ный
блеск.
   - Ну тогда ты, наверное, не уложилась  в  сумму,  которую  я  выделил  на
ремонт. Когда она  промолчала  в  ответ  на  его  догадку,  он  успокаивающе
улыбнулся и сказал:
   - Ну, что бы это ни  было,  завтра  мы  обязательно  найдем  какой-нибудь
выход.
   Элизабет показалось, что он хочет остаться, и это настолько испугало  ее,
что она нарушила свое молчание и сбивчиво заговорила:
   - Нет... это... из-за каменщиков. Оказалось, что их работа стоит  гораздо
дороже, чем я ожидала. И чтобы  расплатиться  с  ними,  мне  пришлось  взять
деньги из моего содержания, тек как те, что ты выделил  на  Хэвенхерст,  уже
кончились.
   - О, так, значит, каменщики, - засмеялся Ян. - Ты должна присматривать за
тем, как они расходуют известку, а не то они доведут тебя до работного дома.
Я поговорю с ними утром.
   - Нет! - закричала она,  не  зная,  как  выпутаться  из  этой  лжи.  -  Я
расстроилась, но не хочу, чтобы ты вмешивался. Я хочу все  сделать  сама.  Я
уже разобралась с ними, но страшно разнервничалась. Поэтому я  и  поехала  к
доктору.
   И он... он сказал, что со мной  абсолютно  все  в  порядке.  Я  приеду  в
Монтмэйн послезавтра. И не жди меня здесь. Я  знаю,  как  ты  сейчас  занят.
Пожалуйста, взмолилась она в отчаянии, - позволь мне это, я умоляю тебя!
   Ян выпрямился и, ничего не понимая, покачал головой.
   - Я отдал бы жизнь за одну твою улыбку, Элизабет. Тебе нет нужды  умолять
меня о чем бы то ни было. Но я не хочу, чтобы ты тратила  деньги  из  своего
личного содержания на Хэвенхерст. Если ты будешь это  делать,  -  поддразнил
он, мне придется его урезать. - И уже более серьезно добавил:
   - Если тебе не хватает на Хэвенхерст, надо просто сказать мне, но  личные
деньги ты должна тратить исключительно на себя. Допивай  свое  бренди,  -  и
когда она отставила стакан, он еще раз поцеловал ее в лоб. - Оставайся здесь
столько, сколько тебе нужно. У меня есть  одно  дело  в  Девоне,  которое  я
откладывал, потому что не хотел оставлять тебя одну. Я поеду туда и  вернусь
в Лондон во вторник. Может быть, тебе захочется приехать ко мне туда, а не в
Монтмэйн?
   Элизабет кивнула.
   - Только скажи на прощание, - закончил Ян, изучая ее бледное, напряженное
лицо, - ты можешь дать мне слово, что доктор  не  обнаружил  у  тебя  ничего
страшного?
   - Да, - ответила Элизабет, - я даю тебе слово. Она молча  проводила  мужа
взглядом, когда он шел в свою комнату. Услышав, как в замке повернулся ключ,
Элизабет перевернулась на живот и уткнулась лицом в подушку. Она плакала так
долго, что, казалось, в ней уже не осталось слез, но тут же начинала плакать
еще горше.
   Дверь, выходящая в коридор, чуть-чуть  приоткрылась,  в  щелку  заглянула
Берта, и дверь тут же захлопнулась. Повернувшись к Бентнеру, Берта  горестно
сказала:
   - Плачет так, будто у нее разрывается сердце, но его там уже нет.
   - Как бы мне хотелось пристрелить его, - с ненавистью произнес Бентнер.
   Берта боязливо кивнула и плотнее запахнулась в халат.
   - Он страшный человек, тут вы правы, мистер Бентнер.

Глава 33

   Когда к вечеру вторника Элизабет так и не появилась  на  Брук-стрит,  все
дурные предчувствия овладели Яном с новой силой. В одиннадцать он  послал  в
Хэвенхерст и в Монтмэйн людей, чтобы узнать,  нет  ли  ее  там.  В  половине
одиннадцатого утра он был поставлен перед фактом, что в Хэвенхерсте  думали,
будто пять дней назад она уехала в Монтмэйн, а в Монтмэйне считали, что  все
это время она пробыла в Хэвенхерсте. Выходило, что пять дней назад  Элизабет
исчезла и никто не подумал забить тревогу.
   В час дня Ян встретился с начальником конторы на Боу-стрит, а  к  четырем
часам уже была сформирована команда из  сотни  частных  детективов,  которые
получили задание найти Элизабет. Сказать им он мог немногое. Наверняка  было
известно только то, что в последний раз ее видели в Хэвенхерсте в  ту  ночь,
когда он приезжал к ней, и то, что она не взяла с собой никаких вещей, кроме
того, что было на ней надето, но никто не мог вспомнить, что именно.
   Ян знал и еще кое-что, но не хотел обнародовать этого до тех пор, пока не
убедится наверняка. Именно поэтом он всеми  силами  стремился  сохранить  ее
исчезновение в тайне. Он знал, что его жена безумно боялась  -  чего-то  или
кого-то -  в  ту  ночь,  когда  он  видел  ее  в  последний  раз.  Шантаж  -
единственное, что приходило Яну  в  голову,  но,  во-первых,  шантажисты  не
похищают своих жертв, а вовторых, он не мог себе представить,  чем  Элизабет
могла привлечь шантажиста.
   Если  же  исключить  шантаж,  исчезновение  Элизабет  становилось   вовсе
необъяснимым, ибо трудно представить себе преступника, который решился бы на
такой безумный поступок, как похищение маркизы, зная, что  в  таких  случаях
поднимают на ноги всю английскую полицию.
   Оставалась еще одна версия, но он не мог заставить себя заняться  ею  как
следует. Он не хотел даже думать  о  том,  что  его  жена  могла  сбежать  с
любовником. Прошел день, наступила ночь, и Яну  все  труднее  было  избегать
этой отвратительной и мучительной мысли. Он  бродил  по  дому,  стоял  в  ее
комнате, чтобы чувствовать себя ближе к ней, а потом  начал  пить.  Он  пил,
пытаясь заглушить боль разлуки и  тот  безымянный  ужас,  который  подымался
внутри него и доводил почти до безумия.
   На шестой день газетчики узнали об исчезновении леди Элизабет Торнтон,  и
эта новость выплеснулась на первые  полосы  "Тайме"  и  "Лондонской  газеты"
вкупе с изрядной долей домыслов  относительно  шантажа,  похищения  с  целью
выкупа и прозрачных намеков на то, что маркиза Кенсингтонская могла оставить
своего мужа "по причинам, известным только ей".
   После этого даже объединенные усилия семейств Торнтонов и  Таунсендов  не
могли удержать прессу от обнародования каждого  слова  правды,  догадки  или
вопиющей лжи, которые им  удавалось  обнаружить  или  -  чаще  -  придумать.
Каким-то загадочным образом газетчики узнавали - и тут же печатали -  каждую
любую информацию, которая  поступала  на  Боу-стрит  от  сыщиков  Яна.  Была
опрошена вся прислуга Яна и Элизабет, и их показания  цитировала  вездесущая
пресса.
   Ненасытная публика упивалась все новыми и  новыми  подробностями  частной
жизни маркиза Кенсингтонского и его жены.
   Фактически именно из очередной  статьи  в  "Таймс"  Ян  узнал,  что  стал
главным подозреваемым. В статье говорилось,  что  дворецкий  из  Хэвенхерста
предположительно являлся свидетелем ссоры между лордом и леди Торнтон  в  ту
самую ночь, когда леди Торнтон видели в последний раз.  Причиной  ссоры,  по
словам дворецкого, явились яростные  нападки  лорда  Торнтона  на  моральные
устои леди Торнтон, касающиеся "неких вещей, о которых лучше не упоминать".
   Горничная леди Торнтон, говорилось в той же статье, сошла вниз в  слезах,
потому что, заглянув в спальню своей  госпожи,  услышала,  как  та  "плачет,
будто у нее разрывается сердце". Горничная также сказала, что в комнате было
темно, и потому она не могла видеть, был ли  нанесен  какой-либо  физический
ущерб ее хозяйке, "но она не может сказать и не скажет, что  такое  вряд  ли
было возможно".
   Только  один  слуга  в  Хэвенхерсте  дал  показания,  которые  не   могли
свидетельствовать против Яна, но они причинили ему еще большие мучения,  чем
все остальные намеки. Новый садовник по имени Вильям Стоуки сказал,  что  за
четыре дня до исчезновения леди Торнтон видел, как она в сумерках  вышла  из
дома с черного хода и направилась в сад. Стоуки последовал за ней, собираясь
спросить,  нужно  ли  мульчировать  клумбы  с  цветами,  однако  не   посмел
приблизиться к ней, так как увидел, что она обнимает  "мужчину,  который  не
был ее мужем".
   Газеты замечали по этому поводу, что неверность могла спровоцировать мужа
не только на ссору, но и на то, чтобы заставить ее исчезнуть... навсегда.
   Однако официальные власти медлили с обвинением, так как все еще не  могли
поверить, что лорд Торнтон мог убить свою жену только из-за  того,  что  она
встречалась  в  саду  с   каким-то   мужчиной.   Полицейские   считали   это
недостаточным мотивом для преступления.
   Однако к концу второй недели некто, кого все это время не было в  Англии,
вернулся и, узнав из газет о загадочном исчезновении леди Торнтон, пришел  в
неописуемую ярость. Мистер Вордсворт - частный детектив, который работал  по
заданию леди Торнтон,  выдвинул  против  маркиза  Кенсингтонского  настолько
тяжкие обвинения, что в полиции  решили  до  поры  до  времени  держать  его
показания в строжайшем секрете.
   Но пришел день, когда  "Тайме"  сообщила  самую  будоражащую  новость  за
последнее время: Ян Торнтон, маркиз Кенсингтонскнй, Я своем лондонском  доме
был подвергнут официальному допросу с целью  выяснения  его  причастности  к
исчезновению жены.
   Хотя формально лорд Торнтон и не был обвинен в исчезновении леди Элизабет
и до конца расследования было решено не заключать его под стражу,  ему  было
приказано оставаться в Лондоне  до  тех  пор,  пока  не  состоится  закрытое
заседание верховного  суда,  который  решит,  достаточно  ли  оснований  для
обвинения его в исчезновении жены и ее брата, о чем стало известно благодаря
показаниям мистера Вордсворта.
   - Они не сделают этого, Ян, - сказал Джордан Таунсенд вечером  следующего
дня. Пройдя несколько раз из одного конца в другой, он повторил:
   - Они не сделают этого.
   - Сделают, - безразличным голосом отозвался  Ян.  Он  говорил  совершенно
спокойно, и в глазах не отразилось никакого волнения. Уже много  дней  назад
Ян утратил интерес к расследованию. Элизабет пропала, и поскольку за этим не
последовало требования выкупа  и  вообще  ничего,  у  него  больше  не  было
оснований думать, что ее увезли силой. Ян  чертовски  хорошо  знал,  что  не
убивал ее и не прятал в каком-нибудь укромном месте, поэтому ему  оставалось
сделать только один вывод: Элизабет ушла от него по собственной воле.
   Полицейские власти все еще  сомневались  в  действительном  существовании
мужчины, с которым якобы встречалась леди  Торнтон,  поскольку  у  садовника
оказалось очень слабое зрение, и даже сам он признался, что "это могли  быть
не мужские руки, а ветки деревьев, которые в сумраке качались  вокруг  нее".
Однако Ян не сомневался  в  его  показаниях.  Существование  любовника  было
единственным разумным объяснением, он и сам заподозрил это, когда видел ее в
последний раз.
   Если бы у Элизабет  были  какие-то  неприятности,  она  бы  стала  искать
утешения в его объятиях, даже утаив причину. Но как раз  он-то  и  пугал  ее
больше всего: она не хотела, чтобы он спал с ней в одной постели, она вообще
не хотела, чтобы он дотрагивался до нее.
   Нет, тогда он даже не думал об измене и сказал ей о своих подозрениях, не
сомневаясь, что она сейчас же разубедит его  и  объяснит  настоящую  причину
своего странного поведения. Она этого не сделала, и все-таки он не  верил  в
измену.
   Однако теперь Ян не просто подозревал, он был уверен, и  осознание  этого
наполняло его такой болью, какой он не  испытывал  еще  никогда  в  жизни  и
которая не оставляла его ни днем, ни ночью. Эта боль навалилась на него, как
каменная глыба, и сделала нечувствительным.
   - Говорю тебе, они не потащат тебя в суд, - повторял Джордан.  -  Неужели
вы в самом деле думаете, что они это сделают? - попросил он, переводя взгляд
с Дункана на герцога Стэнхоупского, которые тоже были в  гостиной.  В  ответ
они подняли на  Джордана  затуманенные  болью  глаза,  отрицательно  качнули
головами, стараясь выглядеть при этом уверенно, и снова  опустили  глаза  на
свои сцепленные руки.
   По английским законам Яна должен был судить суд  пэров,  а  поскольку  он
являлся британским лордом, его могла судить только палата лордов, и  Джордан
уцепился за этот шанс, как за спасательный крут.
   -  Ты  не  первый  мужчина,  от  которого  после  ссоры  сбежала  слишком
чувствительная жена, надеясь заставить мужа раскаяться и прибежать к ней  на
задних лапках, - продолжал Джордан,  пытаясь  представить  дело  так,  будто
Элизабет просто обиделась и прячется где-нибудь,  не  догадываясь,  что  тем
самым вредит репутации мужа и подвергает  опасности  его  жизнь.  -  Они  не
станут собирать всю эту чертову палату лордов только ради того, чтобы судить
человека, от которого сбежала жена. Черт, да половина лордов в  этой  палате
не в состоянии уследить за своими женами.  Почему  же  тебя  должны  за  это
судить?
   Александра подняла на мужа глаза, полные горечи и упрека. Так же,  как  и
Ян, она знала,  что  Элизабет  никогда  не  выберет  такой  способ  добиться
извинений.
   Но в отличие от него она не  верила,  что  ее  подруга  могла  сбежать  с
любовником.
   В дверях появился дворецкий Яна и вручил Джордану запечатанный конверт.
   - Как знать, - попытался пошутить  Джордан,  распечатывая  его,  -  может
быть, это от Элизабет? Наверное, она  боится  показаться  тебе  на  глаза  и
просит меня заступиться за нее. Но улыбка внезапно застыла у него на губах.
   - Что там? - воскликнула Алекс, увидев, как посерело  его  лицо.  Джордан
смял листок и повернулся к Яну.
   - Они собирают палату лордов, - со злостью и горечью сказал он.
   - По крайней мере приятно сознавать, - с холодным безразличием  отозвался
Ян, вставая с кресла и направляясь к своему кабинету, - что на моей  стороне
будут целых два человека - мой друг и мой родственник.
   Он ушел. Джордан продолжал мерить шагами комнату.
   - Это нагромождение ничем не подтвержденных оскорбительных предположений.
   Все это. И дуэль с ее братом - тоже.  Исчезновение  Роберта  можно  легко
объяснить и другими причинами.
   - Одно  исчезновение  действительно  легко  объяснить,  -  сказал  герцог
Стэнхоупский. -  Но,  боюсь,  что  два  исчезновения  в  одной  семье  будут
выглядеть иначе. Если Ян не предпримет никаких шагов для того,  чтобы  найти
какие-нибудь аргументы в свою пользу, его ни за что не оправдают.
   - Все, что можно было сделать, уже сделано, - заверил его Джордан. - Наши
люди  прочесывают  всю  Англию  в  поисках  следа  Элизабет.  На   Боу-стрит
прекратили ее искать, так как полностью исключили версию о том, что Элизабет
ушла по собственной воле. Они считают, что у  них  достаточно  доказательств
виновности Яна.
   Александра встала, собираясь уйти, и сдержанно проговорила:
   - Если Элизабет и ушла по собственной воле, то можете быть уверены, что у
нее  были  на  то   очень   веские   причины,   а   не   просто   чрезмерная
чувствительность, как вам всем хочется верить.
   После ухода Таунсендов герцог устало откинулся на спинку кресла и  сказал
Дункану:
   - Какие у нее могли быть "веские причины"?
   - Какая разница, - отозвался расстроенный Дункан. - Во всяком случае, для
Яна это не имеет значения. Если ее не увезли, насильно, то она для него  все
равно что мертва.
   - Не говорите таких вещей! - воспротивился герцог.  -  Ян  любит  ее,  он
прислушается к ее объяснениям.
   - Я знаю его лучше вас, Эдвард, - ответил Дункан,  вспоминая,  как  повел
себя Ян после смерти родителей. - Он больше никогда не позволит ей причинить
себе боль. Если она сознательно опозорила его, обманула его доверие, она для
него умерла. А он уже поверил  в  то,  что  она  сделала  и  то,  и  другое.
Последите за его лицом - на нем не дрогнет ни один мускул при упоминании  ее
имени. Она уже убила его любовь к ней.
   - Нельзя просто взять и выбросить кого-то из сердца. Уж  я-то  знаю  это,
поверьте.
   - Ян способен на это, - возразил Дункан. - Он сделает так,  чтобы  больше
никогда не  подпустить  ее  к  себе.  -  Герцог  недоверчиво  нахмурился.  -
Позвольте мне рассказать вам одну историю.  Я  не  так  давно  рассказал  ее
Элизабет, когда  она  спросила  меня  о  рисунках  Яна,  которые  увидела  в
Шотландии. Эта история касается гибели его родителей  и  Лабрадора,  который
был лучшим другом Яна...
   Когда Дункан закончил рассказ,  оба  они  застыли  в  глубоком  тягостном
молчании. Часы пробили одиннадцать.  Они  одновременно  поглядели  на  часы,
прислушиваясь... ожидая неизбежного стука дверного молотка... страшась  его.
Им  не  пришлось  долго  ждать.  В  четверть   двенадцатого   прибыли   двое
полицейских, и  Яну  Торнтону,  маркизу  Кенсингтонскому,  было  предъявлено
официальное обвинение в убийстве жены и ее брата, мистера Роберта  Кэмерона.
Ему также сообщили, что он арестован и через четыре недели предстанет  перед
судом палаты лордов. В качестве уступки его высокому положению  было  решено
до суда не помещать его в тюрьму, но расставить вокруг дома охрану.  Уплатив
сто тысяч фунтов, Ян получил разрешение  свободно  перемещаться  по  городу,
хотя и под наблюдением полицейских.

Глава 34

   Хелмшид  был  маленькой  сонной  деревушкой,  которая   возвышалась   над
яркоголубым заливом,  по  которому  время  от  времени  проплывали  корабли,
направляющиеся в порт,  они  лавировали  между  дюжинами  мелких  суденышек,
заполнявших всю гавань. Иногда моряки сходили на берег в  надежде  найти  на
ночь женщину или выпивку. С утренним приливом они уходили в море,  дав  себе
слово в следующий раз не трудиться покидать  корабль,  когда  снова  кажутся
здесь. В Хелмшиде не было ни женщин легкого поведения, ни  публичных  домов,
ни питейных заведений, так привлекающих морской люд.
   Эта деревня была слишком далека от цивилизации, и потому ее жители,  пока
не успели приобщиться к ее порокам. Все мужчины здесь были рыбаками и  целые
дни  проводили  в  море,  женщины  чинили  сети  и  занимались   хозяйством,
единственным их.. развлечением была стирка у деревенского колодца,  где  они
могли посплетничать, пока их покрасневшие от холодной воды  руки  намыливали
выбеленную солнцем одежду. Дети плескались  в  воде  и  играли  в  салки,  а
дворняги грелись на солнце и заливисто облаивали  редких  прохожих.  У  этих
людей были сильные загорелые лица, выдубленные ветром  и  солнцем,  и  ясные
светлые глаза, окруженные мелкой сеточкой  морщин,  оттого  что  им  слишком
часто приходилось щуриться, глядя на море. В  Хелмшиде  не  было  элегантных
женщин в драгоценных украшениях, как не было и  галантных  щеголей,  на  чей
локоть могла бы опереться тонкая рука в перчатке. Здесь можно было встретить
только женщин, возвращающихся домой с тяжелыми корзинами  мокрого  белья,  и
грубых рыбаков, которые забирали у них корзины и, усмехаясь,  взваливали  их
на свои мускулистые плечи.
   Стоя на травянистом обрыве в центре деревни,  Элизабет  наблюдала  за  ее
жизнью, прислонившись спиной к дереву. Она положила руку на  грудь,  пытаясь
унять боль в сердце, которая за эти четыре недели стала почти  привычной,  и
посмотрела в другом направлении. В сверкающем на солнце  заливе  возвышалась
большая  ступенчатая  скала,  к  ее  каменной   груди   льнули   приземистые
раскидистые деревья, утратившие форму от  постоянной  борьбы  со  стихией  -
искривленные и странно прекрасные в  пестром  осеннем  уборе  из  красных  и
золотых листьев.
   Она закрыла глаза, чтобы стереть это видение. Его красота  напоминала  ей
Яна. Суровые мрачные утесы напоминали ей Яна... Золото  осени  напоминало  о
нем... Изогнутые ветви деревьев расплывались, и вместо них она видела Яна...
   Испустив долгий тяжелый вздох, она  открыла  глаза.  Грубая  кора  дерева
врезалась ей  в  спину  и  плечи,  но  она  не  пошевелилась,  боль  служила
доказательством того, что  она  еще  жива.  Кроме  боли,  в  ней  ничего  не
осталось.
   Пустота. Пустота и скорбь. И хрипловатый голос Яна,  звучавший  у  нее  в
ушах, голос, которым  он  шептал  ей  нежные  слова,  когда  они  занимались
любовью...поддразнивал ее...
   Звук его голоса... и видение покрытой рубцами спины Роберта.

***

   - Где он? - спросил Джордан у  лондонского  дворецкого  Яна  и,  выслушав
ответ, быстрым шагом направился в кабинет. - У меня есть новости, Ян.
   Он подождал, пока Ян