ичмонд, эти негодяи, - он пока-
зал на Фонтейнов, - решили, что раз уж они сбрили бороды, значит,  долой
и мою. Они повалили меня и обрили силой, каким-то чудом не отхватив  мне
при этом головы. И только вмешательство Звана и Кэда спасло мои усы.
   - Вот те на! Миссис Уилкс, вы должны быть мне благодарны. Если бы  не
я, вы бы нипочем не узнали вашего мужа и не пустили бы его даже  на  по-
рог, - сказал Алекс. - Ведь мы побрили его в благодарность за то, что он
поговорил с начальником караула и вызволил нас из тюрьмы. Вы только сло-
во скажите, и я тотчас сбрею ему и усы в вашу честь.
   - Нет, нет, благодарю вас, - поспешно сказала Мелани, испуганно  цеп-
ляясь за Эшли, поскольку ей казалось, что эти два черных от  загара  па-
ренька способны на любую отчаянную выходку. -  Мне  очень  нравятся  его
усы.
   - Вот что значит любовь! - в один голос сказали оба Фонтейна,  перег-
лянулись и с глубокомысленным видом покачали головой.
   Когда Эшли, взяв коляску тетушки Питти, поехал  на  вокзал  проводить
товарищей, Мелани взволнованно схватила Скарлетт за руку.
   - В каком ужасном состоянии у него форма! Как ты  думаешь,  он  очень
удивится, когда я преподнесу ему мундир? Как жаль, что у меня не хватило
материи и на бриджи!
   Упомянув о мундире, Мелани наступила Скарлетт на любимую мозоль. Ведь
Скарлетт так бы хотелось самой преподнести Эшли этот рождественский  по-
дарок. Серое офицерское сукно ценилось теперь буквально на вес золота, и
Эшли носил форму из домотканой шерсти. Даже грубые  сорта  тканей  стали
редкостью, и многие солдаты надели снятую с пленных янки форму, перекра-
шенную в темно-коричневый цвет краской из ореховой скорлупы.  Но  Мелани
необычайно повезло - судьба послала ей серого сукна на мундир: чуть  ко-
ротковатый, правда, но все же мундир. Работая в госпитале сиделкой,  она
ухаживала за одним юношей из Чарльстона и, когда он умер, отрезала у не-
го прядь волос и послала его матери вместе со скудным содержанием карма-
нов этого бедняги, прибавив от себя несколько строк о его последних  ча-
сах и умолчав о перенесенных им страданиях. Между  женщинами  завязалась
переписка, и, узнав, что у Мелани муж на фронте, мать покойного  послала
ей приготовленный для сына кусок серого сукна вместе с медными пуговица-
ми. Это было великолепное сукно, плотное, шелковистое, явно  контрабанд-
ное и явно очень дорогое. Сейчас оно уже находилось  в  руках  портного,
который, подгоняемый Мелани, должен был закончить мундир к утру  первого
дня Рождества. Скарлетт не пожалела бы никаких денег еще на  один  кусок
материи, чтобы форма была полной, но в Атланте раздобыть что-либо подоб-
ное было невозможно.
   Скарлетт тоже приготовила рождественский подарок для Эшли, но велико-
лепие мундира затмевало его, делая просто жалким. Это был небольшой фла-
нелевый мешочек с принадлежностями для починки  обмундирования  -  двумя
катушками ниток, маленькими ножницами и пачкой драгоценных иголок,  при-
везенной Реттом из Нассау; к этому она присоединила три льняных  носовых
платка, полученных из того же источника. Но ей  хотелось  подарить  Эшли
что-нибудь интимное, что-нибудь из таких вещей, какие только жены  дарят
мужьям: рубашку, перчатки, шляпу. Особенно шляпу. Это маленькое  плоское
кепи выглядело так нелепо у него на голове!  Кепи  вообще  не  нравились
Скарлетт. Правда, Несокрушимый Джексон вместо широкополой шляпы тоже но-
сил кепи, но от этого они не становились элегантней. Правда,  в  Атланте
продавались грубые войлочные шляпы, но они выглядели еще  более  нелепо,
чем кепи.
   Мысль о шляпах заставила Скарлетт вспомнить про Ретта Батлера. Вот  у
кого много шляп: широкополые летние, высокие касторовые для  торжествен-
ных случаев, маленькие охотничьи шапочки и фетровые  шляпы  с  широкими,
мягкими полями - светло-коричневые, черные, голубые. На что ему  столько
шляп? А ее драгоценный Эшли ездит под дождем в этом своем кепи, и  капли
стекают ему за воротник.
   "Я выпрошу у Ретта его новую черную фетровую шляпу, - решила  она.  -
Обошью ее по краям серой лентой, вышью на тулье инициалы Эшли,  и  полу-
чится очень красиво".
   Она задумалась на минуту. Это будет не так просто - выпросить у Ретта
шляпу без всяких объяснений. Но не может же она сказать ему,  что  шляпа
нужна ей для Эшли. Он поднимает брови с этим своим  мерзким  выражением,
которое появляется у него на лице, стоит ей только упомянуть имя Эшли, и
почти наверняка откажется выполнить ее просьбу. Не беда,  она  придумает
какую-нибудь жалостливую историю про раненого из госпиталя,  оставшегося
без шляпы, а Ретту совсем не обязательно знать правду.
   Весь день она использовала всевозможные уловки, чтобы улучить  минуту
и побыть с Эшли наедине, но Мелани не оставляла его ни на мгновение,  да
и Милочка и Индия ходили за ним по пятам по всему дому, и их  бесцветные
глаза под бесцветными ресницами сияли от счастья. Даже сам  Джон  Уилкс,
явно гордившийся сыном, был лишен возможности спокойно потолковать с ним
с глазу на глаз.
   Все это продолжалось и за ужином, когда Эшли буквально засыпали  воп-
росами о войне. О войне! Кому это интересно? Скарлетт  казалось,  что  и
Эшли самому не хотелось углубляться в эту тему. Он говорил много,  ожив-
ленно, часто смеялся и полностью завладел вниманием всех присутствующих,
чего, как помнилось Скарлетт, никогда прежде не делал, но вместе  с  тем
рассказывал о войне мало и скупо. Он шутил, вспоминая  забавные  истории
про своих товарищей, посмеивался над  маскировками,  с  юмором  описывал
длинные переходы под дождем, с пустым желудком и очень  живо  изобразил,
как выглядел генерал Ли, когда он после поражения при  Геттисберге  поя-
вился перед ними на коне и вопросил: "Вы все из  Джорджии,  джентльмены?
Ну, без вас, джорджианцы, нам не преуспеть!"
   У Скарлетт мелькнула мысль, что Эшли так без умолку, так  лихорадочно
все говорит и говорит только для того, чтобы помешать задавать ему  воп-
росы, на которые он не хочет отвечать. Когда она замечала, как он  опус-
кает глаза или отводит  их  в  сторону  под  пристальным,  встревоженным
взглядом отца, в ее сердце тоже закрадывалась  неясная  тревога:  почему
Эшли такой, что у него на душе? Но эта тревога тут же рассеивалась,  ибо
Скарлетт была слишком переполнена радостью и страстным желанием остаться
с Эшли вдвоем.
   Однако радость эта начала меркнуть, и Скарлетт почувствовала  холодок
в душе, когда все собравшиеся в кружок у камина стали понемногу  зевать,
и мистер Уилкс с дочерьми отбыл в гостиницу, а Эшли и Мелани, мисс  Пит-
типэт и Скарлетт, предводительствуемые дядюшкой Питером со свечой в  ру-
ке, поднялись по лестнице наверх. До этой минуты Скарлетт казалось,  что
Эшли принадлежит ей, только ей, хотя им и не  удалось  перемолвиться  ни
словом наедине. Но когда они остановились, прощаясь, на галерее в холле,
Скарлетт заметила, как Мелани вдруг вся залилась краской и у нее  задро-
жали руки, словно от волнения или испуга, как она смущенно опустила гла-
за, а лицо ее сияло. Она так и не подняла глаз, когда Эшли уже распахнул
перед ней дверь спальни, - только быстро скользнула внутрь. Эшли  тороп-
ливо пожелал всем спокойной ночи и скрылся, не поглядев на Скарлетт.
   Дверь за ними захлопнулась, а Скарлетт все еще стояла в оцепенении, и
ее внезапно охватило чувство безысходности. Эшли больше  не  принадлежал
ей. Теперь он принадлежит Мелани. И пока Мелани жива, он будет удаляться
с ней в спальню и дверь за ними будет  захлопываться,  отъединяя  их  от
всего мира.
   И вот уже подошло время Эшли возвращаться назад в Виргинию - к долгим
походам по раскисшим дорогам, к привалам на тощий желудок  на  снегу,  к
страданиям, лишениям и опасностям - туда, где  его  стройное  тело,  его
гордая белокурая голова в любое мгновение могли быть уничтожены, растоп-
таны, как букашки под чьей-то небрежной стопой. Неделя призрачного, мер-
цающего счастья, каждый час которой был прекрасен и наполнен  до  краев,
осталась позади.
   Они пролетели быстро, эти дни, напоенные ароматом  сосновых  веток  и
рождественской елки, в трепетном свете елочных свечей, в сверкании блес-
ток и мишуры, - пролетели как во сне, где каждая минута жизни равна  од-
ному сердцебиению. В эти головокружительные  дни  радость  сплеталась  с
болью, и Скарлетт жадно старалась не упустить ни единого мгновения, что-
бы потом, когда Эшли уже не будет с нею, из месяца в месяц перебирать их
в памяти, черпая в них утешение, снова и снова вспоминать каждую мелочь:
пение, смех, танцы, какие-то маленькие услуги, оказанные  ею  Эшли,  его
желания, предвосхищенные ею, улыбки в ответ  на  его  улыбки,  молчание,
когда он говорит, а она следит за ним глазами, чтобы  каждая  линия  его
стройного тела, каждое движение бровей, каждая складка в углах  губ  не-
изгладимо запечатлелись в памяти: ведь неделя проносится так  быстро,  а
война длится целую вечность.
   Скарлетт сидела на диване в гостиной, держа в руках  свой  прощальный
подарок и жарко молясь богу, чтобы Эшли, распростившись с Мелани,  спус-
тился вниз один и небеса послали бы ей наконец хоть несколько  мгновений
с ним наедине. Она напряженно ловила каждый доносившийся из верхних ком-
нат звук, но дом был странно тих, и в этой  тишине  она  слышала  только
свое громкое прерывистое дыхание. Тетушка Питти  плакала,  уткнувшись  в
подушку у себя в спальне: полчаса назад Эшли заходил к ней  попрощаться.
Из спальни Мелани сквозь плотно притворенную дверь не доносилось ни пла-
ча, ни приглушенных голосов. Скарлетт казалось, что Эшли скрылся за этой
доверью бог весть как давно, и горечь переполняла ее сердце, оттого  что
он так долго прощается с женой, когда мгновения летят неудержимо  и  так
краток срок, остававшийся до его отъезда.
   Она старалась вспомнить то, что готовилась сказать ему всю эту  неде-
лю. Но ей так и не удалось улучить минуту,  чтобы  перемолвиться  с  ним
словом наедине, и она понимала, что теперь, вероятно, такого случая  уже
не представится.
   Многое звучало так глупо в ее собственных ушах: "Вы будете  себя  бе-
речь, Эшли, обещаете?", "Смотрите не промочите ноги.  Схватить  простуду
так легко", "Не забывайте обвертываться газетами под рубашкой,  чтоб  не
продуло". Но были ведь и другие, куда более важные  слова,  которые  она
хотела ему сказать и которые хотела от него услышать или  хотя  бы  про-
честь в его глазах, если он их не произнесет.
   Так много нужно сказать, а время истекает!  И  даже  оставшиеся  нес-
колько минут будут украдены у нее, если Мелани пойдет проводить  его  до
дверей и потом до экипажа. А ведь минула целая неделя, и теперь эта воз-
можность упущена. Но Мелани вечно находилась возле Эшли,  не  сводила  с
него исполненного обожания взора, дом был пилон  родственников,  друзей,
соседей, и никогда, с самого утра до поздней ночи, Эшли ни на минуту  не
был предоставлен самому себе. А потом дверь спальни  затворялась,  и  он
оставался там вдвоем с Мелани. И ни разу за всю  эту  неделю  ни  единым
словом, ни взглядом не выдал он себя, не дал Скарлетт понять, что питает
к ней какие-либо иные чувства, кроме чисто братской любви и  долголетней
дружбы. Она просто не могла допустить, что он уедет, быть может, навсег-
да, а она так и не узнает, любит ли он ее по-прежнему. Ведь даже если он
будет убит, мысль о его любви послужит ей тайной отрадой и утешением  до
конца ее дней.
   Прошла, казалось ей, вечность, и наконец она услышала в комнате у се-
бя над головой шаги, затем шум отворившейся и захлопнувшейся двери. Эшли
спускался по лестнице. Один! Господи,  благодарю  тебя!  Мелани,  должно
быть, так удручена горем, что не нашла в себе сил спуститься вниз.  Сей-
час несколько драгоценных мгновений он будет с ней один на один.
   Он медленно спускался по лестнице, шпоры  его  позвякивали,  сабля  с
глухим стуком ударялась о сапог. Когда он вошел в гостиную,  взгляд  его
был мрачен. И хотя он попытался улыбнуться, такое напряжение было в  его
бледном, почти бескровном лице, словно он страдал от невидимой раны. При
его появлении она встала. Мелькнула горделивая мысль о том, что он самый
красивый воин на свете. Кобура, ремень, шпоры, ножны-все на нем  блесте-
ло, усердно начищенное дядюшкой Питером. Правда, новый мундир  сидел  не
слишком ладно, так как портной спешил, и кое-какие швы выглядели  криво.
Новое лоснящееся серое сукно мундира плачевно не гармонировало с  вытер-
тыми, залатанными грубошерстными бриджами и  изношенными  сапогами,  но,
будь на нем даже серебряные доспехи, он все равно не стал  бы  от  этого
прекраснее в ее глазах.
   - Эшли, - торопливо начала Скарлетт, - можно я поеду проводить вас на
вокзал?
   - Прошу вас, не надо. Меня провожают сестры и отец.  И  мне  приятнее
будет вспоминать, как мы прощались здесь, чем в холодной сутолоке вокза-
ла. А воспоминания - вещь драгоценная.
   Она мгновенно отказалась от своего намерения. Если Милочка  и  Индия,
которые ее терпеть не могут, поедут его провожать, они, конечно, не  да-
дут ей с ним поговорить.
   - Тогда я не поеду, - сказала она. - Но у меня есть для вас еще  один
подарок, Эшли.
   Чуточку оробев теперь, когда настал момент вручить ему этот  подарок,
она развернула бумагу и достала длинный желтый кушак из плотного китайс-
кого шелка с тяжелой бахромой по концам. Ретт Батлер  несколько  месяцев
назад привез ей из Гаваны желтую шелковую шаль, пестро расшитую синими и
красными цветами и птицами, и всю эту неделю она прилежно спарывала  вы-
шивку, а потом раскроила шаль и сшила из нее длинный кушак.
   - Скарлетт! Какой красивый кушак! И это вы его сшили?  Тогда  он  мне
дорог вдвойне. Повяжите меня им сами, дорогая. Все позеленеют от  завис-
ти, когда увидят меня в моем новом мундире да еще с таким кушаком.
   Скарлетт обернула блестящую шелковую ленту вокруг  его  тонкой  талии
поверх кожаного ремня и завязала "узлом любви". Пусть новый мундир сшила
ему Мелани, этот кушак - ее тайный дар, дар Скарлетт.  Он  наденет  его,
когда пойдет в бой, и кушак будет служить ему постоянным напоминанием  о
ней. Отступив на шаг, она окинула Эшли восхищенным взглядом, гордясь  им
и думая, что даже Джеф Стюарт с его пером и развевающимися концами куша-
ка не мог бы выглядеть столь ослепительно, как ее возлюбленный Эшли.
   - Очень красиво, - повторил он, перебирая в пальцах бахрому. -  Но  я
догадываюсь, что вы пожертвовали для меня своим платком или шалью. Вы не
должны были делать этого, Скарлетт. Изящные вещи теперь достать нелегко.
   - О, Эшли, да я готова...
   Она хотела сказать: "Если бы потребовалось, я бы  вырвала  сердце  из
груди, чтобы подарить вам!" - но сказала только:
   - Я готова все для вас сделать!
   - Это правда? - спросил он, и лицо  его  просветлело.  -  А  ведь  вы
действительно можете сделать для меня кое-что, Скарлетт,  и  это  в  ка-
кой-то мере снимет тяжесть с моей души, когда я буду далеко от вас.
   - Что же я должна сделать? - спросила она радостно, готовая сотворить
любое чудо.
   - Скарлетт, поберегите Мелани, пока меня не будет.
   Поберечь Мелани?
   Сердце ее упало. Разочарование было слишком велико.  Так  вот  какова
его последняя просьба к ней, а она-то готова была пообещать  ему  что-то
необычайное и прекрасное! В ней вспыхнула злоба. В  это  мгновение  Эшли
должен был принадлежать ей, только ей. Мелани здесь не было, и все же ее
бледная тень незримо стояла между ними. Как мог он произнести имя Мелани
в этот миг прощания? Как мог он отважиться на такую просьбу?
   Но он не прочел разочарования, написанного на  ее  лице.  Как  прежде
когда-то, он смотрел на нее, но словно бы ее не видел, -  у  него  опять
был этот странно отсутствующий взгляд.
   - Да, не оставляйте ее, позаботьтесь о ней. Она такая хрупкая, а сама
совсем этого не понимает. Она подорвет свои силы этой работой в госпита-
ле, бесконечным шитьем. А у нее ведь очень слабое здоровье,  и  она  так
застенчива. И кроме тети Питтипэт, дяди Генри и вас, у  нее  совсем  нет
близких родственников, никого на всем белом свете, если не считать  Бэр-
ров, но они в Мейконе, и притом это троюродные братья и сестры.  А  тетя
Питти - вы же знаете, Скарлетт, - она дитя. И дядя Генри-старик.  Мелани
очень любит вас, и не только потому, что вы были женой Чарли, но и пото-
му... потому что вы - это вы. Она любит вас, как сестру. Скарлетт, я  не
сплю ночей, думая о том, что будет с Мелани, если меня убьют и ее некому
будет поддержать! Можете вы пообещать мне?
   Она даже не слышала вновь обращенной к ней просьбы - так испугали  ее
эти страшные слова: "Если меня убьют".
   Изо дня в день читала она списки убитых и раненых, читала  их,  холо-
дея, чувствуя, что жизнь ее будет кончена, если с Эшли  что-нибудь  слу-
чится. Но никогда, никогда не покидала ее внутренняя уверенность в  том,
что даже в случае полного разгрома армии конфедератов судьба  будет  ми-
лостива к Эшли. И вдруг он произнес сейчас эти страшные  слова!  Мурашки
побежали у нее по спине,  и  страх,  неподвластный  рассудку,  суеверный
страх обуял ее. Вера в предчувствия,  особенно  в  предчувствие  смерти,
унаследованная от ирландских предков, пробудилась  в  ней,  а  в  широко
раскрытых серых глазах Эшли она прочла такую глубокую грусть  -  словно,
казалось ей, он уже ощущал присутствие смерти у себя за плечом и  слышал
леденящий душу вопль Бэнши - привидения-плакальщика из ирландских народ-
ных сказаний.
   - Вы не должны говорить о смерти! Даже думать так вы не  должны!  Это
дурная примета! Скорее прочтите молитву!
   - Нет, это вы помолитесь за меня и  поставьте  свечу,  -  сказал  он,
улыбнувшись в ответ на ее испуганную пылкую мольбу.
   Но она была так потрясена ужасными картинами, нарисованными ее  вооб-
ражением, что не могла вымолвить ни слова. Она видела Эшли  мертвым,  на
снегу, где-то там далеко, далеко, на полях Виргинии. А он продолжал  го-
ворить, и такая печаль и обреченность были в его голосе,  что  страх  ее
еще возрос, заслонив все - и гнев, и разочарование.
   - Но ведь именно потому я и обращаюсь к вам с просьбой,  Скарлетт.  Я
не знаю, что будет со мной, что будет с каждым из нас. Но когда наступит
конец, я буду далеко и, если даже останусь жив, не смогу ничего  сделать
для Мелани.
   - Когда... когда наступит конец?
   - Да, конец войны... и конец нашего мира.
   - Но, Эшли, не думаете же вы, что янки нас побьют? Всю эту неделю  вы
говорили нам, как непобедим генерал Ли...
   - Всю эту неделю я говорил неправду, как говорят ее все офицеры,  на-
ходящиеся в отпуску. Зачем я буду раньше времени пугать  Мелани  и  тетю
Питти? Да, Скарлетт, я считаю, что янки взяли нас за  горло.  Геттисберг
был началом конца. В тылу об этом еще не знают. Здесь не  понимают,  как
обстоит дело на фронте, но многие наши солдаты  уже  сейчас  без  сапог,
Скарлетт, а зимой снег в Виргинии глубок. И когда я вижу их обмороженные
ноги, обернутые мешковиной и тряпками, и кровавые следы на снегу,  в  то
время как на мне пара крепких сапог, я чувствую, что должен  отдать  ко-
му-нибудь из них свои сапоги и тоже ходить босиком.
   - Ох, Эшли, пообещайте мне, что вы этого не сделаете!
   - Когда я все это вижу, а потом смотрю на янки, я понимаю, что  всему
конец.  Янки,  Скарлетт,  нанимают  себе  солдат  в   Европе   тысячами.
Большинство солдат, взятых нами в плен в последние дни, не знают ни сло-
ва по-английски. Это немцы, поляки и неистовые  ирландцы,  изъясняющиеся
на гаэльском языке. А когда мы теряем солдата, нам уже некого  поставить
на его место. И когда у нас разваливаются сапоги, нам негде взять новые.
Нас загнали в щель, Скарлетт. Мы не можем сражаться со всем светом.
   Неистовые мысли вихрем проносились в голове  Скарлетт:  "Пропади  она
пропадом. Конфедерация! Пусть рушится весь мир, лишь бы  вы  были  живы,
Эшли! Если вас убьют, я умру!"
   - Я надеюсь, Скарлетт, что вы не передадите никому моих  слов.  Я  не
хочу вселять в людей тревогу. Я бы нико