ала до велика, бедные и  зажиточные,
собирались на мощеных улочках городка и в уютных кухоньках,  чтобы  еще  раз
насладиться последними слухами. И каждая с непередаваемым удовольствием и во
всех деталях смаковала очередную  скандальную  выходку  Уитни  и  перебирала
каждое событие ее и без того уже обремененной приключениями  жизни,  начиная
от случая с жабой, которую выпустила в церкви эта восьмилетняя негодяйка,  и
до истории падения с дерева, под которым в это время находился Пол Севарин с
молодой леди. Подумать только, противная девчонка вздумала шпионить за таким
приличным джентльменом!
   Только когда все  похождения  Уитни  были  еще  раз  подробно  обсуждены,
кумушки позволили себе сделать бесчисленные предположения и строить  догадки
относительно причин, побудивших Мартина Стоуна отослать дочь в чужую страну.
   Почти все сходились на том, что это невыносимое дитя скорее всего  довело
несчастного безутешного  отца  до  такого  решительного  поступка.  Подумать
только!  Появиться  в  мужских  брюках!  Но,  с  другой  стороны,   девчонка
умудрилась столько всего наделать и обладала таким количеством  недостатков,
что сплетницы разошлись во мнениях относительно того,  что  именно  побудило
отца расстаться с дочерью. Однако каждая была уверена,  что,  каковы  бы  ни
были мотивы Мартина, Пол Севарин облегченно вздохнет, избавившись от тяжкого
бремени.
   В последующие три дня соседи толпами  прибывали  в  дом  Мартина  Стоуна,
будто бы для того, чтобы нанести визит леди Джилберт и попрощаться с  Уитни.
Вечером накануне отъезда во  Францию  Энн  Джилберт  сидела  в  гостиной,  с
привычным терпением вынося очередное нашествие визитеров - на этот раз  трех
дам и их дочерей.  На  лице  стыла  вежливая  улыбка,  однако  она  с  плохо
скрываемым  раздражением  продолжала   слушать   женщин,   по   их   словам,
преисполненных  самых  дружеских  намерений,   на   деле   же   с   огромным
удовольствием  перечислявших  все  грехи  и  ошибки  Уитни.  Каждая  из  них
заверяла, что желает девушке лишь добра, однако при этом давала ясно понять,
что Уитни непременно обесчестит и опозорит семью Джилбертов,  сведет  Энн  с
ума и, вполне вероятно, очень повредит дипломатической карьере Эдварда.
   Энн встала, когда посетительницы наконец собрались  уходить,  и,  коротко
попрощавшись,  устало  опустилась  в   кресло.   Глаза   сверкали   яростной
решимостью. Постоянно критикуя дочь перед посторонними, Мартин Стоун  сделал
ее мишенью насмешек и осуждения. Необходимо как можно  скорее  увезти  Уитни
подальше от этих узколобых, завистливых людей и позволить  ей  расцвести  во
французской столице, где атмосфера была не столь удушливой.
   Дворецкий, остановившийся в дверях, дипломатично кашлянул:
   - К вам мистер Севарин, миледи.
   - Просите, - кивнула Энн, тщательно скрывая радостное удивление.  Неужели
предмет детского обожания Уитни решился приехать и попрощаться?
   Радость, однако, быстро померкла, когда мистер Севарин вошел  в  гостиную
вместе с ослепительно прекрасной миниатюрной блондинкой.  Поскольку  все  на
расстоянии пятнадцати миль знали об  увлечении  Уитни,  у  Энн  не  было  ни
малейшего сомнения в том, что и Полу это прекрасно известно, и леди Джилберт
посчитала крайней жестокостью с его стороны привезти с собой девушку  в  дом
боготворившей его Уитни.
   Леди Энн наблюдала, как он идет ей навстречу. Как ей хотелось отыскать  в
нем хотя бы один недостаток! Но Пол Севарин был высок и красив и к  тому  же
обладал неотразимым обаянием хорошо воспитанного джентльмена.
   - Добрый вечер, мистер Севарин, - с холодной  вежливостью  приветствовала
она. - Уитни в саду.
   Пол словно понял причины такой сдержанности, и его голубые глаза зажглись
улыбкой.
   - Знаю, - кивнул он, - но я надеялся, что вы.  сможете  занять  Элизабет,
пока я попрощаюсь с Уитни.
   Энн почти против воли смягчилась.
   - Буду очень рада.
   Уитни, застыв, оцепенело уставилась на кусты роз  в  полном  цвету.  Тетя
сейчас в  гостиной  наверняка  выслушивает  очередные  истории  из  мрачного
прошлого и зловещие предсказания  относительно  будущего  племянницы.  Эмили
уехала в Лондон с родителями, а Пол...  Пол  даже  не  захотел  попрощаться.
Вероятнее всего, он сейчас с друзьями празднует ее отъезд.
   И словно повинуясь молчаливому призыву девушки, Пол возник  из  ниоткуда.
За спиной раздался низкий мужской голос:
   - Здравствуйте, красавица.
   Уитни, не веря ушам, поспешно обернулась. Он  стоял  всего  в  нескольких
дюймах, небрежно прислонясь плечом к дереву. Белоснежная сорочка  и  галстук
блестели в лунном свете на фоне почти невидимого во тьме черного фрака.
   - Мне стало известно, что вы нас покидаете, - негромко сказал он.
   Уитни безмолвно кивнула, пытаясь  запечатлеть  в  памяти  точный  оттенок
белокурых волос и каждую черту красивого, залитого лунным сиянием лица.
   - Вы будете по мне скучать? - выпалила она.
   - Конечно, - хмыкнул Пол. - Без вас здесь  будет  совсем  тоскливо,  юная
леди.
   - Представляю, - пробормотала Уитни,  опуская  глаза.  -  Кто  еще  будет
падать с деревьев и портить ваш пикник, или сломает вам ногу, или...
   - Никто, - поспешно перебил Пол поток саморазоблачений.
   Уитни с неподдельным чистосердечием воззрилась на молодого человека:
   - Вы подождете меня?
   - Я буду здесь, когда вы вернетесь, если именно это вы хотите спросить, -
уклончиво бросил Пол.
   - Вы прекрасно понимаете, что я не  это  имела  в  виду,  -  с  отчаянием
настаивала Уитни. - Я собиралась узнать, не женитесь ли вы на ком-то другом,
пока я...
   Уитни смущенно осеклась. Ну почему, почему она вечно делает  глупость  за
глупостью в его присутствии?! Почему не  может  быть  равнодушно-кокетливой,
как остальные девушки?
   - Уитни, - твердо сказал Пол, -  вы  уедете  и  забудете  даже  мое  имя.
Когда-нибудь вы вообще удивитесь, почему просили меня дождаться...
   - Я уже этому удивляюсь, - краснея, призналась она.
   Пол,  сочувственно  вздохнув,  осторожно  приподнял  подбородок  девушки,
вынуждая ее взглянуть на него.
   - Я буду здесь, - пообещал он, нерешительно  улыбаясь,  -  с  нетерпением
ожидать вашего возвращения, чтобы посмотреть, как вы выросли.
   Уитни, смотревшая словно зачарованная в  беззаботно-красивое  улыбающееся
лицо, совершила последнюю, самую ужасную ошибку: порывисто приподнявшись  на
цыпочки, она обняла его и припала в страстном  поцелуе  к  уголку  его  губ.
Выругавшись себе под нос, молодой человек оторвал от себя руки девочки  и  с
силой отстранил ее. Слезы отвращения к себе наполнили глаза Уитни.
   - Простите... Пол... Я... мне не следовало делать этого.
   - Не следовало, -  согласился  он  и,  опустив  руку  в  карман,  вытащил
маленькую коробочку, которую бесцеремонно сунул в руки девочки.
   - Я привез вам прощальный подарок. Голова Уитни закружилась от счастья.
   - Правда?!
   Дрожащими  пальцами  она  приоткрыла  крышку  и  в  безмолвном  изумлении
уставилась на маленький кулон - камею, свисавшую с тонкой золотой цепочки.
   - О, Пол, - шепнула она, сияя глазами,  -  это  самый  прекрасный,  самый
великолепный... я буду всегда хранить его.
   - Это сувенир на память, - осторожно пояснил Пол. - Ничего больше.
   Но Уитни, едва слыша его, с благоговением коснулась кулона.
   - Вы сами выбрали его для меня?
   Пол нерешительно нахмурился. Этим утром он отправился  в  городок,  чтобы
купить изящную дорогую безделушку для Элизабет. И пока он  был  в  ювелирной
лавке, владелец со смехом заметил, что теперь,  с  отъездом  мисс  Стоун  во
Францию, мистер Севарин, вероятно, отпразднует грядущую свободу.  По  правде
говоря, Пол втайне был совершенно того же мнения  и  лишь  поэтому  попросил
хозяина подыскать что-нибудь подходящее  для  пятнадцатилетней  девочки.  До
того момента, как Уитни открыла коробочку, он не имел ни малейшего понятия о
том, что лежит внутри. Но какой смысл говорить об этом Уитни? Если  повезет,
то дядя с  теткой  сумеют  найти  какого-нибудь  простака-француза,  который
женится на Уитни, предпочтительно покорного, сговорчивого человека,  который
не будет жаловаться на сумасбродные выходки жены.
   Повинуясь какому-то странному порыву. Пол потянулся было к  Уитни,  желая
убедить ее воспользоваться всеми возможностями, которые открывает перед  ней
столичная жизнь, но вместо этого сверхчеловеческим усилием воли сдержался.
   - Да, я выбрал это сам - подарок от друга, - пробормотал он наконец.
   - Но я не хочу быть всего лишь вашим другом, - выпалила  Уитни,  стараясь
взять себя в руки. - Нет... вы правы... я  рада  быть  другом...  пока...  -
вздохнула она.
   - В таком случае,  -  лукаво  усмехнулся  он,  -  думаю,  друзьям  вполне
позволено обменяться прощальным поцелуем.
   Уитни с ослепительной улыбкой радостного изумления  зажмурилась  и  сжала
губы, но его рот лишь слегка коснулся ее щеки. Когда она открыла глаза,  Пол
уже подходил к дому.
   - Пол Севарин, - прошептала она с мрачной решимостью, -  вот  увидишь,  я
совершенно изменюсь, а когда вернусь, ты обязательно женишься на мне.
   Пока почтовый  пароход  переваливался  и  подпрыгивал  на  бурных  волнах
Ла-Манша, Уитни стояла у поручня,  устремив  взгляд  на  удалявшиеся  берега
Англии. Ветер набросился на ее широкополую шляпу, пытаясь  развязать  ленты,
разметать волосы по лицу. Она смотрела на родную землю, пытаясь представить,
как все будет, когда она снова пересечет пролив на обратном  пути.  Конечно,
известие о ее возвращении немедленно появится в газетах:
   "Мисс Уитни Стоун, признанная красавица и королева Парижа, возвращается в
родную Англию".
   Слабая улыбка тронула губы Уитни. Королева Парижа...
   Девушка откинула непокорные локоны со лба, заправила их под тулью детской
шляпки и решительно повернулась спиной к Англии.
   Погода,  казалось,  сразу  улучшилась,   как   только   она   подошла   к
противоположному борту, чтобы взглянуть в направлении Франции. Туда, где  ее
ждало неизвестное будущее.

Глава 3

Франция, 1816 - 1820 годы

   Парижский дом лорда и леди Джилберт, возвышавшийся  за  витыми  железными
воротами, производил впечатление величественного, хотя и не слишком сурового
здания. Огромные окна-эркеры пропускали много света  и  тепла  в  просторные
комнаты, рисунки пастелью придавали вид безупречной элегантности  всему:  от
гостиных до спален на втором этаже.
   - А это твои комнаты, дорогая, - объявила Энн, открывая  дверь  в  покои,
полы которых были покрыты светло-голубыми коврами.
   Уитни застыла на пороге, жадно оглядывая  великолепное  покрывало  белого
атласа  с  узором  из  розовых  и  голубых  орхидей  на   кровати.   Изящный
диванчик-канапе был покрыт тканью в тон. Почти  прозрачные  фарфоровые  вазы
были наполнены цветами тех же оттенков, голубого и розового.
   Уитни скрепя сердце повернулась к тетке.
   - Я бы чувствовала себя гораздо лучше, - с сожалением пробормотала она, -
если бы вы нашли для меня другую  комнату,  не  такую...  скажем,  не  такую
изысканную. - И заметив изумленное лицо тетки, пояснила:
   - Дома каждый бы сказал вам, что мне стоит лишь пройти  мимо  чего-нибудь
хрупкого, как это что-то мгновенно летит на пол.
   Энн повернулась к слуге, сгибавшемуся под тяжестью сундука Уитни.
   - Сюда, - сказала она, повелительно кивнув по направлению к  великолепной
голубой комнате.
   - Потом не говорите, что я вас не предупредила, - вздохнула Уитни, снимая
шляпку и осторожно присаживаясь на  канапе.  Жизнь  в  Париже,  решила  она,
обещает быть восхитительной.
   Нашествие  визитеров  началось  три  дня   спустя,   ровно   в   половине
двенадцатого,  с  прибытия  личной  модистки   Энн,   сопровождаемой   тремя
улыбающимися портнихами, беспрестанно болтающими о фасонах и  тканях.  Уитни
была обмерена неоднократно и с головы до ног, пока у  нее  не  осталось  сил
держаться на ногах. Но полчаса спустя девушке пришлось шагать из угла в угол
с книгой на голове под критическим взглядом пухленькой женщины, которой тетя
Энн доверила трудную задачу обучения  Уитни  некоему  весьма  туманному  для
последней предмету, называемому "этикетом".
   - Я безобразно неуклюжа, мадам  Фруссар,  -  смущенно  краснея,  пояснила
Уитни, как только книга свалилась на пол в третий раз.
   -  Вовсе  нет,  -  запротестовала  мадам  Фруссар,  покачивая   тщательно
причесанной седовласой головкой.  -  Мадемуазель  Стоун  обладает  природной
грацией и превосходной осанкой. Но мадемуазель должна отучиться ходить  так,
словно участвует в скачках вместо лошади.
   Учитель танцев, прибывший сразу после  отъезда  мадам  Фруссар,  закружил
Уитни в воображаемом вальсе и вынес приговор:
   - Вовсе не так безнадежна. Необходима лишь практика.
   Наставник французского, появившийся, пятичасовому чаю, коротко объявил:
   - Она может и меня многому поучить, леди Джилберт.
   Несколько месяцев подряд мадам Фруссар приезжала пять раз в неделю на два
часа, посвящая Уитни  в  тонкости  этикета.  Под  ее  неусыпным,  неустанным
наблюдением Уитни старалась, как  могла,  познать  то,  что  помогло  бы  ей
завоевать расположение Пола.
   - Так чему ты выучилась у мадам  Фруссар?  -  поинтересовался  как-то  за
ужином дядя Эдвард. На лице Уитни появилось застенчивое выражение.
   - Мадам обучает меня ходить, а не скакать галопом, - выдавила она, ожидая
услышать от дяди, что все это пустая  трата  времени,  но  вместо  этого  он
одобрительно улыбнулся. Уитни  ответила  счастливой  улыбкой.  -  Знаете,  -
пошутила она, - раньше я была уверена, будто все, что требуется для  ходьбы,
- пара сильных ног.
   С того вечера  оживленные  рассказы  Уитни  о  ее  дневных  трудах  стали
обязательным и веселым ритуалом за каждым ужином.
   - Вы знали раньше, - спросила она  как-то,  -  что  существует  настоящее
искусство поворачиваться В придворном платье со шлейфом?
   - Мой наряд никогда не доставлял мне столько хлопот,  -  усмехнулся  лорд
Джилберт.
   - Ошибаетесь, - сообщила Уитни с  притворным  ужасом,  -  каждый  мужчина
подвергается опасности запутаться в шлейфе дамы и упасть!
   Месяц спустя она  опустилась  в  кресло  и  начала  жеманно  обмахиваться
шелковым веером, кокетливо поглядывая поверх него.
   - Тебе жарко, дорогая? - осведомился Эдвард, предвкушая новую забаву.
   - Веер существует вовсе не для того, чтобы спасаться от жары, -  сообщила
Уитни,  хлопая  ресницами  с  преувеличенной  наивностью,  заставившей   Энн
разразиться смехом. - Это, чтобы флиртовать. Кроме  того,  также  необходимо
чем-то занять руки. И  бить  по  пальцам  слишком  навязчивых  джентльменов.
Эдвард мгновенно стал серьезным.
   - Каких именно навязчивых джентльменов? - грозно спросил он.
   - Да никаких. Я пока здесь никого не знаю, - пожала плечами Уитни.
   Сердце Энн наполнилось радостью при  мысли  о  том,  что  племянница  уже
успела занять место в сердце Эдварда и ее собственном, место, которое  могло
принадлежать их собственной дочери.
   Как-то вечером за месяц до официального выхода Уитни в свет Эдвард принес
три приглашения в оперу. С рассчитанной небрежностью бросив их перед  Уитни,
он  предложил,  чтобы   племянница,   если,   конечно,   позволят   занятия,
сопровождала их в театр, в личную ложу посла.
   Год назад Уитни закружилась бы в веселом танце,  но  теперь  она  слишком
изменилась и поэтому, одарив дядю растроганной улыбкой, лишь ответила:
   - Мне бы очень хотелось этого, дядя Эдвард. Девушка  в  молчании  сидела,
пока  Кларисса,  бывшая  горничная  Сьюзен  Стоун,  а  теперь  горничная   и
компаньонка Уитни, расчесывала ее густые волосы  и  укладывала  локонами  на
затылке. Потом она встала, и Кларисса помогла ей надеть новое  белое  платье
со светло-голубыми  лентами,  перекрещивающимися  под  грудью,  и  сборчатой
юбкой. Ансамбль дополнял светло-голубой плащ в тон.
   Уитни долго стояла перед  зеркалом,  глядя  на  свое  отражение  сияющими
глазами, а потом нерешительно сделала глубокий придворный реверанс,  склонив
голову.
   - Могу я представить мисс Уитни Стоун? - пробормотала она.  -  Признанную
парижскую красавицу.
   На улицы столицы  опустился  серый  туман,  в  воздухе  клубилась  тонкая
водяная пыль, и тротуары и мостовые блестели в лунном свете. Уитни поплотнее
закуталась в атласный плащ, с удовольствием ощущая  подбородком  шелковистую
ткань. Девушка неотрывно смотрела в окно на прохожих,  спешащих  куда-то  по
широким, залитым дождем тротуарам.
   Перед театром толпились зрители, решившиеся бросить веселый вызов сырости
и темным тучам. Представительные мужчины  в  атласных  фраках  и  облегающих
бриджах кланялись и кивали усыпанным драгоценностями дамам. Ступив на землю,
Уитни ошеломленно  уставилась  на  разряженных  дам,  по  всей  очевидности,
уверенных в себе и в  собственной  неотразимости,  беседующих  о  чем-то  со
своими поклонниками. Девушка была совершенно уверена, что красивее женщин на
свете просто не бывает. Всякая надежда на то, что она  действительно  станет
когда-нибудь королевой Парижа, мгновенно рассеялась.  Однако  она  почти  не
испытывала сожаления - главное, что она попала в столь блестящее общество.
   Они подошли ко входу, но только Энн заметила, как молодые люди, бросавшие
ленивые  взгляды  по  сторонам,  внезапно  настораживались,  окидывая  Уитни
пристальными взорами. Красота племянницы только начинала расцветать, а живое
изменчивое лицо и необычный цвет волос были  верным  залогом  успеха.  Уитни
отличало некое внутреннее сияние, так ярко отражавшее живость натуры и жажду
жизни, а осанка и безупречные манеры стали следствием  постоянных  стычек  с
врагами - слишком долго девушка была мишенью несправедливых насмешек.
   Оказавшись в ложе посла, Уитни расправила подол нового платья  и  подняла
веер из слоновой кости, пытаясь, как  учила  мадам  Фруссар,  чем-то  занять
руки. Ах,  насколько  она  была  глупа,  когда  тратила  время  на  языки  и
математику, а  ведь  для  того,  чтобы  заслужить  одобрение  Пола  и  отца,
достаточно всего-навсего уметь улыбаться и  играть  веером!  Знание  этикета
куда полезнее умения объясняться по-гречески!
   Вокруг нее было  море  кивающих,  качающихся  голов,  на  сложных  модных
прическах трепетали перья. Уитни готова была кричать  от  радости.  Заметив,
как дама игриво ударила веером  по  пальцам  своего  кавалера,  она  ощутила
родство душ со всеми женщинами и  невольно  задалась  вопросом,  что  такого
неприличного прошептал тот на ухо  соседке  и  почему  она  выглядит  скорее
польщенной, чем оскорбленной.
   Оркестр заиграл увертюру, и Уитни немедленно забыла обо всем, поглощенная
прекрасной  музыкой.  И  когда  после  окончания  первого  действия  занавес
опустился, Уитни с трудом вернулась  в  реальный  мир.  В  ложу  то  и  дело
заходили друзья тети и дяди,  включаясь  в  оживленную  беседу,  то  и  дело
раздавались взрывы смеха.
   - Уитни, - окликнула тетя Энн, дотрагиваясь до  ее  плеча,  -  повернись,
пожалуйста, я хочу познакомить тебя с нашими близкими друзьям.
   Уитни послушно встала, и тетя представила племянницу  месье  и  мадам  Дю
Вилль. Те приветствовали  ее  с  искренней  теплотой,  но  их  дочь  Тереза,
хорошенькая блондинка, приблизительно одних лет с  Уитни,  оглядывала  новую
знакомую с пристальным  любопытством.  Под  пронизывающим  взглядом  девушки
уверенность Уитни мгновенно растаяла. Она никогда не умела вести разговор со
своими сверстницами и в первый раз со дня отъезда  из  Англии  почувствовала
себя неловкой и неуклюжей.
   - Вам... вам нравится опера? - выговорила она наконец.
   - Нет, - покачала головой Тереза, улыбаясь и показывая ямочки на щеках. -
Я ни слова не понимаю, о чем они поют!
   - А Уитни понимает! - с  гордостью  объявил  лорд  Эдвард.  -  Она  знает
латынь, греческий, итальянский и даже немецкий.
   Уитни мечтала об одном - провалиться сквозь землю, поскольку  хвастовство
дяди могло привести лишь к  тому,