лию, и уж как
Полин расхваливала девочку:
   "До чего же она хорошенькая! А когда вырастет, станет просто красави-
цей. Но ты, разумеется, понимаешь, что любому мужчине, который  вздумает
за ней ухаживать, придется иметь дело с капитаном Батлером, ибо  никогда
еще я не видела такого преданного отца. А теперь, дорогая моя, хочу тебе
кое в чем признаться. До встречи с капитаном  Батлером  я  считала,  что
твой брак с ним - страшный мезальянс, ибо у нас в  Чарльстоне  никто  не
слышал о нем ничего хорошего и все очень жалеют его семью. Мы с Евлалией
даже не были уверены, следует ли нам его принимать, но ведь в конце кон-
цов милая крошка, с которой он собрался к нам  прийти,  -  наша  внучка.
Когда же он появился у нас, мы были приятно удивлены - очень приятно - и
поняли, что христиане не должны верить досужным сплетням. Он  совершенно
очарователен. И к тому же, как нам кажется, хорош собой - такой  серьез-
ный и вежливый. И так предан тебе и малышке.
   А теперь, моя дорогая, я должна написать тебе о том, что дошло до на-
ших ушей, - мы с Евлалией сначала и верить этому не хотели. Мы, конечно,
слышали, что ты порою трудишься в лавке,  которую  оставил  тебе  мистер
Кеннеди. Эти слухи доходили до нас, но мы их отрицали. Мы понимали,  что
в те первые страшные дни после конца войны это было, возможно, необходи-
мо - такие уж были тогда условия жизни. Но сейчас ведь в этом нет  ника-
кой необходимости, поскольку, как мне известно, капитан Батлер более чем
обеспечен и, кроме того, вполне способен управлять вместо тебя любым де-
лом и любой собственностью. Нам просто необходимо было знать,  насколько
справедливы эти слухи, и мы вынуждены были задать капитану Батлеру неко-
торые вопросы, хотя это и было для нас крайне неприятно.
   Он нехотя сообщил нам, что ты каждое утро проводишь в лавке и  никому
не позволяешь вести за тебя бухгалтерию. Он признался также, что у  тебя
есть лесопилка или  лесопилки  (мы  не  стали  уточнять,  будучи  крайне
расстроены этими сведениями, совсем для нас новыми), что побуждает  тебя
разъезжать одной или в обществе какого-то бродяги,  который,  по  словам
капитана Батлера, - просто убийца. Мы видели, как это переворачивает ему
душу, и решили, что он самый снисходительный -  даже  слишком  снисходи-
тельный - муж. Скарлетт, это надо прекратить. Твоей матушки уже  нет  на
свете, чтобы сказать тебе это, и вместо нее обязана тебе сказать это  я.
Подумай только, каково будет твоим детям, когда они вырастут  и  узнают,
что ты занималась торговлей! Как им будет горько, когда они узнают,  что
тебя могли оскорблять грубые люди и что своими разъездами по  лесопилкам
ты давала повод для неуважительных разговоров и сплетен. Такое неженское
поведение..."
   Скарлетт ругнулась и, не дочитав письма, отшвырнула его.  Она  так  и
видела тетю Полин и тетю Евлалию, которые сидят в своем  ветхом  домишке
на Бэттери и осуждают ее, а ведь сами еле сводят концы с концами и умер-
ли бы с голоду, если бы она, Скарлетт, не помогала им каждый месяц.  Не-
женское поведение? Да если бы она, черт побери, не занималась неженскими
делами, у тети Полин и тети Евлалии не было бы сейчас,  наверное,  крыши
над головой. Черт бы побрал этого Ретта - зачем он рассказал им про лав-
ку, про бухгалтерию и про  лесопилки!  Рассказал,  значит,  нехотя,  да?
Она-то знала, с каким удовольствием он изображал из себя перед старухами
этакого серьезного, заботливого,  очаровательного  человека,  преданного
мужа и отца. А самому доставляло несказанное наслаждение расписывать  им
ее занятия в лавке, на лесопилках и в салуне. Не человек,  а  дьявол.  И
почему только он так любит делать людям гадости?
   Однако злость Скарлетт очень скоро сменилась  апатией.  За  последнее
время из ее жизни исчезло многое, придававшее ей остроту.  Вот  если  бы
вновь познать былое волнение и радость от присутствия Эшли...  вот  если
бы Ретт вернулся домой и смешил бы ее, как прежде.
   Они вернулись домой без предупреждения. Об их  возвращении  оповестил
лишь стук сундуков, сбрасываемых на пол в холле, да голосок Бонни, крик-
нувшей: "Мама!"
   Скарлетт выскочила из своей комнаты наверху и увидела дочурку, пытав-
шуюся забраться по ступенькам, высоко поднимая свои  коротенькие,  толс-
тенькие ножки. К груди она прижимала полосатого котенка.
   - Бабушка мне дала, - возбужденно объявила Бонни, поднимая котенка за
шкирку.
   Скарлетт подхватила ее на руки и принялась целовать,  благодаря  бога
за то, что присутствие девочки избавляет ее от встречи с Реттом наедине.
Глядя поверх головки Бонни, она увидела, как он внизу, в холле,  распла-
чивался с извозчиком. Он посмотрел вверх, увидел ее и,  широким  взмахом
руки сняв панаму, склонился в поклоне. Встретившись с ним взглядом,  она
почувствовала, как у нее подпрыгнуло сердце. Каков бы он ни был, что  бы
он ни сделал, но он дома, и она была рада.
   - А где Мамушка? - спросила Бонни, завертевшись на руках у  Скарлетт,
и та нехотя опустила ребенка на пол.
   Да, ей будет куда труднее, чем она предполагала, достаточно  небрежно
поздороваться с Реттом. А уж как сказать ему  о  ребенке,  которого  она
ждет!.. Она смотрела на его лицо, пока он поднимался  по  ступенькам,  -
смуглое беспечное лицо, такое непроницаемое, такое замкнутое. Нет,  сей-
час она ничего ему не скажет. Не может сказать. И однако же о такого ро-
да событии должен прежде всего знать муж-муж, который обрадуется,  услы-
шав. Но она не была уверена, что он обрадуется.
   Она стояла на площадке лестницы, прислонившись к перилам,  и  думала,
поцелует он ее или нет. Он не поцеловал. Он сказал лишь:
   - Что-то вы побледнели, миссис Батлер. Что, румян в продаже нет?
   И ни слова о том, что он скучал по ней - пусть даже  этого  на  самом
деле не было. По крайней мере мог бы поцеловать ее при Мамушке, которая,
присев в реверансе, уже уводила Бонни в детскую.  Ретт  стоял  рядом  со
Скарлетт на площадке и небрежно оглядывал ее.
   - Уж не потому ли вы так плохо выглядите, что  тосковали  по  мне?  -
спросил он, и, хотя губы его улыбались, в глазах не было улыбки.
   Так вот, значит, как он намерен себя с ней держать. Столь же отврати-
тельно, как всегда. Внезапно ребенок, которого она носила  под  сердцем,
из счастливого дара судьбы превратился в тошнотворное бремя, а этот  че-
ловек, стоявший так небрежно, держа широкополую панаму у бедра, -  в  ее
злейшего врага, причину всех зол. И потому в глазах ее появилось ожесто-
чение - ожесточение, которого он не мог не заметить, и улыбка сбежала  с
его лица.
   - Если я бледная, то по вашей вине, а вовсе не потому, что скучала по
вас, хоть вы и воображаете, что это так. На самом же деле...  -  О,  она
собиралась сообщить ему об этом совсем иначе, но слова сами сорвались  с
языка, и она бросила ему, не задумываясь над тем, что их могут  услышать
слуги: - Дело в том, что у меня будет ребенок!
   Он судорожно глотнул, и глаза его быстро скользнули по ее фигуре.  Он
шагнул было к ней, словно хотел дотронуться до ее плеча, но она  уверну-
лась, и в глазах ее было столько ненависти, что лицо его стало жестким.
   - Вот как! - холодно произнес он. - Кто же счастливый отец? Эшли?
   Она вцепилась в балясину перил так крепко, что уши вырезанного на них
льва до боли врезались ей в ладонь. Даже она, которая так  хорошо  знала
его, не ожидала такого оскорбления. Конечно, это шутка, но шутка слишком
чудовищная, чтобы с нею мириться. Ей  хотелось  выцарапать  ему  ногтями
глаза, чтобы не видеть в них этого непонятного сияния.
   - Да будьте вы прокляты! - сказала она голосом, дрожавшим от  ярости.
- Вы... вы же знаете, что это ваш ребенок. И мне он не нужен, как и вам.
Ни одна... ни одна женщина не захочет иметь ребенка  от  такой  скотины.
Хоть бы... о господи, хоть бы это был чей угодно ребенок, только не ваш!
   Она увидела, как вдруг изменилось его смуглое лицо -  задергалось  от
гнева или от чего-то еще, словно его ужалили.
   "Вот! - подумала она со жгучим злорадством. - Вот! Наконец-то я  при-
чинила ему боль!"
   Но лицо Ретта уже снова приняло обычное непроницаемое  выражение,  он
пригладил усики с одной стороны.
   - Не огорчайтесь, - сказал он и, повернувшись, пошел дальше, - может,
у вас еще будет выкидыш.
   Все закружилось вокруг нее: она подумала о том, сколько еще предстоит
вынести до родов - изнурительная тошнота, уныло тянущееся время,  разбу-
хающий живот, долгие часы боли. Ни один мужчина обо всем этом понятия не
имеет. И он еще смеет шутить! Да она сейчас расцарапает его. Только  вид
крови на его смуглом лице способен утишить боль в ее сердце. Она стреми-
тельно подскочила к нему точно кошка, но он, вздрогнув от неожиданности,
отступил и поднял руку, чтобы удержать ее. Остановившись на  краю  верх-
ней, недавно натертой ступеньки, она размахнулась,  чтобы  ударить  его,
но, наткнувшись на его вытянутую руку, потеряла равновесие. В  отчаянном
порыве она попыталась было уцепиться за балясину, но не сумела. И  поле-
тела по лестнице вниз головой, чувствуя, как у нее внутри все разрывает-
ся от боли. Ослепленная болью, она уже и не  пыталась  за  что-то  схва-
титься и прокатилась так на спине до конца лестницы.
   Впервые в жизни Скарлетт лежала в постели больная - если  не  считать
тех случаев, когда она рожала, но это было  не  в  счет.  Тогда  она  не
чувствовала себя одинокой и ей не было страшно - сейчас  же  она  лежала
слабая, растерянная, измученная болью. Она знала, что серьезно больна  -
куда серьезнее, чем ей говорили, - и смутно сознавала,  что  может  уме-
реть. Сломанное ребро отзывалось болью при каждом вздохе, ушибленные ли-
цо и голова болели, и все тело находилось  во  власти  демонов,  которые
терзали ее горячими щипцами и резали тупыми ножами и лишь ненадолго  ос-
тавляли в покое, настолько обессиленную, что она не  успевала  прийти  в
себя, как они возвращались. Нет, роды были совсем не похожи на это.  Че-
рез два часа после рождения Уэйда, и Эллы, и Бонни она уже  уплетала  за
обе щеки, а сейчас даже мысль о чем-либо, кроме холодной воды,  вызывала
у нее тошноту.
   Как, оказывается, легко родить ребенка и как мучительно - не  родить!
Удивительно, что, даже несмотря на боль, у нее сжалось сердце, когда она
узнала, что у нее не будет ребенка. И еще удивительнее то, что  это  был
первый ребенок, которого она действительно хотела иметь. Она  попыталась
понять, почему ей так хотелось этого ребенка, но мозг ее слишком  устал.
Она не в состоянии была думать ни о чем - разве что о том,  как  страшно
умирать. А смерть присутствовала в комнате, и у  Скарлетт  не  было  сил
противостоять ей, бороться с нею. И ей было страшно.  Ей  так  хотелось,
чтобы кто-то сильный сидел рядом, держал ее за  руку,  помогал  ей  сра-
жаться со смертью, пока силы не вернутся к ней,  чтобы  она  сама  могла
продолжать борьбу.
   Боль прогнала злобу, и Скарлетт  хотелось  сейчас,  чтобы  рядом  был
Ретт. Но его не было, а заставить себя попросить, чтобы он  пришел,  она
не могла.
   В последний раз она видела его, когда он подхватил ее на руки в  тем-
ном холле у подножия лестницы лицо у  него  было  белое,  искаженное  от
страха, и он хриплым голосим звал Мамушку. Потом еще она смутно помнила,
как ее несли наверх, а дальше все терялось во тьме. А потом - боль, сно-
ва боль, и комната наполнилась жужжанием голосов,  звучали  всхлипывания
тети Питтипэт, и резкие приказания доктора Мида, и топот ног, бегущих по
лестнице, и тихие шаги на цыпочках в верхнем холле.
   А потом - слепящий свет, сознание надвигающейся смерти и  страх,  на-
полнивший ее желанием крикнуть имя, но вместо крика получился  лишь  ше-
пот.
   Однако жалобный этот шепот вызвал мгновенный отклик, и  откуда-то  из
темноты, окружавшей постель, раздался нежный напевный  голос  той,  кого
она звала:
   - Я здесь, дорогая. Я все время здесь.
   Смерть и страх начали постепенно отступать, когда Мелани взяла ее ру-
ку и осторожно приложила к своей прохладной  щеке.  Скарлетт  попыталась
повернуть голову, чтобы увидеть ее лицо, но не смогла. Мелли ждет ребен-
ка, а к дому подступают янки. Город в огне, и надо спешить, спешить.  Но
ведь Мелли ждет ребенка и спешить нельзя. Надо остаться с ней,  пока  не
родится ребенок, и не падать духом, потому что Мелли нужна ее сила. Мел-
ли мучила ее - снова горячие щипцы впились в ее тело, снова ее стали ре-
зать тупые ножи, и боль накатывалась волнами. Надо крепко  держаться  за
руку Мелли.
   Но доктор Мид все-таки пришел, хоть он и очень нужен солдатам в лаза-
рете; она услышала, как он сказал:
   - Бредит. Где же капитан Батлер?
   Вокруг была темная ночь, а потом становилось светло, и то у нее  дол-
жен был родиться ребенок, то у Мелани, которая кричала в  муках,  но,  в
общем, Мелли все время была тут, и Скарлетт  чувствовала  ее  прохладные
пальцы, и Мелани в волнении не всплескивала зря руками и не всхлипывала,
как тетя Питти. Стоило Скарлетт открыть глаза и сказать:  "Мелли?"  -  и
голос Мелани отвечал ей.  И,  как  правило,  ей  хотелось  еще  шепнуть:
"Ретт... Я хочу Ретта", - но она, словно во сне, вспоминала, что Ретт не
хочет ее, и перед ней вставало лицо Ретта - темное, как у индейца, и его
белые зубы, обнаженные в усмешке. Ей хотелось, чтобы он был с ней, но он
не хочет.
   Однажды она сказала: "Мелли?" - и голос Мамушки ответил: "Тихо,  дет-
ка", - и она почувствовала прикосновение холодной тряпки к своему лбу  и
в испуге закричала: "Мелли! Мелани!" - и кричала снова и снова, но Мела-
ни долго не приходила. В это время Мелани сидела на краю кровати  Ретта,
а Ретт, пьяный, рыдал, лежа на полу, - всхлипывал и всхлипывал,  уткнув-
шись ей в колени.
   Выходя из комнаты Скарлетт, Мелани всякий раз видела, как он сидит на
своей кровати - дверь в комнату он держал открытой - и смотрит на  дверь
через площадку. В комнате у него было не убрано, валялись окурки  сигар,
стояли тарелки с нетронутой едой. Постель была смята, не заправлена,  он
сидел на ней небритый, осунувшийся и без конца курил. Он  ни  о  чем  не
спрашивал Мелани, когда видел ее. Она сама обычно на  минуту  задержива-
лась у двери и сообщала: "Мне очень жаль, но ей хуже",  или:  "Нет,  она
вас еще не звала. Она ведь в бреду", или: "Не надо отчаиваться,  капитан
Батлер. Давайте я приготовлю вам горячего кофе или  чего-нибудь  поесть.
Вы так заболеете".
   Ей всегда было бесконечно жаль его, хотя от усталости  и  недосыпания
она едва ли способна была что-то чувствовать. Как могут люди  так  плохо
говорить о нем - называют его бессердечным,  порочным,  неверным  мужем,
когда она видит, как он худеет, видит, как мучается?! Несмотря на  уста-
лость, она всегда стремилась, сообщая о том, что  происходит  в  комнате
больной, сказать это подобрее. А он глядел на нее, как грешник,  ожидаю-
щий Страшного суда, - словно ребенок, внезапно оставшийся один во  враж-
дебном мире. Правда, Мелани ко всем относилась, как к детям.
   Когда же, наконец, она подошла к его двери, чтобы сообщить  радостную
весть, что Скарлетт стало лучше, зрелище, представшее ее взору, было для
нее полной неожиданностью. На столике у кровати стояла полупустая бутыл-
ка виски, и в комнате сильно пахло спиртным. Ретт посмотрел на нее горя-
щими остекленелыми глазами, и челюсть у него затряслась, хоть он и  ста-
рался крепко стиснуть зубы.
   - Она умерла?
   - Нет, что вы! Ей гораздо лучше.
   Он произнес: "О господи", - и уткнулся головой в ладони. Мелани  уви-
дела, как задрожали, словно от озноба, его широкие плечи, -  она  с  жа-
лостью глядела на него и вдруг с ужасом поняла, что он плачет. Мелани ни
разу еще не видела плачущего мужчину и, уж конечно же,  не  представляла
себе плачущим Ретта - такого бесстрастного, такого насмешливого,  такого
вечно уверенного в себе.
   Эти отчаянные, сдавленные рыдания испугали ее. Мелани в страхе  поду-
мала, что он совсем пьян, а она больше всего на свете боялась пьяных. Но
он поднял голову, и, увидев его глаза, она тотчас вошла в комнату,  тихо
закрыла за собой дверь и подошла к нему. Она ни разу еще не видела  пла-
чущего мужчину, но ей пришлось успокаивать стольких плачущих детей.  Она
мягко положила руку ему на плечо, и он тотчас обхватил ее ноги руками. И
не успела она опомниться, как уже сидела у него на кровати, а он уткнул-
ся головой ей в колени и так сильно сжал ее ноги, что ей стало больно.
   Она неясно поглаживала его черную голову, приговаривая, успокаивая:
   - Да будет вам! Будет! Она скоро поправится.
   От этих слов Мелани он лишь крепче сжал ее ноги и заговорил - быстро,
хрипло, выплескивая все, словно поверяя свои секреты могиле, которая ни-
когда их не выдаст, - впервые в жизни  выплескивая  правду,  безжалостно
обнажая себя перед Мелани, которая сначала ничего не понимала  и  держа-
лась с ним по-матерински. А он все говорил - прерывисто, уткнувшись  го-
ловой ей в колени, дергая за фалды юбки. Иной раз слова его звучали глу-
хо, словно сквозь вату, иной раз она слышала их отчетливо, -  безжалост-
ные, горькие слова признания и унижения; он говорил такое, чего  она  ни
разу не слышала даже от женщины, посвящал ее  в  тайную  тайн,  так  что
кровь приливала к щекам Мелани, и она благодарила бога за то,  что  Ретт
не смотрит на нее.
   Она погладила его по голове, точно перед ней был маленький Бо, и ска-
зала:
   - Замолчите, капитан Батлер! Вы не должны говорить мне такое! Вы не в
себе! Замолчите!
   Но неудержимый поток слов хлестал из него, он хватался за ее  платье,
точно за последнюю надежду.
   Он обвинял себя в каких-то непонятных ей вещах, бормотал имя Красотки
Уотлинг, а потом вдруг, с яростью встряхнув ее, воскликнул:
   - Я убил Скарлетт! Я убил ее. Вы не понимаете. Она же не хотела этого
ребенка и...
   - Да замолчите! Вы просто не в себе! Она не хотела ребенка?! Да какая
женщина не хочет...
   - Нет! Нет! Вы хотите детей. А она не хочет. Не хочет  иметь  от  ме-
ня...
   - Перестаньте!
   - Вы не понимаете. Она не хотела иметь  ребенка,  а  я  ее  принудил.
Этот... этот ребенок... ведь все по моей вине. Мы же не спали вместе...
   - Замолчите, капитан Батлер! Нехорошо это...
   - А я был пьян, я был вне себя, мне хотелось сделать ей больно... по-
тому что она причинила мне боль. Мне хотелось... и  я  принудил  ее,  но
она-то ведь не хотела меня. Она никогда меня не хотела. Никогда, а я так
старался... так старался и...
   - О, прошу вас!
   - И я ведь ничего не знал о том, что она ждет ребенка, до того дня...
когда она упала. А она не знала, где я был, и не могла  написать  мне  и
сообщить... да она бы и не написала  мне,  даже  если  б  знала.  Говорю
вам... говорю вам: я бы сразу приехал домой... если бы  только  узнал...
не важно, хотела бы она этого или нет...
   - О да, я уверена, что вы бы приехали!
   - Бог ты мой, как я дурил эти недели, дурил и пил! А  когда  она  мне
сказала - там, на лестнице... как я себя повел? Что я сказал? Я  рассме-
ялся и сказал: "Не волнуйтесь. Может, у вас еще будет выкидыш". И  тогда
она...
   Мелани побелела и расширенными от ужаса глазами посмотрела на  черную
голову, метавшуюся, тычась в ее колени. Послеполуденное солнце струилось
в раскрытое окно, и она вдруг увидела - словно впервые, - какие  у  него
большие смуглые сильные руки, какие густые черные волосы  покрывают  их.
Она невольно вся сжалась. Эти руки казались ей  такими  хищными,  такими
безжалостными, и, однако же, они беспомощно цеплялись сейчас за  ее  юб-
ки...
   Неужели до него дошла эта нелепая ложь насчет Скарлетт и Эшли, он по-
верил и приревновал? Действительно, он уехал из города  сразу  же  после
того, как разразился скандал, но... Нет, этого быть  не  может.  Капитан
Батлер и раньше всегда уезжал неожиданно. Не мог  он  поверить  сплетне.
Слишком он разумный человек. Если бы дело было в Эшли, он наверняка пос-
тарался бы его пристрелить! Или по крайней мере потребовал  бы  объясне-
ния!
   Нет, этого быть