ты
что? Презрительно фыркнула!
   Джералд в своем праведном гневе распаялся все  больше  и  больше,  но
что-то в потухшем лице Скарлетт заставило его изменить тон:
   - Впрочем, ты еще молода. Она еще пробудится в тебе - любовь к  своей
земле. Иначе и быть не может, ведь ты тоже ирландка. А сейчас ты еще ре-
бенок, и у тебя одни мальчишки на уме. Станешь постарше, сама  все  пой-
мешь... А пока подумай насчет Кэйда, или одного из  близнецов,  или  ко-
го-нибудь из сынков Эвана Манро, и ты увидишь, какую шикарную я тебе за-
качу свадьбу!
   - Ах, папа!
   Но разговор этот уже донельзя утомил Джералда, и терпение его истощи-
лось - надо же, чтобы все это свалилось именно на его плечи! И  особенно
досадно было то, что Скарлетт все еще казалась удрученной после того как
он предложил ей на выбор лучших женихов графства и Тару в придачу.  Дже-
ралд привык, чтобы его дары принимались с благодарными поцелуями и апло-
дисментами.
   - Ну, хватит дуться, мисс. Кого ты изберешь себе в мужья -  не  имеет
большого значения, если это будет джентльмен, южанин и  человек  достой-
ный. А любовь приходит к женщине уже в браке.
   - Ах, папа, какие у вас старомодные взгляды!
   - И очень правильные, кстати! На что нам вся эта любовная  чепуха  на
новомодный манер, все эти браки по любви, как у слуг  или  как  у  янки!
Лучшие браки - это те, когда родители сами выбирают  супруга  для  своей
дочери. Ну разве может такая глупышка, как ты, разобраться, где  хороший
человек, а где негодяй? Погляди хоть на Уилксов. Откуда в них такая  си-
ла, такое достоинство - у всех, из поколения в поколение? Да потому, что
они заключают браки среди своей родни, женятся на двоюродных  сестрах  -
так уж у них заведено.
   - Ах, боже мой! - вскричала Скарлетт. Слова  отца  снова  разбередили
рану, напомнив ей о неотвратимости предстоящего союза. Джералд беспомощ-
но потоптался на месте, глядя на ее понурую голову.
   - Да ты, никак, ревешь? - спросил он, неуклюже взяв ее за  подбородок
и стараясь запрокинуть ей голову, и сам уже чуть не плача от жалости.
   - Нет! - выкрикнула она, резко отстраняясь от него.
   - Ты лжешь, и за это я тобой горжусь. Я рад, что  в  тебе  есть  гор-
дость, котенок. И завтра на этом барбекю ты должна держаться  гордо.  Не
хватает только, чтобы тебя подняли на смех и по всей округе пошли сплет-
ни, что ты бегаешь за парнем, который никогда не предлагал тебе  ничего,
кроме дружбы.
   "И вовсе это не так, - с грустью думала Скарлетт. -  Я  для  него  не
просто друг, я же знаю. Я чувствую это. Будь у меня  еще  хоть  немножко
времени, я бы заставила его заговорить... Все ведь  это  только  потому,
что у этих Уилксов принято жениться на кузинах!"
   Джералд взял ее руку и продел под свой локоть.
   - А теперь мы пойдем ужинать, и весь этот  разговор  останется  между
нами. Я не хочу расстраивать твою мать и тебе не советую. А  ну-ка,  да-
вай, дочка, высморкайся.
   Скарлетт высморкалась в свой истерзанный носовой платок, и  они  рука
об руку зашагали по темной аллее, а лошадь медленно пошла за ними. Возле
дома Скарлетт хотела было снова что-то сказать,  но  тут  на  ступеньках
крыльца она различила фигуру матери. Эллин была в шляпе, шали  и  митен-
ках, а за ее спиной, с лицом мрачнее тучи, держа в руках черную  кожаную
сумку с бинтами и лекарствами, стояла Мамушка. Эту  сумку  Эллин  О'Хара
всегда брала с собой, когда на плантации кто-нибудь заболевал и она  шла
оказать больному помощь. В минуты возмущения  и  без  того  оттопыренная
нижняя губа Мамушки выпячивалась еще дальше, и Скарлетт с одного взгляда
поняла: что-то вызвало неодобрение Мамушки и она вся кипит.
   - Мистер О'Хара! - заметив их приближение, окликнула мужа Эллин. Мать
Скарлетт принадлежала к тому поколению, которое считало необходимым соб-
людать известный декорум в отношениях между супругами, даже  после  сем-
надцати лет брака, увенчавшегося появлением на свет  шестерых  детей.  -
Мистер О'Хара, у Слэттери беда: Эмми разрешилась от бремени, но  ребенок
умирает, и его надо окрестить. Мы с Мамушкой хотим  пойти  туда,  погля-
деть, чем можно помочь.
   В голосе ее звучала вопросительная интонация, словно она  испрашивала
у Джералда согласия, что, разумеется,  было  простой  формальностью,  но
чрезвычайно льстило Джералду.
   - Час от часу не легче! - сразу вспылил Джералд. - Неужели эта  белая
рвань не может дать нам спокойно поужинать! А мне как  раз  не  терпится
рассказать вам, что говорят в Атланте о войне! Что ж,  ступайте,  миссис
О'Хара, вы же иначе не сомкнете глаз до утра - все будете терзаться, что
у кого-то беда, а вас там не было.
   - Да она только голову на подушку и тут же опять вскочит и бежать. То
надо какого-то негра полечить, то кого-то из этих белых бедняков,  будто
уж: они сами о себе позаботиться не могут! - глухо  проворчала  Мамушка,
спускаясь с крыльца и направляясь к стоявшей в боковой аллее коляске.
   - Замени меня за столом, дорогая, - сказала Эллин, и ее обтянутая ми-
тенкой рука неясно коснулась щеки Скарлетт.
   Немеркнущая магия этого прикосновения, тонкий аромат сухих духов  ли-
монной вербены и легкий шелест шелкового платья,  как  всегда,  трепетом
отозвались в сердце Скарлетт, несмотря на душившие ее слезы. В присутст-
вии Эллин у Скарлетт захватывало дух-мать была неким чудом, по странному
волшебству обитающим под одной с  ней  кровлей,  неотразимо  прекрасным,
внушающим благоговейный трепет и неизменно приносящим утешение  во  всех
горестях.
   Джералд помог жене сесть в коляску и дал кучеру наставление не  гнать
лошадей и ехать с осторожностью. Тоби, двадцать лет ходивший за лошадьми
Джералда, негодующе скривил губы - хозяин мог бы и не совать нос  в  его
дела. Мамушка восседала рядом с ним, дополняя собой картину нескрываемо-
го африканского недовольства поведением хозяев.
   "Если бы мы поменьше помогали этим несчастным Слэтгери, - хмуро  раз-
думывал Джералд, - они бы с охотой продали мне свои жалкие несколько ак-
ров болотистой низины и освободили бы графство от  своего  присутствия".
Но тут в мозгу у него привычно мелькнула мысль о хорошей шутке, и, пове-
селев, он сказал:
   - Давай-ка, дочка, скажем Порку, что я решил  не  покупать  Дилси,  а
вместо этого продал его самого Джону Уилксу.
   Бросив поводья болтавшемуся поблизости негритенку,  Джералд  поднялся
на крыльцо. Горести Скарлетт были им уже позабыты, а мысли полны  одним:
как получше разыграть своего черного лакея. Скарлетт медленно,  чувствуя
холодную тяжесть в ногах, последовала за отцом. Ее брак с Эшли  выглядел
бы в конце концов ничуть не более странным, чем союз ее отца с Эллин Ро-
бийяр, в супружестве Эллин О'Хара. И в который уж раз она с  недоумением
спросила себя, как это могло произойти, что ее недалекий, грубоватый па-
паша ухитрился взять себе в жены такую женщину, как ее  мать,  ибо  двух
более несхожих по рождению, воспитанию и образу мыслей людей просто  не-
возможно было себе представить.


   ГЛАВА III

   Эллин О'Хара исполнилось тридцать два года, она уже была матерью шес-
терых детей, из коих схоронила троих, и по существовавшим в  те  времена
понятиям считалась женщиной среднего возраста. Она была почти на  голову
выше своего горячего, вспыльчивого коротышки-супруга, но спокойная  гра-
ция движений, приковывая к себе внимание, заставляла забывать про ее вы-
сокий рост. Стоячий воротничок черного шелкового платья  туго  обтягивал
округлую, тонкую, чуть смуглую шею. Голова была слегка  откинута  назад,
словно под тяжестью густых темных волос, стянутых на затылке тугим узлом
и уложенных в сетку. От своей  француженки-матери,  родители  которой  в
1791 году бежали на Гаити от революции, она унаследовала  и  эти  темные
волосы, и темные, с узким разрезом глаза, и  иссиня-черные  ресницы;  от
отца - офицера наполеоновской армии - прямой удлиненный нос и  чуть  за-
метную широкоскулость, смягченную нежной линией подбородка и щек. И  уж,
верно, сама жизнь наградила Эллин и горделивой, без  высокомерия,  осан-
кой, и изысканной грацией, и этой меланхоличностью взгляда без  малейшей
искорки веселья.
   Чуть больше блеска в глазах, тепла в улыбке, живости в мелодично-неж-
ном голосе, звучавшем музыкой в ушах ее близких и слуг, и красота  Эллин
О'Хара была бы неотразимой. В  напевности  ее  говора  была  протяжность
гласных, характерная для жителей прибрежной Джорджии, и легкий французс-
кий акцент. Голос Эллин никогда не повышался до крика - отдавала ли  она
приказания слугам или пробирала за шалости детей, - но все обитатели Та-
ры повиновались ему беспрекословно и  мгновенно,  преспокойно  игнорируя
громы и молнии, которые привык метать ее супруг.
   И всегда, с тех пор как помнила себя Скарлетт, ее мать была  такой  -
деятельной и невозмутимой среди всех  ежедневных  треволнений  усадебной
жизни; укоряла она или поощряла, голос ее был  неизменно  мягок  и  тих,
спина пряма и дух несгибаем; она осталась такой даже после  потери  трех
малюток-сыновей. Скарлетт ни разу не видела, чтобы мать, сидя в  кресле,
позволила себе откинуться на спинку. И руки у нее всегда были заняты ру-
кодельем, если только она не сидела за обеденным столом, или за  усадеб-
ными счетоводными книгами, или у постели больного. Иногда (в присутствии
гостей) это могла быть изящная вышивка, в другой раз  -  просто  рубашка
Джералда или детское платьице, требующее починки. А не то, так она  шила
одежду для слуг. И шла ли она, шурша платьем, по дому, наблюдая за убор-
кой, заглядывала ли в кухню или в мастерскую, где шилась одежда для нег-
ров, занятых на полевых работах, на пальце у нее всегда блестел  золотой
наперсток, а по пятам за ней следовала  девочка-негритянка,  на  которую
была возложена обязанность носить за хозяйкой шкатулку  розового  дерева
со швейными принадлежностями и выдергивать из готового шитья наметку.
   Скарлетт никогда не видела, чтобы мать теряла самообладание или чтобы
ее туалет, независимо от времени суток, не был в безупречном  состоянии.
Если Эллин О'Хара собиралась на бал, или в гости, или  в  Джонсборо  для
присутствия на сессии суда, ее туалет обычно занимал не менее двух часов
и требовал услуг двух горничных и Мамушки, но если  возникала  необходи-
мость действовать быстро, ее молниеносная готовность поражала всех.
   Скарлетт в своей спальне, расположенной напротив материнской, с  мла-
денчества привыкла слышать на заре легкий торопливый топот босых ног  по
деревянному полу, тревожный стук в дверь к хозяйке, испуганные,  приглу-
шенные голоса, сообщавшие о начавшихся родах, или о чьей-то болезни, или
смерти, приключившейся в одной из  беленных  известкой  хижин.  Не  раз,
подкравшись к своей двери, Скарлетт смотрела в щелку и видела, как мать,
аккуратно причесанная, в застегнутом на все пуговицы платье, с медицинс-
кой сумкой в одной руке и высоко поднятой свечой в другой, появляется на
пороге темной спальни, откуда доносится мерное похрапывание отца.
   И на ее детскую душу сразу нисходило успокоение,  когда  она  слышала
сочувственный, но твердый шепот матери:
   - Тише, не так громко. Вы разбудите мистера О'Хара. Никто  не  умрет,
это не такая опасная болезнь.
   Приятно было снова забраться в постель и уснуть, сознавая,  что  мать
ушла туда, в ночь, и, значит, ничего страшного не случится.
   А утром, не дождавшись помощи ни от старого доктора Фонтейна,  ни  от
молодого, вызванных куда-то еще, и проведя  у  постели  роженицы  или  у
смертного одра всю ночь. Эллин О'Хара спускалась, как обычно, в столовую
к завтраку. И если под глазами у нее залегли  глубокие  тени,  то  голос
звучал бодро, как всегда, и ничто не выдавало пережитого напряжения.  За
величавой женственностью Эллин скрывалась стальная выдержка и воля, дер-
жавшие в почтительном трепете весь дом - и не только слуг и дочерей,  но
и самого Джералда, хотя он даже под страхом смерти никогда бы в этом  не
признался.
   Порой, перед отходом ко сну, Скарлетт, поднявшись на  цыпочки,  чтобы
дотянуться до материнской щеки, смотрела на нежный рот Эллин, казавшийся
таким беззащитным, на ее тонкую верхнюю губу и невольно спрашивала себя:
неужели этот рот тоже когда-нибудь беспечно улыбался и в  ночной  тишине
шепотом поверял свои девичьи секреты на ухо подружке? Это казалось нево-
образимым. Для Скарлетт Эллин всегда была такой, как сейчас, -  сильной,
мудрой опорой для всех, единственным человеком на свете,  знающим  ответ
на все вопросы.
   Но, конечно, Скарлетт была не права. Эллин Робийяр из  Саванны  умела
беззаботно улыбаться и заливаться беспричинным смехом, как любая пятнад-
цатилетняя девчонка этого живописного городка на  берегу  Атлантики,  и,
как все девчонки, поверяла по ночам свои секреты подружкам - все  секре-
ты, кроме одного. Так было вплоть до того дня, когда некий Джералд О'Ха-
ра, двадцатью восемью годами старше Эллин, не вошел в ее жизнь. И случи-
лось это в тот самый год, когда Филипп Робийяр, ее беспутный черноглазый
кузен с дерзким взглядом и отчаянными повадками, навсегда покинул  город
и унес с собой весь молодой жар ее сердца, оставив маленькому кривоного-
му коротышке ирландцу только восхитительно женственную оболочку.
   Но Джералду, который, женившись на Эллин, не помнил себя от  счастья,
и этого было довольно. И если какая-то частица ее души была  мертва  для
него, он никогда от этого не страдал. Джералд был достаточно умен, чтобы
понимать: если он, небогатый ирландец, без роду без племени, взял в жены
девушку из самого богатого и родовитого семейства на всем  побережье,  -
это почти что равносильно чуду. Ведь он был никто,  человек,  выбившийся
из низов.
   Джералд О'Хара эмигрировал из Ирландии в Америку, когда ему едва  ис-
полнился двадцать один год. Отъезд был скоропалительным,  как  случалось
не раз и с другими добрыми ирландцами и до него и после.  Он  уехал  без
багажа, с двумя шиллингами в кармане, оставшимися после оплаты  проезда,
и крупной суммой, в которую была оценена его голова, - более крупной, на
его взгляд, чем совершенное им нарушение закона. Ни один  оранжист,  еще
не отправленный в ад, не стоил в глазах британского правительства, да  и
самого сатаны, ста фунтов стерлингов, но если тем не менее правительство
приняло так близко к сердцу смерть земельного агента какого-то  английс-
кого помещика, давно покинувшего свое поместье, это значило, что Джерал-
ду О'Хара надлежало бежать, и притом побыстрее. Правда, он  обозвал  зе-
мельного агента "оранжистским ублюдком", но это, по мнению Джералда, еще
не давало тому права оскорбительно насвистывать ему в лицо "Воды Война".
   Битва на реке Войн произошла более ста лет тому назад,  но  для  всех
О'Хара и любого из их соседей этого промежутка времени как бы не сущест-
вовало, словно только вчера их мечты и надежды, вместе с  их  землями  и
состоянием, были развеяны по ветру в облаках пыли, поднятых копытами ко-
ня трусливого Стюарта, бежавшего с поля боя,  оставив  своих  ирландских
приверженцев на расправу Вилли Оранскому и  его  оголтелым  наемникам  с
оранжевыми кокардами.
   По этой и многим другим причинам семья Джералда не почла нужным расс-
матривать трагический исход вышеупомянутой ссоры как нечто заслуживающее
серьезного внимания - помимо, разумеется, того, что он  мог  повлечь  за
собой серьезные последствия для них.  На  протяжении  многих  лет  семья
О'Хара, подозреваемая в тайных антиправительственных действиях, была  на
дурном счету у английских констеблей, и Джералд был  не  первым  О'Хара,
спешно покинувшим родину под покровом предрассветных сумерек. Он  смутно
помнил своих двух старших братьев Джеймса и  Эндрю,  молчаливых  юношей,
порой неожиданно появлявшихся ночью с какими-то таинственными поручения-
ми, порой исчезавших на целые недели - к неизбывной тревоге матери  -  и
сбежавших в Америку много лет назад, после того  как  на  скотном  дворе
О'Хара под полом хлева был обнаружен небольшой склад огнестрельного ору-
жия. Теперь оба они стали преуспевающими торговцами в  Саванне  ("Одному
господу известно, что это за город такой", - со  вздохом  говаривала  их
мать, вспоминая своих старших отпрысков мужского пола), и молодого  Дже-
ралда отослали к ним.
   Мать наскоро поцеловала его в щеку, жарко прошептав на ухо слова  ка-
толической молитвы, отец же напутствовал его так: "Помни,  из  какой  ты
семьи, и не позволяй никому задирать перед тобой нос". И с этим  Джералд
покинул родной кров. Пятеро высоченных братцев одарили его  на  прощанье
одобрительно-покровительственными улыбками, ибо он был в их  глазах  еще
ребенком, да к тому же единственным недомерком  в  этом  племени  рослых
здоровяков.
   Отец и все пять братьев были крепкого сложения и  более  шести  футов
росту, а коротышка Джералд в двадцать один год уже знал, что господь бог
в своей неизреченной мудрости отпустил ему всего пять футов и  четыре  с
половиной дюйма в длину. Но Джералд никогда не позволял себе на это  се-
товать и - такой уж у него был характер - отнюдь не считал,  что  низкий
рост может быть для него в чем-либо помехой. Скорее даже особенности те-
лосложения и сделали его тем, чем он стал, ибо еще на  пороге  жизни  он
познал одну истину: маленький человек должен быть крепок,  чтобы  выжить
среди больших. И в этом качестве Джералду отказать было нельзя.
   Его рослые братья были немногословными, мрачноватыми парнями.  Утрата
былого величия их славного рода подспудной злобой жгла их души и  проры-
валась наружу язвительными шуточками. Будь Джералд таким же  здоровенным
верзилой, как они, он тоже пошел бы по  темному  извилистому  пути  всех
О'Хара, примкнув к тайным мятежникам. Но  Джералд  был  горячая  голова,
"задира и горлопан", по выражению его нежной матушки, чуть что -  лез  с
кулаками, и его буйный нрав каждому мгновенно бросался в глаза. Он  дер-
жался со своими могучими братьями как маленький, но храбрый бойцовый пе-
тух среди крупнопородистых представителей птичьего двора, и братья люби-
ли его и добродушно поддразнивали, забавляясь его яростью, а иной раз  и
поколачивали, чтобы он не слишком все же забывался и знал свое место.
   Если запас знаний Джералда, с которым он прибыл в Америку, был весьма
скуден, то сам он, вероятно, об этом не подозревал. Да и  не  придал  бы
значения, открой ему кто-нибудь на это глаза. Мать научила его чтению  и
письму и выработала у него хороший почерк. Арифметика далась ему  легко.
И на этом его образование оборвалось. Латынь  он  знал  постольку,  пос-
кольку мог повторить за священником, что положено повторять во время ка-
толической мессы, а его познания по истории ограничивались всевозможными
фактами попрания исконных прав Ирландии. Из поэтов он знал только  Мура,
а по части музыки мог похвалиться недурным знанием старинных  ирландских
песен. Питая искреннее уважение к людям, получившим хорошее образование,
он, однако, ничуть не страдал от недостатка собственного. Да  и  на  что
оно ему было в этой новой стране, где самый невежественный ирландец  мог
стать большим богачом? В стране, где от мужчины требовалась только сила,
выносливость и любовь к труду.
   Джеймсу и Эндрю, пристроившим его у себя в лавке в Саванне,  тоже  не
приходилось сокрушаться по поводу его необразованности. Его  четкий  по-
черк, точность в подсчетах и хорошая торговая  сметка  вызывали  к  нему
уважение, в то время как вздумай он похвалиться  какими-либо  познаниями
по части литературы или музыки, его подняли бы на смех. Америка в те го-
ды была еще гостеприимна к ирландцам. Джеймс и Эндрю, поначалу  гонявшие
фургоны с чужими товарами из Саванны в глубь Джорджии, преуспев, обзаве-
лись собственной торговлей, и Джералд преуспевал вместе с ними.
   Американский Юг пришелся ему по вкусу, и мало-помалу он стал южанином
в собственных глазах. Кое в чем Юг и южане оставались для него загадкой,
но он со свойственной ему цельностью и широтой натуры принял их  такими,
как он их понимал, принял их взгляды