ежную, атласную кожу спины и узкую талию,  а  язык  и  губы  делали
поцелуй все более страстным и  возбуждающим.  Пальцы,  продолжая  непрерывно
ласкать обнаженное, податливое тело, продвигались все выше и выше и  наконец
коснулись груди. Джулия застонала, еще крепче прижашись к нему, и тогда  Зак
почувствовал, что окончательно теряет  контроль  над  собой.  Все  его  тело
пульсировало от сумасшедшего желания, которое  требовало  удовлетворения  во
что бы то ни стало. Теперь он уже был просто не в силах оторваться от ее губ
и приник к ним с жадностью, с которой умирающий от жажды припадает к наконец
обретенному источнику.
   Неожиданно для  самой  себя  Джулия  оказалась  в  обволакивающем  коконе
непонятной, опасной, пугающей чувственности. Это было  какое-то  наваждение,
полностью лишающее ее контроля над собой. Казалось, ее  грудь  и  губы  жили
своей, отдельной жизнью, жадно отвечая на все более настойчивые ласки  Зака,
в то время как она сама, движимая какой-то новой, незнакомой, но  невероятно
сильной и жгучей  потребностью,  все  крепче  прижималась  к  его  сильному,
жаждущему телу.
   Почувствовав на  затылке  нежные  прикосновения  пальцев,  Зак  с  трудом
прервал поцелуй и хрипло зашептал:
   - Девочка моя, ты даже не  представляешь,  какая  ты  красивая.  Малышка,
ты...
   Джулия так и не поняла, что именно нарушило то сладостное  оцепенение,  в
котором она до сих пор пребывала. То ли ей показалось, что  все  эти  нежные
слова она уже слышала в каком-то  фильме.  То  ли  слух  резанул  совершенно
нелепый применительно к ней эпитет "красивая". Но в какой-то  момент  Джулия
вдруг  осознала,  что  наблюдала  десятки  подобных   сцен   между   ним   и
действительно роскошными, сексуальными, восхитительными женщинами. А ведь на
этот раз его столь опытные руки со знанием дела ласкали ее обнаженное  тело,
и это было отнюдь не в кино.
   - Прекрати! - выкрикнула она и, резко вырвавшись из сводивших  ее  с  ума
объятий, начала судорожно одергивать свитер. Совершенно ошарашенный подобным
поворотом, Зак на несколько секунд  потерял  дар  речи.  По-прежнему  тяжело
дыша, он обалдело смотрел на стоящую перед ним девушку. На щеках Джулии  все
еще горел румянец, а глаза были затуманены желанием,  но  теперь,  казалось,
она мечтала только об одном - сбежать от него как  можно  дальше.  Абсолютно
ничего не понимая, Зак мягко, будто строптивому ребенку, сказал:
   - Малышка, что случилось?..
   - Я же сказала - прекрати! Немедленно! И я совсем не "твоя  девочка".  Ты
меня путаешь с кем-то другим. Я не желаю, чтобы  меня  называли  "малышкой".
Или говорили, что я красивая.
   Зак был настолько сбит с толку, что не сразу  заметил  учащенное  дыхание
Джулии и ее настороженный взгляд. Неужели она боится, что он в любую секунду
может наброситься на нее, сорвать одежду и изнасиловать?  Очень  спокойно  и
осторожно Зак спросил:
   - Ты боишься меня?
   - Конечно, нет! - возмутилась было Джулия и осеклась, поняв, что солгала.
Первый поцелуй, как она инстинктивно почувствовала, был для него своего рода
самоочищением, и она охотно ответила ему. Но  теперь,  когда  ей  захотелось
дать много, много больше, она по-настоящему испугалась. Испугалась в  первую
очередь собственных желаний. Ей нестерпимо хотелось  чувствовать  его  руки,
отдаться ему полностью.
   Они молчали, и настроение Зака стало постепенно меняться.  По  мере  того
как страсть отпускала, им все  сильнее  овладевал  гнев.  Теперь  его  голос
больше не был ни добрым, ни нежным.
   - Если ты меня не боишься, то тогда в чем же дело? - резко спросил он.  -
Или, может быть, ты ничего не имеешь  против  того,  чтобы  уделить  беглому
преступнику немного женской ласки и тепла, но подпускать его ближе  считаешь
недопустимым и недостойным себя?
   Джулии хотелось  топать  ногами  от  злости  на  собственное  бессилие  и
глупость. Как она могла допустить, чтобы дело зашло так  далеко?  Но  вместо
этого она постаралась взять себя в руки и сказала:
   - Я не испытываю к тебе отвращения, если ты это имеешь в виду.
   - Тогда в чем же дело? - голос Зака звучал совершенно невыразительно,  но
в нем появились какие-то новые, незнакомые нотки. - Или, может  быть,  я  не
достоин об этом спрашивать?
   Нервным движением откинув волосы со лба, Джулия  беспомощно  оглядывалась
по сторонам. Сейчас, когда все вокруг, казалось, стало с  ног  на  голову  и
полностью  вышло  из-под  контроля,  ей  просто  необходимо  было   заняться
каким-нибудь пустяковым делом. К своей радости, она обнаружила, что  картина
рядом с ней висит немного косо, и повернулась, чтобы поправить ее.
   - Дело в том, - начала она, - что я не животное...
   - Значит, ты полагаешь, что я - животное? Так? Загнанная  в  угол  прямым
вопросом  Зака,  Джулия  продолжала  оглядываться  в  поисках  какого-нибудь
беспорядка, который можно  было  бы  исправить.  Обнаружив  упавшую  на  пол
диванную подушку, она направилась к ней, чтобы водворить на место.
   - Я полагаю, что ты человек, который в течение пяти долгих лет вообще  не
видел женщин.
   - Тогда ты полагаешь совершенно правильно. И что же из этого следует?
   Установив подушку строго вертикально, Джулия почувствовала себя несколько
более уверенно.
   - Из этого следует, - объяснила она, наконец овладев собой настолько, что
смогла относительно непринужденно улыбнуться, - что я  вполне  могу  понять,
что после такого долгого воздержания...
   Заметив зловещий огонек, вспыхнувший в янтарных глазах, Джулия осеклась и
поспешно начала поправлять остальные подушки, бестолково перекладывая  их  с
места на место, пытаясь разложить  более  симметрично.  Мысли  путались  под
недобрым, пристальным взглядом Зака, но она заставила себя продолжать:
   - ..После долгого пребывания в тюрьме любая женщина должна казаться  тебе
чем-то... Ну, чем-то вроде  пиршества  для  голодающего.  Любая  женщина.  -
Сделав особое ударение на последних словах, Джулия нерешительно добавила:
   - Я не хочу, конечно, сказать, что мне было неприятно, когда  ты  целовал
меня. Тем более если это принесло тебе какое-то облегчение.
   При мысли о том, что она  считает  его  каким-то  изголодавшимся  самцом,
которому не грех бросить небольшую подачку в виде снисходительного  поцелуя,
Зак чуть не задохнулся от ярости и унижения.
   - Как это благородно с вашей стороны, мисс Мэтисон, - с издевкой произнес
он и, не обращая никакого внимания на то, как смертельно побледнела  Джулия,
продолжал, стараясь подбирать хлесткие и обидные слова:
   -  Ради  меня  вы  дважды  пожертвовали  своим  драгоценным  "я".  Но,  к
сожалению, я вынужден вас несколько  разочаровать.  Вопреки  вашему  мнению,
даже такое животное, как я, иногда проявляет сдержанность и разборчивость. А
потому вполне способно отказаться от такого "пиршества", как вы. Даже  после
пяти лет воздержания.
   Джулии казалось, что она физически ощущает исходящие от него волны гнева,
причины которого были ей совершенно непонятны. Нервное возбуждение мешало ей
до конца разобраться даже в собственных чувствах.  Напуганная  такой  бурной
реакцией на свои слова, она инстинктивно отступила на пару шагов и обхватила
себя руками, пытаясь защититься от его ядовитого сарказма.
   Но как  Джулия  ни  пыталась  скрыть  свои  истинные  чувства  и  эмоции,
выразительные глаза неизбежно выдавали ее. С  удовлетворением  отметив,  что
ему  удалось  достичь  своей  цели  и  причинить  в  отместку  за   унижение
максимально возможную боль, Зак резко развернулся  на  каблуках,  подошел  к
шкафу у телевизора и,  полностью  игнорируя  собеседницу,  начал  перебирать
видеокассеты, рядами стоящие на полках.
   Джулия поняла, что ее просто  отбросили  в  сторону,  как  использованную
салфетку, и ей не  остается  ничего  другого,  как  молча  убраться  в  свою
спальню. Но уязвленная  гордость  восстала  против  того,  чтобы  тотчас  же
забиться в нору подобно раненому зверьку. Поэтому, стараясь ничем не  выдать
своего смятения и изо всех сил подавляя желание разрыдаться, она  подошла  к
столу и начала аккуратно складывать разбросанные в  беспорядке  журналы.  От
этого занятия ее оторвал резкий окрик:
   - Немедленно ступай в постель! Или  ты  собираешься  до  утра  изображать
примерную домохозяйку?
   Боковым зрением Зак наблюдал, как она уходила, гордо  расправив  плечи  и
вызывающе вздернув подбородок. Ну что ж,  это  не  первая  и,  наверное,  не
последняя потеря в его жизни. А потому, полностью выкинув Джулию Мэтисон  из
головы, он постарался сосредоточиться на  том,  что  говорил  Том  Брокоу  в
новостях, от которых его отвлекла  выходка  своенравной  пленницы.  Зак  был
абсолютно уверен в том, что, пока он пытался  ее  успокоить,  Брокоу  что-то
говорил о Доминике Сандини. Хотелось бы ему знать, что именно. Где-то  через
пару часов должен быть еще один,  последний  выпуск  новостей  или  хотя  бы
беглый обзор событий дня. Поудобнее устроившись на диване и положив ноги  на
кофейный столик, он стал ждать. Воспоминания о тощем, никогда  не  унывающем
итальянце с его вечной бесшабашной ухмылкой вызвали у Зака невольную улыбку.
Из множества людей, с которыми свела его судьба  за  всю  тридцатипятилетнюю
жизнь, только двоих он мог без всяких оговорок  назвать  своими  друзьями  -
Мэтта Фаррела и Доминика Сандини. Эти двое были удивительно не  похожи  друг
на друга - финансовый магнат международного класса и мелкий воришка.  Дружба
с  Мэттом  основывалась  на   десятках   общих   интересов   и   глубочайшем
взаимоуважении.
   С Домиником Сандини у Зака не было, да и не могло быть ничего общего,  не
говоря уже о том, что Зак не совершил ни единого поступка,  которым  мог  бы
завоевать уважение и  преданность  маленького  итальянца.  И  тем  не  менее
Сандини с удивительным бескорыстием проявлял по отношению к  нему  и  то,  и
другое. С помощью дурацких, плоских шуток и многочисленных забавных  историй
о своем колоритном семействе Доминику удалось не только пробиться сквозь  ту
стену самоизоляции, которую Зак упорно возводил вокруг себя, но и  незаметно
втянуть того во все радости и проблемы многочисленного клана Сандини. А  все
эти бесконечные сестры, тетушки, племянники  Доминика  вели  себя  так,  как
будто тюремный двор являлся самым подходящим местом для  радостных  семейных
встреч. Они  совали  в  его  неопытные  руки  пухлых  чернявых  младенцев  и
проявляли к нему ту же любовь, теплоту и заботу, что и к  Доминику.  Теперь,
оглядываясь назад, Зак понимал, как много значили для него их теплые письма,
печенье.., и даже чесночная салями мамаши Сандини. Судя по всему, ему  будет
их не хватать гораздо больше,  чем  он  предполагал  поначалу.  Эти  светлые
воспоминания настолько  улучшили  его  настроение,  что  Зак  позволил  себе
откинуться на спинку дивана, закрыть глаза и немного  помечтать  о  подарке,
который он  купит  Джине  к  свадьбе.  Серебряный  обеденный  сервиз.  И  он
обязательно подыщет какой-нибудь  подарок  Доминику.  Что-нибудь  необычное.
Размышляя над тем, что именно  он  может  купить,  чтобы  доставить  радость
неугомонному итальянцу, Зак чуть не расхохотался. Единственная полезная  для
Доминика вещь, которая приходила ему в голову,  -  это  магазин  по  продаже
подержанных автомобилей!
   Незадолго до полуночи, как Зак  и  предполагал,  повторили  видеосюжет  и
комментарий Тома Брокоу. Наблюдая  за  тем,  как  Доминика  обыскивают  и  в
наручниках запихивают на заднее сиденье полицейской машины, Зак почувствовал
беспокойство, а слова диктора заставили его насторожиться еще больше.
   -  Второй  беглец,  тридцатилетний  Доминик  Сандини,  был   благополучно
задержан и взят под стражу после небольшой стычки с  полицией.  Для  допроса
его отправили в городскую тюрьму Амарилло, где до побега он делил  камеру  с
Захарием Бенедиктом, до сих пор не пойманным. Начальник  тюрьмы  Уэйн  Хадли
охарактеризовал Сандини как чрезвычайно опасного преступника.
   Зак напряженно всматривался в экран, но, к своему большому облегчению, не
заметил на Доминике следов грубого обращения со стороны полицейских.  И  тем
не менее то, что говорил диктор, не имело никакого  смысла.  Теоретически  и
телевидение,  и  Хадли  должны  были  бы  всячески   превозносить   Сандини,
демонстрируя тем самым, что  хотя  бы  один  из  расконвоированных  сохранил
лояльность и поднял тревогу, как только обнаружил побег своего  сокамерника.
Вчера, когда в  новостях  Доминика  охарактеризовали  как  "второго  беглого
заключенного",  Зак  подумал,  что   журналисты   просто   еще   не   успели
проинтервьюировать Хадли. Но теперь, когда уже прошло столько  времени,  это
объяснение не  годилось.  Более  того,  Хадли  охарактеризовал  Сандини  как
чрезвычайно  опасного  преступника,  что  было  Заку  совершенно  непонятно.
Казалось бы, начальник тюрьмы должен быть в первую очередь  заинтересован  в
том, чтобы хотя  бы  один  из  его  подопечных  повел  себя  как  честный  и
сознательный гражданин.
   Первое, что приходило в голову, - Хадли не купился на  рассказ  Доминика.
Но это было совершенно невероятно. Зак позаботился о том, чтобы алиби  друга
выглядело непробиваемым. А значит, оставался только один возможный  ответ  -
Хадли поверил Доминику,  но  был  слишком  разъярен,  чтобы  позволить  тому
остаться безнаказанным. Такого варианта Зак не учел. Он был уверен, что  при
столь  пристальном  внимании  со   стороны   средств   массовой   информации
элементарное благоразумие заставит Хадли всячески расхваливать Доминика.  Но
очевидно, злобная и мстительная натура начальника  тюрьмы  брала  верх  надо
всем. И над здравым смыслом в том числе. А если это  действительно  так,  то
при  одной  мысли  о  методах,  к  которым  может  прибегнуть  Хадли,  чтобы
отыграться на Доминике за его побег, Зака пробивал холодный пот.  По  тюрьме
непрестанно циркулировали жуткие слухи о том, что происходило в  пресловутой
"комнате для  совещаний".  И  многие  из  этих  "совещаний",  которые  Хадли
проводил с помощью нескольких  своих  любимчиком  из  тюремной  охраны,  для
неугодного заключенного заканчивались весьма трагически. В тюремном лазарете
и морге уже давно привыкли к  жертвам,  изувеченным  "в  результате  мер,  к
которым вынуждены прибегнуть охранники во время  задержания  при  попытке  к
бегству".
   Беспокойство и тревога Зака  сменились  самой  настоящей  паникой,  когда
местный обозреватель колорадского телевидения добавил:
   - Мы только что получили очередное сообщение, касающееся побега Бенедикта
- Сандини. Час назад  начальник  тюрьмы  города  Амарилло  сделал  заявление
журналистам, в котором сообщил, что во время допроса по поводу сообщничества
в побеге Бенедикта Доминик Сандини предпринял повторную попытку  к  бегству.
На этот раз тюремным охранникам  удалось  предотвратить  побег  и  задержать
преступника, но при этом  трое  из  них  получили  ранения.  Сам  Сандини  в
настоящее время находится  в  тюремной  больнице  в  критическом  состоянии.
Никаких дополнительных сведений о характере и тяжести полученных им  ранений
пока не поступало.
   Зак почувствовал, как что-то внутри  оборвалось,  а  к  горлу  подступила
горькая тошнота. Закрыв глаза, он пытался взять себя в руки, но  стоило  ему
вспомнить улыбчивое, жизнерадостное лицо Доминика, как все  его  усилия  шли
прахом.
   Диктор еще продолжал что-то говорить, но его слова  доносились  до  Зака,
как сквозь вату. Он их почти не фиксировал.
   - Подтвердились также  слухи  о  бунте  заключенных  в  городской  тюрьме
Амарилло. Губернатор штата Техас Энн Ричарде готова, в случае необходимости,
послать на его подавление специальные  подразделения  Национальной  гвардии.
Очевидно,  заключенные  решили  максимально  использовать  шумиху,  поднятую
вокруг  побега  Захария  Бенедикта  и  Доминика  Сандини.  Они   возмущаются
неоправданно жестоким обращением со стороны тюремного начальства и некоторых
надзирателей, переполненными камерами и плохим питанием.
   Программа давно кончилась, а Зак  все  сидел,  неподвижно  уставившись  в
погасший экран. Глухое отчаяние и угрызения совести, казалось,  придавливали
его к земле и не давали подняться. Твердая решимость  сбежать  из  тюрьмы  и
уцелеть во что бы то  ни  стало,  которая  помогала  ему  выжить  в  течение
последних пяти лет, начала  постепенно  ослабевать.  Зачем  жиг.,  на  свете
человеку,  который  повсюду  несет  с  собой  смерть?  Сначала  погибли  его
родители, потом брат, потом дедушка и, наконец,  его  жена.  Не  слишком  ли
много смертей вокруг него одного? И если Сандини умрет, то  виноват  в  атом
будет только он. Поздней ночью, сидя в полумраке гостиной, Зак действительно
готов был поверить в то, что над ним тяготеет какое-то  зловещее  проклятие,
которое обрекает на смерть тех, кто близок  и  дорог.  Правда,  несмотря  на
безысходное отчаяние, Зак понимал, что такие мысли опасны, почти безумны. Но
в  сложившейся  ситуации  сохранять  остатки  здравомыслия  становилось  все
труднее и труднее.

Глава 25

   Забрав из сушилки свои вещи, Джулия босиком прокралась  через  безмолвную
гостиную обратно в спальню, где она провела почти бессонную ночь.  Было  уже
одиннадцать часов утра, но, судя по звуку льющейся воды, доносившемуся из-за
стены, Зак тоже встал поздно и теперь принимал душ.
   Морщась  от  тупой,  пульсирующей  головной  боли,  Джулия  приступила  к
ежеутреннему ритуалу высушивания и расчесывания волос, но делала это вяло  и
чисто автоматически.  Ею  двигала  не  воля,  а  скорее  многолетняя  прочно
укоренившаяся привычка. Закончив приводить в порядок волосы, Джулия натянула
на себя джинсы и свитер, который  был  на  ней  три  дня  назад,  когда  она
отправилась в Амарилло. Казалось, что с того  утра  прошла  целая  вечность,
потому что это было утро последнего в ее жизни нормального дня.  С  тех  пор
окружающий мир как будто перевернулся. Все стало с ног на голову. И в первую
очередь это касалось того, что  происходило  в  ее  душе.  Да,  ее  захватил
заложницей сбежавший из тюрьмы убийца. Событие, конечно, неприятное, но ведь
самое  страшное   заключалось   не   в   этом.   Любая   другая   порядочная
законопослушная двадцатишестилетняя женщина  возненавидела  бы  преступника.
Любая другая уважающая себя женщина сделала бы все, чтобы  убежать,  сорвать
планы Захария Бенедикта и сдать его в руки полиции. Преступник должен сидеть
в тюрьме! Но для этого нужно было быть честной, порядочной и богобоязненной.
   Судя  по  всему,  с  отвращением  подумала  Джулия,  она  к  таковым   не
относилась. Вместо того  чтобы  последовать  голосу  разума,  она  позволила
Бенедикту ласкать и целовать себя. Более того, она еще и получала  от  этого
немалое удовольствие. И если вечером Джулия еще могла заниматься самообманом
и убеждать себя, что она просто утешает несчастного человека,  проявляя  тем
самым христианское милосердие, которому  ее  всегда  учили,  то  сегодня,  в
беспощадном свете дня, все выглядело совершенно по-иному.  Если  бы  Захарий
Бенедикт был старым и уродливым, она вряд ли  бросилась  бы  ему  на  шею  и
пыталась утешить его поцелуями. Равно  как  вряд  ли  бы  стала  так  горячо
убеждать себя в его невиновности.
   Так почему бы не посмотреть правде в глаза и не  признаться  самой  себе,
что она поверила его нелепым заверениям только потому, что  очень  хотела  в
них поверить. Что ее  так  называемые  "утешения"  были  не  чем  иным,  как
потаканием собственным постыдным желаниям. Вместо того чтобы вчера утром  на
площадке для отдыха довести начатое до конца и сдать Бенедикта полиции,  она
валялась в снегу и охотно  отвечала  на  его  поцелуи,  умышленно  игнорируя
крайне высокую вероятность того, что в возможной борьбе  водитель  грузовика
по имени Пит скорее всего вообще не пострадает.
   В Китоне она отвергала настойчивые ухаживания хороших, порядочных  парней
и лицемерно гордилась высокими моральными устоям