,  зваными  вечерами  и
музыкальными    утренниками,    косые,    насмешливо-язвительные    взгляды,
направленные  на  нее,  становились  почти  невыносимыми.  Сбитая  с  толку,
оскорбленная Алекс старалась  искать  убежища  среди  ровесников  герцогини,
которые,  казалось,  не  считали  ее  забавным,  весьма   странным,   жалким
созданием. Более того, им  она  иногда  могла  поведать  очередную  чудесную
историю о храбрости и отваге  Джордана,  слышанную  от  слуг  Хоторна,  как,
например, тот случай, когда он спас утопающего Смарта.
   Девушке не приходило в голову, что вежливые пожилые люди, так внимательно
слушавшие ее, естественно, понимали, как безнадежно и  смехотворно  она  все
еще увлечена погибшим мужем, или что те  же  самые  люди  все  пересказывали
родственникам помоложе, которые, в свою очередь. делились столь неожиданными
открытиями с друзьями.
   Ее редко приглашали танцевать,  и  только  мужчины,  мечтавшие  завладеть
огромным приданым, обещанным герцогиней, или те, кто был не прочь затащить в
постель женщину, бывшую замужем за  человеком,  пользовавшимся  сомнительной
славой одного из самых известных распутников Англии. Александра чувствовала,
что никому из этих джентльменов она  по-настоящему  не  нравится,  и,  чтобы
скрыть смущение и боль, прибегала к  одному  лишь  способу,  который  смогла
придумать, - гордо вздергивала подбородок и холодно-вежливо  давала  понять,
что предпочитает оставаться в обществе герцогини и ее друзей.
   В конце концов ее прозвали Ледяной Герцогиней, и  в  обществе  со  смехом
намекали, что Джордан Таунсенд, вероятно, предпочел гибель  на  дне  морском
медленной смерти от холода в постели жены. Кое-кто злорадно припоминал,  как
Джордана видели выходившим из роскошного дома,  снятого  им  для  прелестной
Элиз, в тот самый день, когда объявление о его женитьбе появилось в "Таймс".
   Более того, из уст в уста передавался  слух,  будто  последняя  любовница
герцога, смеясь, говорила одному из его  приятелей,  что  женитьба  Джордана
"была вынужденным неудобством" и что  он  не  имел  ни  малейшего  намерения
порывать с ней.
   Уже  две  недели  спустя  Александра  мучительно  сознавала,  что   стала
безнадежным изгоем, хотя не понимала причины всеобщего  презрения  и  видела
лишь, что свет обращается с ней  либо  снисходительно,  либо  насмешливо,  а
подчас и с неприкрытым пренебрежением. По-видимому,  она  жестоко  опозорила
Джордана, и именно это ранило больнее всего. Она  часами  простаивала  перед
его портретом, пытаясь не плакать, безмолвно извиняясь за провал и умоляя ее
простить.

***

   - Ты меня слышишь, Хоторн? Очнись, парень! Джордан с почти нечеловеческим
усилием подчинился произнесенному шепотом приказу и медленно приподнял веки.
Слепящий белый свет лился  сквозь  маленькие  отверстия  в  стенах,  обжигая
глаза, и невыносимая боль снова бросила его в темный провал небытия.
   Когда он вновь пришел в себя, была ночь. Перед  глазами  маячило  угрюмое
лицо Джорджа Моргана, еще одного пленника с "Ланкастера",  которого  Джордан
не видел с тех пор, как обоих три месяца назад сняли с французского корабля.
   - Где я? - пробормотал он, чувствуя, как  сочится  кровь  из  пересохших,
потрескавшихся губ.
   - В аду, - мрачно пояснил американец. - Вернее  сказать,  во  французской
тюрьме.
   Джордан попытался поднять руку и обнаружил, что  тяжелые  цепи  тянут  ее
вниз. Проследив взглядом за  направлением  цепи,  Джордан  увидел,  что  она
прикреплена к ввинченному в каменную стену железному  кольцу.  Он  продолжал
недоуменно изучать оковы, не в силах уразуметь, почему Джордж  Морган  может
свободно передвигаться. Поняв причину его недоумения, тот объяснил:
   - Неужели не помнишь? Это часть твоей награды за  то,  что  ты  напал  на
тюремщика и сломал ему нос, не говоря уже о том, что едва не  перерезал  ему
глотку его же кинжалом, когда тебя привели сюда.
   Джордан закрыл глаза, но так и не смог ничего припомнить.
   - А остальная часть? - хрипло спросил он наконец.
   - Три-четыре сломанных ребра, лицо в синяках и спина,  похожая  на  кусок
сырого мяса.
   - Очаровательно, - процедил Джордан. - А по какой причине  они  предпочли
меня покалечить, но не убить?
   Холодно-бесстрастный тон герцога вызвал восхищенный смех Джорджа.
   - Черт возьми, вы, британские аристократы, и  глазом  не  моргнете,  даже
если вас будут распинать!  -  И,  произнеся  этот  сомнительный  комплимент,
Джордж окунул оловянную чашку в ведро с затхлой  водой,  выплеснул,  сколько
мог, плавающей на поверхности зелени и поднес чашку  к  окровавленным  губам
Джордана.
   Тот попытался сделать глоток, но тут же  с  отвращением  сплюнул.  Однако
Джордж снова прижал чашку ко рту беспомощного Джордана.
   - Понимаю, это не лучшая мадера, к которой  ты  привык,  и  не  подана  в
прозрачном хрустальном кубке, но если не выпьешь, то лишишь наших тюремщиков
радости прикончить тебя собственными руками и они сорвут злость на мне.
   Брови Джордана сошлись, но, поняв, что американец шутит,  он  через  силу
выпил немного омерзительно пахнущей жидкости.
   - Вот так-то лучше. Видать, ты вечно ищешь приключений на свою голову,  -
усмехнулся Джордж, продолжая, однако, с озабоченным  видом  бинтовать  грудь
Джордана полосками, оторванными от собственной рубашки. - Ты мог бы избежать
побоев, научи тебя твоя мамаша вежливо обращаться с двумя тюремщиками, злыми
как собаки, да к тому же вооруженными до зубов.
   - Что ты делаешь?
   - Пытаюсь перетянуть тебе  ребра.  Кстати,  французишки  не  убили  тебя,
потому что ты вроде бы козырная карта, которую они намереваются использовать
на тот случай, если англичане захватят в  плен  одного  из  них,  того,  кто
поважнее. Я своими ушами слышал, как какой-то офицер  говорил  это  другому.
Конечно, черта с два ты останешься в живых, если будешь все время оскорблять
тюремщиков и пытаться грубо выкрасть их оружие. Видать, я зря тащил тебя  из
воды и помог добраться до того  французского  фрегата,  который  привез  нас
сюда.
   - Я так плохо выгляжу? - спросил Джордан без особого интереса.
   - Скажу по правде, еще одна стычка - и те две молодые дамы,  которыми  ты
бредил, вряд ли останутся тебе верны.
   Слабость вновь сжала тиски, стремясь затянуть Джордана в бездонную черную
яму. Но Джордан сопротивлялся, предпочитая боль забытью.
   - Какие две дамы?
   - Тебе лучше знать. Одну зовут Элиз. Это твоя жена?
   - Любовница.
   - А Александра?
   Джордан моргнул, пытаясь  прояснить  затуманенное  сознание.  Александра.
Александра...
   - Ребенок, - пробормотал  он,  смутно  припоминая  темноволосую  девочку,
размахивающую прутиком  на  манер  шпаги.  -  Нет,  -  прошептал  Джордан  с
болезненным сожалением, удивляясь, как быстро проносится перед  глазами  вся
не такая уж долгая жизнь,  пустая,  потраченная  на  бессмысленные  связи  и
распутство, единственным светлым пятном в которой была внезапная женитьба на
впечатлительной, очаровательной девушке, с которой он  делил  постель  всего
однажды. - Моя жена.
   - Неужели? - потрясение промолвил Джордж. - Жена,  ребенок  и  любовница?
Вот это да!
   - Нет, - поспешно поправил его Джордан. -  У  меня  нет  детей.  Жена.  И
несколько любовниц.
   Джордж ухмыльнулся и потер заросший щетиной подбородок.
   - Неужели? - почтительно продолжал он. - Несколько любовниц?
   - Нет, - поправил Джордан, скрипя зубами от боли, - не одновременно.
   - Где тебя держали все три месяца?  Я  не  видел  тебя  с  тех  пор,  как
лягушатники привезли нас сюда.
   - У меня были отдельные комнаты и заботливый уход, - язвительно  произнес
Джордан, имея в виду глубокое  сырое  подземелье,  куда  его  бросали  между
пытками, едва не сводившими с ума от боли.
   Его товарищ встревоженно оглядел Джордана,  но  постарался  спросить  как
можно беспечнее:
   - Что ты сделал лягушатникам такого, что они невзлюбили тебя куда больше,
чем меня?
   Кашель разрывал грудь, и Джордан стиснул зубы, стараясь сдержать крик.
   - Назвал им свое имя.
   - И что же?
   - Оказалось, они  его  хорошо  помнят...  -  охнул  Джордан,  пытаясь  не
потерять сознания, - еще с Испании, Джордж недоуменно пожал плечами:
   - Они сотворили с тобой такое лишь потому, что ты им насолил в Испании?
   Ослабевший Джордан едва кивнул:
   - И... потому что... считают...  будто  я  все  еще...  могу  дать  им...
сведения... военного... характера.
   - Послушай, Хоторн, - в отчаянии попросил Джордж, -  ты  что-то  бормотал
насчет побега, когда приходил в себя. У тебя есть план?
   Еще один слабый кивок.
   - Я хочу бежать с тобой. Но, Хоторн, ты не переживешь  таких  побоев  еще
раз. Постарайся вести себя потише. Не нужно злить тюремщиков.
   Голова Джордана свесилась набок. Он наконец потерпел поражение в битве  с
тьмой.
   Джордж, присев на корточки, тяжело вздохнул.  "Версаль"  потерял  столько
людей в кровавой битве с "Ланкастером", что французский  капитан,  выудивший
из воды трех англичан, заменил ими погибших матросов. Один из  них  умер  от
ран через день. Не последует ли за ним и этот неукротимый строптивец?

Глава 16

   Ко времени бала в доме лорда и леди Донли, который должен был  состояться
через две недели после дебюта Александры в обществе, девушка дошла до такого
ужасного состояния, что почти не могла говорить; она  чувствовала,  что  уже
никогда не рассмеется от радости и  не  найдет  утешения  в  слезах.  Однако
судьба распорядилась иначе.
   По настойчивому требованию вдовствующей  герцогини  девушка  вежливо,  но
неохотно согласилась танцевать с лордом  Понсонби,  неповоротливым,  нудным,
жеманным  фатом  средних  лет,  который,  в  полном  соответствии  с  модой,
пришепетывал, грассировал, одевался как павлин и напыщенно  уведомил  ее  во
время танца, что слывет  в  обществе  человеком  необычайно  тонкого  ума  и
прекрасно  образованным.  Сегодня  он  был  облачен  в  оранжевые   атласные
панталоны до колен, из которых выпирал круглый живот, атласный  жилет  цвета
сливы и длинный желтый парчовый фрак, так что  при  одном  взгляде  на  него
Александре представлялась огромная перезрелая дыня.
   Когда  танец  закончился,  вместо  того  чтобы  подвести   Александру   к
герцогине, сэр Понсонби, который, как слышала девушка, отчаянно  нуждался  в
богатой жене, способной заплатить его громадные карточные долги, повлек ее в
противоположном направлении.
   - Прошу вас посидеть немного  со  мной  в  этом  чудесном  алькове,  ваша
светлость. Вдовствующая герцогиня  упоминала  вчера,  что  вы  интересуетесь
философией, и я буду рад немного просветить вас насчет одного из  величайших
философов древности - Горация.
   Девушка немедленно поняла, что герцогиня, должно быть, крайне встревожена
отсутствием у нее поклонников, если вынуждена  признаваться  Понсонби  в  не
совсем приличествующих даме увлечениях Александры.
   - Пожалуйста, не волнуйтесь, -  уговаривал  сэр  Понсонби,  не  правильно
истолковав причину колебаний Александры. - Я  постараюсь  ни  на  минуту  не
забывать, что вы дама и как таковая не способны понять сложности и  тонкости
логических построений. Положитесь на  меня,  я  постараюсь  не  вдаваться  в
детали.
   Девушка  слишком  пала  духом,  чтобы  возмутиться  столь  уничижительной
оценкой  умственных  способностей  прекрасного  пола,  и,   потерпев   такое
крушение, испытала легкую неприязнь к человеку, имевшему наглость обращаться
с ней подобным образом. Боже, у него не хватало мозгов даже на то, чтобы  не
выглядеть корзиной с фруктами!
   Изобразив на лице вежливый интерес, она позволила Понсонби подвести ее  к
алькову, отделенному от бальной залы шторами из алого бархата, подхваченными
такими же  бархатными  шнурами.  Только  очутившись  в  алькове,  Александра
поняла, что там уже есть кто-то - молодая  женщина  в  роскошном  платье,  с
гордым патрицианским профилем и сверкающими волосами цвета золотой  канители
стояла у открытой  стеклянной  двери,  полуобернувшись  к  ним,  по-видимому
наслаждаясь мгновениями одиночества и свежим воздухом.
   Заслышав шаги, дама оглянулась, и Александра  сразу  узнала  леди  Мелани
Камден, прелестную молодую жену графа  Камдена,  только  что  вернувшуюся  в
Лондон из деревни, где она гостила у сестры.  Александра  присутствовала  на
балу, где впервые в этом сезоне появилась  графиня  Камден.  Девушка  издали
наблюдала, как толпа самых блестящих  молодых  людей  и  дам  осаждает  леди
Камден,  приветствуя  ее  с  нескрываемым  восторгом.  Александра  с  легкой
завистью подумала тогда, что леди  Мелани  в  отличие  от  нее,  несомненно,
принята обществом.
   Поняв, что они нарушили  уединение  дамы,  Александра  робко  улыбнулась,
безмолвно извиняясь за вторжение. Графиня приняла извинение легким  наклоном
головы и безмятежно повернулась к стеклянной двери.
   Лорд Понсонби, однако, либо не заметил графиню, либо  решил  попросту  не
обращать на нее внимания. Налив себе бокал пунша из чаши, стоявшей на столе,
он прислонился к одной из мраморных колонн и разразился напыщенными и крайне
неточными рассуждениями на тему философских изречений Горация о  честолюбии.
Правда, при этом он упорно не сводил глаз с груди Александры.
   Девушка, не привыкшая к тому, что ее раздевают взглядом, пусть даже такое
ничтожество, как Понсонби, была настолько смущена  и  расстроена,  что  едва
заметила, как он ничтоже сумняшеся приписал афоризм Сократа Горацию, а также
тот интересный факт, что графиня Камден при этом быстро  оглянулась,  словно
испугавшись.
   Минуту спустя лорд Понсонби самоуверенно объявил:
   - Я согласен с Горацием, который утверждает, что "честолюбие  -  одна  из
самых сильных страстей, бушующих в человеческом сердце, и каких бы высот  мы
ни достигали, все равно не удовлетворяемся этим и хотим большего..."
   Вконец выведенная из себя этим неотступным взглядом и  не  сознавая,  что
леди Камден обернулась и слушает лорда Понсонби со смесью неверия, удивления
и плохо скрытого веселья, Александра еле слышно пробормотала:
   - М-Макиавелли.
   - Гораций, - возразил сэр Понсонби. Внезапно,  к  ужасу  Александры,  это
нелепо  одетое  существо  поднесло  к  глазам  лорнет  и  направило  его  на
вздымающуюся над корсажем белоснежную плоть, одновременно  пытаясь  небрежно
опереться о колонну. К несчастью, увлекшись столь соблазнительным  зрелищем,
он не удосужился оглянуться, чтобы проверить, где именно находится колонна.
   - Теперь вы, возможно, начали немного  разбираться,  -  провозгласил  он,
откидываясь назад и  широко  разводя  руками,  -  почему  изречения  Горация
заставили... А-а-ай!
   Он с шумом рухнул навзничь, перевернув столик с чашей и сорвав занавеску,
и приземлился в этой неприличной позе у ног трех  потрясенных  джентльменов,
как никогда напоминая в  эту  минуту  огромную  вазу  с  фруктами,  политыми
пуншем.
   Не в силах подавить безумное  желание  расхохотаться,  Александра  зажала
рукой рот, развернулась и оказалась лицом к лицу с графиней Камден, которая,
в  свою  очередь,  прикрыв  рот,  уставилась  на  Александру.  Плечи  Мелани
тряслись, огромные зеленые  глаза  влажно  блестели.  Молодые.  женщины,  не
сговариваясь, бросились к двери так поспешно, что столкнулись  при  этом,  и
выскочили на балкон. Только оказавшись в безопасности,  они  прислонились  к
стене и разразились звонким хохотом.
   Не обращая внимания на то, что холодный камень впивается в  лопатки,  они
смеялись и смеялись, изнемогая от чистой, незамутненной радости, задыхаясь и
вытирая катившиеся по щекам слезы.
   Когда ураган  немного  утих,  сменившись  короткими  приступами  смешков,
графиня Камден повернулась к Александре и, заикаясь, пробормотала:
   - Л-лежа на сп-пине, он в-выглядел в точности как  гигантский  поп-пугай,
свалившийся с д-дерева.
   - Ну а мне он показался вазой с фруктами, нет... с  фруктовым  пуншем,  -
объявила Александра, едва ворочая языком, и обе снова расхохотались.
   - Б-бедняга Понсонби, - хихикнула леди Камден,  -  сражен  во  цвете  лет
призраком Макиавелли за то, что приписал его слова Горацию.
   - Вполне в духе Макиавелли, - выдохнула Александра.
   И  две  элегантно  одетые  молодые  женщины  в  который   раз   предались
безграничному веселью с восторгом босоногих ребятишек, резвящихся на лугу.
   Когда  они  наконец  успокоились,  Мелани,   с   трудом   переводя   дух,
облокотилась  на  перила  и  с  нескрываемым  любопытством   посмотрела   на
Александру.
   - Откуда  вы  знали,  что  эта  мерзкая  личность  перепутала  Горация  с
Макиавелли?
   - Я читала и того и  другого,  -  виновато  призналась  Александра  после
долгой паузы.
   - Кошмар! - с притворным ужасом охнула графиня. - Впрочем, я тоже.
   Александра широко раскрыла глаза:
   - Но у меня создалось впечатление, что на  женщину,  читающую  классиков,
ложится несмываемое клеймо синего чулка.
   - Обычно именно так и бывает, - беспечно кивнула  Мелани.  -  Но  в  моем
случае общество склонно  смотреть  сквозь  пальцы  на  слишком...  неженский
интерес к вещам, выходящим за пределы вышивания и мод.
   Александра наклонила голову  набок,  не  сводя  зачарованного  взгляда  с
Мелани:
   - Но почему?
   В голосе леди Камден послышалась нежность:
   - Потому что мой муж уничтожит любого, кто посмеет усомниться в том,  что
его жена - само совершенство.
   Неожиданно она  пристально  уставилась  на  Александру  и  с  подозрением
осведомилась:
   - Вы играете на музыкальных инструментах? И если да, предупреждаю: я  все
равно не приду послушать вас -  я  не  делаю  исключений  даже  для  подруг.
Простое упоминание о Бахе или Бетховене заставляет меня немедленно бежать за
нюхательной солью, а вид арфы повергает в обморок.
   Александра весь год училась играть  на  фортепьяно,  поскольку  герцогиня
сказала, что умение владеть хотя бы одним музыкальным инструментом абсолютно
необходимо каждой благородной девице. И теперь она никак не могла  поверить,
что слышит подобные  речи  из  уст  той,  которую  надменная  элита  считала
законодательницей мод.
   - Я брала уроки игры на фортепьяно,  но  не  настолько  преуспела,  чтобы
выступить на публике, - нерешительно пролепетала девушка.
   - Превосходно, - с огромным удовлетворением заключила Мелани. - Вы любите
ездить по магазинам? Делать покупки?
   - Признаться, я нахожу это крайне утомительным.
   - Идеально. И последнее. Вы поете?
   Александра, которой не слишком хотелось признаваться в отсутствии таланта
пианистки, теперь почему-то не спешила открыть, что любит петь.
   - Боюсь, что так.
   - Никто из нас не совершенен!  -  жизнерадостно  и  великодушно  объявила
графиня Камден. - Кроме того,  я  целую  вечность  мечтала  о  знакомстве  с
женщиной, читавшей Горация и Макиавелли, и  не  желаю  упустить  возможность
подружиться с вами только потому, что вы поете.  Надеюсь,  у  вас  не  очень
хороший голос?
   Александра  беспомощно  пожала  плечами  -  близкие  знали,  что  у   нее
прекрасный мягкий тембр и идеальный слух.
   Мелани, увидев ответ в смеющихся  глазах  девушки,  с  комическим  ужасом
всплеснула руками:
   - Но вы хотя бы не часто злоупотребляете этим талантом?
   - Нет. - Поперхнувшись смешком, Александра непочтительно добавила:
   - И если это поднимет меня в вашем мнении, уверяю, что я  способна  вести
светскую беседу не больше пяти минут, после чего мгновенно увядаю.
   И, с облегчением покончив с некоторыми из  самых  священных  условностей,
обе, вот уже в который раз, предались веселью.
   А в это время в бальной зале дома 42 по  Риджент-стрит  гости  танцевали,
обменивались  шутками  и  сплетнями,  не  подозревая,  какое  знаменательное
событие происходит за стеклянными дверями балкона.  Только  мигающие  звезды
стали свидетелями того, что  две  родственные  души  наконец-то  нашли  друг
друга.
   - В таком случае, - торжественно провозгласила Мелани, когда они  немного
успокоились