ствовала себя в безопасности. Теперь же,  когда  она  познала  это
чувство, ей хотелось танцевать, играть, вдоволь есть и пить, одеваться в
шелка и атлас, спать на пуховой постели, сидеть  на  мягких  диванах.  И
всему этому она отдавала дань. Поощряемая снисходительностью Ретта, -  а
он только забавлялся, глядя на нее, - освободившись от запретов,  сковы-
вавших ее в юности, освободившись даже от недавно владевшего  ею  страха
перед бедностью, она позволяла себе роскошь, о которой давно мечтала,  -
роскошь поступать так, как хочется, и посылать к черту всех, кому это не
по душе.
   Она познала приятное опьянение, какое бывает у того, кто своим  обра-
зом жизни бросает откровенный вызов благопристойному обществу, - у игро-
ка, мошенника, политического авантюриста, - словом, у всех, кто  процве-
тает за счет хитрости и изворотливости ума. Она говорила  и  делала  что
хотела и скоро в своей наглости переступила все границы.
   Она, не задумываясь, дерзила своим новым друзьям -  республиканцам  и
подлипалам, но ни с кем не держалась так грубо или так вызывающе, как  с
гарнизонными офицерами-янки и их семьями.  Из  всей  разнородной  массы,
прихлынувшей в Атланту, она не желала терпеть и принимать  у  себя  лишь
военных. Она даже всячески изощрялась, чтобы  попренебрежительнее  обой-
тись с ними. Не одна Мелани не могла забыть, что  значил  синий  мундир.
Этот мундир с золотыми пуговицами всегда  воскрешал  в  памяти  Скарлетт
страхи, пережитые во время  осады,  ужасы  бегства,  грабежи  и  пожары,
страшную бедность и невероятно тяжелый труд в Таре. Теперь,  став  бога-
той, сознавая, что ей многое позволено благодаря дружбе с губернатором и
разными влиятельными республиканцами, она могла вести себя резко и грубо
с любым синим мундиром, который встречался на ее пути. И она была  резка
и груба.
   Однажды Ретт как бы между прочим заметил, что большинство мужчин, ко-
торые приходят к ней в гости, еще совсем недавно носили те же синие мун-
диры, но она возразила, что янки для нее лишь тогда янки, когда  на  них
синий мундир. Ретт сказал: "Последовательность - редкая  драгоценность",
- и пожал плечами.
   Ненавидя синие мундиры, Скарлетт любила задирать тех, кто их носил, и
получала тем большее удовольствие, чем больше озадачивала своим  поведе-
нием янки. Офицеры гарнизона и их семьи имели право удивляться, ибо  это
были, как правило, спокойные, воспитанные люди, которые жили одиноко  во
враждебном краю, жаждали вернуться к себе на Север и  немного  стыдились
того, что вынуждены поддерживать правление всяких  подонков,  -  словом,
это были люди куда более достойные, чем те, с кем общалась Скарлетт. Жен
офицеров, естественно, озадачивало то, что ослепительная  миссис  Батлер
пригрела у себя эту вульгарную рыжую Бриджет Флэгерти, а их всячески ос-
корбляла.
   Впрочем, даже и тем, кого привечала Скарлетт, приходилось  немало  от
нее терпеть. Однако они охотно терпели. Для них она была  олицетворением
не только богатства и элегантности, но и старого мира с  его  старинными
именами, старинными семьями, старинными традициями -  мира,  к  которому
они так жаждали приобщиться. Старинные семьи,  с  которыми  они  мечтали
познакомиться, возможно, и знаться со Скарлетт не желали, но дамы из но-
вой аристократии понятия об этом не имели.  Они  знали  лишь,  что  отец
Скарлетт владел большим количеством рабов, ее мать  была  из  саваннских
Робийяров, а ее муж - Ретт Батлер из Чарльстона. И этого  было  для  них
достаточно. Скарлетт открывала им путь в старое общество, куда они стре-
мились проникнуть, - общество тех, кто их презирал, не отдавал визитов и
сухо раскланивался в церкви. В сущности, Скарлетт не только открывала им
путь в общество. Для них, делавших лишь первые шаги из безвестности, она
уже была обществом. Дутые аристократки, они не видели -  как,  кстати  и
сама Скарлетт, - что она такая же дутая аристократка. Они мерили ее  той
меркой, какой она сама мерила себя, и немало от нее терпели, смиряясь  с
ее высокомерием, ее манерами, ее вспышками раздражения, с ее наглостью и
с откровенной, неприкрытой грубостью ее замечаний,  если  они  совершали
оплошность.
   Они так недавно стали кем-то из ничего и были еще так неуверены в се-
бе, что отчаянно боялись показаться недостаточно  рафинированными,  дать
волю своему нраву или резко ответить: а вдруг подумают, что они вовсе  и
не леди. Им же во что бы то ни стало хотелось быть леди. Вот они и стро-
или из себя этаких деликатных, скромных, наивных дам. Послушать их, мож-
но было подумать, что они бесплотны, не отправляют естественных  нужд  и
понятия не имеют об этом порочном мире. Никому бы и в голову не  пришло,
что рыжая Бриджет Флэгерти, чья белая кожа оставалась белой, невзирая на
яркое солнце, а ирландский акцент был густым, как патока, украла  сбере-
жения своего отца, чтобы приехать  в  Америку,  где  стала  горничной  в
нью-йоркском отеле. А глядя на хрупкую восторженную  Сильвию  Коннингтон
(бывшую Красотку Сэйди) и на Мэйми Барт, никто  бы  не  заподозрил,  что
первая выросла на Бауэри над салуном своего отца и во время наплыва кли-
ентов помогала в баре, а вторая, судя по слухам,  подвизалась  прежде  в
одном из публичных домов своего мужа. О нет, теперь  это  были  неясные,
хрупкие создания,
   Мужчины же хоть и нажили деньги, однако не так быстро обучились новым
манерам, а возможно, просто поплевывали на требования новой  знати.  Они
много пили на вечерах у Скарлетт - даже слишком много, - и в  результате
после приема гость - другой неизменно оставался на ночь. Пили они совсем
иначе, чем те мужчины, которых знала Скарлетт в юности. Они  становились
отталкивающими, глупыми, отвратительными сквернословами. А  кроме  того,
сколько бы она ни ставила плевательниц у всех на виду, наутро после при-
ема ковры неизменно изобиловали следами от табачной жвачки.
   Скарлетт презирала этих людей и в то же время  получала  удовольствие
от общения с ними. И поскольку она получала удовольствие, то и наполняла
ими дом. А поскольку она их презирала, то без стеснения посылала к  чер-
ту, как только они начинали ее раздражать. Но они со всем мирились.
   Они мирились даже с ее супругом, что было куда труднее, ибо Ретт  ви-
дел их насквозь и они это знали. Он, не задумываясь, мог, что  называет-
ся, раздеть их догола даже в своем доме - да так, что им и отвечать было
нечего. Не стесняясь того, какими путями он сам пришел к  богатству,  он
делал вид, будто думает, что и они не стесняются своих корней, и  потому
при любой возможности касался таких предметов, которые, по  общему  мне-
нию, лучше было вежливо обходить молчанием.
   Никто не мог предвидеть, когда ему вздумается весело бросить за круж-
кой пунша: "Ральф, будь я поумнее, я нажил бы состояние, как ты, -  про-
давая акции золотых приисков вдовам и сиротам, вместо того чтобы  проры-
вать блокаду. Оно куда безопаснее". Или: "Эй, Билл, я смотрю, у тебя но-
вые лошади появились. Продал еще несколько тысчонок акций несуществующих
железных дорог? Хорошо работаешь, мальчик!" Или: "Поздравляю,  Эймос,  с
получением контракта от штата. Жаль только, что  тебе  пришлось  столько
народу подмазать, чтоб добиться его".
   Дамы считали Ретта отвратительно, невыносимо вульгарным.  Мужчины  за
его спиной говорили, что он свинья и мерзавец. Словом, новая Атланта лю-
била Ретта не больше, чем старая, а он, как и прежде,  даже  не  пытался
наладить с ней отношения. Он следовал своим путем, забавляясь, всех пре-
зирая, глухой к претензиям окружающих, настолько  подчеркнуто  любезный,
что сама любезность его выглядела как вызов. Для Скарлетт он по-прежнему
являлся загадкой, но загадкой, над которой она больше не ломала  голову.
Она была убеждена, что ему ничем и никогда не потрафить; он  либо  очень
чего-то хотел, но не мог получить, либо вообще ничего не хотел и  плевал
на все. Он смеялся  над  любыми  ее  начинаниями,  поощрял  ее  расточи-
тельность и высокомерие, глумился над ее претензиями и... платил по сче-
там.


   ГЛАВА L

   Ретт всегда держался со Скарлетт спокойно, бесстрастно - даже в самые
интимные минуты. Но Скарлетт никогда  не  покидало  давно  укоренившееся
чувство, что он исподтишка наблюдает за ней: она  знала,  что  стоит  ей
внезапно повернуть голову, и она обнаружит в его глазах это  задумчивое,
настороженно-выжидательное выражение, которое она  не  могла  объяснить.
Выражение, исполненное поистине безграничного терпения.
   Порой ей было  очень  уютно  с  ним,  несмотря  на  одно  злополучное
свойство его характера - он не терпел в своем присутствии  никакой  лжи,
никакой претенциозности или бахвальства. Он слушал ее рассказы о  лавке,
о лесопилках, о салуне, о каторжниках и о том, сколько стоит их  прокор-
мить, и давал ей практические советы. Он с неутомимой энергией  участво-
вал в танцах и вечеринках, которые она так любила, и  располагал  беско-
нечным запасом не слишком пристойных историй, которыми угощал ее,  когда
они изредка проводили вечера вдвоем, после того, как со стола была убра-
на еда и перед ними появлялся кофе с коньяком. Она обнаружила, что  если
быть с ним прямой и откровенной, он даст ей все, чего бы она ни  пожела-
ла, ответит на любой ее вопрос, но окольным путем и женскими  хитростями
она ничего от него не добьется. Он обезоруживал ее тем, что видел  наск-
возь и, разгадав ее уловки, открыто смеялся.
   Наблюдая это мягкое безразличие, с каким он обычно относился  к  ней,
Скарлетт нередко удивлялась - впрочем, без особого любопытства, - почему
он женился на ней. Мужчины женятся по любви, или ради того, чтобы завес-
ти дом и. детей, или ради денег, но она знала, что Ретт женился  на  ней
не поэтому. Он, конечно, ее не любил. Ее прелестный дом он называл архи-
тектурным кошмаром и говорил, что предпочел бы жить в хорошо  обставлен-
ной гостинице. И ни разу не намекнул, что хотел бы иметь от нее ребенка,
как делали в свое время Чарлз и Фрэнк. Однажды  она  спросила  кокетства
ради, почему он женился на ней, и пришла в ярость, услышав ответ да  еще
увидев в его глазах веселые искорки: "Я женился на тебе,  чтобы  держать
вместо кошки, моя дорогая".
   Да, он женился на ней вовсе не по тем причинам, которые обычно побуж-
дают мужчину жениться. Он женился только потому, что хотел обладать  ею,
а другим путем не мог этого добиться. Ведь так он и сказал в тот  вечер,
когда сделал ей предложение. Он хотел обладать ею, как в свое время  хо-
тел обладать Красоткой Уотлинг. Эта мысль  была  ей  не  очень  приятна.
Собственно, она была просто оскорбительна. Но Скарлетт  быстро  выкинула
ее из головы, как научилась выкидывать из  головы  все  неприятное.  Они
заключили сделку, и она со своей стороны была вполне довольна этой сдел-
кой. Она надеялась, что доволен и он, а в общем-то ей это  было  безраз-
лично.
   Но вот однажды, советуясь с доктором Мидом по поводу расстройства же-
лудка, она услышала неприятное известие, от которого было уже не  отмах-
нуться. Вернувшись в сумерки домой, она ворвалась к себе  в  спальню  и,
глядя на Ретта ненавидящими глазами, сообщила, что у нее будет ребенок.
   Он сидел в шелковом халате, окруженный облаком табачного дыма, и тот-
час вскинул на нее глаза. Однако не произнес ни слова. Он молча  смотрел
на нее, ожидая, что она скажет дальше, - только поза его стала напряжен-
ной, но она этого не заметила. Ею владело такое возмущение  и  отчаяние,
что она ни о чем другом и думать не могла.
   - Ты же знаешь, что я не хочу больше иметь детей! Я вообще их не  хо-
тела. Стоит моей жизни наладиться, как у меня появляется ребенок. Ах, да
не сиди ты так и не смейся надо мной: ты ведь тоже не хочешь  иметь  ре-
бенка. Ах, мать пресвятая богородица!
   Если он ждал от нее каких-то слов, то, во всяком случае, не  этих.  В
лице его появилась жесткость, глаза стали пустыми.
   - Ну, в таком случае почему бы не отдать его мисс Мелли? Разве ты  не
говорила мне: она такая непрактичная, хочет еще одного ребенка?
   - Ох, так бы и убила тебя! Я не хочу его, говорю тебе: не хочу!
   - Нет? Прошу, продолжай.
   - Ах, но есть же способы избавиться. Я ведь уже не  та  глупая  дере-
венская девчонка, какой была когда-то. Теперь я знаю, что женщине  вовсе
не обязательно иметь детей, если она не хочет! Есть способы...
   Он вскочил и схватил ее за руку - в лице его был неприкрытый  всепог-
лощающий страх.
   - Скарлетт, дурочка ты этакая, скажи мне правду! Ты ничего с собой не
сделала?
   - Нет, не сделала, но сделаю. Ты что, думаешь, я допущу, чтоб у  меня
снова испортилась фигура - как раз когда я добилась, что  талия  у  меня
стала тонкая, и я так весело провожу время, и...
   - Откуда ты узнала, что это возможно? Кто тебе сказал?
   - Мэйми Барт... она...
   - Еще бы владелице борделя не знать про всякие такие штуки. Ноги этой
женщины больше не будет в нашем доме, ясно? В конце концов, это мой дом,
и я в нем хозяин. Я не желаю даже, чтобы ты когда-либо упоминала о ней.
   - Я буду делать то, что хочу. Отпусти меня. Да и вообще - тебе-то  не
все ли равно?
   - Мне все равно, будет у тебя один ребенок или двадцать,  но  мне  не
все равно, если ты умрешь.
   - Умру? Я?
   - Да, умрешь. Мэйми Барт, видимо, не  рассказала  тебе,  чем  рискует
женщина, идя на такое?
   - Нет, - нехотя призналась Скарлетт. - Она просто  сказала,  что  все
отлично устроится.
   - Клянусь богом, я убью ее! - воскликнул Ретт, и лицо  его  потемнело
от гнева. Он посмотрел сверху на заплаканную Скарлетт, и гнев  его  поу-
тих, но лицо по-прежнему оставалось жестким  и  замкнутым.  Внезапно  он
подхватил Скарлетт на руки и, опустившись со своей ношей в кресло, креп-
ко прижал к себе, словно боялся, что она убежит.
   - Послушай, детка, я не позволю тебе распоряжаться твоей жизнью. Слы-
шишь? Боже правый, я тоже, как и ты, не хочу иметь детей, но я  могу  их
вырастить. Так что хватит болтать о всяких глупостях - я не хочу об этом
слышать, и если ты только попытаешься... Скарлетт,  я  видел,  как  одна
женщина умерла от этого. Она была всего лишь... ну, в общем, совсем неп-
лохая была женщина. И смерть эта нелегкая. Я...
   - Боже мой, Ретт! - воскликнула она, забыв о своем горе под  влиянием
волнения, звучавшего в его голосе. Она никогда еще не видела  его  столь
взволнованным. - Где же... кто...
   - Это было в Новом Орлеане - о, много лет назад. Я был молод  и  впе-
чатлителен. - Он вдруг пригнул голову и зарылся губами в ее волосы. - Ты
родишь этого ребенка, Скарлетт, даже если бы мне пришлось надеть на тебя
наручники и приковать к себе на ближайшие девять месяцев.
   Не слезая с его колен, она выпрямилась и с  откровенным  любопытством
уставилась на него. Под ее взглядом лицо его, словно по  мановению  вол-
шебной палочки, разгладилось и стало непроницаемым. Брови  приподнялись,
уголки губ поползли вниз.
   - Неужели я так много для тебя значу? - спросила она, опуская  ресни-
цы.
   Он внимательно посмотрел на нее, словно хотел разгадать,  что  таится
под этим вопросом - кокетство или что-то большее. И отыскав  ключ  к  ее
поведению, небрежно ответил:
   - В общем, да. Ведь я вложил в тебя столько денег - мне  не  хотелось
бы их потерять.
   Мелани вышла из комнаты Скарлетт усталая и в  то  же  время  до  слез
счастливая: у Скарлетт родилась дочь. Ретт, ни жив  ни  мертв,  стоял  в
холле, у ног его валялись окурки сигар, прожегшие дырочки в дорогом ков-
ре.
   - Теперь вы можете войти, капитан Батлер, - застенчиво сказала  Мела-
ни.
   Ретт быстро прошел мимо нее в комнату, и Мелани,  прежде  чем  доктор
Мид закрыл дверь, успела увидеть, как он склонился над голенькой  малют-
кой, которая лежала на коленях у Мамушки. Невольно  став  свидетельницей
столь интимной сцены, Мелани покраснела от смущения.
   "О, какой же он славный, капитан Батлер! - подумала она, опускаясь  в
кресло. - Как он беспокоился, бедняга! И за все время капли не выпил! До
чего же это мило с его стороны. Ведь многие джентльмены к тому  времени,
когда рождается ребенок, уже еле на ногах  держатся.  А  ему,  думается,
очень не мешало бы выпить. Может быть,  предложить?  Нет,  это  было  бы
слишком невоспитанно с моей стороны".
   Она с наслаждением откинулась в кресле: последние дни у нее все время
болела спина, так что казалось, будто она вот-вот переломится в  поясни-
це. Какая счастливица Скарлетт: ведь капитан Батлер все время стоял  под
дверью спальни, пока она рожала! Если бы в тот страшный день, когда  она
производила на свет Бо, рядом был Эшли, она наверняка бы меньше  страда-
ла. Как было бы хорошо, если бы крошечная  девочка,  лежавшая  за  этими
закрытыми дверями, была ее дочерью, а не дочерью Скарлетт! "Ах, какая же
я скверная, - виновато подумала Мелани. - Я завидую Скарлетт, а ведь она
всегда была так добра ко мне. Прости меня, господи. Я, право  же,  вовсе
не хочу отбирать у Скарлетт дочку, но... но мне бы  так  хотелось  иметь
собственную!"
   Она подложила подушечку под нывшую спину и принялась  думать  о  том,
как было бы хорошо иметь дочку. Но доктор Мид  на  этот  счет  продолжал
держаться прежнего мнения. И хотя она сама готова была рисковать жизнью,
лишь бы родить еще ребенка, Эшли и слышать об этом  не  хотел.  Дочка...
Как порадовался, бы Эшли дочке!
   "Дочка!.. Смилуйся, господи! - Мелани в  волнении  выпрямилась.  -  Я
ведь не сказала капитану Батлеру, что это девочка! А он,  конечно,  ждет
мальчика. Ах, какая незадача!"
   Мелани знала, что мать радуется появлению любого ребенка, но для муж-
чины, особенно для такого самолюбивого человека, как капитан Батлер, де-
вочка - это удар, ставящий под сомнение его мужественность. О,  как  она
благодарна была "господу за то, что ее единственное дитя - мальчик!  Она
знала, что, будь она женой грозного капитана Батлера, она  предпочла  бы
умереть в родах, лишь бы не дарить ему первой дочь.
   Но Мамушка вышла враскачку из спальни, улыбаясь во весь рот, и Мелани
успокоилась, однако в то же время и подивилась: что за странный  человек
этот капитан Батлер.
   - Я сейчас, как стала купать дите-то, - принялась рассказывать Мамуш-
ка, - ну, и сказала мистеру Ретту: жаль, мол, что не мальчик  у  вас.  И
господи, знаете, мисс Мелли, что он сказал? Говорит: "Перестань болтать.
Мамушка! Кому нужен мальчик? С  мальчиками  -  никакого  интереса.  Одни
только хлопоты. А с девочками - оно интересно. Да я эту девочку на деся-
ток мальчишек не променяю". И тут хотел было выхватить у меня крошку-то,
а девочка-то голенькая, ну я и ударила его по руке и говорю: "Ведите се-
бя прилично, мистер Ретт! А уж я доживу до того времени, как у  вас  сы-
нок-то родится, и тогда вдоволь посмеюсь над вами - ведь  заголосите  от
радости-то". А он эдак усмехнулся, покачал головой и говорит:  "Мамушка,
ты совсем глупая. Никому мальчишки не нужны. Разве  я  тому  не  доказа-
тельство?" Так что вот, мисс Мелли, вел он себя как настоящий жентмун, -
снизошла до похвалы Мамушка.
   И Мелани, естественно, не могла не заметить, что такое поведение Рет-
та существенно обелило его в глазах Мамушки.
   - Может, я была чуток и не права насчет мистера Ретта-то.  Очень  это
для меня, мисс Мелли, сегодня счастливый день. Я ведь три поколения  ро-
бийяровских девочек вынянчила, так что очень  это  для  меня  счастливый
день.
   - Конечно, это счастливый день. Мамушка! Когда родятся дети, это  са-
мые счастливые дни.
   Но было в доме существо, которому этот день  вовсе  не  представлялся
счастливым. Уэйд Хэмптон, которого все ругали, а по большей части не за-
мечали, с несчастным видом бродил по столовой. Утром  Мамушка  разбудила
его очень рано, быстро одела и отослала вместе  с  Эллой  к  тете  Питти
завтракать. Ему сказали только, что мама заболела, а когда он  играет  и
шумит, это ее нервирует. Однако в доме у тети Питти все было вверх дном,
ибо известие о болезни Скарлетт тотчас уложило старушку в  постель,  ку-
харка танцевала возле нее