был не упрек, а утверждение, и хотя Ройс не оглянулся и не  посмотрел
на нее, она видела, как плечи его поникли словно от боли.
   - В тот вечер, когда это произошло, я пришел к такому  же  заключению,  -
скрепя сердце проговорил он, чувствуя  огромное  облегчение,  сумев  наконец
открыться. - Я краем глаза заметил направленный в спину кинжал и  действовал
инстинктивно. Мне очень жаль, Дженнифер.
   - Спасибо, - страдальчески вымолвила она, - что не пытаетесь  убедить  ни
меня, ни себя, будто он был убийцей. Так нам - вам и  мне  -  будет  гораздо
легче...
   Голос Дженни прервался; она пыталась представить, что ждет их впереди, но
могла думать только о том, что у них было когда-то... и что они потеряли.
   - ...будет легче вежливо обращаться друг с другом, -  горестно  заключила
она.
   Ройс испустил прерывистый вздох и оглянулся.
   - Это все, что вам  теперь  от  меня  нужно?  -  спросил  он  хриплым  от
переживаний голосом. - Вежливое обращение?
   Дженни кивнула, потому  что  не  могла  говорить,  И  потому,  что  почти
поверила увиденной  в  его  глазах  боли...  боли,  превосходившей  даже  ее
собственную.
   - Это все, что мне нужно, - удалось ей в конце концов вымолвить.
   На шее Ройса запульсировала жилка, словно он пытался еще что-то  сказать,
но только коротко кивнул. А потом ушел.
   Как только за ним захлопнулась дверь, Дженни припала к колонке кровати, и
из глаз ее  горячим  потоком  хлынули  слезы.  Плечи  тряслись  от  жестоких
судорожных рыданий, с которыми  нельзя  было  больше  бороться  -  они  сами
рвались из груди; она обвила колонку руками, но ноги уже не держали ее.

Глава 25

   К моменту прибытия Дженни, Бренны, тетушки Элинор и Арика крытые  галереи
с сиденьями, расположенными на разных уровнях по восходящей,  окружавшие  со
всех четырех сторон грандиозную арену, были уже переполнены пышно разодетыми
леди  и  джентльменами.  Над  каждою  галереей  реяли   флаги   с   гербами,
принадлежащими  всем,  кто  там  сидел,  и  Дженни,  оглядываясь  в  поисках
собственного стяга, немедленно убедилась, что Катарина была права -  галереи
ее  родичей  находились  напротив  английских,  даже  сейчас  замкнувшись  в
противостоянии.
   - Смотри,  дорогая...  вон  твой  герб!  -  воскликнула  тетушка  Элинор,
указывая на галерею на противоположной стороне поля. - Развевается  рядышком
с отцовским.
   И  тут,  ввергнув  всех  трех  женщин  чуть  ли  не  в  панику,  раздался
громоподобный глас Арика.
   - Сядьте тут, - приказал он, ткнув пальцем в галерею со стягом Клеймора.
   Дженни, зная, что это приказ гиганта, а не Ройса - которому она, впрочем,
тоже не подчинилась бы, - отрицательно покачала головой:
   - Я сяду под флагом с моим собственным гербом, Арик.  Войны  с  вами  уже
унесли многих, кто должен был бы сидеть в наших галереях. А галерея Клеймора
полным-полна.
   Но нет, она не была переполнена. В центре  стояло  огромное,  похожее  на
трон  кресло,  которое  подозрительно  пустовало.   Дженни   знала   -   оно
предназначено для нее. У нее сжалось сердце, когда  она  проезжала  мимо,  и
казалось, все шестьсот  гостей  Клеймора,  каждый  слуга  и  житель  деревни
повернулись, следя за ней, сперва потрясенно, потом разочарованно, а  многие
и презрительно.
   Галерея клана Мерриков, украшенная стягами с парящим соколом  и  крестом,
располагалась  между  галереями  клана  Макферсонов  и  клана  Дуггалов.   К
несчастью Дженни, в тот же миг, как кланы  увидели,  что  она  скачет  в  их
сторону,  раздался  оглушительный  радостный   рев,   становившийся   с   ее
приближением все громче и громче. Дженни невидящим взором смотрела вперед  и
заставляла себя думать только об Уильяме.
   Она заняла место в переднем ряду, между тетушкой Элинор и Бренной, и  как
только уселась, родичи, включая отца  Бекки,  принялись  похлопывать  ее  по
плечу и выкрикивать горделивые приветствия. Люди с соседних галерей, которых
она знала - и многие вовсе ей не знакомые, - выстраивались перед ней,  желая
либо возобновить знакомство, либо быть ей представленными. Раз она  пожелала
быть принятой только своим народом, более тысячи шотландцев нынче чествовали
и обожали ее, как настоящую народную героиню.
   И все, что ей понадобилось для этого, - публично унизить и предать своего
мужа.
   Когда это дошло до Дженни, сердце у нее екнуло, а руки  вспотели.  Пробыв
тут менее десяти минут, она уже думала,  что  не  вынесет  этого  и  вот-вот
упадет в обморок.
   Она была в этом уверена еще до того,  как  столпившиеся  перед  ней  люди
наконец схлынули и Дженни оказалась  выставленной  на  обозрение  всех,  кто
сидел на противоположном конце поля. Куда бы  она  ни  взглянула,  англичане
отовсюду смотрели на нее,  указывали  на  нее  пальцами,  приглашали  других
посмотреть.
   - Ты только заметь, - с наслаждением проговорила тетушка Элинор, кивая на
разъяренных, пышущих  гневом  англичан.  -  какие  прекрасные  на  всех  нас
головные уборы! Точно, как я и думала, -  все  отошли  от  современной  моды
подальше и нарядились в  вещи,  которые  были  популярны  во  времена  нашей
юности.
   Дженни заставила себя поднять голову и тупо скользнула взглядом  по  морю
разноцветных навесов, полощущих флагов, летящих  вуалей  на  противоположном
конце арены.
   Там были высокие конусообразные шапочки со свисающими до  земли  вуалями;
шапочки, торчащие в обе стороны, словно огромные  крылья;  шапочки  в  форме
сердечка с вуалями; шапочки  в  виде  рога  изобилия  с  накидками;  и  даже
шапочки, похожие на два квадратных развернутых куска вуали,  наброшенных  на
высокие рогульки, воткнутые в волосы  леди.  Дженни  смотрела  и  ничего  не
видела, смутно слыша голос тетушки Элинор:
   - ..а когда оглядываешься, дорогая,  поднимай  голову  выше.  Раз  уж  ты
сделала выбор - хотя, по-моему, ошибочный, - так теперь держись.
   - О чем вы говорите, тетушка Элинор?
   - Я говорю то, что сказала б и раньше, если бы ты меня спросила, -  место
твое рядом с мужем. Но мое место - возле тебя. Вот  я  и  здесь.  И  дорогая
Бренна здесь, возле тебя... как я сильно подозреваю, строит безумные  планы,
как бы улизнуть и остаться рядом с братом твоего мужа.
   Бренна уставилась на тетушку Элинор, но  Дженни  была  слишком  подавлена
сознанием собственной вины и ощущением неуверенности, чтобы беспокоиться еще
из-за Бренны.
   - Вы не понимаете, что произошло, тетушка Элинор. Я любила Уильяма.
   - И он тебя тоже любил, - с чувством проговорила Бренна, и  Дженни  стало
немножко получше, покуда Бренна не добавила:
   - В отличие от батюшки его любовь к тебе была сильней ненависти к врагу.
   Дженни закрыла глаза.
   - Пожалуйста, - шепнула она им обеим, - не мучьте меня. Я... я знаю,  что
правильно...
   Однако ей не пришлось продолжать - внезапно  прозвучали  горны,  на  поле
выехали трубачи, за ними герольды, дожидаясь наступления некоторого  подобия
тишины, чтобы приступить к оглашению правил.
   Герольд прокричал, что турниру будут предшествовать три поединка, каковые
состоятся между шестью рыцарями, признанными искуснейшими в  стране.  Дженни
затаила дыхание, потом медленно выдохнула: первыми двумя  сражающимися  были
объявлены французский рыцарь и  шотландец,  второй  поединок  пройдет  между
Рейсом и французом по имени Дюмон, третий - меж Рейсом и Йеном  Макферсоном,
сыном бывшего нареченного Дженни.
   Толпа взбесилась, ликуя - вместо того  чтобы  целый  день,  а  то  и  два
дожидаться Волка, они дважды увидят его в первый же час.
   Правила сперва выглядели совершенно обычными:  рыцарь,  первым  набравший
три очка, выигрывает поединок; одно очко дается рыцарю каждый раз, когда  он
поразит соперника с достаточной силой, чтобы сломать его копье. По подсчетам
Дженни, рыцарю  для  получения  трех  очков  понадобится  как  минимум  пять
схваток, учитывая,  что  он  должен  держать  копье  на  подобающем  уровне,
нацелиться в мишень, сидящую на галопирующем коне, и  ударить  противника  с
такой точностью, чтоб угодить в копье, тем более что оружие атакующего будет
скользить по нарочно отполированным с этой целью, гладким доспехам. Три очка
и победа в поединке присуждаются рыцарю сразу, ежели он по-настоящему выбьет
противника из седла.
   Следующие два объявления заставили толпу одобрительно завопить, а  Дженни
- съежиться: поединки будут вестись не во французском, а в германском стиле,
что означало использование вместо специально выструганных  из  тополя  копий
тяжелых профессиональных, причем  без  защитных  колпачков  на  смертоносных
остриях.
   Из-за восторженного рева зрителей произошла долгая  заминка,  прежде  чем
герольд смог закончить, объявив, что за турниром пройдут еще три поединка, а
остальные состоятся в  следующие  два  дня.  Однако,  добавил  он,  учитывая
представительность присутствующих рыцарей, в поединках, которые последуют за
турниром, будут участвовать достойнейшие, ежели  сие  достоинство  поддается
определению.
   И снова толпа возликовала. Зрителям не  придется  глазеть  на  никому  не
известных рыцарей, сражающихся  с  еще  менее  известными,  им  будет  сразу
доставлено величайшее удовольствие.
   За  пределами  поля  коннетабли  завершили  проверку  седел   и   упряжи,
удостоверившись, что ни один из рыцарей не  задумал  пристегнуться  кожаными
ремнями, а полагается лишь на свое искусство верховой езды и  могучую  силу,
чтобы удержаться в седле.
   Главный коннетабль дал сигнал, герольды ускакали с поля, ударили литавры,
загремели фанфары и трубы, открывая церемониальный  парад  с  участием  всех
рыцарей.
   Даже Дженни  не  могла  оставаться  равнодушной  к  последовавшему  засим
головокружительному спектаклю. По шестеро с каждой стороны,  навстречу  друг
другу, рыцари выезжали на турнирное поле  в  полном  снаряжении,  верхом  на
гарцующих   боевых   конях,   украшенных   сияющей   серебряной   сбруей   и
колокольчиками,  с  разноцветными  плюмажами  на  головах,  в   попонах   из
блестящего  шелка  и  бархата,  на  которых  красовались  рыцарские   гербы.
Начищенные доспехи сверкали на солнце так ярко, что Дженни сощурилась, глядя
на проплывающие перед ее глазами парадные плащи,  накинутые  поверх  лат,  и
щиты с изображениями гербов, где были представлены все мыслимые  животные  -
от благородных, вроде  львов,  тигров,  соколов,  ястребов  и  медведей,  до
сказочных драконов и единорогов; на других были узоры из полос и  квадратов,
полумесяцев и звезд, на третьих - цветы.
   Ослепительная мешанина красок в сочетании с нескончаемым гулом толпы  так
восхитила тетушку Элинор, что она похлопала  в  ладоши  английскому  рыцарю,
проезжавшему  мимо,  демонстрируя  в  высшей  степени   ошеломляющий   герб,
заключающий в себе тройку вставших на задние лапы львов, две розы, сокола  и
зеленый полумесяц.
   В любое другое время Дженни сочла бы все это самым волнующим  зрелищем  в
своей жизни. Отец и сводный брат проскакали мимо примерно с четырьмя сотнями
рыцарей, по ее подсчетам. Но муж ее  не  появился,  и  первая  пара  бойцов,
выехавшая в конце концов на поле, была встречена разочарованными воплями:
   - Волк! Волк!
   Прежде чем занять позицию друг  против  друга,  оба  рыцаря  поскакали  к
галереям, где сидели их жены или возлюбленные. Склонив копья вниз  остриями,
они ожидали церемониального знака милости - шарфа,  ленты,  вуали  или  даже
оторванного рукава, - который леди с гордостью привязывали к остриям  копий.
Покончив с этим, они разъехались в противоположные  концы  арены,  приладили
шлемы, опустили забрала, испробовали копья на вес и наконец принялись  ждать
сигнала фанфар. При первом же звуке они пришпорили коней, безжалостно послав
их вперед. Копье француза ударило в щит противника, чуть-чуть  не  угодив  в
центр, шотландец покачнулся в седле, но выправился.  Понадобилось  еще  пять
заездов, прежде чем  француз  нанес  последний  удар,  сваливший  противника
наземь. Он рухнул, превратившись в груду  блестящих  стальных  доспехов  под
аккомпанемент насмешливо-одобрительных возгласов.
   Дженни едва заметила исход поединка, хотя упавший рыцарь валялся прямо  у
нее под ногами. Уставившись на свои стиснутые кулачки, лежащие  на  коленях,
она ждала, вслушиваясь, когда вновь загремят фанфары.
   Трубы пропели, толпа пришла в неистовство, и,  не  желая  ничего  видеть,
Дженнифер все-таки подняла голову. На поле  галопировал  на  коне,  покрытом
роскошной красной попоной, тот самый француз, которого она особо отметила во
время парада, отчасти из-за его необычайной физической мощи,  отчасти  из-за
того, что защитные налокотники рыцаря представляли собой огромные  пластины,
веером расходящиеся в  стороны,  как  у  летучих  мышей.  Теперь  она  также
заметила, что, хотя на груди  его  красовалась  изящная  баронская  цепь,  в
зловещем изображении на нагруднике изготовившейся  к  броску  змеи  не  было
ничего изящного или сказочного. Он повернул коня к одной из галерей,  чтобы,
как полагается, удостоиться милости, и  в  тот  самый  миг  шум  толпы  стал
стихать.
   Дрожащая от страха Дженни поспешно отвела взгляд, но и не глядя  почуяла,
когда Ройс наконец выехал на поле, ибо толпу  объяла  вдруг  жуткая  тишина,
такая  мертвая  тишина,  что   звонкое   пение   фанфар   разнеслось   средь
благоговейного молчания как похоронный звон. Не в силах с собой  справиться,
она подняла голову и взглянула, и от увиденного у нее  остановилось  сердце.
Составляя полный контраст с окружающим веселым красочным  разноцветьем,  муж
ее был весь в черном. Вороной конь был укрыт черной попоной, и плюмаж на нем
был черным, и на щите Ройса не было герба. Вместо герба  со  щита  скалилась
морда черного волка.
   Даже Дженни устрашилась, когда он двинулся через поле. Она видела, как он
посмотрел на свою галерею, догадалась, что  он  на  миг  обознался,  заметив
женщину, сидящую  в  предназначенном  для  Дженни  кресле  в  переднем  ряду
галереи. Но, не направившись ни туда, ни к одной из тысячи дам вокруг арены,
бешено махавших ему вуалями и лентами, Ройс повернул Зевса в противоположную
сторону.
   Сердце Дженни  заколотилось  с  тошнотворным  глухим  стуком,  когда  она
поняла, что он скачет прямо к ней. Толпа тоже поняла это  и  вновь  смолкла,
следя за происходящим. Под градом проклятий, которые принялся выкрикивать  в
его адрес каждый присутствующий на галерее Мерриков, Ройс привел Зевса точно
на то место, откуда мог дотянуться копьем, и  остановил  коня.  Он  не  стал
протягивать и склонять копье за  наградой,  которую  она,  по  его  твердому
убеждению, не пожелала бы ему  дать,  а  поступил  иначе,  и  поступок  его,
никогда ею прежде не виданный, потряс Дженни намного сильней.  Он  сидел  на
нетерпеливо переступающем с ноги на ногу Зевсе и смотрел  на  нее,  а  потом
ловко, но неторопливо взмахнул копьем и ткнул его острием в землю.
   "Это салют!" - выкрикнуло ее сердце. Он отсалютовал ей, и Дженни пережила
минуту, полную панической боли, которая превосходила все, даже  боль  утраты
Уильяма. Она приподнялась в кресле, не  зная,  что  собирается  сделать,  но
момент прошел. Развернув Зевса кругом, Ройс галопом помчался  в  свой  конец
поля мимо француза, опускавшего забрало шлема, плотнее прилаживавшего шлем к
шее и сгибавшего руку в локте, как бы приноравливаясь к тяжести копья.
   При первом звуке фанфар Ройс низко пригнулся, пришпорил  Зевса  и  погнал
точно на противника. Копье его ударило в щит француза с такой силой, что щит
отлетел в сторону, рыцарь же кувырнулся навзничь с  коня,  приземлившись  на
согнутую правую ногу, не оставив ни в ком ни малейших сомнений, что нога его
сломана. Ройс ускакал в другой конец  арены  и  вновь  неподвижно  застыл  в
ожидании, глядя туда, откуда выезжали рыцари.
   Дженни довелось раньше видеть Иена Макферсона на турнире, и она сочла его
великолепным бойцом. Он появился в столь  же  устрашающем  виде,  как  Ройс,
наряженный в цвета  Макферсонов  -  темно-зеленый  с  золотом,  -  на  рысью
стелющемся по земле коне.
   Наблюдая краешком глаза, Дженни заметила, что Ройс не отрывает взгляда от
Иена Макферсона, и поняла, что он изучает будущего вождя клана Макферсонов и
не собирается недооценивать исходящей от Иена угрозы. Тут она осознала,  что
из рыцарей только Ройс  и  Иен  облачены  в  германские  доспехи,  застывшие
угловатые формы  которых  повторяли  очертания  мужской  фигуры.  Собственно
говоря, единственным украшением  на  латах  Рейса  были  небольшие  вогнутые
медные пластины размером с кулак, по одной на каждом плече.
   Она искоса глянула на лицо Ройса и почти ощутимо почувствовала неумолимый
вызов в прищуренных, пронизывающих противника глазах. Полностью  поглощенная
наблюдением, она даже не заметила, что Иен Макферсон,  остановившийся  перед
ней, приподнявшись в седле, протягивает и склоняет кончик копья...
   - Дженни! - Отец Бекки схватил ее за плечо, заставляя  обратить  внимание
на  Иена.  Дженни  взглянула  и  испустила  болезненный  стон,   онемев   от
неожиданности, не веря своим глазам, но в этот миг  раздалось  преувеличенно
радостное восклицание тетушки Элинор.
   - Йен Макферсон! - ликующе прокричала она, срывая  с  себя  вуаль.  -  Вы
всегда были галантнейшим из мужчин! - И, чуть подавшись в сторону,  нацепила
свою желтую вуаль на склоненное копье рыцаря.
   Когда Иен занял позицию напротив Ройса на другом конце поля, Дженни сразу
отметила, что Ройс слегка изменил положение -  легонько  наклонился  вперед,
угрожающе  пригнулся,  готовый  броситься  на  врага,  осмелившегося  искать
милости  его  жены.  Прогремели  трубы,  рванулись   вскачь   боевые   кони,
разгоняясь, помчались на врага; копья были  подняты,  нацелены,  поблескивая
смертоносными остриями... и как только Ройс изготовился  нанести  удар,  Йен
Макферсон испустил леденящий кровь боевой  клич  и  ударил  в  ответ.  Копье
грохнуло в щит, а в следующий момент Иен вместе со своим великолепным  серым
конем рухнули на землю и скрылись в клубах пыли.
   Толпа оглушительно завопила, но Ройс не  стал  наслаждаться  истерическим
хором.  С  холодным  презрением  к  своему   достойному,   но   поверженному
противнику, которому оруженосец помогал  подняться  на  ноги.  он  развернул
Зевса кругом и галопом ускакал с поля.
   Теперь настала очередь турнира, чего Дженни  больше  всего  боялась,  ибо
турниры даже дома у них оборачивались почти настоящим сражением между  двумя
командами  соперников.  Единственным,  что  не  позволяло  им  перерасти   в
полномасштабное кровопролитие, были несколько ограничений, но когда  герольд
завершил оглашение правил, действительных для нынешнего турнира,  страхи  ее
десятикратно усилились. Запрещено было, как обычно, выходить на поле с любым
остроконечным оружием. Запрещено было поражать бойца,  стоящего  спиной  или
упавшего с коня. Запрещено было также поражать противника, снявшего  шлем  в
знак, что берет передышку,  но  каждому  рыцарю  дозволялось  отдыхать  лишь
дважды, если только под ним не падет конь. Выигравшей  стороной  объявляется
та, на счету которой останется больше не выбитых из седла  и  не  получивших
ранений.
   И кроме этого, никаких  больше  правил,  никаких  канатов  или  барьеров,
которые позволили бы развести сражающихся после начала битвы. Ничего. Дженни
затаила дыхание, зная, что сейчас будет оглашено еще одно решение, и,  когда
это произошло, у нее сжалось сердце.
   - Сегодня, - выкрикивал герольд, - принимая во внимание искусство и славу
рыцарей, дозволяется пользоваться палашами, равно как и копьями при условии,
что таковые затуплены.
   Две кавалькады, по тысяче рыцарей в  каждой,  одна  во  главе  с  Рейсом,
другая - с  Дюмоном,  выезжали  на  ристалище  с  противоположных  сторон  в
сопровождении оруженосцев, несущих палаши и копья.
   Дженни задрожала всем телом, окинув взглядом рыцарей Дюмона: там  был  ее
отец, там были Малькольм и Макферсон и  члены  десятка  других  кланов,  чьи