твовать вас, как только вошла,  но  забыла,  как  это
делается, и собиралась спросить у вас.
   - О чем именно вы собирались спросить?
   - Надо ли делать книксен? - пояснила она с усмешкой, поразившей Стивена в
самое сердце. Никакие проблемы ее не страшили, она умела решать их  легко  и
шутя. Ни перед чем не пасовала, и именно эта смелость так привлекала  в  ней
графа. Что же касается приветственного книксена, то лучше бы  она  протянула
ему обе руки,  как  доктору,  или  же,  что  было  бы  совсем  замечательно,
подставила губы для поцелуя, которого он в этот момент страстно желал. Но об
этом он мог только мечтать, а потому на ее вопрос равнодушно ответил:
   - Да, принято делать книксен.
   - Так я и думала, - сказала она и удивительно легко и грациозно  присела.
- Ну что, получилось? - спросила девушка,  выпрямившись,  и  протянула  руку
навстречу его руке.
   - Еще как! - усмехнулся он. - Хорошо провели день?
   От Хью Уайткомба не ускользнуло, как ласково смотрит на девушку  граф,  с
каким нетерпением ждет ответа на свой вопрос,  как  близко,  почти  вплотную
подошел к ней в нарушение всяких норм приличия. То ли его так  увлекла  роль
жениха, то ли...
   Доктор Уайткомб решил выяснить все до  конца  и  своим  обычным  шутливым
тоном обратился к обоим:
   - Я могу остаться на ужин, если, разумеется, буду приглашен...
   Чариз Ланкастер повернулась к доктору, но Стивен  не  удостоил  его  даже
взглядом.
   - Это невозможно, - сухо произнес граф. - Уезжайте!
   - Намек услышан и понят.
   Уайткомб  пришел  в  такой  восторг  от  всего,  чему  только  что   стал
свидетелем, в том числе и от беспрецедентного отказа в  гостеприимстве,  что
едва не пожал руку дворецкому, протянувшему ему шляпу и  трость.  Но  вместо
этого лишь попросил:
   - Последи за молодой леди, а потом все мне расскажешь, - и заговорщически
подмигнул:
   - Это будет наш маленький секрет. - Доктор уже спускался с крыльца, когда
сообразил, что дворецкий - не Кольфакс, а другой, уже очень пожилой человек.
   Впрочем, не все ли равно? Ничто не могло омрачить его настроения  в  этот
момент.
   Доктора ждал экипаж,  но  вечер  был  таким  хорошим,  а  надежды  такими
радужными, что он  решил  пройтись  пешком  и  махнул  рукой  кучеру,  чтобы
следовал за ним. На протяжении  многих  лет  доктор  и  семья  Уэстморлендов
наблюдали, как вешаются Стивену на шею женщины, но ничего не могли  сделать.
Все эти дамы и девицы буквально умирали от желания окрутить графа,  знатного
и состоятельного жениха, и породниться с его семьей. И Стивен, некогда  сама
элегантность, обаяние и доброта, постепенно превратился  в  грубого  циника.
Невесты и их мамаши из высшего общества во всей Англии обхаживали  его,  как
могли, и все только ради его богатства и титулов, а не ради него самого.
   Оставаясь  холостяком,  он  приобретал  все  большую  ценность  в  глазах
замужних и незамужних женщин, и теперь, стоило ему появиться  где-нибудь  на
балу, как среди дам начинался настоящий переполох. Стивен понимал, почему за
ним так охотятся, и вместе с его  популярностью  росло  и  его  презрение  к
слабому полу. Кончилось тем, что он отверг всех респектабельных  дам  своего
круга, предпочтя им свою  любовницу.  Приезжая  в  Лондон  на  сезон,  чего,
кстати, за последние два года не делал ни разу, он не появлялся на  светских
приемах, проводя время либо с друзьями за  карточным  столом,  либо  с  Элен
Деверне в театре.
   Он буквально выставлял ее напоказ оскорбленному обществу,  что  приобрело
скандальный характер и заставляло страдать его мать и невестку.
   Год-два назад он еще не  был  так  категоричен  и  к  преследовавшим  его
женщинам относился с веселой снисходительностью, но в конце концов  терпение
его лопнуло, и он позволял себе отпускать неучтивые замечания в адрес  своих
почитательниц, доводя некоторых до истерики, а у их родни вызывая бешенство.
   Однако в тот вечер, о котором идет речь, в его улыбке, обращенной к Чариз
Ланкастер, была та теплота, которую, казалось, он потерял навсегда.  Отчасти
это было  обусловлено  тем,  что  Стивен  считал  себя  виновником  всех  ее
несчастий и небезосновательно. Сейчас она очень  нуждалась  в  нем,  но,  по
мнению доктора Уайткомба, он в  ней  не  меньше  нуждался,  в  ее  нежности,
обходительности, но главное, эта девушка заставила его поверить  в  то,  что
есть женщины, которым нужен он сам, а не его титулы, деньги и поместья.
   Для Чариз Ланкастер,  даже  в  ее  болезненном  состоянии,  его  титул  и
роскошный дом не имели никакого значения. Она  не  млела  перед  ним  и  его
богатством, не теряла головы от его внимания.  Она  поздоровалась  с  Хью  с
такой естественной сердечностью, которую и  вообразить  себе  невозможно,  а
потом громко хохотала над галантностью Стивена. А до чего она  искренна!  До
чего простодушна! Нежная, ласковая и легко ранимая, в чем Стивен  уже  успел
убедиться.
   Она принадлежала к той редкой породе женщин,  которые  больше  пекутся  о
других, нежели о себе, и умеют великодушно и тактично прощать  обиды.  В  те
дни, когда Шерри еще была прикована к постели,  она  постоянно  просила  Хью
заверить  графа  в  том,  что  непременно  поправится,  что  память  у   нее
восстановится, так что он может не волноваться. Мало того, с ее тонким  умом
и необычайной проницательностью она поняла, что во всех ее бедах граф  будет
винить себя. А с какой добротой она относилась ко всем, начиная  от  слуг  и
кончая доктором, не говоря уже о женихе. Хью был просто очарован ею.
   Моника Фицуеринг, совсем еще молодая, с  прекрасным  характером,  отлично
воспитанная, очень нравилась доктору, однако он считал, что Стивену  она  не
пара.   Она   была   мила,   обходительна,   сдержанна,   как   и   положено
благовоспитанной девушке, но именно поэтому не хотела, да и не могла вызвать
в мужчине глубокую страсть, особенно в таком, как Стивен.
   Хью ни разу не видел, чтобы Стивен смотрел на Монику с  такой  нежностью,
как  только  что  на  Чариз  Ланкастер.  Моника  Фицуеринг  могла  бы  стать
прекрасной хозяйкой в  доме  у  Стивена  и  очаровательной  компаньонкой  за
ужином, но никогда не тронула бы его сердца.
   Вся семья Стивена была в шоке, когда недавно он заявил, что ни за что  не
женится ни на Монике, ни на другой девушке для того лишь, чтобы  обзавестись
наследником. Но Хью это заявление скорее обрадовало, чем встревожило. Он  не
признавал модных нынче браков по расчету, считавшихся в высшем  обществе  de
rigneur <Безусловно обязательными (фр.).>, и вовсе  не  хотел,  чтобы  такой
брак заключил кто-либо из тех, кого он любил, а к Уэстморлендам он был очень
привязан. Он желал Стивену жену такую же, как у Клейтона Уэстморленда или  у
него самого. К несчастью, его Маргарет умерла.
   Его Маргарет...
   Даже  сейчас,  когда  он  прогуливался  у  величественных  особняков   на
Аппер-Брук-стрит, воспоминание о ней вызвало у него  улыбку.  Так  вот  кого
напоминает  ему  Чариз  Ланкастер!  Его  покойную  Маргарет.   Конечно,   не
внешностью, а добротой и мужеством!
   В общем, Хью был абсолютно  убежден,  что  Чариз  Ланкастер  -  настоящий
подарок судьбы для Стивена и что он его заслужил.
   Стивен, разумеется, не просил у судьбы такого подарка, а Чариз  Ланкастер
- такого жениха, который вовсе ей не  жених.  И  вряд  ли  будет  благодарна
судьбе, когда узнает, как Стивен в сговоре с ним, Хью, водил ее за нос. Зато
в лице Хью Уайткомба судьба получила верного союзника,  готового  ей  помочь
довести дело до конца.
   - Мэгги, милая! - Хотя жена и ушла в мир иной еще десять  лет  назад,  он
частенько разговаривал с ней, воображая, будто она где-то рядом. -  Кажется,
мы скоро сыграем самую лучшую свадьбу за многие годы! Как ты думаешь?
   Помахивая тростью, он склонил голову набок,  прислушался  и  расплылся  в
улыбке. Ему показалось, что он  уже  в  который  раз  слышит,  как  Маргарет
говорит: "Думаю, тебе следует называть меня Маргарет,  Хью  Уайткомб,  а  не
Мэгги!"
   - Эх, Мэгги, Мэгги, - прошептал Хью, не переставая улыбаться,  и  ответил
теми же словами, что всегда: "Ты была моей  Мэгги  с  того  самого  момента,
когда свалилась с лошади прямо в мои объятия".
   "Я не свалилась, а спешилась, только не очень удачно".
   - Мэгги, - шептал Хью, - как бы мне хотелось, чтобы  ты  была  здесь,  со
мной. "Я и так с тобой".

Глава 18

   Стивен намеревался провести ночь с Элен сначала в театре, а потом - в  ее
постели, но через три часа после ухода вновь очутился у собственного дома  и
очень рассердился, когда никто не вышел на его  стук.  В  холле  он  поискал
глазами дворецкого или лакея, но их как ветром  сдуло,  несмотря  на  ранний
час. Бросив перчатки на тумбочку, Стивен прошел в главный салон. Дворецкий и
тут не появился, поэтому он разделся сам и бросил пальто  на  ручку  кресла.
Достал часы. Может быть, стоят?
   Часы показывали  половину  одиннадцатого,  так  же  как  и  бронзовые  на
каминной полке. Обычно он возвращался домой почти  на  рассвете,  и  то  его
всегда встречал в холле сонный лакей.
   Мысленно вернувшись к  проведенному  с  Элен  вечеру,  Стивен  почесал  в
затылке, словно хотел стереть мучившие  его  недовольство  и  тревогу.  Сидя
рядом с Элен в своей  театральной  ложе,  он  почти  не  смотрел  на  сцену.
Буквально все его раздражало: игра актеров и музыкантов,  декорации  и  даже
запах духов, доносившийся из соседней ложи, где сидела пожилая вдовушка.
   Радужное настроение за ужином, когда  Шерри  веселила  его  забавными,  а
подчас и очень меткими замечаниями к прочитанным ею  в  газете  всевозможным
новостям, стало портиться, как только он вышел из дома.
   К концу первого акта  Элен  почувствовала,  что  Стивен  не  в  духе,  и,
обмахиваясь веером, с обольстительной улыбкой шепнула:
   - Не поехать ли нам ко мне, чтобы разыграть "второй акт" в более приятной
обстановке?
   Стивен ухватился за ее предложение, но постельные декорации нисколько  не
вдохновили  его,  и  "играл"  он  еще  бездарнее,  чем  актеры   в   театре.
Разоблачившись, он обнаружил, что не расположен заниматься  любовной  игрой,
обычно увлекавшей его, а хочет сразу ринуться в бой,  точнее,  удовлетворить
свою похоть.
   Это, разумеется, не ускользнуло от Элен, и,  когда,  откинув  одеяло,  он
встал с постели, она облокотилась на подушку и,  глядя,  как  он  одевается,
спросила:
   - Тебя что-нибудь тревожит сегодня?  С  чувством  вины  и  досады  Стивен
поцеловал ее в лоб и ответил:
   - Даже говорить не хочется. Ситуация слишком сложная  и  досадная,  чтобы
понапрасну тревожить тебя.
   Оба понимали, что это - уловка, так же как и то, что любовница  не  имеет
права ни на объяснения, ни на упреки. Однако Элен Деверне  была  исключением
из правил. Многочисленные поклонники не делали различия между ней и любой из
прославленных красавиц высшего общества и восхищались ею.
   Она сама выбирала  себе  любовников  по  душе,  и  недостатка  в  богатых
аристократах у нее не было,  любой  из  них  только  и  ждал  случая,  чтобы
предложить  ей  содержание,  как  это  сделал  Стивен,   получив   в   обмен
исключительное право на ее постель.
   Элен  улыбнулась,  провела  ногтем  по  его  коже   в   глубоком   вырезе
расстегнутой рубашки и с самым невинным видом произнесла:
   - Одна швея из салона мадам Ласаль говорила, что ты  заказал  платья  для
твоей гостьи и велел немедленно доставить их домой. Итак, что же  это  за..,
ситуация?
   Стивен выпрямился и смотрел  на  нее  со  смешанным  чувством  веселости,
раздражения и восхищения ее проницательностью.
   - Ситуация, - повторил он, - сложная.
   - Так я и думала, - заметила она с многозначительной улыбкой,  но  Стивен
уловил в ее голосе нотку грусти. Видимо, ее огорчило пребывание  неизвестной
женщины в его доме, и это привело его в недоумение.  В  кругу  избранных,  в
котором Стивен вращался, даже женатый мужчина мог при желании  завести  себе
любовницу.  В  высшем  обществе  в  брак  часто  вступали  люди,  совершенно
различные по своему характеру и наклонностям, и любовные  связи  на  стороне
после появления на свет наследника были делом вполне обычным  как  у  мужей,
так и у жен. В браке между аристократами главную роль играло благоразумие, а
не соображения высшей  морали.  Все  это  было  хорошо  известно  не  только
Стивену, но и Элен, и ее реакция на неизвестную ей Чариз Ланкастер  поразила
Стивена. Он склонился, поцеловал ее в губы и фамильярно погладил ее бедро.
   -  Напрасно  ты  придаешь  этому  такое  значение.  Я  приютил  бездомную
девчонку, с которой произошел несчастный случай. И  теперь  жду  приезда  ее
родственников.
   Но выходя из дома, который он предоставил  в  распоряжение  Элен,  Стивен
вынужден был признаться  себе,  что  Чариз  Ланкастер  вовсе  не  несчастная
бездомная девчонка, а  очень  умная,  восприимчивая,  веселая  и  интересная
женщина. И что особенно удивительно и досадно, так это то, что в этот  вечер
ему было гораздо приятнее общество Чариз Ланкастер, чем общество Элен. Чариз
тоже нравилось общество Стивена, разговоры  с  ним,  но  еще  больше  -  его
объятия...
   Когда экипаж Стивена приближался к дому на Аппер-Брук-стрит, в  голове  у
него родилась безумная, поистине фантастическая идея. Берлтону  Нечего  было
ей предложить, кроме невысокого титула и респектабельности, но ей и ее  отцу
и этого было достаточно. Сразу после похорон Берлтона,  которые  организовал
Стивен, он стал выяснять, каково финансовое положение покойного, с тем чтобы
заплатить все его долги, и заодно  узнал,  что  молодой  барон  был  заядлым
картежником. В то же утро фирма Мэтью Беннета предоставила ему полное досье,
из которого явствовало, что Берлтон  пустил  по  ветру  все  свое  небольшое
наследство. В общем, у молодого барона ничего не осталось,  кроме  карточных
долгов, которые Стивен намеревался погасить, -  ни  поместья,  ни  фамильных
драгоценностей, ни даже кареты.
   Через год-два Чариз пришлось бы жить в семье обнищавшего аристократа,  не
получив от брака ничего, кроме титула, настолько незначительного, что он  не
мог даже сравниться с самым низким титулом из тех, которыми обладал  Стивен.
У Стивена не было намерения жениться на Чариз, но он мог  бы  предложить  ей
роскошное содержание при условии, что  они  по-прежнему  будут  наслаждаться
обществом  друг  друга  до  тех  пор,  пока  она  не   поймет   смысла   его
предложения...
   Пока не поймет смысла...
   Боже, до чего он дошел! Стивену стало  не  по  себе.  Чариз  Ланкастер  -
девственница и уж никак не куртизанка. Она слишком наивна, чтобы понять, что
влечет за собой такая связь,  да  и  слишком  молода  для  такого,  как  он,
пресыщенного жизнью мужчины.
   К счастью, в своих пороках он еще не достиг той грани, переступив которую
можно решиться на нечто подобное, не  окончательно  потерял  совесть,  чтобы
сделать порядочную девушку своей  любовницей  со  всеми  вытекающими  отсюда
последствиями. Нет, он не пал так низко, чтобы через две недели после гибели
жениха, в которой он сыграл не последнюю роль,  посягнуть  на  девственность
его невесты. Он был уверен, что за последние годы растерял все свои  идеалы,
но не знал, что лишился заодно и рассудка.
   Чувствуя себя полным идиотом, Стивен решил ограничиться ролью  временного
опекуна  Чариз  и  впредь  относиться  к  ней  только  по-дружески,   иногда
развлекать, но главное - избавить ее от  своих  ухаживаний  и  сделать  все,
чтобы она чувствовала себя здесь в полной безопасности.
   Она думает, что они помолвлены, но он-то, черт  возьми,  знает  правду  и
впредь должен помнить об этом!
   Слава Богу, у него нет амнезии. Вполне достаточно одной на двоих.
   Стивен всей душой желал Чариз скорейшего выздоровления, в  то  время  как
чувство вины перед ней из-за  гибели  ее  жениха  постепенно  утратило  свою
остроту. Такая девушка заслуживала лучшей участи. Что мог дать  ей  Берлтон,
этот обнищавший мальчишка? Ровным счетом ничего.  А  она  была  создана  для
роскоши.
   Подсознательно он понимал, что его долг  найти  ей  достойного  мужа,  но
сейчас ему не хотелось думать об этом, портить себе  настроение.  Сейчас  он
жаждал провести остаток вечера с Шерри, к их обоюдному удовольствию.
   Размышляя о том, с каких это пор он стал заботиться  о  попавших  в  беду
девушках,  причем  только  огненно-рыжих,  Стивен  стоял  посреди  гостиной,
готовый исполнить свои обязанности опекуна и  самым  добросовестным  образом
развлекать гостью.
   В остальной части дома было темно и тихо, словно в могиле.
   Сунув руки в карманы, Стивен медленно  оглядел  все  четыре  угла  пустой
комнаты в надежде, что в одном из них вдруг  появится  Шерри  или  на  худой
конец кто-нибудь из слуг. Но никто не появился, и Стивен устремился  вперед,
сам не зная,  то  ли  отправиться  спать,  то  ли  разбудить  вдруг  ставшую
нерадивой прислугу. Он уже потянулся к колокольчику, как вдруг откуда-то  из
задней части дома до него донеслось пение, и, озадаченный, Стивен  пошел  на
этот едва различимый звук. Его шаги эхом разносились по холлу,  из  которого
он повернул в длинный коридор, соединявший переднюю  и  заднюю  части  дома.
Дойдя до конца, он остановился и, наклонив голову набок, прислушался.  Шерри
наверняка уже спит, думал он со все нарастающим раздражением, а он  вырвался
из объятий любовницы и мчался к ней, как усердная нянька к ребенку.
   Настроение у него окончательно испортилось, и он уже собрался  вернуться,
когда со стороны кухни до него донесся веселый голос Шерри:
   - Итак, внимание, попробуем еще раз. Мистер  Ходжкин,  станьте  рядом  со
мной и пойте громче, чтобы я слышала. Готовы?
   И слуги хором затянули веселую рождественскую  песню,  известную  каждому
малышу в Англии еще со времен  средневековья.  Так  вот,  оказывается,  куда
подевались все слуги!  Вместо  того  чтобы  заниматься  делом,  песни  поют!
Развлекают Шерри! Стивен в бешенстве бросился в кухню и буквально остолбенел
на пороге при виде открывшегося ему зрелища.
   Пятьдесят слуг, все в униформе, выстроились пятью рядами  перед  Шерри  и
старым Ходжкином. Согласно строгой, освященной  веками  иерархии,  в  первом
ряду должны были находиться старший дворецкий и  управляющий.  Но  Шерри  не
имела понятия об иерархии, и в первом ряду оказались  те,  кто  умел  хорошо
петь. Бедный Кольфакс, исполненный величия старший дворецкий, стоял в заднем
ряду между прачкой И горничной, в то время  как  его  Главному  сопернику  в
борьбе за первенство - камердинеру хозяина Дэмсону удалось  занять  место  в
первом ряду. А Дэмсон, всегда напыщенный и надменный, изображавший  из  себя
джентльмена и редко снисходивший до разговора  с  кем-либо,  кроме  хозяина,
стоял рядом с лакеем, обняв его за плечо, и оба  с  упоением  пели,  склонив
друг к другу головы и возведя глаза к потолку.
   Даже при самом пылком воображении трудно было  представить  себе  картину
более  невероятную.  Стивен  словно  прирос  к  месту,  слушая,  как  грумы,
привратники и лакеи в ливреях в лучших демократических  традициях  распевают
вместе с горничными, прачками  и  судомойками,  а  управляет  ими  согбенный
старик, помощник дворецкого, и  при  этом  так  размахивает  руками,  словно
дирижирует хоровым ансамблем.
   Ошеломленный, Стивен не сразу понял, что у Дэмсона, лакея и еще некоторых
слуг приятные голоса и что это представление на кухне  увлекло  его  гораздо
больше, чем спектакль в театре.
   Размышляя, почему вдруг  они  распевают  рождественские  песни  в  разгар
весны,  Стивен  неожиданно  услышал  голос  Шерри,  высокий  и   удивительно
красивый, присоединившийся к тенорам  и  баритонам,  и  у  него  перехватило
дыхание. В некоторых местах приходилось брать низкие ноты,  и  Шерри  делала
это с веселой беспечностью, вызывая улыбку у всех остальных, и  тут  же  без
всяких усилий переходила на самые  высокие,  и  ее  дивный  голос,  звеня  и