а  виски  обычно  лишь
обостряло его ехидство. Сначала Скарлетт злилась и пыталась сломить  его
небрежение, но вскоре смирилась - ее это даже устраивало.  Долгое  время
она считала, что ему все безразлично и что ко всему в жизни, включая ее,
он относится не всерьез, а как к шутке. Но сейчас, глядя на  него  через
стол, она поняла - и у нее засосало под ложечкой, - что  наконец  появи-
лось что-то ему небезразличное, далеко не безразличное.
   - Не вижу оснований, почему бы вам не выпить на  ночь,  даже  если  я
плохо воспитан и сегодня явился ночевать домой, - сказал он. - Налить?
   - Я вовсе не собиралась пить, - сухо ответила она. - Просто  услышала
шум и спустилась.
   - Ничего вы не слышали. И не стали бы вы спускаться,  если  б  знали,
что я дома. А я сидел здесь и слушал, как вы бегаете у себя по  комнате.
Вам, видно, очень нужно выпить. Так выпейте.
   - Я вовсе не...
   Он взял графин и плеснул в рюмку коньяку, так  что  перелилось  через
край.
   - Держите, - сказал он, всовывая ей рюмку в руку. - Вас  всю  трясет.
Да перестаньте прикидываться. Я  знаю,  что  вы  втихую  пьете,  и  знаю
сколько. Я уже давно собирался вам сказать, чтоб  вы  перестали  притво-
ряться и пили в открытую, если вам охота. Вы  что,  думаете,  меня  хоть
сколько-нибудь занимает то, что вы пристрастились к коньячку?
   Она взяла мокрую рюмку, честя его про себя на чем свет стоит. Он  чи-
тает ее мысли, как раскрытую книгу. Он всегда читал ее мысли, а как  раз
от него-то она и хотела их скрыть.
   - Пейте же, говорю вам.
   Она подняла рюмку и резким движением руки, не сгибая запястья,  опро-
кинула содержимое себе в рот - совсем как это делал Джералд,  когда  пил
чистое виски, - опрокинула, не подумав о том, каким привычным и  неженс-
ким выглядит этот жест. Ретт не преминул это отметить, и уголок его  рта
пополз вниз.
   - Присядьте, и давайте мило,  по-домашнему  поговорим  об  изысканном
приеме, на котором мы только что побывали.
   - Вы пьяны, - холодно сказала она, - а я хочу лечь.
   - Я очень пьян и намерен надраться еще больше до конца вечера.  А  вы
никуда не пойдете и не ляжете - пока. Садитесь же.
   Голос его звучал все так же подчеркнуто холодно и тягуче, но она  по-
чувствовала за этими словами рвущуюся наружу ярость - ярость  безжалост-
ную, как удар хлыста. Она колебалась, не зная, на что  решиться,  но  он
уже стоял рядом и крепко схватил ее за руку, причинив ей боль. Он слегка
вывернул ей руку, и, вскрикнув от боли, Скарлетт  поспешила  сесть.  Вот
теперь ей стало страшно - так страшно, как еще никогда в жизни. Когда он
нагнулся к ней, она увидела, что лицо у  него  темно-багровое,  а  глаза
по-прежнему угрожающе сверкают. И было что-то в  их  глубине,  чего  она
прежде не видела, не могла понять, что-то более сильное, чем гнев, более
сильное, чем боль, владело им, отчего глаза его сейчас горели  краснова-
тым огнем, как два раскаленных угля. Он долго смотрел на  нее  -  сверху
вниз, - так долго, что, не в силах сохранить вызывающий вид, она  вынуж-
дена была опустить глаза; тогда он тяжело рухнул в кресло напротив нее и
налил себе коньяку. Мозг Скарлетт лихорадочно работал, придумывая систе-
му обороны. Но пока Ретт не заговорит, ей ведь  трудно  что-то  сказать,
ибо она в точности не знала, в чем он ее обвиняет.
   Он медленно пил, наблюдая за ней поверх края рюмки, и она вся напряг-
лась, стараясь сдержать дрожь. Какое-то время лицо его  оставалось  зас-
тывшим, потом он рассмеялся, продолжая на нее смотреть, и при звуке  его
смеха ее снова затрясло.
   - Забавная была комедия сегодня вечером, верно?
   Она молчала - лишь поджала пальцы в свободных туфлях,  надеясь,  что,
быть может, это уймет ее дрожь.
   - Прелестная комедия со всеми необходимыми действующими лицами. Селя-
не, собравшиеся, чтобы закидать камнями падшую женщину; опозоренный муж,
поддерживающий свою жену, как и подобает джентльмену; опозоренная доена,
в порыве христианского милосердия широко раскинувшая крылья своей безуп-
речной репутации, чтобы все ими прикрыть. И любовник...
   - Прошу вас...
   - Не просите. Во всяком случае, сегодня. Слишком уж все  это  занима-
тельно. И любовник, выглядящий абсолютным идиотом и мечтающий уж лучше -
умереть. Как вы чувствовали себя, моя дорогая, когда женщина, которую вы
ненавидите, стояла рядом с вами и прикрывала ваши грехи? Садитесь же.
   Она села.
   - Вы, я полагаю, едва ли больше ее за это полюбили? Вы сейчас  разду-
мываете, знает ли она все про вас и Эшли... раздумываете, почему она так
поступила, если знает... и, быть может, она это сделала только для того,
чтобы спасти лицо. И вы считаете, что она дурочка, хотя это и спасло ва-
шу шкуру. Тем не менее...
   - Я не желаю больше слушать...
   - Нет, вы меня выслушаете. И я скажу вам это, чтобы избавить  вас  от
лишних волнений. Мисс Мелли действительно дурочка, но не в  том  смысле,
как вы думаете. Ей, конечно же, кто-то все рассказал, но  она  этому  не
поверила. Даже если бы она увидела своими глазами, все равно бы не пове-
рила. Слишком много в ней благородства, чтобы она могла поверить  в  от-
сутствие благородства у тех, кого любит. Я не знаю, какую ложь сказал ей
Эшли Уилкс... но любая самая неуклюжая ложь сойдет, ибо она любит Эшли и
любит вас. Честно говоря, не понимаю, почему она вас любит, но факт  ос-
тается фактом. Так что придется вам нести и этот крест.
   - Если бы вы не были так пьяны и не вели себя так оскорбительно, я бы
все вам объяснила, - сказала Скарлетт, к которой в какой-то мере  верну-
лось самообладание. - Но сейчас...
   - А меня не интересуют ваши объяснения. Я знаю правду лучше, чем  вы.
Клянусь богом, если вы еще хоть раз встанете с этого стула... Однако ку-
да больше, чем сегодняшняя комедия, меня забавляет то, что вы из  высоко
целомудренных соображений отказывали мне в  радостях  супружеского  ложа
из-за моих многочисленных грехов, а сами вожделели в душе  Эшли  Уилкса.
"Вожделели в душе" - хорошее выражение, верно? Сколько хороших выражений
в этой книжице, правда?
   "Какой книжице? Какой?" - мысли ее метались, глупо,  бессмысленно,  а
глаза испуганно озирали комнату, машинально отмечая тусклый блеск  тяже-
лого серебра в неверном свете свечи, пугающую темноту в углах.
   - Я был изгнан потому, что моя грубая страсть оскорбляла  ваши  утон-
ченные чувства... и потому, что вы не хотели больше иметь детей. Бог  ты
мой, до чего мне было больно! Как меня это ранило! Что ж, я ушел из  до-
ма, нашел милые утехи, а вас предоставил вашим утонченным  чувствам.  Вы
же все это время гонялись за многострадальным мистером  Уилксом.  Ну,  а
он-то, черт бы его подрал, чего мучается? В мыслях  не  может  сохранять
верность жене, а физически не может быть ей неверным. Неужели нельзя  на
что-то решиться - раз и навсегда? Вы бы не возражали рожать  ему  детей,
верно... и выдавать их за моих?
   Она с криком вскочила на ноги, но он мгновенно поднялся с места  и  с
легким смешком, от которого у Скарлетт кровь  застыла  в  жилах,  крепко
прижал ее плечи к спинке стула своими большими смуглыми руками и  заста-
вил снова сесть.
   - Посмотрите на мои руки, дорогая моя, - сказал он, сгибая  их  перед
ней и разгибая. - Я мог бы запросто разорвать вас на  куски  и  разорвал
бы, лишь бы изгнать Эшли из ваших мыслей. Но  это  не  поможет.  Значит,
придется убрать его из ваших мыслей иначе. Вот я сейчас возьму этими ру-
ками вашу головку и раздавлю, как орех, так что никаких мыслей в ней  не
останется.
   Он взял ее голову, пальцы его погрузились в  ее  распущенные  волосы,
они ласкали - твердые, сильные, потом приподняли ее лицо. На нее смотрел
совсем чужой человек - пьяный незнакомец, гнусаво  растягивающий  слова.
Ей всегда была присуща этакая, звериная смелость, и сейчас, перед  лицом
опасности, она почувствовала, как в ней забурлила кровь, и спина ее вып-
рямилась, глаза сузились.
   - Вы пьяный идиот, - сказала она. - Уберите прочь руки.
   К ее великому изумлению, он послушался и, присев на край стола, налил
себе еще коньяку.
   - Я всегда восхищался силой вашего духа, моя дорогая, а сейчас, когда
вы загнаны в угол, - особенно.
   Она плотнее запахнула на себе капот. Ах, если  бы  только  она  могла
добраться до своей комнаты, повернуть ключ в замке и  остаться  одна  за
толстыми дверями! Она как-то должна удержать его на  расстоянии,  подчи-
нить себе этого нового Ретта, какого она прежде не видела. Она не  спеша
поднялась, хотя у нее тряслись колени, крепче  стянула  полы  капота  на
бедрах и отбросила волосы с лица.
   - Ни в какой угол вы меня не загнали, - колко сказала она. - Вам  ни-
когда не загнать меняв угол, Ретт Батлер, и не напугать. Вы  всего  лишь
пьяное животное и так долго общались с дурными женщинами, что все меряе-
те их меркой. Вам не понять Эшли или меня. Слишком долго вы жили в  гря-
зи, чтобы иметь представление о чем-то другом. И вы ревнуете к тому, че-
го не в состоянии понять. Спокойной ночи!
   Она повернулась и направилась к двери - оглушительный хохот остановил
ее. Она повернула голову - Ретт шел, пошатываясь, за ней. О боже правый,
только бы он перестал хохотать! Да и вообще - что тут смешного? Он почти
настиг ее - она попятилась к двери и почувствовала, что спиной  уперлась
в стену. Ретт тяжело положил руки ей на плечи и прижал к стене.
   - Перестаньте смеяться.
   - Я смеюсь потому, что мне жаль вас.
   - Жаль меня? Жалели бы себя.
   - Да, клянусь богом, мне жаль вас, моя дорогая,  моя  прелестная  ма-
ленькая дурочка. Больно, да? Вы не выносите ни смеха, ни жалости?
   Он перестал смеяться и всей своей тяжестью навалился на нее, так  что
ей стало больно. Лицо его изменилось, он находился так близко, что тяже-
лый запах коньяка заставил ее отвернуть голову.
   - Значит, я ревную? - сказал он. - А почему бы и нет? О да, я  ревную
к Эшли Уилксу. Почему бы и нет?  Только  не  говорите  и  не  старайтесь
что-то мне объяснить. Я знаю, физически вы были верны мне. Это вы и  пы-
тались сказать? О, я все время это знал. Все  эти  годы.  Каким  образом
знал? Просто потому, что я знаю Эшли Уилкса и людей его сорта. Знаю, что
он человек порядочный и благородный. А вот о вас,  моя  дорогая,  я  так
сказать не могу. Да и о себе тоже. Мы с вами благородством не  отличаем-
ся, и у нас нет понятия чести, верно? Вот потому мы и цветем, как вечно-
зеленый лавр.
   - Отпустите меня. Я не желаю стоять здесь и подвергаться  оскорблени-
ям.
   - Я вас не оскорбляю. Я превозношу вашу физическую  добродетель.  Вам
ведь ни разу не удалось меня провести. Вы считаете, Скарлетт, что мужчи-
ны - круглые дураки. А никогда не стоит недооценивать силу и ум  против-
ника. Так что я не дурак. Вы думаете,  я  не  знаю,  что,  лежа  в  моих
объятиях, вы представляли себе, будто я - Эшли Уилкс?
   Она невольно раскрыла рот - лицо ее  выражало  страх  и  неподдельное
удивление.
   - Приятная это штука. Немного, правда, похоже на игру в призраки. Все
равно как если бы в кровати вдруг оказалось  трое  вместо  двоих.  -  Он
слегка встряхнул ее за плечи, икнул и насмешливо улыбнулся. - О  да,  вы
были верны мне, потому что Эшли вас не брал. Но, черт подери,  я  бы  не
стал на него злиться, овладей он вашим телом. Я знаю, сколь мало  значит
тело - особенно тело женщины. Но я злюсь на него за то, что  он  овладел
вашим сердцем и вашей бесценной жестокой, бессовестной, упрямой душой. А
ему, этому идиоту, не нужна ваша душа, мне же не нужно ваше тело. Я могу
купить любую женщину задешево. А вот вашей душой и вашим сердцем я  хочу
владеть, но они никогда не будут моими, так же как и душа  Эшли  никогда
не будет вашей. Вот потому-то мне и жаль вас.
   Несмотря на обуревавшие ее страх и смятение, Скарлетт  больно  ранили
его издевки.
   - Вам жаль меня?
   - Да, жаль, потому что вы такое дитя, Скарлетт. Дитя, которое  плачет
оттого, что не может получить луну. А что бы стало дитя делать с  луной?
И что бы вы стали делать с Эшли? Да, мне жаль вас - жаль, что вы  обеими
руками отталкиваете от себя счастье и тянетесь к чему-то, что никогда не
сделает вас счастливой. Жаль, что вы такая дурочка и не  понимаете,  что
счастье возможно лишь там, где схожие люди любят друг друга.  Если  б  я
умер и если бы мисс Мелли умерла и вы получили бы своего бесценного бла-
городного возлюбленного, вы думаете, что были бы счастливы с ним?  Черта
с два - нет! Вы никогда бы так и не узнали его, никогда бы не узнали,  о
чем он думает, никогда бы не поняли его, как не понимаете  музыку,  поэ-
зию, прозу, - вы же ни в чем не разбираетесь, кроме долларов и центов. А
вот мы с вами, дражайшая моя супруга, могли бы быть идеально  счастливы,
если бы вы дали мне малейшую возможность сделать вас счастливой,  потому
что мы с вами - одного поля ягоды. Мы оба мерзавцы, Скарлетт, и ни перед
чем не остановимся, когда чего-то хотим. Мы могли бы быть счастливы, по-
тому что я любил вас и знаю вас, Скарлетт, до мозга костей  -  так,  как
Эшли никогда вас не узнает. А если узнает, то будет презирать... Но нет,
вы всю жизнь прогоняетесь за человеком, которого не можете понять. А  я,
дорогая моя, буду гоняться за шлюхами. И все же смею надеяться, жизнь  у
нас сложится лучше, чем у многих других пар.
   Он внезапно отпустил ее и сделал несколько нетвердых шагов к графину.
Какое-то мгновение Скарлетт стояла неподвижно, точно приросла к месту, -
мысли так стремительно проносились у нее в мозгу, что она не могла  сос-
редоточиться ни на одной. Ретт сказал, что любил ее.  Это  действительно
так? Или он сболтнул спьяну? Или это просто одна из  его  отвратительных
шуточек? А Эшли - недостижимый, как луна... И она плачет, потому что  не
может получить луну. Она выскочила в темный холл и помчалась, точно  де-
моны гнались за ней. Ах, если бы только добраться до своей комнаты!  Она
подвернула ногу, и ночная туфля соскочила.  Она  приостановилась,  чтобы
скинуть туфлю совсем, и тут в темноте ее настиг Ретт - он  налетел  бес-
шумно, как индеец. Она почувствовала на лице его горячее  дыхание,  руки
его резко распахнули капот, обхватили ее нагое тело.
   - Меня вы заставили уехать из города, а сами  принялись  гоняться  за
этим своим Эшли. Клянусь богом, сегодня ночью в моей постели  нас  будет
только двое.
   Он подхватил ее на руки и понес вверх по  лестнице.  Голова  ее  была
крепко прижата к его груди - Скарлетт слышала тяжелые удары его  сердца.
А ей было больно, и она вскрикнула, приглушенно, испуганно. А он шел все
вверх и вверх в полнейшей тьме, и Скарлетт не помнила  себя  от  страха.
Она - на руках у чужого, обезумевшего человека,  а  вокруг  -  неведомая
кромешная тьма, темнее смерти. И сам он точно смерть, которая несла  ее,
до боли сжимая в объятиях. Скарлетт снова глухо вскрикнула  -  он  вдруг
остановился, повернул ей голову и впился в нее таким неистовым поцелуем,
что она забыла обо всем, - осталась лишь тьма, в  которую  она  погружа-
лась. Да его губы на  ее  губах.  Он  покачивался,  точно  под  порывами
сильного ветра, и губы его, оторвавшись от ее рта, скользнули вниз - ту-
да, где распахнутый капот обнажал нежную кожу. Он шептал какие-то слова,
которых она не могла разобрать, губы его рождали чувства, прежде ей  не-
ведомые. Тьма владела ею, тьма владела им, и все  прочее  перестало  су-
ществовать - была лишь тьма, и его  губы  на  ее  теле.  Она  попыталась
что-то сказать, и он тотчас снова закрыл ей рот поцелуем. И вдруг дотоле
не познанный дикий вихрь восторга закружил ее - радость,  страх,  волне-
ние, безумие, желание раствориться в этих сильных руках, под этими испе-
пеляющими поцелуями, отдаться судьбе, которая стремительно несла ее  ку-
да-то. Впервые в жизни она встретила человека, который оказался  сильнее
ее, человека, которого она не смогла ни запугать, ни сломить,  человека,
который сумел запугать и сломить ее. И она вдруг почувствовала, что руки
ее сами собой обвились вокруг его шеи и губы трепещут под его губами,  и
они снова поднимаются - все выше, выше, в темноте, темноте мягкой,  кру-
жащей голову, обволакивающей.
   Когда на другое утро она проснулась, Ретта возле нее уже не  было,  и
если бы не смятая подушка рядом, она могла бы подумать, что  все  проис-
шедшее ночью приснилось ей в диком, нелепом сне. Она покраснела при  од-
ном воспоминании и, натянув до подбородка одеяло,  продолжала  лежать  в
солнечном свете, пытаясь разобраться в своих беспорядочных ощущениях.
   Два обстоятельства обращали на себя внимание. Она  проявила  не  один
год с Реттом, спала с ним, ела с ним, ссорилась, родила ему ребенка - и,
однако же, не знала его. Человек, поднявшийся с нею на руках  по  темным
ступеням, был ей незнаком, о существовании его она даже и не  подозрева-
ла. И сейчас, сколько она ни старалась возненавидеть его, возмутиться, -
она ничего не могла с собой поделать. Он унизил ее,  причинил  ей  боль,
делал с ней что хотел на протяжении всей этой дикой,  безумной  ночи,  и
она лишь упивалась этим.
   А ведь должна была бы устыдиться, должна была бы бежать даже воспоми-
наний о жаркой, кружащей голову тьме! Леди, настоящая леди, не могла  бы
людям в глаза глядеть после такой ночи. Но над чувством стыда торжество-
вала память о наслаждении, об экстазе, охватившем ее, когда она уступила
его ласкам. Впервые она почувствовала,  что  живет  полной  жизнью,  по-
чувствовала страсть столь же всеобъемлющую и первобытную, как страх, ко-
торый владел ею в ту ночь, когда она бежала из Атланты, столь  же  голо-
вокружительно сладкую, как холодная ненависть, с какою  она  пристрелила
того янки.
   Ретт любит ее! Во всяком случае, он сказал, что любит, и разве  может
она сомневаться теперь? Как это странно и  удивительно,  как  невероятно
то, что он любит ее, - этот незнакомый дикарь, рядом с которым она  про-
жила столько лет, не чувствуя ничего, кроме холода. Она не  была  вполне
уверена в своем отношении к этому открытию, но тут ей  в  голову  пришла
одна мысль, и она громко рассмеялась. Он любит ее - значит, теперь нако-
нец-то она держит его в руках. А она ведь почти забыла о  своем  желании
завлечь его, заставить полюбить себя, чтобы потом поднять кнут над  этой
своевольной черной башкой. И вот сейчас она  об  этом  вспомнила  и  по-
чувствовала огромное удовлетворение. Одну ночь она была полностью в  его
власти, зато теперь узнала, где брешь в его броне. Отныне он будет  пля-
сать под ее дудку. Слитком долго она терпела его издевки,  теперь  он  у
нее попрыгает, как тигр в цирке, а она все выше будет поднимать обруч.
   При мысли о том, что ей предстоит встретиться с ним при трезвом свете
дня, ее охватило легкое смущение, смешанное с волнением и удовольствием.
   "Я волнуюсь, как невеста, - подумала она. - И из-за кого - из-за Рет-
та!" И, подумав так, она захихикала как дурочка.
   Но к обеду Ретт не появился, не было его за столом и во время  ужина.
Прошла ночь, долгая ночь, когда Скарлетт лежала без сна до зари, прислу-
шиваясь, не раздастся ли звук поворачиваемого в замке ключа. Но Ретт  не
пришел. Когда и на второй день от него не было ни слова, Скарлетт уже не
могла себе места найти от огорчения и страха. Она поехала в банк, но его
там не оказалось. Она поехала в лавку и устроила всем разнос, но  всякий
раз, как открывалась дверь, она с бьющимся сердцем  поднимала  глаза  на
вошедшего, надеясь, что это - Ретт. Она отправилась на  лесной  склад  и
так распушила Хью, что он спрятался за грудой досок. Но и здесь Ретт  не
настиг ее.
   Унизиться до того, чтобы расспрашивать друзей, не видел ли кто Ретта,
- она не могла. Не могла она расспрашивать и слуг. Но  она  чувствовала:
они знают что-то такое, чего не знает она. Негры всегда все  знают.  Ма-
мушка эти два дня была как-то особенно молчалива. Она наблюдала за Скар-
летт краешком глаза, но не говорила ничего. Когда прошла и вторая  ночь,
Скарлетт решила отправиться в полицию. Может быть,  с  Реттом  случилось
несчастье. Мо