ве,  где  та
родилась. Вскоре после  появления  на  свет  Александры  Джордж  вернулся  в
Лондон, где и остался, наезжая в Моршем два раза в год, недели на две-три.
   - Он зарабатывает  на  жизнь  как  умеет,  -  объясняла  Фелисия  мистеру
Джимблу, очевидно, повторяя слова мужа. - Джордж  -  джентльмен,  и  поэтому
нельзя ожидать, чтобы он трудился как простой человек. Происхождение и связи
позволяют ему вращаться в нужных кругах, встречаться со сведущими  людьми  и
узнавать от них, в какое предприятие лучше вложить  деньги  на  бирже  и  на
каких лошадей ставить  на  скачках.  Только  так  он  может  нас  содержать.
Джорджу, естественно, хотелось бы, чтобы мы жили с ним в Лондоне, но ведение
городского хозяйства ужасно дорого, а  мой  муж  слишком  благороден,  чтобы
поселить нас в тесной, неудобной, унылой  квартирке,  где  вынужден  обитать
сам. Он приезжает так часто, как может.
   Мистер Джимбл сильно сомневался в правдивости слов зятя, зато был  уверен
в причинах его появления в Моршеме два раза в год - недаром  тесть  пообещал
снова одолжить ружье и отыскать его хоть на краю земли, если Джордж  забудет
о существовании жены и дочери. Тем не менее не было  смысла  ранить  Фелисию
жестокой правдой, ведь дочь считала себя по-настоящему счастливой. В отличие
от других  женщин  в  крохотном  местечке  она  была  замужем  за  "истинным
джентльменом", что, по мнению глупышки, придавало ей  "особое  положение"  и
давало право смотреть на соседей свысока.
   Александра, подобно матери, боготворила Джорджа Лоренса, и тот  во  время
нечастых  и  коротких  визитов  просто  купался  в  море  обожания.  Фелисия
хлопотала над мужем, как курица-наседка, а Алекс отважно пыталась стать  ему
и сыном, и дочерью,  и  хотя  расстраивалась  из-за  собственной,  ничем  не
примечательной внешности, однако постоянно носила мужские штаны и увлекалась
фехтованием, чтобы отец мог упражняться, когда приезжал.
   Стоя у окна, мистер Джимбл со злостью оглядывал сверкающую лаком  карету,
запряженную четверкой резвых породистых лошадок. Для  человека,  выделявшего
жене и дочери мизерное содержание, Джордж  Лоренс  правил  весьма  модным  и
дорогим экипажем, да и кони, по-видимому, стоили недешево.
   - Как долго ты останешься на этот раз, папа? -  осведомилась  Александра,
уже сейчас с ужасом думая о той неизбежной минуте, когда отцу снова придется
уехать.
   - Всего неделю. Мне нужно срочно отправляться к Лендсдаунам, в Кент.
   - Но почему ты так много разъезжаешь? - вздохнула  девочка,  не  в  силах
скрыть разочарование, хотя знала, что отцу тоже тяжело находиться  вдали  от
них с матерью.
   - Приходится, - пожал плечами отец  и,  когда  дочь  стала  протестовать,
вынул из кармана  небольшую  коробочку.  -  Возьми,  Алекс,  я  привез  тебе
маленький подарок на день рождения.
   Александра с нескрываемым  восхищением  уставилась  на  отца,  совершенно
позабыв ту печальную истину, что ее  день  рождения  был  несколько  месяцев
назад и отец даже  не  позаботился  прислать  поздравительное  письмо.  Сияя
аквамариновыми глазами, она открыла коробочку и вынула маленький серебристый
медальон-сердечко.
   - Я буду носить его каждый день,  всю  жизнь,  папа,  -  прошептала  она,
стискивая Джорджа в объятиях. - Я так люблю тебя!
   Они проехали через крохотную сонную деревушку, поднимая  облака  пыли,  и
Александра гордо махала соседям, стараясь, чтобы все узнали: ее великолепный
красавец отец наконец-то вернулся!
   Но она могла бы и не трудиться - уже к вечеру  все  обсуждали  не  только
приезд Джорджа, но даже цвет его пальто и сотни  других  мелочей,  поскольку
деревушка Моршем была и оставалась неизменной много сотен лет  -  маленькой,
тихой, затерянной в одной из  бесчисленных  долин  Англии.  Жители  Моршема,
простые,  лишенные  воображения,  трудолюбивые  люди,   находили   безмерное
удовольствие в том, чтобы перебирать любое,  самое  незначительное  событие,
нарушавшее унылое однообразие их существования. Они все еще  не  забыли  тот
день, когда три месяца назад через деревню проехал экипаж с джентльменом, на
пальто которого была не одна пелерина,  а  целых  восемь!  Теперь  следующие
полгода предметом их бесед будут Джордж Лоренс и его чудесная карета.
   Постороннему человеку Моршем мог показаться  скучным  местом,  населенным
любящими посплетничать крестьянами, но  для  тринадцатилетней  Александры  и
деревушка, и  ее  обитатели  были  несравненными.  Девочка  свято  верила  в
природную доброту чад Божьих и не сомневалась, что честность, порядочность и
жизнерадостность присущи всему человечеству. Сама она была милой, веселой  и
неисправимой оптимисткой.

Глава 2

   Герцог Хоторн медленно опустил руку с дымящимся пистолетом и  бесстрастно
воззрился на скорченную неподвижную фигуру лорда Грейнджфилда, лежавшего  на
земле.
   "Ревнивые мужья чертовски несносны, - подумал Джордан, - и почти  так  же
надоедливы, как их тщеславные,  пустые,  распущенные  жены.  Они  не  только
частенько приходят к совершенно необоснованным поспешным заключениям,  но  и
настаивают  на  том,  чтобы  обсуждать  свои  заблуждения  на   рассвете   с
пистолетами в руках".
   Он по-прежнему не  сводил  равнодушного  взгляда  с  немолодого  раненого
противника, над которым склонились врач  и  секунданты,  мысленно  проклиная
прекрасную коварную молодую  женщину,  чье  неустанное  преследование  стало
причиной дуэли.
   Двадцатисемилетний Джордан  давно  понял,  что  развлечения  с  замужними
дамами часто приводят к  весьма  неприятным  осложнениям  и  вряд  ли  стоят
полученного в постели наслаждения, и  лишь  поэтому  взял  себе  за  правило
ограничить многочисленные связи только женщинами, не обремененными  мужьями.
Богу известно, таких больше чем достаточно, и любая на все готова, только бы
оказаться в его постели. Флирт,  однако,  считался  весьма  распространенным
времяпрепровождением среди членов высшего общества, и его последний роман  с
Элизабет Грейнджфилд, которую он знал с детства, был  немногим  больше,  чем
невинное ухаживание, возникшее, когда Джордан вернулся в Англию  из  долгого
путешествия.  Все  началось  с  обмена  двусмысленными  шуточками,  которыми
перекинулись друзья,  и  никогда  не  зашло  бы  дальше,  если  бы  Элизабет
несколько дней назад не проскользнула мимо зазевавшегося дворецкого герцога.
Переступив порог спальни, Джордан нашел ее в постели -  обнаженную,  теплую,
зовущую.
   В обычном состоянии он бы попросту выставил женщину из комнаты и  отослал
домой, но в эту ночь под влиянием бренди, выпитого с друзьями, желания  тела
взяли верх над одурманенным разумом, и Джордан не смог отказать даме.
   Направляясь к лошади, привязанной к  ближайшему  дереву,  Джордан  поднял
глаза на первые робкие солнечные лучи, окрасившие небо в розоватые тона. Ему
еще удастся несколько часов поспать, прежде чем начнется новый долгий  день,
заполненный нелегким трудом и светскими обязанностями, день, который  должен
увенчаться поздним балом в доме Билдрапов.

***

   Хрустальные  люстры,  рассыпающие  мириады  огней,   освещали   огромную,
отделанную зеркалами бальную залу, где танцоры,  одетые  в  шелка,  атлас  и
бархат, кружились под мелодичные звуки вальса. Застекленные  двери,  ведущие
на балконы,  были  распахнуты,  позволяя  прохладному  ветерку  проникать  в
комнату, а влюбленным парам, желавшим  остаться  наедине,  -  исчезнуть  без
лишнего шума.
   Одна из таких пар стояла на балконе,  почти  в  полумраке,  очевидно,  не
заботясь о том, какие безумные предположения, догадки и сплетни  вызовет  их
отсутствие.
   - Это просто непристойно! - объявила мисс Летиша Билдрап стайке элегантно
одетых молодых  женщин  и  мужчин,  составлявших  ее  личную  свиту.  Бросив
злобно-осуждающий взгляд с немалой толикой зависти на двери,  через  которые
только сейчас прошла парочка, она добавила:
   - Элизабет Грейнджфилд ведет себя как уличная девка! Бегает за  Хоторном,
хотя в это время ее собственный муж лежит раненый после сегодняшней дуэли  с
герцогом!
   Сэр Родерик Карстерэ уставился на мисс Билдрап с едкой насмешкой, которую
хорошо знали и боялись все члены общества.
   - Вы, конечно, правы, моя красавица. Элизабет следовало  бы  поучиться  у
вас, как преследовать Хоторна тайком, а не на людях.
   Летиша  ответила  наглецу  высокомерным  молчанием,  хотя  нежные   щечки
предательски зарделись.
   -  Берегитесь,  Родди,  вы  теряете   способность   отличить   шутку   от
оскорбления.
   - Вовсе нет, дорогая.  Я  прилагаю  все  усилия,  чтобы  казаться  именно
оскорбительным.
   - Не сравнивайте меня с  Элизабет  Грейнджфилд,  -  разъяренно  прошипела
Летиша. - У нас нет ничего общего.
   - Ошибаетесь. Вы обе жаждете Хоторна, что роднит вас  с  шестью  дюжинами
других женщин, которых я могу назвать, особенно... - он кивнул на прекрасную
рыжеволосую балерину, танцующую с русским князем, -  ...Элиз  Грандо.  Хотя,
кажется, мисс Грандо сумела опередить всех  -  перед  вами  новая  любовница
герцога.
   - Не верю! - вырвалось у Летти,  не  сводившей  глаз  с  изящной  фигурки
танцовщицы,  покорившей  испанского  короля  и  русского  князя.  -   Хоторн
совершенно свободен от всяких привязанностей!
   -  Что  мы  обсуждаем,  Летти?  -  осведомилась  одна  из  молодых  леди,
отворачиваясь от осаждавших ее поклонников.
   - Тот факт, что он сейчас на балконе с Элизабет Грейнджфилд,  -  отрезала
Летти. Ей не было нужды объяснять, кто этот он. Имя этого  человека  было  и
без  того  известно  в  свете.  Джордан  Эддисон  Мэттью  Таунсенд,   маркиз
Лендсдаун, виконт Лидз, виконт Рейнолдз,  граф  Таунсенд  оф  Марлоу,  барон
Таундсенд оф Строли, Ричфилд, и Монмарт, двенадцатый герцог Хоторн.
   Он - воплощение идеалов  и  грез  юных  леди:  высокий,  смуглый  роковой
красавец,  обладающий  дьявольским  очарованием.  Среди  самых  юных   девиц
существовало единодушное твердое мнение, что его непроницаемые  серые  глаза
способны совратить монахиню или превратить  врага  в  ледяную  статую.  Леди
постарше были склонны верить  первому  утверждению  и  отвергали  последнее,
поскольку  было  известно,  что  Джордан  Таунсенд  расправился  с   сотнями
французов,  притом  не  взглядами,  а  благодаря   непревзойденному   умению
обращаться с саблей  и  пистолетом.  Но  независимо  от  возраста  все  дамы
общества были полностью согласны в одном - достаточно посмотреть на  герцога
Хоторна,  чтобы  понять:   этот   человек   наделен   всем   -   богатством,
элегантностью, происхождением и воспитанием. Блестящая внешность и такие  же
способности.  Настоящий  бриллиант.  И  к  сожалению,  столь  же   тверд   и
непреклонен.
   - Родди утверждает, что Элиз Грандо  стала  его  любовницей,  -  пояснила
Летти, кивая на ослепительную красотку, казавшуюся равнодушной к  внезапному
исчезновению герцога Хоторна вместе с леди Элизабет Грейнджфилд.
   -  Вздор!  -  воскликнула  семнадцатилетняя  дебютантка,  помешанная   на
правилах приличия. - Будь это так, он ни за что не привез  бы  ее  сюда!  Не
посмел бы!
   - Посмел бы! - объявила  другая  молодая  леди,  не  отрывая  взгляда  от
дверей, через которые только что прошла парочка, и,  по  всей  видимости,  с
нетерпением ожидая снова увидеть легендарного любовника. - Моя мама говорит,
Хоторн делает все, как пожелает, и ничуть не считается с мнением остальных.
   В  эту  минуту  предмет  этого  и  десятка   других   разговоров   стоял,
прислонившись к каменным перилам балкона, с нескрываемым раздражением  глядя
в сверкающие слезами голубые глаза Элизабет.
   - Ваша репутация окончательно погублена, Элизабет. Будь у вас хоть  капля
разума, вы удалились бы в загородное поместье вместе с недужным  мужем  хотя
бы на несколько недель, пока не уляжется скандал из-за дуэли  и  не  утихнут
сплетни.
   Элизабет, судорожно стараясь казаться веселой, пожала плечами:
   - Сплетни меня не трогают, Джордан.  Я  графиня,  а  графиня  всегда  вне
подозрений. - В голосе женщины зазвенела горечь;  горло  словно  перехватило
тоской. - И не важно, что мой муж на  тридцать  лет  старше.  Зато  родители
гордятся дочерью, сумевшей присоединить очередной титул к фамильному имени.
   - Нет смысла жалеть о прошлом, - возразил  Джордан,  с  трудом  сдерживая
нетерпение. - Что сделано, то сделано.
   - Но почему ты не попросил моей руки, перед тем как  отправиться  на  эту
дурацкую войну в Испанию? - задыхаясь, спросила она.
   - Потому что, - грубо отрезал Джордан, - не хотел на тебе жениться.
   Пять лет назад герцог предполагал  когда-нибудь,  в  отдаленном  будущем,
посвататься к Элизабет, но и тогда желал обзавестись женой  не  больше,  чем
сейчас, и между ними ни о чем не было договорено, до того  как  он  уехал  в
Испанию. Год спустя  отец  девушки,  действительно  готовый  на  все,  чтобы
добавить новый титул к генеалогическому древу, настоял на  том,  чтобы  дочь
вышла за Грейнджфилда. Получив  письмо  Элизабет  с  сообщением  о  свадьбе,
Джордан почти не почувствовал тяжести потери.  С  другой  стороны,  он  знал
Элизабет, когда оба  были  еще  подростками,  и  питал  к  ней  определенную
симпатию. Возможно, будь  он  рядом,  ему  удалось  бы  убедить  девушку  не
слушаться" родителей и отказать старому Грейнджфилду... а возможно,  и  нет.
Элизабет, как всем дамам ее круга, с детства твердили, что ее обязанность  -
выйти замуж, повинуясь желанию отца и матери.
   Но в любом случае Джордана в Англии в тот цемент не оказалось. Через  два
года после кончины отца  и  несмотря  на  отсутствие  законных  наследников,
Джордан купил офицерский патент и  отправился  в  Испанию  сражаться  против
Наполеона.   Сначала   его    отвага    и    мужество    были    результатом
неудовлетворенности собственной жизнью, пренебрежения к опасности, но позже,
по мере того как  он  мужал,  ратное  искусство,  приобретенное  в  кровавых
битвах, помогло ему сохранить жизнь и снискать репутацию блестящего стратега
и непобедимого противника.
   Четыре года спустя он вышел в отставку и вернулся на родину, дабы принять
на себя ответственность и обязанности, налагаемые титулом и  происхождением.
Теперешний Джордан Таунсенд разительно отличался от того молодого  человека,
давным-давно покинувшего страну. Когда он впервые после возвращения появился
на балу, эти перемены были очевидны любому - по контрасту с бледными  лицами
и скучающе-вялой томностью остальных джентльменов кожа Джордана  была  почти
черной от загара, плечи и  руки  налились  силой,  манеры  стали  резкими  и
властными, и, хотя знаменитое обаяние  Хоторнов  все  еще  проскальзывало  в
лениво-белозубой  улыбке,  герцога   окружал   ореол   человека,   постоянно
бросавшего вызов опасности и наслаждавшегося этим.  Именно  эту  особенность
женщины находили непреодолимо и бесконечно волнующей,  что  лишь  прибавляло
Джордану привлекательности - список его побед продолжал расти.
   - Как вы могли забыть, что  мы  были  предназначены  друг  для  друга?  -
всхлипнула  Элизабет,  поднимая  голову,  и,  прежде   чем   Джордан   успел
опомниться, встала на цыпочки  и  поцеловала  его,  тесно  прильнув  к  нему
податливым нежным телом. Но стальные пальцы безжалостно впились в ее  плечи.
Джордан бесцеремонно отодвинул женщину.
   - Не будьте дурой! - уничтожающе рявкнул он. - Мы считались  друзьями,  и
только. Все случившееся в ту ночь было ошибкой. И теперь с  этим  покончено.
Элизабет попыталась придвинуться ближе.
   - Я заставлю вас полюбить меня, Джордан, заставлю!  Всего  несколько  лет
назад вы почти меня любили! И хотели, когда мы...
   -  Вернее,  возжелал  вашего  соблазнительного  тела,  сокровище  мое,  -
намеренно жестоко перебил ее Джордан, - только  и  всего.  Большего  мне  не
требовалось. Я вовсе не собирался ради вас прикончить вашего мужа на  дуэли,
так что забудьте все свои коварные замыслы. Поищите другого глупца,  который
с помощью пистолета добудет вашу свободу.
   Элизабет, побледнев, тщетно смаргивала слезы, но не осмелилась  отрицать,
что надеялась на гибель мужа от руки герцога.
   - Мне ни к чему свобода, Джордан, мне нужен ты, - пробормотала она сквозь
рыдания. - Можешь считать меня  только  другом,  но  я  любила  тебя  еще  с
отрочества.
   Признание вырвалось у нее с такой безнадежной, униженной  простотой,  что
любой человек, кроме Джордана  Таунсенда,  понял  бы  правдивость  ее  слов,
скорее всего был  бы  тронут...  и  даже  испытал  бы  некоторую  жалость  к
бедняжке.   Но   Джордан   давным-давно   превратился    в    неисправимого,
бесчувственного, ожесточенного скептика во  всем,  что  касалось  женщин,  и
потому ответил на вырвавшиеся из  глубины  души  слова  только  безразличным
пожатием плеч.
   - Вытрите глаза, - велел он, протягивая ей белоснежный платок.

***

   Десятки глаз, исподтишка наблюдавшие за их возвращением в  бальную  залу,
отметили, что леди Грейнджфилд,  выглядевшая  крайне  скованной  и  бледной,
немедленно   уехала.   Герцог   Хоторн,   однако,   казавшийся    совершенно
невозмутимым, тотчас  подошел  к  прелестной  балерине.  И  когда  несколько
мгновений спустя они закружились в вальсе,  присутствующие  не  без  зависти
отметили, какой неотразимый магнетизм, какая искрящаяся энергия исходили  от
прекрасной, бесспорно обаятельной пары.  Изящная  грация  гибкого,  хрупкого
тела Элиз Грандо идеально дополняла небрежную элегантность  Джордана;  рыжие
волосы красиво контрастировали с темными. Они легко двигались в такт  музыке
и  были  великолепными,  предназначенными  самой  природой  друг  для  друга
созданиями.
   - Впрочем, как всегда, - небрежно бросила мисс Билдрап своим приятелям, в
зачарованном восхищении любуясь танцующими. - Хоторн каким-то  образом  дает
почувствовать женщине, с которой приехал, что именно она,  и  никто  другой,
единственная на свете и создана только для него.
   - Да, но не женится же он на какой-то балерине, как бы превосходно они ни
выглядели вдвоем, - заметила мисс Моррисон.  -  Кстати,  мой  брат  пообещал
привести его к нам с утренним визитом на следующей неделе,  -  добавила  она
торжествующе.
   Однако мисс Билдрап сразу же осадила дерзкую:
   - Мама сказала, что завтра он отправляется в Роузмид.
   - Роузмид? - глухо откликнулась мисс Моррисон. Плечи  девушки  безнадежно
поникли.
   - Поместье его бабки, - пояснила мисс Билдрап. -  К  северу  от  Лондона,
вблизи какой-то Богом забытой деревушки, кажется, Моршем, если не ошибаюсь.

Глава 3

   - Просто немыслимо, Филберт, совершенно невероятно! - объявила Александра
старому лакею, приковылявшему в ее спальню с охапкой дров.
   Филберт близоруко прищурился на семнадцатилетнюю  хозяйку,  растянувшуюся
на  животе  поперек  кровати;  кулачки  по  привычке  подпирают  подбородок,
вылинявшая рубашка распахнута  на  груди,  коричневые  мужские  штаны  тесно
облегают ноги.
   -  Это  положительно  неприлично;  -  продолжала  Александра  исполненным
негодования голосом.
   - Что  именно,  мисс  Алекс?  -  осведомился  слуга,  подходя  ближе.  На
покрывале валялось что-то белое и большое  -  по  предположению  полуслепого
лакея,  либо  полотенце,  либо  газета.  Филберт  пристально  уставился   на
непонятный предмет, на котором там и сям виднелись черные пятна, из чего  он
справедливо заключил, что перед ним газета.
   - Здесь говорится, - уведомила Александра, постукивая пальцем по  выпуску
от 2 апреля 1813 года, - что  леди  Уизерфорд  Хит  дала  бал  на  восемьсот
приглашенных, с последующим ужином, на котором гостям было подано сорок пять
блюд. Сорок пять! Видана ли когда-нибудь подобная  расточительность?!  Далее
автор бесконечно распространяется о присутствующих и  их  нарядах.  Послушай
же, Сара! - воскликнула девушка, улыбаясь Саре Уизерс, только что  принесшей
стопку свежевыглаженного белья.
   До смерти отца Александры, случившейся  три  года  назад,  Сара  занимала
должность экономки, но пос