неспешный, праздный мир был перевернут вверх тормашками,  и  все
уговоры, мольбы, молитвы были бессильны перед грозными силами, все  сме-
тавшими на своем пути.
   Весь Юг был охвачен возбуждением, пьян войной. Все считали, что  пер-
вый же бой положит конец войне, и молодые  люди  спешили  завербоваться,
пока война еще не кончилась, и обвенчаться со своими милыми, после  чего
можно будет скакать в Виргинию бить янки. Свадьбы играли в графстве  дю-
жинами, и ни у кого уже не оставалось времени погоревать перед  разлукой
- все были слишком взбудоражены и погружены в хлопоты,  чтобы  проливать
слезы или предаваться тягостным раздумьям.  Дамы  шили  мундиры,  вязали
носки, скатывали бинты, а мужчины проходили строевую подготовку и упраж-
нялись в стрельбе. Поезда с солдатами ежедневно шли через  Джонсборо  на
север, в сторону Атланты и Виргинии. Одни отряды отборных войск  милиции
выглядели пестро и весело в голубом, малиновом и  зеленом;  другая,  не-
большая часть отрядов была в домотканой одежке и енотовых шапках; третьи
были вообще без формы - в суконных сюртуках и тонких  полотняных  рубаш-
ках. И все были недообучены, недовооружены, и  все  возбужденно,  весело
кричали и шумели, словно направляясь на пикник. Вид этих вояк повергал в
панику юношей графства: они  смертельно  боялись,  что  война  окончится
прежде, чем они попадут в Виргинию, и подготовка  к  отправке  Эскадрона
велась усиленным темпом.
   И среди всей этой суматохи своим чередом  шла  подготовка  к  свадьбе
Скарлетт, и не успела она опомниться, как ее уже обрядили  в  венчальное
платье и в фату Эллин, и отец повел дочь под руку  по  широкой  лестнице
вниз, в парадные комнаты  Тары,  где  было  полным-полно  гостей.  Впос-
ледствии ей припоминалось - неотчетливо, словно полузабытый сон, - вели-
кое множество горящих свечей в канделябрах и настенных бра, нежное, чуть
встревоженное лицо Эллин, ее губы,  беззвучно  шепчущие  молитву,  прося
счастья для дочери, раскрасневшееся от  бренди  лицо  Джералда,  гордого
тем, что его дочь подцепила жениха с деньгами и из хорошей семьи,  да  к
тому же еще старинного рода... и лицо Эшли, стоявшего возле лестницы под
руку с Мелани.
   Увидев выражение его лица, она подумала: "Все это, верно, сон.  Этого
не может быть. Это страшный сон. Сейчас я проснусь, и сон кончится. Нет,
нельзя думать об этом, не то я закричу на весь полный людей  дом.  Я  не
должна думать об этом сейчас. Я обо всем подумаю потом,  когда  найду  в
себе силы это выдержать... Когда не буду видеть его глаз".
   Как во сне она прошла мимо расступившихся, улыбающихся гостей, как во
сне взглянула в раскрасневшееся лицо Чарлза, услышала  его  запинающийся
голос и свои слова, звучавшие так ясно, так  холодно-спокойно.  А  потом
были поздравления, и поцелуи, и тосты, и танцы - все как  во  сне.  Даже
прикосновение губ Эшли к ее щеке, даже нежный шепот Мелани:  "Теперь  мы
по-настоящему породнились, стали сестрами", - все, казалось, было  нере-
ально. Даже всеобщий переполох, вызванный обмороком тетушки Чарлза  мисс
Питтипэт Гамильтон - толстой чувствительной старой дамы - все было похо-
же на страшный сон.
   Но когда отзвучали тосты и отгремела бальная музыка, когда начала за-
ниматься заря и все гости из Атланты улеглись спать: кто здесь, в  доме,
- на кроватях, на кушетках, на циновках, брошенных на пол, кто - в доми-
ке управляющего, а все соседи отправились домой отдохнуть перед предсто-
явшей на следующий день свадьбой в Двенадцати Дубах, - тогда сон внезап-
но оборвался, разлетелся на мелкие осколки, как хрупкое стекло, не усто-
яв перед вторжением реальности, принявшей облик зардевшегося от смущения
Чарлза, появившегося в ночной рубашке из гардеробной и старательно избе-
гавшего ее испуганного взгляда, устремленного на него  поверх  натянутой
до подбородка простыни.
   Конечно, она знала, что супружеские пары спят в одной постели, но эта
сторона брака никогда не занимала ее мыслей. Это казалось само собой ра-
зумеющимся, если речь шла о ее матери и отце, но к ней самой  словно  бы
не имело отношения. И только теперь, впервые после злополучного барбекю,
до ее сознания дошло, на что она себя обрекла.  Позволить  этому  чужому
юноше, за которого она, в сущности, совсем  не  хотела  выходить  замуж,
лечь к ней в постель в то время, как душу ее раздирали мучительные сожа-
ления о слишком поспешно принятом решении и дикая тоска по навеки  поте-
рянному для нее Эшли, - нет, это было уже выше ее сил. Когда он  нереши-
тельно приблизился к постели, она хрипло, торопливо прошептала:
   - Я закричу, если вы сделаете еще шаг. Я  закричу!  Закричу  на  весь
дом! Убирайтесь отсюда! Не смейте прикасаться ко мне!
   И Чарлз Гамильтон провел свою первую брачную ночь в большом кресле  в
углу спальни, не чувствуя себя, впрочем, чрезмерно несчастным, ибо пони-
мал или ему казалось, что он понимает скромность и целомудрие своей  не-
весты. Он готов был бы ждать, пока ее боязнь не пройдет, если бы... если
бы не... И стараясь поудобнее устроиться в кресле, он тяжело  вздыхал  -
ведь скоро ему предстояло идти воевать.
   Если ее собственная свадьба была подобна страшному  сну,  то  свадьба
Эшли стала для нее еще более тяжким испытанием. Она стояла в  своем  яб-
лочно-зеленом, сшитом специально для второго дня свадьбы платье в гости-
ной Двенадцати Дубов среди жаркого сияния сотен свечей в точно такой  же
толпе гостей, как накануне, и видела расцветавшее от счастья простенькое
личико Мелани Гамильтон, отныне Мелани Уилкс, видела, как оно,  преобра-
жаясь, становится красивым. И она думала о том, что теперь Эшли ушел  от
нее навсегда. Ее Эшли. Нет, уже не ее. Да и был ли он  когда-нибудь  ее?
Все спуталось у нее в мозгу - она так устала,  так  истерзана.  Он  ведь
сказал, что любит ее, но что-то их разлучило. Что же? Если бы она  могла
припомнить... Она вышла замуж за Чарлза и заставила всех сплетниц округи
прикусить языки, но какое это имело теперь значение? Когда-то это  каза-
лось ей очень важным,  а  сейчас  утратило  всякую  цену  в  ее  глазах.
Единственное, что было важно, - это Эшли. А он теперь потерян для нее, и
она замужем за человеком, которого не только не любит, хуже того -  пре-
зирает.
   Ах, какие муки сожалений испытывала она! Ей не раз доводилось слышать
поговорку: "Жабу готов проглотить, лишь бы другим насолить",  но  только
теперь до нее полностью дошел смысл этих слов. Потому что  к  отчаянному
желанию снова стать свободной от Чарлза, от брачных уз, стать незамужней
девчонкой, вернуться под надежный отчий кров  примешивалось  мучительное
сознание, что ей некого винить, кроме себя самой. Эллин  пыталась  удер-
жать ее от этого шага, а она ее не послушалась.
   Как в тумане, протанцевала она всю ночь, ночь свадьбы Эшли, до  утра,
смеялась, улыбалась, машинально произносила какие-то слова и, без особых
на то оснований, удивлялась глупости окружающих, видевших в  ней  только
счастливую молодую супругу и не понимавших, что сердце ее  разбито.  Да,
слава богу, они ничего не понимали!
   В эту ночь, после того как Мамушка помогла ей раздеться и удалилась и
Чарлз стыдливо появился из гардеробной, полный опасений, не придется  ли
ему и вторую брачную ночь провести в жестком,  набитом  конским  волосом
кресле, она внезапно разрыдалась. Она плакала, и Чарлз, наконец, лег ря-
дом с ней и попытался ее утешить, а она все плакала, беззвучно, пока  не
иссякли слезы, а потом заснула, тихонько всхлипывая, на его плече.
   Не будь войны, всю следующую  неделю  новобрачные  разъезжали  бы  по
графству, отдавая визиты, всю неделю бы шли балы и устраивались  пикники
в честь двух молодых пар, после чего они отправились бы в свадебное  пу-
тешествие в Саратогу или Уайт Салфор. Не будь войны, Скарлетт  сшили  бы
новые платья для приемов в ее честь на третий, четвертый и пятый день  -
у Фонтейнов, Калвертов и Тарлтонов. Но шла война, и не было ни  приемов,
ни свадебных путешествий. Через неделю после венчания Чарлз уехал, чтобы
присоединиться к полковнику Уэйду Хэмптону, а две недели спустя отбыл  и
Эшли с Эскадроном, оставив всех родных и друзей горевать и ждать.
   За эти две недели Скарлетт ни разу не виделась с Эшли наедине, не об-
молвилась с ним ни единым словом с глазу на глаз. Даже в страшную минуту
прощанья, когда он завернул в Тару по дороге на станцию, они ни  на  се-
кунду не оставались вдвоем. Мелани, в шляпке и шали, еще более  сдержан-
ная, уравновешенная в своей новой роли замужней женщины, держала его под
руку, и все обитатели усадьбы - как белые, так и черные  -  высыпали  во
двор проводить мистера Эшли на войну.
   Мелани сказала:
   - Ты должен поцеловать Скарлетт, Эшли. Она стала мне сестрой  теперь.
- И Эшли наклонился к ней и прикоснулся холодными губами к ее щеке. Лицо
у него было замкнутое, напряженное. Поцелуй этот  не  доставил  Скарлетт
радости - ведь Эшли поцеловал ее по подсказке Мелани, и сердце  ее  было
полно угрюмой злобы. Мелани же, прощаясь, чуть не задушила ее в  объяти-
ях.
   - Непременно, непременно приезжайте в Атланту проведать меня и тетуш-
ку Питтипэт! О дорогая, мы так хотим, чтобы вы приехали! Мы хотим побли-
же узнать жену нашего Чарли!
   Прошло пять недель. От Чарлза из Южной Каролины летели  письма-полные
любви, планов на будущее по окончании войны, стремления совершать подви-
ги на поле боя в честь Скарлетт и пылкого преклонения перед своим полко-
вым командиром Уэйдом Хэмптоном. А на седьмой неделе  пришла  телеграмма
от самого полковника Хэмптона и следом за телеграммой - письмо с выраже-
нием почтительного соболезнования и добрых пожеланий. Чарлза  не  стало.
Полковник известил бы о его болезни раньше, но Чарлз считал ее  пустяко-
вой и не хотел попусту тревожить близких. Судьба обманула  незадачливого
мальчика, не подарив ему ни любви, которую, как ему казалось, он  завое-
вал, ни воинских подвигов на полях сражений. Он умер бесславно и  быстро
от кори, осложнившейся пневмонией, не успев покинуть лагеря в Южной  Ка-
ролине, не успев встретиться в бою ни с одним янки.
   В положенный срок появился на свет сын Чарлза, и,  следуя  моде  того
времени, его нарекли по имени командира  его  покойного  отца  -  Уэйдом
Хэмптоном Гамильтоном. Скарлетт, открыв, что она  беременна,  рыдала  от
отчаяния и призывала к себе смерть. Но носила она ребенка, не  испытывая
никаких неудобств, роды протекли на диво легко, и оправилась  она  после
них так быстро, что вызвала тайное неодобрение Мамушки: благородным  да-
мам положено, мол, мучиться дольше. К ребенку  Скарлетт  не  чувствовала
особой привязанности, хотя и умела это скрывать. Она не хотела  ребенка,
всем своим существом восставала против его появления на свет,  и,  когда
он все-таки появился, ей как-то не верилось, что он - частица ее самой.
   Хотя физически она и оправилась после родов в непозволительно  корот-
кий срок, душа ее была больна и потрясена, дух сломлен,  и  усилия  всех
обитателей поместья не могли возродить ее к жизни. Эллин ходила  хмурая,
тень заботы постоянно омрачала теперь ее  чело,  а  Джералд  бранился  и
сквернословил пуще прежнего и привозил Скарлетт бесполезные  подарки  из
Джонсборо. Даже старый доктор Фонтейн был озадачен: его настойка из  се-
ры, трав и черной патоки не помогала Скарлетт воспрянуть духом. Он пове-
дал Эллин свою догадку: сердце Скарлетт разбито, и от этого она то разд-
ражается по пустякам, то впадает в  апатию.  Но  Скарлетт,  пожелай  она
признаться в этом, могла бы сказать им,  что  состояние  ее  объясняется
совсем иными и куда более сложными причинами: смертельной скукой и  обу-
зой материнства, а главное - исчезновением из ее жизни Эшли. Вот что  ее
угнетало.
   Острая, убийственная скука никогда не покидала ее. После отбытия  Эс-
кадрона во всем графстве прекратились всякие развлечения и  празднества.
Все интересные молодые люди уехали на войну: все четверо братьев Тарлто-
нов, оба брата Калверты, Фонтейны, Манро, да и в Джонсборо, и  в  Фейет-
вилле, и в Лавджое не осталось молодых привлекательных  мужчин.  Никого,
кроме пожилых людей, калек и женщин, проводивших  время  за  вязаньем  и
шитьем или старавшихся вырастить для армии больше хлопка, больше кукуру-
зы, больше овец, свиней, коров. Единственным мужчиной,  появлявшимся  на
горизонте Скарлетт, был не слишком молодой уже обожатель Сьюлин,  коман-
дир интендантского отряда Фрэнк Кеннеди, приезжавший раз в месяц собрать
поставки для армии. Среди его интендантов не на кого было посмотреть,  а
робкие ухаживания Фрэнка за Сьюлин приводили Скарлетт в такое  раздраже-
ние, что ей стоило немало труда держаться с ним учтиво. Скорей бы уж они
со Сьюлин довели это дело до конца!
   Впрочем, если бы даже среди интендантов нашлись  интересные  мужчины,
для нее ничего бы от этого не изменилось. Она была вдова,  и  сердце  ее
умерло и погребено в могиле. По крайней мере, так полагали все и  ждали,
что соответственно этому она и будет себя вести.  Это  бесило  Скарлетт,
ибо, какие бы она ни прилагала старания, ей не  удавалось  воскресить  в
памяти образ Чарлза - вспоминался лишь томный взгляд его телячьих глаз в
то мгновение, когда он понял, что она согласна стать его женой.  И  даже
это воспоминание тускнело с каждым днем. Тем не  менее  положение  вдовы
обязывало ее быть осмотрительной в своих поступках. Девичьи  развлечения
теперь не для нее. Она должна держаться степенно, с достоинством.  Эллин
настойчиво и пространно внушала ей это, после того как застала ее раз  в
саду с лейтенантом из отряда Фрэнка Кеннеди. Он качал Скарлетт на  каче-
лях, и она заливалась хохотом. Эллин,  очень  расстроенная,  постаралась
втолковать ей, как легко молодая вдова может дать  пищу  для  пересудов.
Вдова должна вести себя еще строже, чем замужняя дама.
   "Господи, замужние женщины и так лишены всяких развлечений! -  думала
Скарлетт, послушно внимая мягким укорам матери. - А вдова, значит, долж-
на просто заживо уложить себя в могилу".
   Вдова обязана носить омерзительное черное платье без единой ленточки,
тесемочки, кусочка кружев, - даже цветок не должен  его  оживлять,  даже
украшения, - разве что траурная брошь из оникса или колье, сплетенное из
волос усопшего. Черная креповая вуаль должна непременно ниспадать с чеп-
ца до колен, и только после трех лет вдовства она может  быть  укорочена
до плеч. Вдова ни в коем случае не должна оживленно болтать  или  громко
смеяться. Она может позволить себе улыбнуться, но лишь печальной, траги-
ческой улыбкой. И что ужаснее всего, вдова не может проявлять ни  малей-
шего интереса к обществу мужчин. А если кто-нибудь из джентльменов  ока-
жется столь невоспитан, что проявит к ней интерес, с  достоинством  и  к
месту упомянутое имя покойного супруга должно немедленно превратить наг-
леца в соляной столб. "Конечно, - мрачно думала Скарлетт, -  бывает  все
же, что вдовы выходят замуж вторично - чаще всего  уже  превратившись  в
жилистых старух, но одному только богу известно, как им это удается  под
неусыпным оком добрых соседей. И притом на них женится обычно  какой-ни-
будь доведенный до отчаяния вдовец с большой плантацией и дюжиной  ребя-
тишек".
   Брак сам по себе был достаточно тяжким испытанием, но вдовство  озна-
чало, что жизнь кончена навсегда! Как глупо рассуждают те, кто  говорит,
что маленький Уэйд Хэмптон должен служить для нее огромным утешением те-
перь, когда Чарлза не стало. Как нелепо их утверждение, что у нее появи-
лась цель жизни! Все в один голос кричат, как это прекрасно, что он  ос-
тавил ей залог своей любви. Она, конечно, не пытается поколебать их  ил-
люзий. Но сколь же все они далеки от истины! Уэйд меньше всего  занимает
ее мысли, и порой она даже с трудом вспоминает о том, что он - ее сын.
   Каждое утро в полудреме, предшествующей пробуждению, она  снова  была
прежней Скарлетт О'Хара, и солнце играло в зелени магнолии за ее  окном,
и пересмешники свиристели, и аппетитный запах жареной  грудинки  щекотал
ей ноздри. И она снова была молода и беззаботна. А потом раздавался  жа-
лобный крик крошечного проголодавшегося существа, и всякий раз в  первый
миг было только удивление, и мелькала мысль: "Что это - у нас в доме ре-
бенок?" И тут же она спохватывалась: "Да это же мой  сын!"  И  внезапное
возвращение к действительности было тягостным.
   А затем - Эшли! О, каждый миг снова Эшли, Эшли! Впервые в  жизни  она
возненавидела Тару, возненавидела длинную красную дорогу, ведущую с хол-
ма к реке, возненавидела красные поля с прозеленью хлопка.  Каждая  пядь
земли, каждое дерево и каждый ручей, каждая тропинка  и  верховая  тропа
напоминали ей о нем. Он принадлежал другой женщине и ушел на  войну,  но
его призрак все еще незримо бродил в сумерках по дорогам, и мечтательные
серые глаза улыбались ей из затененного угла веранды. И если на  дороге,
ведущей от Двенадцати Дубов вдоль реки, раздавался стук  подков,  сердце
ее сладко замирало на миг-Эшли!
   Она возненавидела теперь и Двенадцать Дубов, которые когда-то так лю-
била. Она и ненавидела эту усадьбу, и против воли стремилась туда, чтобы
услышать, как Джон Уилкс и его дочки говорят об  Эшли,  как  они  читают
вслух его письма из Виргинии. Ей было больно, но она не  могла  не  слу-
шать.