знакомый,
чуть охрипший от переполнявших его чувств. Он сел рядом и  обнял  ее.  -  Но
держу пари, вдвоем, радость моя,  мы  справимся.  -  Он  вытер  ей  слезы  и
продолжал. - Хочешь, давай бросим все и отправимся путешествовать, ты  и  я?
Что ни день,  то  приключение.  У  меня  было  много  приключений,  когда  я
путешествовал. И во время одного из них я познакомился с твоей мамой,  когда
проезжал через Шервинз-Глен в Англии. В один  прекрасный  день  мы  с  тобой
поедем туда, но с шиком. Не так, как уезжали оттуда с твоей мамой.
   Перед смертью мама Шеридан с тоской вспоминала  о  живописной  английской
деревушке, где родилась, о том, как ходила в  большой  зал  на  танцевальные
вечера. Возле дома приходского священника  вдоль  белой  ограды  в  изобилии
росли необыкновенно красивые алые розы, сорта Шеридан, и мама решила назвать
так свою первую дочку. Желание отца еще раз побывать в Шервинз-Глен, видимо,
возникло у него после смерти  матери,  и  девочка  никак  не  могла  вначале
понять, почему папу так тянет туда. Ведь он сам ей рассказывал, что наиболее
влиятельный человек в деревне по имени эсквайр Фарадей - настоящее чудовище,
что его все ненавидят, и в то же время собирался выстроить себе дом рядом  с
домом эсквайра, разумеется, если вернется туда.
   Впервые отец встретился с Фарадеем, когда привез ему из Ирландии для  его
дочери великолепного коня, и, поскольку в Ирландии у отца никого не осталось
в живых, он решил поселиться в  этой  деревне  и  поработать  у  эсквайра  в
качестве грума и тренера по верховой езде.
   Лишь  когда  Шеридан  исполнилось  одиннадцать  лет,  она   узнала,   что
вероломный, бездушный, высокомерный эсквайр Фарадей - родной отец мамы!
   Ее всегда удивляло, что отец увез маму из ее  любимой  деревни,  а  потом
уговорил уехать в Америку вместе с ее старшей сестрой, которая затем осела в
Ричмонде и уже не захотела уезжать оттуда. Как  ни  странно,  они  увезли  с
собой только коня, не считая того, во что  были  одеты,  и  небольшой  суммы
денег. Этого коня по кличке Финиш-лайн мама буквально обожала и не  пожалела
средств, чтобы переправить его морем в Америку,  но  по  прибытии  на  место
вскоре продала.
   Из  разговоров  родителей  Шеридан  поняла,  что  Англию   они   покинули
скоропалительно из-за каких-то неприятностей, однако точно ничего не  знала.
А отец, видимо,  не  собирался  удовлетворять  ее  любопытство,  и  пришлось
Шеридан набраться терпения и ждать, когда у них появится дом в Шервинз-Глен,
чтобы самой во всем разобраться на месте.  Теперь  прямых  вопросов  Шеридан
отцу не задавала, все ходила вокруг да около. И все-таки ей удалось  кое-что
понять. Отец рассчитывал на крупный выигрыш в карты, хотя ему  постоянно  не
везло. Но он надеялся на чудо, полагая, что в один прекрасный  день  фортуна
снова ему улыбнется.
   - Все, что мне нужно, дорогая, - усмехаясь говорил отец,  -  это  длинная
полоса везения за правильно выбранным игорным столом. Было  время,  когда  я
выигрывал по-крупному, и оно снова придет. Нутром чую.
   И Шеридан верила,  потому  что  отец  ни  разу  ей  не  солгал.  Так  они
переезжали с места на место, беседуя то о самых тривиальных вещах,  обсуждая
тетушек с их привычками, то о сотворении мира и других серьезных  проблемах.
Их бродячий образ жизни многим казался странным.
   Шерри он поначалу не нравился, даже пугал ее, но  скоро  она  привыкла  и
полюбила его.
   Раньше она и представить себе не могла, что за их  фермой  и  лугом  есть
какой-то другой мир. Теперь же за каждым поворотом открывалось что-то новое.
А какие интересные люди встречались  по  пути!  Одни  направлялись  в  такие
экзотические места, как Миссисипи  или  Огайо,  и  даже  в  Мексику!  Другие
возвращались оттуда.
   От них Шеридан узнала об удивительных странах с удивительными обычаями  и
столь же удивительным образом жизни. А поскольку и Шеридан, и ее  папа  были
добры и приветливы, многие путешественники, не желая  с  ними  расставаться,
двигались с той же скоростью,  что  и  фургон  Бромлеев.  И  Шеридан  затаив
дыхание слушала рассказы негритянской четы Изикьела и Мэри об  Африке.  Там,
кстати, их звали совсем по-другому. Имена изменить нетрудно, чего не скажешь
о крутых завитках черных волос и  черной  коже,  блестящей  и  гладкой.  Они
научили девочку своим песням, непохожим  на  те,  что  пела  она,  несколько
монотонным, но в то же время поднимающим настроение.
   Через год после того, как  они  расстались  с  неграми,  одним  пасмурным
зимним днем им встретился старый индеец с глубокими  морщинами  на  дубленом
лице. Под ним был конь в яблоках, резвый и молодой, полная противоположность
всаднику.
   После долгих уговоров он привязал коня к заднему борту фургона,  забрался
внутрь и, когда Шеридан спросила, как его зовут, сказал, что Спящая  Собака.
В ту ночь, сидя у костра,  он  по  просьбе  девочки  спел  индейскую  песню,
казалось,  состоящую  из  одних  гортанных  звуков,  и  при  этом,  как   бы
аккомпанируя себе, хлопал ладонями по коленям.  Шеридан  с  трудом  сдержала
улыбку, чтобы не обидеть его, однако индеец  это  заметил,  сразу  умолк,  и
глаза его сузились.
   - А сейчас, - сказал он повелительным тоном, - ты  спой.  Шеридан  теперь
было так же  привычно  петь  песни  с  путешественниками  у  костра,  как  и
беседовать с ними. И она, не раздумывая, запела ирландскую песню, которой ее
выучил папа, - о страданиях юноши,  потерявшего  возлюбленную.  И  вдруг,  в
самом трагическом месте. Спящая Собака издал какой-то странный,  похожий  на
смешок звук. От быстрого взгляда Шеридан не ускользнуло появившееся на  лице
индейца изумление. Она поняла, что на этот раз он с трудом сдерживает  смех,
и оборвала пение.
   - Слезы, - изрек индеец тоном превосходства, ткнув в нее пальцем, -  удел
женщин.
   - О, - с досадой возразила Шеридан, - ирландцы, наверное, так не считают,
потому что в их песнях мужчины плачут. Этой песне меня  научил  папа,  а  он
ирландец. - И она взглянула на отца, ища поддержки. - Ведь мужчины у нас  на
родине плачут, правда, пап?
   В глазах отца заплясали смешинки, он выплеснул остатки  кофейной  гущи  в
костер и ответил:
   - Ну видишь ли, дорогая, если согласиться с тобой, мистер  Спящая  Собака
будет всю жизнь думать, что Ирландия - страна печали, что  все  мужчины  там
плаксы и рукава у них насквозь промокли от  слез.  Ничего  хорошего,  верно?
Если же не согласиться, ты сочтешь своего папу лгуном, а  песню,  которой  я
тебя выучил, лживой. Тоже не годится.
   И, заговорщически подмигнув ей, он сказал.
   - А что, если ты перепутала слова и в песне поется об итальянцах, а не об
ирландцах?
   Дело в том, что, путешествуя уже целых три года, они  играли  в  игру  "А
что, если...", которую сами придумали, и сейчас она была как нельзя  кстати.
Иногда вопросы бывали довольно серьезные: "А что, если конь  захромает"  или
же: "А что, если явится фея и предложит загадать желание", но независимо  от
вопроса выигрывал тот, кто быстрее всех давал исчерпывающий ответ.
   Шеридан это почти всегда удавалось. И отец не без гордости  заявлял,  что
ему за ней не угнаться.
   На какой-то момент девочка, сдвинув брови, задумалась, а затем с  веселым
смешком объявила о своем решении.
   - Самое лучшее - притвориться, будто у тебя срочное дело, и таким образом
уйти от ответа. Что бы ты ни сказал, попадешь в неловкое положение.
   - Ты права, - рассмеялся отец и  вежливо  пожелал  Спящей  Собаке  доброй
ночи. Веселая словесная перепалка не вызвала и  тени  улыбки  у  стоического
индейца, зато сквозь пламя костра он бросил на Шеридан долгий,  внимательный
взгляд, поднялся и, не проронив ни слова, отправился ночевать в лес.
   На следующее утро Спящая Собака  предложил  Шеридан  прокатиться  на  его
коне, и она сразу заподозрила, что удостоилась такой чести лишь потому,  что
индеец предпочел ехать с комфортом в фургоне, вместо того чтобы трястись  на
лошади, однако признаться в этом ему было неловко.
   Шеридан, никогда не ездившая верхом, если не считать катания  на  дряхлой
кляче, тащившей их фургон, не без трепета оглядела прекрасного резвого  коня
и уже хотела отказаться,  когда  встретила  насмешливый  взгляд  индейца.  С
притворным сожалением девочка сообщила, что у них нет седла, на  что  Спящая
Собака, теперь уже с  презрением,  заявил,  что  индейские  девушки,  как  и
мужчины, не пользуются седлами.
   Он продолжал смотреть на нее с  вызовом,  видимо,  догадываясь,  что  она
трусит. Этого Шеридан не могла стерпеть. Уж лучше она  рискнет  жизнью,  чем
позволит какому-то старику презирать ее, а заодно и всех ирландских детей.
   И Шеридан с решительным видом подошла к индейцу и взяла у него повод.  Он
и не собирался подсадить ее. Тогда она, подведя животное к фургону,  залезла
внутрь и, подтянувшись, села на коня.
   Боже, и зачем только она это сделала! Земля показалась ей слишком далекой
и очень-очень жесткой. Она пять раз  падала,  чувствуя,  что  индеец  и  его
норовистый конь смеются над ней. А на шестой  так  разозлилась  и  от  своих
неудач, и потому, что ныло все тело, что уцепилась за повод, подскочила, изо
всех сил дернула коня за уши, обозвав  его  дьяволом  по-немецки,  поскольку
слышала это слово от  немецкой  четы,  ехавшей  в  Пенсильванию,  и  уселась
наконец  верхом.  Ей  не  понадобилось  много  времени,  чтобы  понять,  что
индейским коням по душе больше грубость,  чем  робость:  животное  перестало
брыкаться и вставать на дыбы и пошло мягкой, спокойной рысью.
   В тот вечер у костра, наблюдая, как готовит ужин отец,  Шеридан,  мучаясь
от боли в спине, изменила позу, невольно  встретившись  взглядом  со  Спящей
Собакой, впервые с того момента, как днем ранее привязала коня к фургону.
   Вместо того чтобы прямо сказать,  что  ей  недостает  ловкости  индейских
девушек. Спящая Собака пристально  смотрел  на  нее  в  свете  колеблющегося
пламени костра и вдруг ни с того, ни с сего спросил:
   - Что значит твое имя?
   - Мое имя? - переспросила она после минутного раздумья и  объяснила,  что
ее назвали по имени цветка на родине ее матери, в Англии, которая  находится
за морем. Индеец недовольно заворчал, и Шеридан спросила:
   - Ну хорошо, а как бы вы меня назвали?
   -  Какой  же  ты  цветок?  -  сказал  он,  внимательно  рассматривая   ее
веснушчатое лицо и растрепанные волосы. - Ты -  огонь.  Ты  -  пламя.  Ты  -
пылающий факел.
   - Что? - Шеридан рассмеялась. - Вы хотите сказать, что мои волосы  такого
же цвета, как огонь?
   Даже враждебность индейца и его норовистый  конь  никак  не  повлияли  на
дружелюбие и любопытство девочки, она просто не умела долго злиться.
   - А вот папа, - улыбнулась она, - зовет меня морковкой.  Морковка  -  это
овощ.., ну, как.., маис. Она тоже рыжая, как я. Точнее, оранжевая.
   - У белых имена не такие красивые, как у индейцев. Шеридан очень хотелось
сказать, что уж лучше называться морковкой, чем собакой, но, будучи девочкой
вежливой и воспитанной, она воздержалась, только спросила:
   - А как бы меня называли индейцы?
   - Огненные Волосы, - ответил он. - А если бы ты была мальчиком, -  Мудрый
на Века.
   - Как это?
   - Ты уже мудрая, - попытался  он  объяснить.  -  Мудрая,  но  не  старая.
Молодая.
   - О, мне бы очень хотелось  называться  мудрой!  -  воскликнула  Шеридан,
подумав, что индеец ей решительно нравится. - Мудрая на  Века,  -  повторила
она, очень довольная, бросив взгляд на улыбающегося отца.
   - Ты женщина, - надменно возразил индеец, остудив ее пыл, - а женщины  не
бывают мудрыми. Твое имя - Огненные Волосы.
   Шеридан не возмутилась, даже не заикнулась о том,  что  папа  считает  ее
очень умной, потому что  индеец  ей  все  равно  нравился,  и  примирительно
сказала:
   - Огненные Волосы - очень красивое  имя.  Впервые  за  все  время  старик
улыбнулся и сразу помолодел. Видимо, догадался, что его  высказывания  могли
показаться Шеридан обидными.
   - Нет, ты Мудрая на Века, - сказал он, пытаясь  загладить  неловкость,  и
улыбнулся папе: мол, решение это окончательное и обсуждению не подлежит.
   Отец одобрительно кивнул, и Шеридан уже в который  раз  подумала  о  том,
какая замечательная штука жизнь. Пусть внешне все люди разные,  в  душе  они
мало чем отличаются друг от друга.
   Все любят посмеяться, побеседовать,  помечтать..,  и,  что  греха  таить,
похвастать своей отвагой и смелостью.
   Ведь печаль - родная  сестра  плохого  настроения,  а  плохое  настроение
быстро проходит. Шеридан сама в этом не раз убеждалась.

Глава 5

   На следующее утро за завтраком  отец  по  достоинству  оценил  украшенный
кисточками и бисером необычайно красивый пояс, который Спящая  Собака  носил
на своих бриджах из оленьей кожи. Оказалось, что он сам его сделал.  Тут  же
была заключена сделка: Спящая Собака делает модные пояса и браслеты, а  отец
их по пути продает.
   С согласия индейца Шеридан назвала его коня Быстрые Ноги и теперь  охотно
ехала на нем. Пока отец и Спящая Собака, удобно устроившись в фургоне,  вели
долгие беседы, она скакала впереди, а потом возвращалась к ним,  пригнувшись
к шее лошади. При этом  ее  пышные  волосы,  смешиваясь  с  конской  гривой,
развевались на ветру, а смех колокольчиком звенел под  ослепительно  голубым
небом.
   В тот день, когда Шерри, преодолев страх, впервые помчалась галопом,  она
с гордостью спросила индейца, похожа ли она теперь хоть немного на индейских
мальчиков. Индеец вытаращил от удивления глаза, затем бросил в траву огрызок
яблока.
   - А может ли Мудрая на Века на всем скаку поднять с земли эту штуку? -  в
свою очередь спросил он и указал на огрызок.
   - Конечно, нет, - ошеломленно ответила девочка.
   - А индейские мальчики могут. Прошло три года, и Шерри уже проделывала не
только этот, но и многие другие трюки, что не  могло  не  встревожить  отца.
Зато индеец к успехам своей ученицы относился одобрительно,  и  не  успевала
она освоить очередной фокус, как Спящая Собака показывал новый.
   Благодаря индейцу доходы их множились день ото дня. У него  были  золотые
руки, и любая сделанная им вещь моментально  находила  покупателя.  Вдобавок
Спящая Собака оказался прекрасным охотником и рыболовом,  и  у  них  в  меню
прибавилось блюд.
   Шерри в голову не приходило, что их маленькая дружная компания со стороны
выглядела довольно странно. Старый индеец, юная леди  в  брюках  из  оленьей
кожи, галопом скачущая на коне без седла, по-мужски, да еще частенько  задом
наперед, и красивый ирландец с мягким приятным выговором,  большой  любитель
азартных игр. Было чему удивляться.
   Но Шерри скорее казалась странной жизнь в душных шумных  городах,  таких,
как Балтимор, Огаста или Шарлотта. Она  даже  перестала  мечтать  о  доме  в
деревне Шервинз-Глен, ради которого отец, по  его  словам,  играл  в  карты,
надеясь на крупный выигрыш.
   Своими мыслями Шерри поделилась  с  красивым  голубоглазым  испанцем  лет
двадцати пяти через несколько дней после того, как он решил присоединиться к
ним по пути из Сент-Огастин в Саванну.
   - Carajnia <Дорогая моя (исп.).>, - сказал он, смеясь от  души.  -  Очень
хорошо, что ты не торопишься в Ирландию, потому  что  твой  папа  -  слишком
слабый игрок. Вчера как раз мы играли в заведении мадам Гертруды, и я  сидел
напротив него. Ну и мошенничают же там!
   - Мой папа никогда не мошенничает! - вскочив, возмущенно крикнула  Шерри,
но испанец удержал ее за руку.
   - Успокойся, другие мошенничают. А твой папа этого не понимает.
   - Почему же ты не пристрелил этих  негодяев?  -  с  горячностью  спросила
Шерри, бросив взгляд на его пистолет. Подумать  только!  Эти  подонки  смеют
обманом  выуживать  у  отца  потом  и  кровью  заработанные  деньги!  И  она
повторила:
   - Всех надо было пристрелить, до единого!
   - Так бы я и поступил, querida <родная (исп.).> , если  бы  сам  тоже  не
мошенничал. - Он весело улыбнулся. Шеридан вырвала у него руку.
   - Ты обманывал моего папу?
   -  Нет,  нет.  -  Он  пытался  придать  лицу  серьезное  выражение.  -  Я
мошенничаю, лишь  когда  мошенничают  другие,  иначе  просто  нельзя,  иными
словами, отвечаю обманом на обман.
   Как выяснилось позднее, Рафаэля, азартного игрока, выгнали из дому, и ему
пришлось покинуть асиенду его семьи в Мексике в наказание  за  его  пагубные
пристрастия.
   У  Шеридан,  обожавшей  свою  маленькую  семью,  просто   в   голове   не
укладывалось, как могут родители  выгонять  из  дома  детей.  Но,  возможно,
Рафаэль совершил нечто ужасное?
   Она очень осторожно спросила об  этом  отца.  Он  обнял  ее  за  плечи  и
спокойно сказал, что Рафаэль сообщил ему подлинную причину своего  изгнания,
- привязанность к женщине, которая, к несчастью, уже была замужем.
   Шеридан ни о чем больше не спрашивала, хорошо зная,  что  с  непорядочным
человеком отец не стал бы путешествовать вместе. Да ей и самой  не  хотелось
плохо думать о Рафаэле.
   В свои двенадцать лет она считала  Рафаэля  Бенавенте  самым  красивым  и
обаятельным мужчиной на свете, разумеется, после ее отца.
   Рафаэль рассказывал удивительные истории, подшучивал над ее мальчишескими
выходками и уверял, что она будет настоящей красавицей, когда вырастет,  что
ни у кого нет таких серых, как грозовые  тучи,  холодных  глаз,  великолепно
оттенявших ее рыжие волосы.
   Раньше Шеридан нисколько не интересовалась своей  внешностью,  но  сейчас
страстно желала, чтобы предсказания Рафаэля сбылись и чтобы он  мог  в  этом
убедиться. А пока она наслаждалась его обществом, и  ей  нравилось,  что  он
относится к ней как к ребенку.
   У Рафи, не в пример другим путникам, встречавшимся им по дороге, водились
деньжата. Он ехал куда глаза глядят, чаще ее отца играл в карты. И все,  что
выигрывал,  не  задумываясь  тратил.  Однажды,  в  пригороде  Саванны,  штат
Джорджия, где они устроили привал, Рафаэль исчез на четверо суток,  а  когда
появился, от него пахло духами и виски Шерри собственными ушами слышала, как
женщины,  направлявшиеся  со  своими  мужьями  в  Миссури,   обсуждали   его
исчезновение, и предположила,  судя  по  его  виду,  что  он  развлекался  с
проституткой.
   Что такое "проститутка", она представляла себе весьма смутно, но из  того
же разговора поняла, что это нехорошая женщина,  способная  с  помощью  злой
силы "совратить мужчину с пути истинного". Что это за сила,  Шерри  тоже  не
знала, лишь инстинктивно догадывалась.
   В тот день, когда  Рафи  вернулся  небритый  и  пахнувший  проститутками,
Шеридан на коленях горячо молилась о том, чтобы с ним ничего  не  случилось,
молилась, как умела, с трудом сдерживая рыдания. Она то впадала в  отчаяние,
то злилась, то ревновала и весь день не желала с ним разговаривать. Устав ее
уговаривать, Рафи пожал плечами и  больше  не  подходил  к  ней.  Однако  на
следующий вечер появился у костра с лукавой улыбкой  на  лице  и  гитарой  в
руках. По-прежнему не замечая Шерри, он уселся напротив и коснулся струн.
   Боже! Как он играл! Ничего подобного Шерри никогда не  слышала.  Под  его
пальцами струны, казалось, ожили. Сердце у  Шерри  учащенно  забилось,  ноги
сами начали отбивать такт. Вдруг  ритм  изменился,  и  зазвучала  печальная,
трогающая душу мелодия, а за ней снова легкая  и  веселая.  Глядя  на  Шерри
сквозь пламя костра, Рафаэль подмигнул ей и запел  песню,  будто  сочиненную
специально для нее. О мужчине, который по  собственной  глупости  потерял  в
жизни все, в том числе и любимую женщину. Не успела  Шерри  опомниться,  как
Рафаэль запел знакомую ей песню, исполненную нежности и красоты.
   - Подпевай мне, quenda, - по-дружески обратился он к ней.
   Как и все  путники,  Шерри  любила  петь,  но  в  этот  вечер  испытывала
безотчетную  робость.  Чтобы  пересилить  себя,  девочка  закрыла  глаза  и,
стараясь думать только о  музыке,  небе  и  ночи,  запела.  Трудно  передать
словами, как замечательно  гармонировал  ее  чистый,  высокий