зуба-
ми.
   Призрак убитого ни разу не встал из своей могилы-ямы, чтобы  потрево-
жить ее покой, когда она долгими ночами лежала без сна, так  измотавшись
за день, что все попытки уснуть были тщетны. Она не испытывала ни  угры-
зений совести, ни страха. И сама изумлялась - почему? Ведь еще месяц на-
зад она никак не смогла бы совершить  того,  что  совершила.  Прелестная
юная миссис Гамильтон с ее обворожительными ямочками на щеках и по-детс-
ки беспомощными ужимками, позвякивая сережками, одним выстрелом  превра-
тила лицо человека в кровавое месиво, а потом закопала труп в наспех вы-
рытой собственными руками яме! И Скарлетт мрачно  усмехнулась,  думая  о
том, какой ужас обуял бы всех ее знакомых, доведись им это узнать.
   "Не стану больше об этом думать, - говорила она себе.  -  Теперь  все
позади, и я была бы слабоумной идиоткой, если бы не выстрелила  в  него.
Но верно... верно, я все-таки немножко не та, что раньше: до возвращения
в Тару я бы этого сделать не смогла".
   Она не отдавала себе в этом отчета, однако в глубине сознания  у  нее
уже прочно засела мысль, придававшая ей сил всякий раз, когда она  стал-
кивалась с какой-нибудь сложной или неприятной проблемой: "Если я  могла
убить, значит, это-то уж и подавно смогу".
   Но совершившаяся в ней перемена была глубже, чем ей представлялось. С
той минуты, когда она лежала, уткнувшись лицом в грядку за негритянскими
хижинами в Двенадцати Дубах, сердце ее день ото дня все более  ожесточа-
лось, одеваясь в черствость, как в броню.
   Теперь, когда у нее появилась лошадь, Скарлетт могла наконец  узнать,
что делается у соседей. После возвращения домой она уже тысячу раз зада-
вала себе в отчаянии вопрос: "Неужели мы единственные оставшиеся в живых
во всей округе? Неужели все остальные поместья сожжены  дотла?  Или  все
успели спастись в Мейкон?" Вспоминая руины Двенадцати Дубов, усадьбы Ма-
кинтошей и домишко Слэттери, она страшилась узнать правду. Но  лучше  уж
узнать самое скверное, чем терзаться в неведении. И (Скарлетт решила по-
ехать прежде всего к Фонтейнам - не столько потому, что они были ближай-
шими соседями, сколько потому, что рассчитывала на помощь  доктора  Фон-
тейна. Мелани нуждалась в докторе. Она все еще не оправилась  после  ро-
дов, и ее слабость и бледность пугали Скарлетт.
   И как только больной палец на ноге немного зажил и ей  удалось  натя-
нуть туфлю, она тут же оседлала лошадь янки. Поставив одну ногу в укоро-
ченное стремя, другую закинув за луку мужского (за  неимением  дамского)
седла, она пустила лошадь через поля по направлению  к  Мимозе,  заранее
приготовившись бесстрастно взглянуть на пепелище.
   К ее радости и удивлению, выцветший желтый оштукатуренный дом все так
же стоял среди мимоз, и вид у него был совсем как прежде.  Теплая  волна
прихлынула к сердцу Скарлетт, и слезы счастья едва не навернулись ей  на
глаза, когда три женщины с радостными приветствиями выбежали из  дома  и
принялись ее целовать.
   Но как только первые изъявления дружеских чувств утихли и все  рассе-
лись в столовой, по спине Скарлетт пробежал холодок. Янки  не  дошли  до
Мимозы, так как она лежала в стороне от главной дороги,  и  у  Фонтейнов
сохранился весь скот и все запасы продовольствия, но над усадьбой навис-
ла та же гнетущая тишина, что и над Тарой, что и над всей  округой.  Все
негры, за исключением четырех женщин, прислуживавших  в  доме,  разбежа-
лись, испуганные приближением янки. В доме не осталось ни одного  мужчи-
ны, если, конечно, не считать Джо, сынишки Салли, едва вышедшего из  пе-
ленок. Женщины жили одни: бабушка Фонтейн, которой шел восьмой  десяток,
ее сноха, которую все еще именовали Молодой Хозяйкой, хотя ей уже  пере-
валило за пятьдесят, и Салли, которой только что сравнялось двадцать. До
ближайших поместий далеко, беззащитность женщин бросалась  в  глаза,  но
если им и было страшно, то они не подавали  виду.  Возможно,  подумалось
Скарлетт, они не жалуются, потому что слишком боятся  фарфорово-хрупкой,
но несгибаемой бабушки Фонтейн. Скарлетт сама  побаивалась  этой  старой
дамы с весьма острым глазом и не менее острым языком, в чем  ей  не  раз
приходилось убеждаться в прошлом.
   И хотя этих женщин не связывали кровные узы, а разница в возрасте бы-
ла очень внушительной, совместно перенесенные испытания сроднили их. Все
три носили черные траурные, домашним способом перекрашенные платья,  все
были истощены, озабочены, печальны, и хотя ни одна из них  не  держалась
хмуро или угрюмо, ни одна не произнесла ни слова жалобы, за их  улыбками
и радушными приветствиями угадывалась внутренняя горечь.  Ведь  их  рабы
разбежались, деньги обесценились, Джо, муж Салли, умер в Геттисберге,  и
Молодая Хозяйка тоже овдовела, так как доктор Фонтейн-младший  скончался
от дизентерии в Виксберге. Двое других мальчиков Фонтейн, Алекс и  Тони,
находились где-то в Виргинии, и о их судьбе ничего не было  известно,  а
старый доктор Фонтейн ушел с кавалерией Уиллера.
   - Этому старому дураку уже стукнуло семьдесят три, а он все  пыжится,
хочет казаться молодым, хотя набит ревматизмом с головы до пят не  хуже,
чем боров блохами, - сказала бабушка, и в глазах ее блеснула гордость за
мужа, которую она пыталась замаскировать резкостью своих слов.
   - Доходят до вас какие-нибудь вести из Атланты? - спросила  Скарлетт,
как только они уселись в столовой. - Мы в Таре как в глухой темнице.
   - Да что ты, детка, - сказала старая дама, как всегда завладевая раз-
говором. - Мы в таком же положении, как и вы. Знаем только, что Шерман в
конце концов все-таки взял город.
   - Так. А что он делает теперь? Где он сейчас ведет сражение?
   - Да откуда три одинокие женщины, заточенные здесь, в поместье, могут
знать о том, что делается на войне, когда уже невесть сколько времени мы
не получаем ни писем, ни газет? - ворчливо сказала старая дама.  -  Одна
из наших негритянок перемолвилась словом с негритянкой,  которая  видела
негритянку, которая побывала в Джонсборо, - вот единственный способ, ка-
ким доходят до нас вести. Янки будто бы расположились в  Атланте  как  у
себя дома, чтобы дать отдых солдатам и лошадям, - так нам было  сказано,
а уж верно это или нет, мне известно не больше, чем тебе. Хотя, конечно,
отдых им, я думаю, необходим после такой трепки, какую мы им задали.
   - И подумать только, что вы все это время были у себя в имении, а  мы
ничего об этом не знали! - воскликнула Молодая Хозяйка. - Простить  себе
не могу, что не поехала поглядеть, как там у вас! Но после того как нег-
ры разбежались, здесь столько навалилось дел -  просто  невозможно  было
вырваться. И все же следовало бы выкроить время. Не по-соседски  получи-
лось. Но мы, конечно, думали, что янки сожгли Тару, как они сожгли  Две-
надцать Дубов и дом Макинтошей, а вы все перебрались в Мейкон. Нам  и  в
голову не приходило, что вы остались дома, Скарлетт.
   - А как мы могли думать иначе, когда ваши негры забежали сюда с выта-
ращенными от ужаса глазами и сказали, что янки хотят сжечь Тару? -  вме-
шалась бабушка.
   - И мы даже видели... - начала было Салли.
   - Не перебивай меня, сделай милость, - оборвала ее старая дама. - Они
рассказали, что янки разбили свой лагерь у вас на плантации,  а  вы  все
готовитесь бежать в Мейкон. И в ту же ночь мы увидели зарево как раз над
вашим поместьем. Оно полыхайте не один час и так напугало  наших  дурных
негров, что они все тут же дали деру. А что у вас там горело?
   - Хлопок - весь хлопок, на сто пятьдесят тысяч долларов, - с  горечью
сказала Скарлетт.
   - Скажи спасибо, что не дом, - изрекла старая дама, уперев подбородок
в сложенные на палке руки. - Хлопок всегда можно вырастить,  а  попробуй
вырасти дом. Кстати, вы уже начали собирать хлопок?
   - Нет, - сказала Скарлетт. - Да он почти весь погиб, вытоптан. На са-
мом дальнем поле у ручья осталось еще немного - тюка на три, может,  на-
берется, не больше, а что толку? Все наши негры с плантации разбежались,
собирать некому.
   - Нет, вы только ее послушайте: "Все негры с  плантации  разбежались,
собирать некому!" - передразнила Скарлетт старая  дама,  бросая  на  нее
уничтожающий взгляд. - А на что же у вас эти хорошенькие ручки, барышня,
и ручки ваших двух сестричек?
   - У меня? Чтобы я собирала хлопок? - обомлев от возмущения, вскричала
Скарлетт, словно бабушка предложила ей совершить какую-то дикую  неприс-
тойность. - Чтобы я работала, как негритянка, на плантации? Как эта  бе-
лая голытьба? Как девчонки Слэттери?
   - Белая голытьба, слыхали! Да, уж воистину  выутонченное,  изнеженное
поколение! Позвольте мне доложить вам, голубушка, что когда я была  дев-
чонкой, мой отец потерял все до последнего гроша, и пока  он  не  скопил
немного денег, чтобы принанять негров, я не считала  для  себя  зазорным
честно выполнять любую грубую работу, хотя бы и на плантации. Я и  моты-
гой землю рыхлила, и хлопок собирала, а ежели понадобится, то  и  сейчас
могу. И похоже, что придется. Белая голытьба, скажет тоже!
   - Но маменька! - вскричала ее сноха, бросая молящие взоры на Скарлетт
и Салли в надежде, что они помогут ей умиротворить  разгневанную  старую
даму. - Это же было давно, в другие совсем времена, жизнь ведь так меня-
ется.
   - Ничего не меняется, когда приходит нужда честно потрудиться, - зая-
вила проницательная и несгибаемая старая дама, не поддавшись на увещева-
ния. - Послушала бы твоя маменька, Скарлетт, как ты стоишь тут и заявля-
ешь, что честный труд - это не для порядочных людей,  а  для  белой  го-
лытьбы! "Когда Адам пахал, а Ева пряла..."'.
   Стремясь перевести разговор на другое, Скарлетт торопливо спросила:
   - А что слышно о Тарлтонах и Калвертах? Их усадьбы тоже сожгли? А са-
ми они схоронились в Мейконе?
   - Янки не дошли до Тарлтонов. Их усадьба тоже ведь, как наша, в  сто-
роне от главной дороги. А вот до Калвертов они добрались, и угнали  весь
их скот, и порезали птицу, а негров забрали с собой... - принялась расс-
казывать Салли.
   Но бабушка не дала ей закончить.
   - Ха! Они наобещали негритянкам шелковых платьев да золотых  побряку-
шек - вот чем они их заманивали. И  Кэтлин  Калверт  рассказывала,  что,
когда янки уходили, она видела у некоторых из них за седлом этих  черно-
мазых идиоток. Ну что ж, вместо платьев и сережек  солдаты  наградят  их
цветными младенцами, и я не думаю, чтобы кровь янки особенно улучшила их
породу.
   - Ой, бабушка Фонтейн!
   - Не делай, пожалуйста, постного лица, Джейн.  Мне  кажется,  мы  все
здесь были замужнем, или я ошибаюсь? И видит бог, нам не привыкать стать
любоваться на крошечных мулатиков.
   - А почему янки не сожгли усадьбы Калвертов?
   - Их дом уцелел благодаря северному акценту второй миссис  Калверт  и
ее управляющего Хилтона, - сказала старая дама,  никогда  не  называвшая
бывшую гувернантку Калвертов иначе, как "вторая  миссис  Калверт",  хотя
первая жена мистера Калверта скончалась двадцать лет тому назад.
   - "Мы стойкие сторонники Федерации", - иронически прогнусавила бабуш-
ка, подражая выговору северян. - Кэтлин говорит, они оба клялись и божи-
лись, что весь калвертовский выводок - чистокровные янки. Это в то  вре-
мя, как мистер Калверт сложил голову где-то в джунглях!  А  Рейфорд  под
Геттисбергом, а Кэйд сражается в Виргинии! Кэтлин говорит, лучше бы  они
сожгли дом, чем сносить такое унижение. Кэйд, говорит она, сойдет с ума,
если узнает об этом, когда вернется домой. Вот что значит - взять в жены
янки. У них же ни гордости, ни чувства приличия - на первом месте забота
о собственной шкуре... А как это они пощадили вашу усадьбу, Скарлетт?
   Скарлетт секунду помедлила с ответом. Она знала, что следующим вопро-
сом будет: "А как все ваши? Как здоровье дорогой Эллин?" - и понимала: у
нее не хватит духу сказать им, что Эллин нет в живых. Ведь если она про-
изнесет эти слова, если допустит, чтобы они разбередили ей душу  в  при-
сутствии этих участливых, сердобольных женщин, ей уже не сдержать  слез:
они будут литься и литься, пока ей не станет плохо. Но этого нельзя  до-
пустить. Ни разу после возвращения домой не позволила  она  себе  выпла-
каться как следует, а если хоть раз дать волю слезам, от ее  так  стара-
тельно взращенного в себе мужества не останется и  следа.  Но,  глядя  в
смятении на дружеские лица Фонтейнов, Скарлетт понимала, что эти люди не
простят ей, если она утаит от них смерть Эллин. Особенно - бабушка, ред-
ко кого дарившая своей благосклонностью и пренебрежительным взмахом  су-
хонькой ручки умевшая показать, что знает цену почти каждому из  жителей
графства, и вместе с тем искренне привязанная к Эллин.
   - Ну, что же ты молчишь? - произнесла бабушка, уставя на нее  пронзи-
тельный взгляд. - Ты что - не знаешь, как это получилось?
   - Видите ли, дело в том, что я вернулась домой лишь  на  другой  день
после сражения, - торопливо начала объяснять Скарлетт. - Янки тогда  уже
ушли. А папа... папа сказал, что он убедил янки не жечь дом, потому  что
Сьюлин и Кэррин лежали в тифу, и их нельзя было трогать.
   - Впервые в жизни слышу, чтобы янки поступали как порядочные люди,  -
сказала бабушка, явно недовольная тем, что ей сообщают что-то хорошее  о
захватчиках. - Ну, а сейчас девочки как?
   - Уже лучше, много лучше, они почти поправились, только очень  слабы,
- сказала Скарлетт. И, чувствуя, что страшивший ее вопрос  вот-вот  сор-
вется у бабушки с языка, она еще торопливей перевела разговор на другое:
- Я... я хотела спросить, не можете ли вы одолжить нам  немного  продук-
тов? Янки сожрали все подчистую, как саранча. Но если у вас самих  туго,
то вы, пожалуйста, скажите мне прямо, без всяких стеснений и...
   - Пришли Порка с повозкой, и вы получите половину всего,  что  у  нас
есть: риса, муки, свинины, немножко цыплят,  -  сказала  старая  дама  и
как-то странно поглядела на Скарлетт.
   - Нет, зачем же, это слишком много! Право же, я...
   - Молчи! Не желаю ничего слушать. Для чего же тогда соседи?
   - Вы так добры, что я просто не знаю... Но мне пора. Дома начнут бес-
покоиться.
   Бабушка внезапно поднялась и взяла Скарлетт под руку.
   - Вы обе оставайтесь здесь, - распорядилась она и  подтолкнула  Скар-
летт к заднему крыльцу. - Мне нужно перемолвиться словечком с  этой  ма-
люткой. Помогите мне спуститься с лестницы, Скарлетт.
   Молодая Хозяйка и Салли попрощались со  Скарлетт,  пообещав  в  самое
ближайшее время приехать ее проведать. Они сгорали  от  любопытства,  но
вместе с тем знали: если бабушка сама не найдет нужным поведать им,  ка-
кой разговор состоялся у нее со Скарлетт, они никогда этого  не  узнают.
"Старухи - трудный народ", - прошептала Молодая Хозяйка  на  ухо  Салли,
когда они обе принялись за прерванное шитье.
   Скарлетт стояла, держа лошадь под уздцы, тупая боль сдавила ее  серд-
це.
   - Ну, - сказала бабушка, пронзая ее взглядом, - что там еще случилось
у тебя дома? Что ты от нас скрываешь?
   Скарлетт поглядела в зоркие старые глаза и поняла, что она может ска-
зать бабушке Фонтейн всю правду без утайки и не заплакать. Никто не  от-
важится заплакать в присутствии бабушки Фонтейн  без  ее  недвусмысленно
выраженного поощрения.
   - Мама умерла, - сказала Скарлетт просто.
   Рука, опиравшаяся на руку Скарлетт, так напряглась,  что  сделала  ей
больно, сморщенные веки, задрожав, прикрыли желтые глаза.
   - Янки убили ее?
   - Она умерла от тифа. За день до моего возвращения.
   - Перестань об этом думать, - приказала бабушка, и Скарлетт  увидела,
как она сглотнула подкативший к горлу комок. - А как отец?
   - Папа... папа не в себе.
   - Как это понять? Говори ясней. Он болен?
   - Это потрясло его... Он какой-то странный... не в себе...
   - Что значит - не в себе? Ты хочешь сказать, что он повредился умом?
   Было большим облегчением услышать, что  кто-то  смело  называет  вещи
своими именами. Как хорошо, что эта старая женщина не пытается  выражать
ей сочувствие, иначе она бы разревелась.
   - Да, - сказала она глухо, - он лишился рассудка. Он живет все  время
как во сне, а временами словно бы даже не помнит, что  мама  умерла.  О,
миссис Фонтейн, это выше моих сил - видеть, как он часами сидит,  поджи-
дая ее, так терпеливо-терпеливо, а ведь всегда был нетерпелив, как ребе-
нок. Но еще хуже, когда он вдруг вспомнит, что ее не стало. То сидит  за
часом час, прислушиваясь, не раздадутся ли ее шаги, то вдруг  как  вско-
чит, выбежит из дома и - прямо на кладбище. А потом приплетется обратно,
лицо все в слезах, и ну твердить снова и снова, да так, что хочется  за-
визжать: "Кэти - Скарлетт, миссис О'Хара умерла, твоя  мама  умерла!"  И
эти его слова, сколько бы он их ни повторял, звучат для меня так, словно
я их слышу впервые. А иногда по ночам он начинает ее звать,  и  тогда  я
вскакиваю с постели, иду к нему и говорю, что она пошла проведать  забо-
левшую негритянку. И он начинает ворчать, что она не жалеет себя,  выха-
живая больных. И уложить его обратно в постель бывает нелегко. Он совсем
как ребенок. О, если бы доктор Фонтейн был  здесь!  Я  уверена,  что  он
как-нибудь помог бы папе. И Мелани тоже нужен доктор. Она плохо  поправ-
ляется после родов...
   - Мелли родила? Она с вами?
   - Да.
   - А почему она здесь? Почему не в Мейконе у  своих  родственников,  у
тетки? Мне всегда казалось, что вы  не  слишком-то  к  ней  расположены,
мисс, хотя она и доводится родной сестрой Чарли. Ну-ка объясни, как  это
произошло.
   - Это очень длинная история, миссис Фонтейн. Может быть, мы  вернемся
в дом и вы присядете?
   - Я прекрасно могу слушать стоя, - отрезала бабушка. - А если ты нач-
нешь рассказывать при них, они расхныкаются, разжалобят тебя  и  доведут
до слез. Ну, а теперь выкладывай.
   Скарлетт начала, запинаясь, описывать осаду Атланты и состояние Мела-
ни, и по мере того как под острым, пронзительным взглядом  старой  дамы,
ни на минуту не сводившей с нее глаз, текло ее повествование и разверты-
вались события, она находила нужные слова для описания пережитых ею ужа-
сов. Все живо воскресло в ее памяти: одуряющий зной того памятного  дня,
когда начались роды, ее отчаянный страх, их бегство и вероломство Ретта.
Она описала эту сумасшедшую, полную призраков  ночь,  мерцание  бивачных
огней-то ли в стане конфедератов, то ли у неприятеля,  обгорелые  печные
трубы, возникшие перед ней на рассвете, трупы людей и лошадей вдоль  до-
роги, разоренный край, голод, ужас при мысли, что и Тара лежит в  разва-
линах.
   - Мне казалось, что надо только добраться домой, к маме, и она как-то
сумеет все уладить, и я сброшу с плеч эту ношу. Возвращаясь домой, я ду-
мала: самое страшное уже позади. Но, узнав, что мама умерла,  я  поняла:
вот оно - самое страшное.
   Она опустила глаза и умолкла, ожидая,  что  скажет  бабушка  Фонтейн.
"Верно, до нее не дошло, чего я натерпелась",  -  мелькнула  у  Скарлетт
мысль - слишком уж долгим показалось ей  наступившее  молчание.  Но  вот
старая дама заговорила, и голос ее звучал необычайно тепло - никогда еще
Скарлетт не слыхала, чтобы бабушка Фонтейн так тепло говорила с  кем-ни-
будь.
   - Дитя мое, это очень плохо для женщины - познать самое страшное, по-
тому что тогда она перестает вообще чего бы то ни было  бояться.  А  это
скверно, когда у женщины нет страха в душе. Ты думаешь, я ничего не  по-
няла из твоего рассказа, не поняла, каково тебе пришлось? Нет, я поняла,
все поняла. Примерно в твоем возрасте я видела бунт индейцев - это  было
после резни в форте Миме. Да, примерно в твоем возрасте, - повторила она
каким-то отрешенным тоном, - ведь это было пятьдесят с лишним лет назад.
Мне удалось заползти в кусты и спрятаться: я лежала там  и  видела,  как
горел наш дом и как индейцы снимали скальпы с моих братьев и сестер. А я
лежала в кустах и могла только молиться богу, чтобы  сполохи  пожара  не
открыли индейцам меня в моем укрытии. А они выволокли из дома мою мать и
убили ее в двадцати шагах от меня. И с нее