с Уилкс, люди, которые моим делом  занимаются,  много
всякой всячины знают. Высокочтимые леди так бы  удивились,  так  порази-
лись, проведай они, сколько мы про них знаем. А мисс Кеннеди - нехорошая
женщина, мисс-Уилкс. Это она убила своего мужа и  этого  славного  парня
Уэлберна - все равно что сама пристрелила. Это она всю кашу  заварила  -
зачем по Атланте раскатывала, негров и белую рвань дразнила. Да ни  одна
из моих девчонок...
   - Не надо говорить так плохо о моей родственнице. -  Мелани  застыла,
напряглась.
   Красотка примирительным жестом положила было руку на локоть Мелани  и
тут же отдернула.
   - Не окатывайте меня холодной водой, мисс Уилкс. Мне трудно  это  вы-
нести после того, как вы были такой доброй и милой. Я совсем забыла, что
вы ее любите, и очень жалею, что так сказала. Жалко мне беднягу  мистера
Кеннеди. Он был славный человек. Я покупала у него кое-что для моего за-
ведения, и он всегда был со мной такой милый. А вот мисс  Кеннеди  -  не
одного она с вами ноля ягода, мисс Уилкс. Очень она женщина  холодная  -
так уж я считаю, ничего не поделаешь... Когда же мистера Кеннеди-то  хо-
ронить будут?
   - Завтра утром. И вы не правы насчет мисс Кеннеди. Вот хоть сейчас  -
она даже слегла от горя.
   - Всякое бывает, - с явным недоверием сказала Красотка. - Ну, мне по-
ра. Боюсь, как бы кто не признал моей кареты, если я здесь слишком долго
торчать буду, а вам ото ни к чему. И еще, мисс Уилкс: если вы когда уви-
дите меня на улице, вы... вам вовсе не обязательно говорить со  мной.  Я
ведь все понимаю.
   - Я буду счастлива поговорить с вами. И я горячусь тем,  что  обязана
вам. Надеюсь... надеюсь, мы еще встретимся.
   - Нет, - сказала Красотка. - Негоже это. Доброй вам ночи.


   ГЛАВА XLVII

   Скарлетт сидела у себя в спальне и ковыряла вилкой  еду,  принесенную
на ужин Мамушкой, прислушиваясь к ветру, рвавшемуся куда-то из  темноты.
В доме било пугающе тихо - даже тише, чем когда Фрэнк лежал  в  гостиной
всего несколько часов назад. А потом  заходили  на  цыпочках,  зашептали
приглушенными голосами; тихо застучали парадные двери;  заглядывали  со-
седки, шурша юбками, и шепотом высказывали сочувствие; всхлипывала сест-
ра Фрэнка, приехавшая на похороны из Джонсборо.
   А сейчас дом погрузился в тишину. И хотя дверь в спальню Скарлетт бы-
ла открыта, снизу не доносилось: ни звука. Уэйда и малышку переселили  к
Мелани, как только тело Фрэнка внесли в дом, и Скарлетт недоставало  то-
пота детских ножек и гуканья малышки. На кухне явно царило перемирие: не
слышно было обычной перебранки Питера, Мамушки и кухарки. Даже тетя Пит-
ти из уважения к горю Скарлетт не качалась в своем кресле-качалке  внизу
в библиотеке.
   Никто не нарушал одиночества Скарлетт, считая, что она  хочет,  чтобы
ее оставили в покое, наедине с горем, а Скарлетт меньше  всего  хотелось
быть одной. Будь это всего лишь горе, она пережила бы его, как пережива-
ла ранее. Но помимо потрясения от потери мужа, она испытывала еще страх,
и раскаяние, и муки внезапно проснувшейся совести. Впервые в жизни Скар-
летт сожалела, что так себя вела, и, охваченная суеверным страхом, то  и
дело поглядывала на кровать, где еще недавно лежала с Фрэнком.
   Она убила Фрэнка. Несомненно убила, все равно как если бы сама нажала
на курок. Фрэнк просил ее не ездить одной, но она его не послушалась.  И
вот теперь он мертв из-за ее упрямства. Бог накажет ее за это. Но на со-
вести ее лежал и другой грех - лежал даже более тяжким и  страшным  гру-
зом, чем его смерть; и этот грех никогда не тревожил  ее,  пока  она  не
увидела лица Фрэнка в гробу. Его застывшее лицо было таким беспомощным и
жалостным, оно обвиняло ее. Бог накажет ее за то, что она вышла за  него
замуж, тогда как он-то любил ведь Сьюлин. Придется ей ползком  ползти  к
Высшему судии и отвечать за ту ложь, которую она наговорила Фрэнку, ког-
да они ехали из лагеря янки в его двуколке.
   Сейчас  уже  бесполезно  спорить,  говорить,  что  цель   оправдывает
средства, что она вынуждена была  подстроить  ему  ловушку,  что  судьба
слишком многих людей зависела от нее и нельзя было думать ни о его праве
на счастье, ни о праве на счастье Сьюлин. Правда вставала перед ней  на-
гая, и Скарлетт не могла смотреть ей в  лицо.  Она  хладнокровно  женила
Фрэнка на себе и хладнокровно его использовала. А за  последние  полгода
превратила в несчастного человека, в то время как могла бы сделать очень
счастливым. Бог накажет ее за то, что она не была с ним помягче, - нака-
жет за то, что она изводила его, наставляла, устраивала сцены, занявшись
сама лесопилками, строительством салуна, тем, что наняла на  работу  ка-
торжников.
   Он был с ней очень несчастлив - она это знала, - но  все  сносил  как
джентльмен. Он был по-настоящему счастлив только раз: когда она подарила
ему Эллу. Но она-то знала, что, будь на то ее воля, Эллы не было  бы  на
свете.
   Дрожь пробежала по телу Скарлетт; ей стало страшно, захотелось, чтобы
Фрэнк был жив и она могла лаской загладить свою вину перед ним. Ах, если
бы бог не был таким свирепым и карающим! Ах, если бы время не ползло так
медленно и в доме не стояла бы такая тишина! Ах, если бы она не была так
одинока!
   Вот если б Мелани была с ней - Мелани успокоила бы ее страхи. Но  Ме-
лани сидела дома и выхаркивала Эшли. На мгновение Скарлетт подумала было
попросить Питтипэт подняться к ней - может, в  ее  присутствии  умолкнет
голос совести, - но не решилась. С Питти ей будет еще худее:  ведь  ста-
рушка искренне горюет по Фрэнку. Он был ближе к ней по возрасту,  чем  к
Скарлетт, и она была очень предана ему. Он вполне отвечал желанию  Питти
"иметь мужчину в доме" - приносил  ей  маленькие  подарочки  и  невинные
сплетни, шутил, рассказывал всякие истории, читал ей по вечерам газеты и
сообщал события дня, а она штопала его носки. И она  ухаживала  за  ним,
придумывала для него всякие особые кушанья, лечила от бесконечных  прос-
туд. И теперь ей очень его недоставало, и она повторяла снова  и  снова,
прикладывая платочек к красным опухшим глазам: "И зачем только ему пона-
добилось ехать с этим ку-клукс-кланом!"
   Ах, если бы, думала Скарлетт, хоть кто-то мог утешить ее, рассеять ее
страхи, объяснить, что гложет ее и заставляет холодеть сердце! Вот  если
б Эшли... но Скарлетт тут же отбросила эту мысль. Ведь она чуть не убила
Эшли, как убила Фрэнка. И если Эшли когда-либо узнает правду о том,  как
она лгала Фрэнку, чтобы заполучить его, узнает, как подло она вела  себя
с Фрэнком, он не сможет больше любить ее. Эшли ведь  такой  благородный,
такой правдивый, такой добрый, и он видит все так ясно, без прикрас. Ес-
ли он узнает правду, то сразу многое поймет. Да, конечно, прекрасно пой-
мет! И любить ее уже не будет. Значит, он никогда не должен узнать прав-
ду, потому что он должен ее любить. Разве сможет  она  жить,  если  этот
тайный источник ее сил - его любовь - будет у нее отнят? Насколько стало
бы ей легче, если бы она могла уткнуться головой ему  в  плечо,  распла-
каться и облегчить свою грешную душу!
   Стены затихшего дома, где  в  самом  воздухе  ощущалось  тяжкое  при-
сутствие смерти, давили ее, и в какой-то момент она  почувствовала,  что
не в силах дольше это выносить. Она осторожно поднялась, прикрыла  дверь
к себе в комнату и принялась шарить в нижнем ящике  комода  под  бельем.
Вытащив оттуда заветную "обморочную" бутылочку тети  Питти  с  коньяком,
она поднесла ее к свету лампы. Бутылочка была наполовину пуста. Не могла
же она выпить так много со вчерашнего вечера! Скарлетт  плеснула  щедрую
порцию в свой стакан для воды и одним духом выпила коньяк. Надо будет до
утра поставить бутылку назад, в погребец, предварительно наполнив ее во-
дой. Мамушка искала ее, когда люди из похоронного бюро попросили выпить,
и в кухне, где находились Мамушка, кухарка и Питер, тотчас возникла гро-
зовая атмосфера подозрительности.
   Коньяк приятно обжег внутренности. Ничто  не  сравнится  с  коньяком,
когда нужно себя взбодрить! Да и вообще он всегда хорош  -  куда  лучше,
чем безвкусное вино. Какого черта, почему  женщине  можно  пить  вино  и
нельзя - более крепкие напитки? Миссис Мерриуэзер и миссис Мид явно  по-
чувствовали на похоронах, что от нее попахивает коньяком, и она  замети-
ла, какими они обменялись победоносными взглядами. Мерзкие старухи!
   Скарлетт налила себе еще. Ничего страшного, если она сегодня немножко
захмелеет, - она ведь скоро ляжет, а перед  тем,  как  позвать  Мамушку,
чтобы та распустила ей корсет, она прополощет рот одеколоном. Хорошо  бы
напиться до бесчувствия, как напивался Джералд в  день  заседания  суда.
Тогда, быть может, ей удалось бы забыть осунувшееся лицо  Фрэнка,  молча
обвинявшее ее в том, что она испортила ему жизнь, а потом убила.
   Интересно, подумала Скарлетт, а в городе тоже считают, что она  убила
его? На похоронах все были с ней подчеркнуто холодны. Одни  только  жены
офицеров-янки, с которыми она вела дела, вовсю выражали ей сочувствие. А
впрочем, плевала она на городские пересуды. Все это  не  имеет  никакого
значения, а вот перед богом держать ответ ей придется!
   При этой мысли она сделала еще  глоток  и  вздрогнула  -  так  сильно
коньяк обжег ей горло. Теперь ей стало совсем тепло, но она все не могла
отделаться от мыслей о Фрэнке. Какие дураки говорят, будто алкоголь  по-
могает забыться! Пока она не напьется до бесчувствия, перед ней все  бу-
дет стоять лицо Фрэнка, когда в тот последний раз он умолял ее не ездить
одной, - застенчивое, укоряющее, молящее о прощении.
   Раздался глухой удар дверного молотка, эхом разнесшийся по притихшему
дому, и Скарлетт услышала неуверенные шаги тети Питти, пересекшей  холл,
а затем звук отворяемой двери. Кто-то  поздоровался,  затем  послышалось
неясное бормотанье. Должно быть, какая-нибудь соседка зашла  узнать  про
похороны или принесла бланманже. Питти наверняка обрадовалась.  Ей  дос-
тавляет грустное удовольствие беседовать с теми,  кто  заходит  выразить
сочувствие, - она словно бы вырастает при этом в собственных глазах.
   Кто бы это мог быть, без всякого интереса подумала Скарлетт, но  тут,
перекрывая приличествующий случаю шепот Питти, раздался гулкий,  тягучий
мужской голос, и она все поняла. Радость и чувство  облегчения  затопили
ее. Это был Ретт. Она не видела его с той минуты, когда он принес  весть
о смерти Фрэнка, и теперь всем нутром почувствовала, что он - единствен-
ный, кто способен ей сегодня помочь.
   - Я думаю, она согласится принять меня, - долетел до нее снизу  голос
Ретта.
   - Но она уже легла, капитан Батлер, и никого не хочет видеть.  Бедное
дитя, она в полной прострации. Она...
   - Думаю, она примет меня. Пожалуйста, передайте ей, что я завтра уез-
жаю и, возможно, какое-то время буду отсутствовать. Мне очень  важно  ее
повидать.
   - Но... - трепыхалась тетя Питтипэт.
   Скарлетт выбежала на площадку, не без удивления подметив, что  колени
у нее слегка подгибаются, и перегнулась через перила.
   - Я с-с-сей-час сойду, Ретт, - крикнула она.
   Она успела заметить запрокинутое кверху одутловатое лицо тети  Питти-
пэт, ее глаза, округлившиеся, как у совы, от  удивления  и  неодобрения.
"Теперь весь город узнает о том, что я неподобающе вела себя в день  по-
хорон мужа", - подумала Скарлетт, ринувшись в спальню и на ходу  пригла-
живая волосы. Она застегнула до самого  подбородка  лиф  своего  черного
платья и заколола ворот траурной брошью Питтипэт. "Не очень-то хорошо  я
выгляжу", - подумала она, пригнувшись к зеркалу, из которого на нее гля-
нуло белое как полотно, испуганное лицо. Рука Скарлетт потянулась было к
коробке, где она прятала румяна, и  остановилась  на  полпути.  Бедняжка
Питтипэт совсем расстроится, решила Скарлетт, если она сойдет вниз румя-
ная и цветущая. Скарлетт взяла вместо этого флакон, набрала  в  рот  по-
больше одеколона, тщательно прополоскала рот и сплюнула в сливное ведро.
   Шурша юбками, она спустилась вниз, а те двое так и продолжали  стоять
в холле, ибо Скарлетт до того расстроила Питтипэт, что старушка даже  не
предложила Ретту присесть. Он был в черной паре,  в  ослепительно  белой
накрахмаленной рубашке с оборочками и держался безупречно, как и подоба-
ет старому другу, зашедшему выразить сочувствие, - настолько безупречно,
что это смахивало на комедию, хотя Питтипэт, конечно, этого не  усмотре-
ла. Он должным образом извинился перед Скарлетт за беспокойство и  выра-
зил сожаление, что дела, которые  ему  необходимо  завершить  до  своего
отъезда из города, не позволили ему присутствовать на похоронах.
   "Чего ради он пришел? - недоумевала Скарлетт. - Ведь все, что он  го-
ворит, - сплошная ложь".
   - Мне крайне неприятно быть назойливым в такие минуты, но у меня есть
одно неотложное дело, которое я должен обсудить с вами.  Мы  с  мистером
Кеннеди кое-что задумали...
   - А я и не знала, что у вас с мистером Кеннеди были общие дела, - за-
явила Питтипэт с оттенком возмущения: как это она могла не все  знать  о
делах Фрэнка.
   - Мистер Кеннеди был человек широких интересов, - уважительно  сказал
Ретт. - Может быть, мы пройдем в гостиную?
   - Нет! - воскликнула Скарлетт, бросив взгляд на закрытые двойные две-
ри. Ей все виделся гроб, стоявший в этой комнате. Будь ее воля, она  ни-
когда бы больше туда не вошла. На сей раз Питти  мгновенно  все  поняла,
хотя это ей и не очень понравилось.
   - Пройдите в библиотеку. А я... мне надо  подняться  наверх  и  взять
штопку. Бог ты мой, я за эту неделю так все запустила. Вот ведь...
   И она двинулась вверх по лестнице,  кинув  через  плечо  укоризненный
взгляд, которого ни Скарлетт, ни Ретт не заметили. Он отступил,  пропус-
кая Скарлетт в библиотеку.
   - Какие же это у вас с Фрэнком были дела? - напрямик спросила она.
   Он шагнул к ней и тихо произнес:
   - Никаких. Мне просто хотелось убрать с дороги мисс Питти. -  Он  по-
молчал и, пригнувшись к Скарлетт, добавил: - Это не выход, Скарлетт.
   - Что?
   - Одеколон.
   - Вот уж, право, не понимаю, о чем вы.
   - Вот уж, право, прекрасно вы все понимаете. Вы много пьете.
   - Если даже и так, ну и что? Разве это вас касается?
   - Вежливость не мешает даже и в горе. Не пейте одна,  Скарлетт.  Люди
об этом непременно узнают, и вашей репутации - конец. А потом  -  вообще
плохо пить одной. В чем все-таки дело, дружок? - Он подвел ее  к  дивану
розового дерева, и она молча опустилась на него. - Можно закрыть двери?
   Скарлетт понимала, что если Мамушка увидит закрытые двери, она возму-
тится и станет потом не один день бурчать и читать наставления, но будет
еще хуже, если Мамушка услышит их разговор - особенно  после  того,  как
пропала бутылка коньяку, - услышит, что  она,  Скарлетт,  пьет.  Словом,
Скарлетт кивнула, и Ретт сомкнул раздвижные двери. Когда он  вернулся  и
сел рядом, внимательно глядя на нее своими  черными  глазами,  атмосфера
смерти рассеялась перед исходившей от него жизненной силой, комната сно-
ва показалась приятной и по-домашнему уютной, а свет от ламп  стал  теп-
лым, розовым.
   - В чем все-таки дело, дружок?
   Никто на свете не мог бы произнести это дурацкое слово  так  ласково,
как Ретт, даже когда он слегка издевался, но сейчас никакой  издевки  не
было. Скарлетт подняла на него измученный взгляд, и почему-то  ей  стало
легче, хотя она и не прочла на его лице ничего. Она сама  не  могла  по-
нять, почему ей стало легче, - ведь он такой черствый, такой  непредска-
зуемый. Возможно, ей стало легче потому, что - как он  часто  говорил  -
они так схожи. Иной раз ей казалось, что все, кого она когда-либо знала,
- все ей чужие, кроме Ретта.
   - Вы не хотите мне сказать? - Он как-то по-особенному нежно  взял  ее
за руку. - Ведь дело не только в том, что старина Фрэнк оставил вас  од-
ну? Вам что - нужны деньги?
   - Деньги? О господи, нет! Ах, Ретт, мне так страшно.
   - Не будьте гусыней, Скарлетт, вы же никогда в жизни ничего  не  боя-
лись.
   - Ах, Ретт, мне страшно! - Слова вылетали так стремительно -  как  бы
сами собой. Ему она может сказать. Она все может сказать Ретту. Он  ведь
далеко не ангел, так что не осудит ее. А до чего же приятно  знать,  что
существует на свете человек плохой и бесчестный, обманщик и лгун,  в  то
время как мир полон людей, которые в жизни не соврут даже ради  спасения
своей души и скорее погибнут от голода, чем совершат  бесчестный  посту-
пок! - Я боюсь, что умру и прямиком отправлюсь в ад.
   Если он станет над ней смеяться, она тут же умрет. Но он не рассмеял-
ся.
   - На здоровье вам вроде бы жаловаться не приходится... ну, а  что  до
ада, так его, может, и нет.
   - Ах, нет, Ретт, он есть. Вы знаете, что есть!
   - Да, я знаю, что есть ад, но только на земле.  А  не  после  смерти.
После смерти ничего нет, Скарлетт. Вы сейчас живете в аду.
   - О, Ретт, это же святотатство!
   - Но удивительно успокаивающее. А теперь скажите мне, почему вы дума-
ете, что отправитесь прямиком в ад?
   Вот теперь он подтрунивал над ней - она это видела по тому, как  поб-
лескивали его глаза, но ей было все равно. Руки у него  такие  теплые  и
такие сильные, и так это успокаивает - держаться за них!
   - Ретт, мне не следовало выходить замуж за Фрэнка. Нехорошо это было.
Ведь он ухаживал за Сьюлин, он любил ее, а не меня.  А  я  солгала  ему,
сказала, что она выходит замуж за Тони Фонтейна. Ах, ну как я могла  та-
кое сделать?!
   - А-а, вот, значит, как все произошло! А я-то удивлялся.
   - А потом я причинила ему столько горя. Я заставляла его  делать  то,
чего он не хотел, - заставляла взимать долги с людей, которые  не  могли
их отдать. И он так огорчался, когда я занялась лесопилками, и построила
салун, и наняла каторжников. Ему было до того стыдно - он не мог людям в
глаза смотреть. И потом, Ретт, я убила его. Да, убила! Я ведь не  знала,
что он в ку-клукс-клане. Мне и в голову не могло прийти, что у него хва-
тит на это духу. А ведь я должна была бы знать. И я убила его.
   - "Нет, с рук моих весь океан Нептуна не смоет кровь".
   - Что?
   - Не важно. Продолжайте.
   - Продолжать? Но это все. Разве не достаточно? Я вышла за него замуж,
причинила ему столько горя, а потом убила его. О господи! Просто не  по-
нимаю, как я могла! Я налгала ему и вышла за него замуж. Тогда мне каза-
лось, я поступала правильно, а сейчас вижу, как все это  было  нехорошо.
Знаете, Ретт, такое у меня чувство, словно и не я все это делала. Я вела
себя с ним так подло, а ведь я в общем-то не подлая. Меня же иначе  вос-
питывали. Мама... - Она замолчала, стараясь проглотить  сдавивший  горло
комок. Она весь день избегала думать об Эллин, но  сейчас  образ  матери
встал перед ее глазами.
   - Я часто думал, какая она была. Вы всегда казались мне очень похожей
на отца.
   - Мама была... Ах, Ретт, я впервые радуюсь, что она умерла и не может
меня видеть. Ведь она воспитывала меня так, чтобы я не  была  подлой.  И
сама была со всеми такая добрая, такая хорошая. Она бы предпочла, чтоб я
голодала, но не пошла на такое. И мне всегда хотелось во  всем  походить
на нее, а я ни капельки на нее не похожа. Я об этом, правда, не думала -
мне о столь многом приходилось думать, - но очень хотелось быть  похожей
на нее. И вовсе не хотелось быть, как папа. Я любила его, но  он  был...
такой... такой безразличный к людям. Я же, Ретт, иной раз  очень  стара-
лась хорошо относиться к людям и быть доброй к Фрэнку, а потом мне снил-
ся этот страшный сон и такой нагонял на меня страх, что хотелось  выско-
чить на улицу и у всех подряд хватать деньги - не важно чьи  -  мои  или
чужие.
   Слезы ручьем текли у нее по лицу, и она так сильно  сжала  его  руку,
что ногти впились ему в кожу.
   - Что же это был за страшный сон? - Голос Ретта звучал спокойно, мяг-
ко.
   - Ах, я и забыла, что вы не знаете. Так вот, стоило мне начать хорошо
относиться к людям и сказать себе, что деньги - не главное на свете, как
мне тут же